Я злился! Думал, взорвусь, так злился. А тётя Люба глаза вытирает и говорит Лильке:
- О-ох! Насмешила, индейка. Отдай индейский янтарь Яну, пойдём, тебе обедать и спать пора.
И Лилька отдала. Мне обидно стало - жуть. Гляжу, тётя Люба её тащит за руку, а Лилька оборачивается, уходить не хочет.
- Ян, ты куда нацелился? - спрашивает мама и руку держит крепко. Но всё-таки я у неё вывернулся.
- Ян!
Дудки, думаю, не отдам я Лилю. Она моя индейка. Сама ведь сказала. Тётка Любка если так не отпустит, у меня в доме спрятано ружьё. Только надо быстро и чтобы не скрипнула ступенька. Я сделал вид, что от мамы прячусь в малиннике, а сам продрался сквозь, обежал вокруг дома (чуть не загремел - вечно грабли валяются) и в дверь. Ступенька. Тихо, чтоб не скрипнула. Здесь не как в городе - всё каменное. Здесь - всё деревянное. Дед говорил, дачный дом - живой. На даче всё живое. Дом, деревья. Но зачем мама соврала, что деревьям больно? Вот ружьё.
Когда я крался, прячась за живой изгородью Лилькиной дачи, в руке у меня было заряженное ружьё. Приклад удобный, с насечкой, индейский. Меньше, чем у ружей в тире, но мне - в самый раз. И тётке Любке в самый раз, чтоб испугаться. Так я думал, отводя рукой плеть дикого винограда, чтоб не мешал целиться.
Но она не испугалась.
Стыдно вспомнить, что было дальше. Злая тётка Любка поймала меня, потащила к маме, и тут уж не получилось вывернуться. Влетело мне тогда и за то, что не послушался, и за то, что заряженное ружьё на человека направил.
Я стоял в углу и думал: если всё равно она не испугалась, какая разница, заряжено или нет? Ведь пробками заряжено! Вот если бы не пробками... И янтарь, мама сказала, ненастоящий. Сказала: миллион лет надо, чтоб окаменел. А я хотел, чтоб он сразу. И чтоб вместо пробок ружьё было заряжено хотя бы такими пульками, как в тире, тогда бы я им показал, что я настоящий индеец, а Лилька - моя индейка.
Кусок смолы потерялся на следующий день. И вот - нашёлся теперь. Тёплый, мягкий. Не успел окаменеть. А рука у меня такая, будто миллион лет прошло. Что со мной? Где я?
***
- Я индеец, ты индейка, - бормотал Ян Алексеевич Горин, разглядывая смолу. - Лилька... Если бы пульками было заряжено... Миллион лет... Что со мной? Где я?
- Всё в порядке, Ян Алексеевич, - рокотал доктор, пытаясь схватить руку Горина. - Всё хорошо. Мы вам поможем. Сейчас поведём вас...
Но Ян сжал смолу в кулаке и пытался вывернуться.
- Помогите, Володя! - пыхтел Синявский.
- Митя, оставьте, - порекомендовал инспектор, следя за тем, чтобы ни в коем случае не причинить боль. - Дайте ему спрятать в карман. Ян, не волнуйтесь, никто не отберёт.
Сунув смолу в карман пижамы, Горин несколько успокоился, во всяком случае, больше вырваться не пытался.
Володя отпустил ворот его пижамы, поднялся с кровати и сунул руки в карманы.
- Кто вы... такие? - неуверенно, словно пробуя голос, спросил Ян. На инспектора смотрел исподлобья.
- Это пока не имеет значения. Главное, что вы очнулись, - ответил Володя.
- Я в больнице? Где мама? Что со мной?
- Мы объясним позже, - поспешно перебил его доктор. - С вами всё в порядке. Сейчас мы вас проводим, вставайте.
- Я вас знаю! - заявил Ян. - Вы мне делали укол. Куда вы меня? Опять уколы? Где мама? Почему я не помню?
- Никаких уколов, - с принуждённой весёлостью ответил доктор. - Ничего, кроме прогулки по коридору и водных процедур. Будете хорошим мальчиком, Ян Алексеевич, я покажу вам кое-что интересное. Ну, идёмте же.
- Вы всё врёте, - убеждённо проговорил Ян, но всё-таки поднялся и двинулся к двери аппаратной.
- Не туда! - Синявский поймал его за рукав пижамы. - Туда вам рано, сначала мы с вами совершим моцион. Сюда пожалуйте.
- Всё вы врёте, - повторил Ян, послушно поворачивая налево. - И никакой я не хороший мальчик, я взрослый. Меня на моци... в туалет водить не нужно. Я сам. Я всё са... Лилька?!
Инна, мерившая в задумчивости предбанник шагами, вздрогнула и застыла с открытым ртом, глядя на Горина, а тот ей: 'Лилька! Ты тоже больная? Но почему ты такая старая?'
- Это не Лиля, - уговаривал шефа Синявский, подпихивая его к выходу. - Это совсем другая девочка, её зовут Инной.
- Инна, скройтесь, - прошипел остолбеневшей девушке инспектор. - Вы его волнуете.
- Лилька! - кричал, выворачивая шею, Ян. - Не уходи!
Но Инна, стараясь не глядеть на него, шмыгнула в аппаратную. Створка двери скользнула на место, Горин прокомментировал:
- Вы врёте, я её узнал, это Лилька, только почему-то старая. И чего-то не похоже на больницу, телевизоры, двери как у Фантомаса. Пустите, я сам пойду.
- Вот и прекрасно, что сам! - обрадовался Синявский и второй раз подтолкнул Горина в спину. - У нас тут всё как у Фантомаса. Смотрите, какой тоннель. Будете себя хорошо вести, покажу ещё кое-что.
Повернувшись к инспектору, он шепнул за спиной Горина: 'Ничего ему пока не говорите'.
- С ума не сойдёт, когда полезет в душ? - вполголоса спросил Володя.
- Нет, эмоции и логика почти как у взрослого. Память пока фрагментарна. И слов ему не хватает. Помните, Света говорила? Самораспаковка.
- Света? - поинтересовался, останавливаясь перед дверью душевой, Горин. - Это которая Лилькина подружка? Она тоже в больнице? А почему здесь двери обычные, а не Фантомасовские? Ха! Написано: 'Ду-ше...' Кажется, я здесь уже был, там душ, да?
- Вот именно, - подтвердил доктор, незаметно показывая инспектору, чтоб наружную дверь закрыл на защёлку изнутри. - Вы делаете успехи Ян Алексеевич, здесь у нас действительно душ. Но вам сначала сюда.
- Я сам! - заявил Ян, высвободил локоть и направился к туалету.
- Свет ему зажгите, - посоветовал Володя. - Или вы его, как меня, хотите оглушить в темноте парализатором?
***
Скрипнула хлипкая дверь лаборатории картографии мозга, Андрей Николаевич Сухарев вошёл, запер дверь и привычно огляделся. Всё было в порядке, Света успела подключить Толстого Тома и перекачивала данные.
Заместитель директора снял пиджак и по-хозяйски несуетливо повесил его в шкаф - жарко, кондиционер не справляется при включённом интерференторе. 'Когда закончится эта канитель, надо сказать Мите, чтобы просмотрел схему охлаждения соленоида, что-то там не так', - подумал он, усаживаясь рядом с Берсеньевой.
На лице у неё от мониторного света синеватые тени, губы нервно поджаты. Едва заметно дрожат пальцы. Сухарев вздохнул. Знать бы, о чём она думает.
- Что вы задумали, Света? - спросил он, стараясь, чтобы прозвучало буднично.
- Хочу проверить на модели одно предположение Яна.
- Что за предположение? Почему он не обратился с этим ко мне?
- Он не успел, - с видимой неохотой ответила Светлана Васильевна и отключила массив.
'Данные здесь, прекрасно', - мелькнула у Сухарева мысль, но её оттеснило на второй план другое соображение: 'Не успел? А когда успел сказать ей?'
- Он вчера утром вам высказал? - осторожно спросил заместитель директора.
- Он вчера утром много чего высказал, в том числе это предположение. Но поняла я, только когда разобралась с расшифровкой.
- И в чём там дело?
- Сейчас. Сначала проверю, - коротко ответила Света.
Интерферентор зажёг панель, стал потрескивать сухо, как сверчок; на экране семь столбцов - коэффициенты полиномов, на которых будут строиться инварианты тензора Яна, правее - визуализация.
Сухарев не следил за экраном, глаз не мог отвести от Берсеньевой, дышать ему было трудно: 'Ох, сколько ещё ждать?'
Он зажмурился, надавил пальцами на веки, чтоб поплыли огненные круги. Стало легче. Он провёл ладонью по лицу, открыл глаза и принудил себя глядеть на экран и думать о деле: 'Что-то она не то проверяет. Зачем ещё два инварианта? Пробовали ведь полгода назад, ничего из этого не выходит - с увеличением числа инвариантов просто замещаются корневые образы и всё - коллапс, выпадение памяти, дисфункция'.
- Света, что вы делаете? Известно, что будет. Даже с одним избыточным инвариантом коллаптирует память, а вы пробуете два.
- Инвариант инварианту рознь, - рассеянно проговорила Берсеньева, ведя пальцем по экрану - к выделенной красным цветом вершине графа. - Эти два линейно зависимы. Просто линейные комбинации остальных.
- Но это бессмыслица! Они тогда не влияют... Вот, видите.
- Да, - ответила Берсеньева, пронаблюдав, как модель за две десятых секунды поглотила возмущение, вызванное линейно зависимыми инвариантами, и как улеглись вторичные волны. - Две десятых это даже больше чем надо.
- Больше чем надо для чего? - спросил Сухарев, но ответа не получил и не стал настаивать, потому что почувствовал - снова теряет голову. Света была довольна, улыбалась, сияла даже, словно коллапс памяти в квантовой модели мозга был невесть каким достижением.
Смотреть ей в глаза было мучительно, и всё же Андрей не мог не смотреть. 'Тихо, да тихо же ты!' - приказал он себе; унял, насколько смог, дыхание и спросил (удивительно, как глухо прозвучал голос):
- Вы попробовали?
- Да.
- Вы обещали рассказать, что с расшифровкой.
- Её нет, - солнечно улыбаясь, ответила Света.
Сухареву показалось, что остановилось сердце. Как сквозь вату услышал:
- Её невозможно получить моими средствами, и дело не только в том, что у 'Аристо' не хватит ресурсов.
- Но как же... - через силу выдавил Сухарев, - Света, вы сами сказали, что разобрались...
- Ну да, разобралась. И сейчас проверила. Помните, Андрей, вы, когда проектировали модель (она кивнула на интерферентор), исключили из рассмотрения тёмные массивы?
- Конечно. С ними и так всё понятно, какое они имеют значение? Все эти первобытные страхи, желания, эмоции. Секреция желёз.
- Именно. Нет в вашей модели желёз, секреции тоже нет, потому она и коллаптирует при подходе к сингулярности. Просто мозг Яна чуть сложнее, чем квантовая модель в интерференторе. Я вас огорчила?
- Вы обещали расшифровку, - с тоской напомнил заместитель директора.
- Я и не отказываюсь от обещания. Процесс идёт.
- Какой процесс?! - Андрей был в отчаянии.
- Распаковка воспоминаний. Мозг Яна справится с этим лучше, чем бигбрейн. Немного терпения, он всё вспомнит.
Интерферентор пискнул и отключил панель. Кончено.
Отчаяние Сухарева достигло предела, он больше не владел собой. 'Он всё вспомнит', - отдалось в мозгу, ожгло кипятком, Андрей не заметил, как рука Светы оказалась в его руке, и не заметил, что кричит:
- Он вспомнит! - слова жгли глотку и не выговаривались, а выплёвывались. - Он вспомнит, как предал всех нас! Думаете, зачем здесь этот лже-инспектор, этот Владим Владимыч? Его вызвал сам Горин, я видел, как он готовил данные к передаче! Сразу этим занялся, когда понял, что есть результат! Так и сказал: всё, мол, есть результат. Готовься, мол. И спросил, что я думаю о жизни на Марсе. Ты понимаешь?
Он не заметил, как перешёл на 'ты'.
Света не отнимала руку, от близости у Сухарева мутилось в голове, но он всё ещё находил в себе силы держаться в рамках.
- Он всех нас, и тебя тоже хотел спровадить на Марс! А сам остался бы здесь! Он перед Инной вчера разливался - как, мол, хорошо здесь у Средиземного моря, и как, мол, хочется ему, чтобы так было всегда! Это правда, ты сама вчера их застала, когда они... О, господи, зачем я рассказываю, ты сама всё видела!
- Это наше дело, никого не касается, - негромко и сухо было сказано в ответ, Андрей почувствовал, - она сейчас отнимет руку, сжал сильнее.
- Меня касается, потому что... Нет, ты послушай. Мы все - ладно. Мы для него никто. Ян прежде всего тебя предал. Он со всеми его потрохами слезинки твоей не стоит. Вздорный старик! На пятнадцать лет старше тебя, а туда же... Что ты цепляешься за него, как плющ за развалины? И смотри, чуть что, ударила ему в голову дурь, он тебя ногой в сторону!.. Это тебя-то... Что, Света?
Казалось, она сейчас рассмеётся: глаза блестели, дрожали уголки губ.
Но нет, не смех сдерживала. По щеке скользнула слеза, в ней синеватой искрой сверкнуло экранное мертвенное сияние.
Андрей похолодел, внутри оборвалось что-то, но остановиться он уже не мог, плевался словами:
- Зачем он тебе? После того, что случилось... Пусть бы он не вспомнил ничего. Я устрою так, чтобы мы остались здесь. Вдвоём восстановим работу. У нас получится. Известно направление, известно, что результат был, значит, можно повторить. Горин всё время держал тебя на вторых ролях, заставлял копаться в матлингвистике, но ты ведь математик, Света, я тоже - немного... И я устрою так, чтобы не разогнали институт. То есть, кое-кого придётся...
- Нет. Ничего у нас с вами не получится. Пустите, - негромко и бесцветно ответила Берсеньева.
Она поднялась, стальные ножки стула зло визгнули по кафелю.
- Почему? - голос Андрея дрогнул, руки он не выпустил. Не сильна Света и невысока ростом. Даже если бы выпрямилась и подошла ближе, ему не пришлось бы слишком задирать голову, а так, когда она отступила в сторону, и отвернулась, глядя в пол, и вовсе казалась маленькой.
- Почему, Света, я ведь тебя...
- Нет, - перебила она. - Не нужно больше ничего говорить, довольно. Потому у нас с вами ничего не получится, что как математик я и мизинца своего мужа не стою, а вы - тем более. Пусть он развалина, а я цепляюсь как плющ, это никого кроме него и меня не касается. И хватит. Грязи - хватит. Мне надо идти, пустите.
- Грязи? - Андрей вскочил.
Всё было потеряно, он сам всё сломал и понял уже - безнадёжно, но отступить не мог. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, потянул её к себе, обнял. Она не сопротивлялась почему-то. Удивительно. Андрей, прижимая сильнее, бормотал: 'Грязи? А то, что Инна с Яном здесь, на этом самом месте, это разве не грязь?'
- Вы, кажется, что-то ей обещали, - неожиданно спокойно проговорила Берсеньева.
- Инне? - Он чуть ослабил объятия. - Ничего я ей не обещал. Глупая девчонка вообще любит выдавать желаемое за действительное.
Позади что-то щёлкнуло, но Андрей не обратил внимания, в ушах шумело, пульс бился в висках.
Он почувствовал слабое сопротивление, отстранился, удерживая Свету за локти, глянул в лицо. И понял вдруг, почему она не пыталась вырваться. Он был ей отвратителен. Настолько, что не смогла дать отпор, только прижимала к груди руки, как будто это могло защитить.
Кровь снова бросилась ему в голову. Её презрение, отвращение, беспомощность... Он потянул её за локти к себе, так резко и грубо, что голова её откинулась назад, как у куклы, и вдруг услышал - кто-то дёргает и выкручивает ручку двери.
- Откройте!
- Откройте, это Инна, - сказала Света. Она теперь упиралась кулачками в грудь Сухарева, отталкивала прочь. Она-то очнулась, но он ещё не опомнился и с упорством обречённого пытался силой удержать женщину. Безнадёжно.
- Откройте, или я открою сама! У меня ключ! - прозвучало из-за двери. Выкрикнув это, Инна прекратила терзать ручку.
Некоторое время было тихо, затем скрежетнул ключ и щёлкнул замок. Сухарев оглянулся. На пороге стояла мисс Гладких, она держалась за косяк, словно боялась упасть, волосы её рассыпались.
В ту же секунду Андрей получил толчок в грудь, от которого едва не потерял равновесие, - Света окончательно пришла в себя.
- Я всё видела! - заявила Инна, убирая со лба волосы.
'Теперь закатит мне пошлую сцену', - холодно подумал Андрей Николаевич, собираясь с мыслями.
- И слышала, - со сдержанным гневом добавила девушка, но смотрела при этом почему-то не на того, кого бы следовало обвинить, а на Свету.
- Он сказал это в запальчивости, - проговорила та, поправляя одежду, и добавила как бы через силу: - Он не соображал, что делает.
- Он - нет! - язвительно молвила мисс Гладких. - Зато ты прекрасно соображала! Я давно ему говорила, что ты морочишь ему голову, теперь он имел возможность убедиться.
- Да ты что, Инна!.. - попробовал вступиться Сухарев, но от него с досадой отмахнулись: молчи, мол, тебя не спрашивают.
- Ты прекрасно знала, как он к тебе относится, и пользовалась! - продолжила Инна. - Прикидывалась святой непорочной девой, чтобы помучить, а сама вертела им, как хотела! И добилась-таки своего, заставила!
- Инночка, я не понимаю...
- Всё ты понимаешь. Скажи ещё, что не ты свалила инспектора. Притащила, понимаешь, парализатор с перчатками, смотрите, что я рядом с телом нашла! И надо же! Все верят! Математик она, видите ли... Манипуляторша! А смолу Яну тоже не ты подкинула?
- Какую смолу? - удивился Андрей Николаевич.
- А такую смолу, с вишни, которая на японском пятачке, - пояснила Инна, и снова накинулась на Берсеньеву. - Такую смолу, после которой у Яна шарики зашли за ролики, и теперь он меня называет Лилей!
Светлана Васильевна улыбнулась и ответила спокойно:
- Ну да, он и раньше говорил, что ты на неё похожа. Подруга детства у него была, звали Лилей. Может быть, он и тебе об этом рассказывал. И о комке смолы, который похож на янтарь. Так что ты вполне могла подбросить Яну смолу, особенно если поняла по визуализации снов, что это корневой образ. Знаешь, Инночка, пожалуй, я тоже предъявлю тебе обвинение в сознательном манипулировании.
- Инна, - попробовал вклиниться в разговор Андрей Николаевич.
- Ты и в это поверишь?! - выкрикнула мисс Гладких, обернувшись к своему начальнику так резко, что тот отпрянул. - Ну, тогда и оставайся с этой мымрой. Бегай за ней, как собачонка на привязи.
Инна тряхнула головой, вышла, задрав нос, и грохнула дверью. Было слышно, как цокают, удаляясь, каблучки-шпильки.
Сухарев укоризненно глянул на Берсеньеву и вышел следом, аккуратно прикрыв за собой дверь.
- На закуску мне досталось от обоих, - буркнула Света. - Ты, 'Аристо', это учти. И сделай вывод, кто из нас троих манипулятор.
Сказавши это, Светлана Васильевна вздохнула, и прошлась в задумчивости по комнате из угла в угол, потом остановилась у шкафа. Надо накинуть куртку: в лаборатории жара, но в коридоре зябко.
Света открыла дверцу, за которой висела её куртка, и пиджак Сухарева, забытый впопыхах. Лицо Светланы Васильевны прояснилось. 'Не было счастья, так несчастье помогло', - сказала с довольной улыбкой она.
Через полминуты Света покинула комнату, прихватив Толстого Тома. Она прошла без остановки через аппаратную, и в Пещере Духов тоже надолго не задержалась. Перед тем как выглянуть в коридор, поёжилась и накинула на плечи свою короткую куртку.
***
Горин скрылся за белой дверью.
- Свет ему зажгите, - посоветовал Володя. - Или вы его, как меня, хотите оглушить в темноте парализатором?
Психофизик поспешно щёлкнул выключателем, потом до него дошло.