- Ну что ж, это подходит, - сказал Борг. - Теперь слушай, пилот, внимательно. Я сижу третью неделю в этом чертовом холодильнике и пытаюсь понять нашего друга Феликса. Мне пришлось забыть математику и вникать в невероятные вещи, которые начинаются за уравнением Платонова. С самого детства я отличался крайне умеренными способностями и потому не могу сказать, что вник. Но кое-что вместе с этим потрясателем основ мы сделали. Я грубый практик, мне надо покрутить в руках что-нибудь вещное, и вот мы сделали модель…
Он вытащил из кармана прямоугольное зеркальце и протянул мне. Я взглянул без особого интереса. Взглянул - и удивился. Лицо в зеркале было мое - и в то же время вроде бы не мое. Что-то неуловимо незнакомое.
- Не понимаю, - сказал я. - Зеркало искажает изображение. Оно имеет кривизну?
- Неча на зеркало пенять, - сказал Борг по-русски и засмеялся. - Нет, пилот, зеркало абсолютно прямое. Понимаешь? В обычном зеркале ты видишь свое перевернутое изображение. А это зеркало прямое, оно отражает правильно. Лицо всегда немного асимметрично. Чуть-чуть. Мы привыкаем к этому, постоянно глядясь в зеркало. Поэтому в зеркале-инверторе тебе чудится искажение. Теперь понял?
Я поднес зеркальце ближе к лампе и увидел, что оно не сплошное, а состоит из множества мельчайших кусочков.
- Мозаичный экран? С внутренним энергопитанием?
- Не будем пока входить в детали, - ответил Борг. - Тем более что я и сам не очень-то… Тут в институте есть несколько ребят, они понимают Феликса лучше, чем я, и мы вместе сделали эту штуку.
Он поискал на столе, вытянул из кучи бумаг и пленок чертеж и развернул передо мной. Там был набросок ионолета серии "Т-9", корпус корабля окружало какое-то двухъярусное кольцо. Я вопросительно взглянул на Борга.
- Да, вот такое колечко, - сказал он. - Зеркально-инверторное…
Я еще не знал, что будет, но и так было понятно: будет то, чего еще никогда не было. Ни с кем. А любой "первый раз" в космосе - это шаг в неизвестное. И этот шаг Борг предлагает сделать мне. Ах, свойства человеческие! Страшно и, конечно, привлекательно, как все неизвестное. Мое согласие? Борг его и не спрашивал. Он знал, что я соглашусь.
- …миллионами ячеек как бы начнет вбирать в себя пространство, - слышал я хрипловатый голос Борга, - а хроноквантовый совместитель прорвет временной барьер…
Голос тонул в смутном гуле, это был гул пространств, неподвластных воображению… нет, это гул крови в ушах… нет, подлый инстинкт отыскивания чужой спины для защиты…
Чтобы быстрее с этим покончить, я сказал, не дослушав Борга:
- Ладно, старший, я согласен.
Мне показалось - он меня не услышал.
Может, я сказал слишком тихо? Может, только хотел сказать?
- …обеспечит возвращение и вывод из режима. Одно только не сумеет сделать автомат - передать ощущения человека…
- Я пойду, пойду!
- Не кричи, - сказал Борг. - Расчеты сделаны точно, тут я ручаюсь, но принцип, на котором они основаны…
- Я видел, как передача с Сапиены подтвердила принцип, - сказал я. Теперь я боялся одного: как бы не передумал Борг.
- Речь идет не об электромагнитных волнах, а о человеке. - Борг хмуро уставился на меня. - Торопишься, пилот, не нравится мне это. Я могу взять на себя ответственность за опыт. Но, если он не удастся, воскресить тебя я не смогу. - И добавил жестко: - Оставим пока этот разговор. Ты к нему не готов.
Мы помолчали. Вдруг раздалось хихиканье. Это Феликс, углубившись в журнал, посмеивался чего-то. По затрепанной обложке я узнал старинный журнал математических головоломок, один из тех, которые некогда издавали для своего развлечения андроиды.
- Чего ты смеешься? - спросил Борг. - Феликс, тебя спрашиваю.
- Слышу, - отозвался тот. - Задачка хитро придумана, а решается просто…
Глава восьмая
"Элефантина"
Нигде нет таких формальностей, как в космофлоте. Особенно они неприятны, когда ставишь корабль на профилактический ремонт. Делать тебе, строго говоря, нечего, потому что ремонтники знают корабельные системы получше, чем ты. Но все время приходится подписывать дефектные ведомости, заявки, акты осмотров и приемок, как будто без твоей подписи ремонтники чего-нибудь недоглядят.
Гигантский тор "Элефантины" - орбитальной монтажно-ремонтной станции - плывет со своими причалами и ангарами вокруг шарика. Плывет Земля в голубых туманах, в красном сиянии зорь, в вечерних огнях городов. И чтобы не отстать от вечного этого движения, плывешь и ты в черной пустоте, барахтаешься возле корпуса корабля - маленький беспокойный человек.
А когда надоест плавать, ты устремляешься, кувыркаясь, к шлюзовым воротам. Ты входишь в один из отсеков станции, тут искусственная тяжесть, а потом ты идешь, отупевший от подписывания бумажек, к себе в каюту читать, или в кают-компанию сыграть партию-другую в шахматы, или пить чай к старому другу Антонио.
Антонио оказался среди нашего выпуска самым домовитым. Он ведает на "Элефантине" службой полетов, у него не очень интересная хлопотливая должность, уютный двухкомнатный блок на третьем этаже станции и милая-премилая Дагни Хансен, похищенная у марсиан.
Когда Дагни, склонив белокурую голову, медленно и плавно вносит поднос с чаем и едой, и мягко улыбается шуткам, и садится вышивать что-то пестрое на распашонке, мне становится легко, бездумно, покойно. Никаких тревог, никаких желаний. И смешно мне смотреть на суету Антонио. Чего тебе не сидится на месте, чудак? Опустись на ковер у ног Дагни, и пусть она положит тебе на голову теплую ладонь - право, больше ничего не надо…
Мы с Робином сидим у окна и играем в шахматы. Окно, понятно, условное. Стенной плафон, имеющий вид окна. Человеку свойственно тешить себя иллюзиями, он просто не может жить, если не обманывает самого себя. Говорят, у Трубицына, начальника "Элефантины", который годами не бывает на Земле, есть специальные ленты с записью дождя, шума ветра и утреннего щебета лесных птиц.
Мы сидим и играем в шахматы, а Дагни вышивает что-то пестрое.
- Ну и ход! - Робин презрительно фыркает. - Чему учили в вашем детском саду? Кушать кашку?
- Да, - отвечаю. - И еще учили не обижать деточек из вашего детсада.
- Почему же?
- Нам говорили, что они и без того обиженные.
- Бедная ваша воспитательница, - вздыхает Робин. - Как она пыталась спасти вас от комплекса неполноценности…
Я искоса поглядываю на Дагни и вижу, как она улыбается. Такую улыбку, думаю я, следовало бы с утра до вечера показывать по визору.
Врывается Антонио.
- Дагни! - Это с порога. - Ты выпила ранбри… ринбрапопин?
Дагни тихо смеется:
- Ты даже выговорить не можешь.
- Я не виноват, что дают такое дикое название. Ты выпила?
- Не хочу я пить эту бурду.
Антонио требует, чтобы Дагни, готовившаяся стать матерью, пила какое-то новое лекарство, главной составной частью которого является этот рандра… действительно, не выговоришь. Мы с Робином покатываемся со смеху, когда он начинает читать выдержки из "Семейного журнала". Антонио сердится и обзывает нас варварами.
- Видали? - Антонио хватается за голову, падает в кресло и начинает жаловаться на судьбу: - С каким трудом достал, прямо из лаборатории вытянул флакон, а она не хочет пить!
- Выпей сам, - с невинным видом советует Робин.
- Вы, бродяги! - орет на нас Антонио. - Паршивые холостяки, достойные презрения! Вместо того чтобы поддержать друга, вы над ним же издеваетесь. Дагни, не давай им сегодня чая! Пусть изнемогают от жажды…
Вкрадчивая трель инфора прерывает его пылкий монолог. Антонио подскакивает к аппарату.
- Нет! - кричит он. - Так ему и скажи, не получит он буксира, пока не сдаст документы… Да, по всей форме… Ну и пусть, мне не страшно!
Он выключается, но спустя минуту опять бросается к инфору и вызывает диспетчера.
- Начали разгрузку у Санчеса? Поаккуратнее там! Борг просил, чтоб выгружали на причал "Д". Проследи, пожалуйста. Хотя ладно, сейчас сам приду.
Хорошо бы вскрыть вертикаль "Д", думаю я, и сдвоить ладьи, тогда ты у меня попляшешь. Вертикаль "Д". Причал "Д". Борг просил, чтобы…
Только сейчас доходит до меня смысл услышанного. Шахматы мигом вылетают из головы.
- Антонио, погоди! - Я останавливаю его уже в дверях. - Ты сказал - Борг? Он здесь?
- Прилетел час тому назад с Санчесом. А что такое? Он привез что-то новое для испытания. Ну, некогда мне…
- Погоди, я иду с тобой!
…Мне пришлось долго слоняться по коридору возле кабинета начальника "Элефантины" в ожидании Борга. Он прочно засел у Трубицына. Хотел бы я знать, о чем они говорят. Мимо проходили занятые люди, монтажники всех специальностей, я слышал обрывки их разговоров. Из диспетчерской доносились голоса и звонки. "Элефантина" жила обычной трудовой жизнью.
"Что-то новое для испытания"…
Меня слегка знобило. Ну что он никак не вылезет из кабинета? Чаи, что ли, там распивают?
Робин вызвал меня по видеофону:
- Что случилось, Улисс? Почему ты всполошился?
- Потом объясню.
Надо, чтобы Борг не увидел моего волнения. Как бы это придать лицу выражение полного безразличия? Как плохо умеем мы управлять собственным лицом! Риг-Россо - вот кто умеет. Невероятные трюки - и каменное лицо. Риг-Россо, великий комик наших дней…
Наконец-то! Я сделал вид, что просто иду мимо. Случайная встреча.
- Здравствуй, старший. Где твое одеяло?
Борг одобрительно усмехнулся:
- Здравствуй, пилот. Стоишь на профилактике?
- Да. - Я сунул руки в карманы и придал лицу выражение, которое можно было определить как скучающее. - Загораю. Бумажки подписываю.
- Тоже дело, - сказал Борг. - Ты вроде похудел немного, а?
- Нет, вес у меня прежний.
- Ну, очень рад. Ты в какую сторону? Туда? А я сюда. Будь здоров, пилот.
Поговорили, в общем.
Прошли условные сутки. Я лежал без сна в каюте. Робин сладко спал на своем диване. Кто умеет спать - так это Робин. Впрочем, если требуется, он с такой же легкостью обходится без сна. Идеальное качество для пилота.
Я лежал без сна и думал, думал. Пока я проявляю выдержку, Борг может выбрать для испытания другой корабль, другого пилота. Мало ли их тут, на "Элефантине"? Вот что беспокоило меня более всего. А может, оно будет и к лучшему? В самом деле, что тебе нужно, Улисс? Самарин обещал перевести тебя с Робином на линию Луна - Юпитер. Там, на Ганимеде, ставят новую станцию, вот и будешь обеспечивать ее всем необходимым. Как раз то, чего ты хотел, - дальняя линия. А там, может, удастся слетать еще дальше - к Нептуну, к Плутону. А потом - уютный домик с окнами, глядящими в лес. И пусть она сидит в домике, в круге света, и вышивает… Ну уж, станет она вышивать, как же! Пусть занимается своей лингвистикой. А ты ворвешься - и с порога: "Андра, ты выпила рабиндра…" Ну, как там называется это новое снадобье… И вы будете вместе ходить на выставки, на лекции Селестена, на диспуты - куда захотите. А по вечерам в доме - полно друзей…
Живи как все, Улисс. Жизнь неплохо устроена. Ну его к черту, этого Борга, хоть он и член Совета. И Феликса с его заумными идеями, потрясающими основы. Не нужно чрезмерно усложнять. Может, в этом вся основа жизни…
Коротко и мягко пророкотал инфор. Мы с Робином вскочили одновременно, но я первым оказался у аппарата.
- Улисс? - услышал я хрипловатый голос Борга. - Ты, наверное, спал?
- Нет… ничего…
- Извини, что разбудил. У меня не оказалось другого времени, а поговорить нужно срочно. Можешь прийти?
- Да.
- Ну, быстренько. Сектор шесть, каюта восемьдесят семь.
Я бежал, не останавливаясь. Перед каютой Борга постоял немного, чтобы отдышаться и совладать со своим лицом.
Борг сидел за столом и покручивал карманный вычислитель. Увидев меня, он встал, плотный, коренастый, с белокурыми завитками, будто приклеенными к мощному черепу.
Мы стояли друг против друга, и он спросил в упор:
- Ты все обдумал?
Я знал: в эту минуту решается многое. Было еще не поздно. Мгновенная ассоциация вызвала мысленную картину: освещенное окно у лесной опушки, из окна глядят на меня вопрошающие глаза…
- Я готов.
Ну вот, сказал - и вроде легче стало. Всегда нас томит неопределенность. А потом, когда решение принято…
Борг подошел совсем близко. Его глаза надвинулись, издали они голубоватые, а вблизи водянистые, и в них мое смутное отражение. Я подумал, что он посылает мне менто, но уловить ничего не мог - ни слова, ни настроенности.
- Не понимаю, - сказал я.
Глаза отодвинулись.
- Улисс, - сказал Борг, - сегодня, кажется, разговор у нас получится.
- Конечно, старший. Только, если можно, не надо о том, что не проверено, опасно… С середины, если можно.
- Хорошо. Завтра мои ребята начнут собирать кольцо вокруг твоего корабля. Никто не знает, что это такое, и не должен знать. Модификация двигателя, вот и все. Одновременно с обкаткой корабля тебе поручено испытать эту штуку. Вот и все.
- Обкатка по ремонтному графику - через двенадцать дней.
- Знаю. Как раз столько, сколько нам нужно.
- Ну и отлично! Пойду, старший. Покойной ночи.
- Покойной ночи.
Но когда я взялся за ручку двери, он окликнул меня:
- Погоди, нельзя же так, в самом деле… "Вот и все… Пойду…" Мне было бы легче, Улисс, если б ты отказался. И если бы отказались другие пилоты. Старый сумасброд поиграл бы с занятной игрушкой - и успокоился бы.
- Ты вовсе не старый, - сказал я.
Борг усмехнулся:
- Но сумасброд, хочешь ты сказать… Ну ладно. Через двенадцать дней полетим, а теперь иди, досыпай.
- Полетим?!
- Да. Я решил лететь с тобой.
- Тогда я отказываюсь. Летать - мое дело.
- Разумеется. Но согласись, что уж больно особый случай. Только мое участие в опыте может что-то оправдать.
- Не выйдет, старший. Я полечу один. И никак иначе.
Мы помолчали. Потом Борг сказал:
- Ладно, еще вернемся к этому разговору. Ступай.
Настали трудные для меня дни. "Улисс, что за колечко монтируют вокруг твоей, посудины?" - спрашивали знакомые и полузнакомые пилоты. "Он хочет изобразить модель Сатурна". "Он будет прыгать сквозь кольцо, как ученая собачка"… "Да отвяжитесь вы, - отвечал я. - Говорю, сам не знаю. Модификация двигателя, магнитостриктор новой конструкции. Чего вы ржете?"
Антонио требовал, чтобы я показал ему программу испытания прибора, - он, видите ли, как лицо, отвечающее за безопасность полетов, должен знать. Я отсылал его к Боргу.
Но особенно осложнились у меня отношения с Робином.
- Я давно мог бы летать первым пилотом на дальней линии, - говорил он. - Шесть раз Самарин предлагал мне это. Шесть раз я отказывался…
- И зря, - отвечал я. - Не надо было отказываться.
- Теперь сам вижу, - сказал Робин, и лицо у него было такое, что я невольно отвел взгляд, - сам вижу, что был дураком. Хорошо, допустим, ты не знаешь, что надо испытывать, хотя я в это не верю. Но объясни, по крайней мере, почему ты решил лететь один…
Наконец - это было накануне дня, назначенного для испытания, - я не выдержал. Не мог я улететь, рассорившись с Робином. Не мог, вот и все. Мы заперлись в каюте, и я предупредил его, что ни одна живая душа…
- Ладно, понятно, - прервал меня Робин. - Давай без предисловий.
И я рассказал ему все, что знал, о кольце Борга и предстоящем испытании.
Некоторое время Робин думал. Я не мешал: такое не сразу переваришь. Потом он спросил:
- Значит, эта штука, которую смонтировали на пульте…
- Да, - сказал я. - Привод автомата. Он введет в режим синхронизации времени-пространства, он же и выведет из режима по заданной программе.
- А на каком принципе работает хроноквантовый совместитель?
- Не знаю. Теоретическую сторону по-настоящему понимает только Феликс. Ну, еще, может быть, несколько парней из его института.
- Давай инструкцию, - сказал Робин. - Все-таки свинство с твоей стороны: меньше суток у меня остается для подготовки, хоть спать не ложись.
- Робин, полечу я один. Ни к чему подвергать…
- Ни к чему зря сотрясать воздух, Улисс. Вместе летали, вместе и… Давай, говорю, испытательную инструкцию.
Глава девятая
Звездные моря
Буксир отвел наш корабль от причала "Элефантины", и мы стартовали.
Для обкатки двигателей после профилактического ремонта было достаточно обычного прыжка к Луне. Но я вывел корабль на касательную по направлению, заданному в инструкции Борга.
Мы были обвешаны датчиками биоаналитических устройств - на манер знаменитых собачек, которым поставлен памятник.
О собачках я упоминаю не случайно: об этом был у меня за сутки до старта трудный разговор с Боргом. Он вдруг заявил, что ни я, ни Робин, ни любой другой человек не полетит. Автоматика обеспечит ввод и вывод корабля из режима синхронизации, а собака - достаточно высокоорганизованное животное, чтобы судить, как перенесет безвременье живое существо. Мы крепко поспорили. А проще сказать - я уперся. Оставим, говорил я, собачьи ощущения для собак. Они сделали свое дело, когда человечество только начинало выходить в космос. Теперь же мы не новички в пространстве, и нет ни малейшего смысла испытывать синхронизатор без человека: ведь, прежде всего, надо знать, как пройдет сквозь время человек. Я понимал смятение Борга, но… должно быть, мне нужно было одолеть собственное смятение. И я, повторяю, уперся как никогда.
И вот мы стартовали.
Перегрузка привычно вжала нас в кресла. Мы разогнались и пошли на крейсерской скорости и, взяв пеленги по радиомаякам, точно определили свое место в пространстве.
Я ощутил на себе ожидающий взгляд Робина и послал ему менто: "Пора, приготовься". И нажал кнопку автоматического привода.
"Что будет теперь?" - пронеслось у меня в голове. Мгновенная гибель? Или безвыходность во времени, и тогда - долгое умирание от голода, жажды и удушья… А может, оно не сработает, и мы бы спокойненько развернулись и пошли к Луне. Конечно, потеряем массу времени, но это будет простое, не расслоенное время, и мы отделаемся неприятным разговором с начальством.
Истинно сказано где-то, что мозг не имеет стыда…
Я покосился на Робина - не уловил ли он моих трусливых мыслей? Вряд ли… Эти мысли пронеслись мгновенно - или время уже прекратило течение в объеме пространства, занятом кораблем?
Корабельные часы стояли, вернее - не показывали времени, и это свидетельствовало о том, что опыт начался. На измерителе условного времени прошло несколько условных секунд. Экран внешнего обзора светился, но я не видел ни одной звезды - еще одно доказательство. Плазменные двигатели не были выключены - их приборы показывали все, как обычно, только указатель тяги стоял на нуле, как и указатель скорости. Они и не могли ничего показать…