Нам назначили время для визита на следующее утро. Когда я в понедельник вечером сказала об этом Ричарду, он выглядел удивленным, словно забыл всю ту ужасную сцену. Потом пожал плечами и сказал: "Ладно, как хочешь".
Мы оставили Эмили у няни дома. Мне трудно было от нее оторваться. Ричард все время поглядывал на часы. Наконец мы все-таки ушли и поехали в центр города, к перестроенному дому в стиле "архитектуры прерий", неподалеку от Ист-Грэнд.
Миссис Мак-Набб была женщиной лет пятидесяти, пять футов одиннадцать дюймов ростом, тяжелой в груди и бедрах, с коротко стриженными волосами нескольких оттенков серого цвета.
Никакой косметики, одежда из натуральных тканей, мебель нейтральной окраски. На столике рядом с диваном одинокая и зловещая коробка бумажных носовых платков.
Когда мы оба уселись, миссис Мак - Набб сказала:
- Итак. Состоит ли кто-либо из вас в отношениях с кем-либо со стороны.
- Вы имеете в виду, э, в романтических? - переспросила я.
Ричард уже отрицательно тряс головой.
- Вот именно, - подтвердила миссис Мак-Набб.
- Нет, - сказал Ричард.
- Нет, - сказала я.
Миссис Мак-Набб посмотрела на Ричарда долгим взглядом, словно она ему не поверила. Я ему тоже не верила.
- В чем дело? - спросил он. Руки у него были сложены на груди с того момента, как он сел. - Я же сказал - нет, у меня нет никого на стороне.
Через несколько минут она нас разделила. Ричард ждал в приемной, пока миссис Мак-Набб задавала мне вопросы. Если я говорила что-нибудь о Ричарде, она заставляла меня перефразировать это утверждение так, чтобы оно начиналось со слов "Я думаю" или "Как мне кажется". О своих подозрениях насчет Лили я не упомянула. Потом я полчаса просидела снаружи, снова и снова читая одну и ту же страницу "Ньюсуик", не в силах понять, о чем там говорится.
Наконец Ричард вышел. Он был бледен.
- Готово, - сказал он. - Я ей заплатил и все такое.
Мы сели в автомобиль. Ричард сел за руль, но не стал заводить двигатель.
- Она спрашивала о моих родителях, - сказал он. Смотрел он не на меня, а на ветровое стекло. - Я ей рассказал, как мой отец всегда заставлял мою мать приносить ему почту, потом вскрывал и то, что ему было ненужно, бросал на пол. А матери приходилось ползать на коленях и собирать.
Он выглядел так потерянно, по-детски. Я вдруг поняла, что единственный, кроме меня, кто знает, через что мы оба прошли - это Ричард. Трудно было удержаться и не протянуть к нему руку.
- Она спросила меня, были ли они счастливы, - продолжал он. - Я сказал - нет. А потом случилось самое странное. Я вдруг начал ей все это объяснять. Разные вещи, про которые даже не знал, что я это знаю. Как я всегда считал, что моему отцу было бы так легко сделать мою мать счастливой. Что брак обязательно сложится, если только не бросать мусор на пол, чтобы другой подбирал. Не помню, говорила ли что-нибудь миссис Мак-Набб, просто во мне вдруг вспыхнуло понимание. Что я всю жизнь искал несчастную женщину, такую, как моя мать, чтобы показать, как легко я смогу сделать ее счастливой. Только я ошибался. Все-таки я не смог сделать тебя счастливой.
Удивительный, краткий миг близости ушел. Теперь я была у него "несчастной женщиной". Мне это не особенно понравилось.
- Я себя чувствую совсем выжатым, - сказал Ричард и заплакал. Не помню, когда я в последний раз видела его плачущим. - Не знаю, смогу ли я пройти через это снова.
- Это было только начало, - сказала я. - Мы еще совсем ничего не добились.
Он покачал головой и завел машину.
- Не знаю, - повторил он. - Не знаю, смогу ли я продолжать.
На том и кончились наши походы к консультанту. В следующий раз, когда я завела речь об этом, Ричард замотал головой и отказался обсуждать эту тему.
К этому времени он "задерживался на работе" по меньшей мере две ночи в неделю. Мне было неловко выслушивать его вымученные предлоги. Я представляла себе его в кабинете, со спущенными до колен штанами, и какую-нибудь оливковую одалиску, распростертую навзничь на его письменном столе. Она стискивает ногами талию Ричарда, раскрыв рот в экстатическом крике, а остальные сотрудники факультета, проходя мимо его двери, стыдливо отворачиваются.
Я никак не могла выкинуть это из головы. Я лежала по ночам без сна и терзала сама себя. Одним августовским утром я оказалась настолько не в себе, что позвонила Салли.
- Эта женщина, с которой якобы Ричард встречается. Лили или как ее там. Опиши мне ее.
- Ну, как описать неряшливую потаскушку, милочка? Что ты еще о ней хочешь знать?
- Мне нужны детали. Представь, что ты это делаешь для полиции.
- Ну, рост где-то пять футов шесть дюймов. Волосы каштановые, вьющиеся, только-только до плеч. Густой загар. Косметика, само собой. ПРОРВА косметики. Я уже говорила про волосатые подмышки?
- Да, - ответила я, - говорила.
В летнюю сессию Ричард каждый день вел занятия с часу до трех. Можно было предположить, что он еще не так далеко зашел, чтобы совсем бросить преподавание. В час пятнадцать я поднялась по мраморной лестнице на второй этаж Даллас-Холла в поисках женщины, которую описала Салли.
В большом зале никого не было. Я взяла себе чашку кофе и нашла Робби у него в кабинете.
- Привет, - неловко начала я. - Я ищу одну из студенток Ричарда. Ее зовут Лили или как-то в этом роде. Ричард забыл сегодня дома статью, которую должен был ей передать.
Он, конечно, ни на секунду не купился на мою выдумку.
- Ах да. Неотразимая Лили. Она где-то здесь крутилась. Я могу ей передать, если хочешь.
- Нет, не стоит. Я должна попытаться сама ее найти.
- Ну так ты ее не пропустишь. В ней росту всего пять футов и дюйм, кожа оливковая, светлые волосы до пояса и… ну, в общем, сама понимаешь.
- И титьки здоровущие, - с горечью докончила я. - Верно?
Робби смущенно пожал плечами.
- Ты сама это сказала, не я.
Описания не слишком-то совпадали. Я заподозрила, что Робби смотрел на нее не особенно объективно. Да и Салли тоже, если на то пошло.
Кабинеты выходили в большой зал, который был разгорожен на лабиринт комнатушек. Некоторое время я бродила по ним без всякого успеха. Прежде чем уйти, я заглянула к секретарше Тейлора.
- Я ищу студентку по имени Лили, вы не знаете, где она? Невысокая, волосы…
- Как же, знаю - самая потрясающая брюнетка в мире. Я бы, правда, не сказала, что она невысокая… О, да вот она идет.
Я обернулась, услышав цоканье каблучков по полированному полу.
- Спасибо, - сказала я секретарше и выбежала в коридор.
И замерла.
Она смотрела на меня не дольше, чем секунду-другую. Впоследствии я не могла бы сказать, высокая ли она или описать цвет ее волос. Все, что я видела, были ее глаза, огромные и черные, как у змеи. Было, наверно, нечто в химии ее пота или дыхания, на что я отреагировала на таком слепом, инстинктивном уровне. Я ничего не могла сделать, только смотреть на нее с отвращением и ужасом. Когда ее глаза наконец отпустили меня, я повернулась и всю дорогу до своего автомобиля бежала.
Я забрала Эмили от няни, отвезла домой и не выпускала из рук оставшуюся часть дня, до самого возвращения Ричарда. Молча я раскачивалась взад-вперед, сидя на краю дивана, вспоминая черноту этих глаз и думая: она другая. Она не нашего племени.
В ту пятницу Ричард вернулся домой к четырем. На полчаса опоздал, не более того. Эмили энергично ползала по гостиной, а я присматривала за ней с наибольшим вниманием, на какое была способна. Остальная часть моего сознания попросту онемела.
Ричард кивнул нам и прошел в заднюю часть дома. Я услышала, как закрылась дверь ванной. Я посадила Эмили в манежик и последовала за Ричардом. Слышно было, как льется вода за закрытой дверью ванной. Какая-то дикая бравада заставила меня преодолеть страх. Я открыла дверь и вошла.
Он стоял рядом с раковиной умывальника. В одной руке он держал свой член, а в другой - брусок мыла. Я чуяла запах секса, которым занимался он с этой женщиной; этот запах все еще лип к нему. Запах вновь вызвал то же самое отвращение, которое я почувствовала при ее виде.
Мы долго смотрели друг на друга. Наконец он выключил воду и застегнулся.
- Помой руки, - сказала я. - Ради бога. Я не хочу, чтобы ты что-нибудь трогал в этом доме, пока по крайней мере не вымоешь руки.
Он вымыл руки, а потом лицо. Утерся полотенцем для рук и аккуратно повесил его обратно на вешалку. Сел на закрытую крышку унитаза, посмотрел на меня снизу вверх, потом снова уставился в пол.
- Она была одинока, - сказал он. - Я просто… Я ничего не мог с собой сделать. Не могу тебе это толковее объяснить.
- Лили, - сказала я. - Почему бы тебе не назвать ее по имени? Думаешь, я не знаю?
- Лили, - согласился он. Слишком много удовольствия он получал от звука этого слова. - По крайней мере, теперь все открылось. Это почти облегчение. Я могу обсудить это с тобой.
- Обсудить со мной? Ах ты, ублюдок! Да с чего ты взял, будто я захочу что-нибудь слышать… хоть что-нибудь слышать о твоей дешевой маленькой шлюшке?
Он как будто пропустил мои слова мимо ушей.
- Каждый раз, когда я вижу ее, она другая. Она соблазняет меня снова и снова. И к тому же в ней еще это одиночество, эта потребность…
- Заткнись! Я не хочу этого слышать! Тебе что, вообще наплевать, что ты делаешь? Этот брак для тебя ничего уже не значит? Ты что, просто половой член с ногами? Может, тебя от меня тошнит, но неужто тебе нет дела до Эмили? Вообще?
- Я не могу… я бессилен…
Он не пощадил моего самолюбия даже настолько, чтобы говорить об этом в прошедшем времени.
- Ты не бессилен. Ты просто эгоистичен. Эгоистичный, безответственный мелкий паршивец.
Я заметила, что стою и ору на него. Это было на меня непохоже. Все было словно в лихорадочном сне. Я не чувствовала своего веса и было ужасно холодно. Выходя, я громко хлопнула дверью ванной. Собрала чемодан, посадила Эмили в коляску и выкатила наружу. Только когда мы уже поехали, она начала плакать.
Мне для этого понадобилось еще больше времени.
Дарла всегда знает, что делать. Она велела мне дорассказывать историю, а сама тем временем отвезла меня в банк. Я сняла с текущего счета все, кроме сотни долларов, и забрала половину сбережений. Потом она позвонила своему юристу и договорилась о встрече в понедельник утром. К полуночи я уже сняла квартиру на одного человека за углом от ее дома. Она даже напичкала меня снотворным, чтобы я заснула.
Несмотря на снотворное, первые несколько дней были тяжелыми. Я просыпалась каждое утро в пять и лежала так час, а то и дольше, а мысли мои тем временем ходили по кругу. Ричард сказал "Каждый раз, когда я вижу ее, она другая". И все, кого я про нее спрашивала, описали Лили по-разному.
Бессилен. Он сказал, что бессилен.
После недели такой жизни я поняла, что это не пройдет. Я оставила Эмили у Дарлы и провела вечер в библиотеке.
Еще в бытность мою лаборантом, когда мы с Ричардом только встретились, я посещала заодно курс английской литературы. Ричард первый год преподавал ассистентом, а я была влюбленной в него старшекурсницей. Мы вместе читали Йейтса, Мильтона, Блейка и Теннисона. И Китса - Ричард любил его больше всех.
Я нашла в "Избранных стихотворениях" Китса цитату из "Анатомии меланхолии" Бертона. "С помощью некоторых сопоставлений… Аполлоний обнаружил, что она является змеей, ламией, и все ее внешнее обличье, подобно танталову золоту… невещественно, все это просто иллюзия". Ламия имеет голову и грудь женщины и тело змеи. Она способна произвольно менять свой облик, чтобы очаровать любого мужчину. Подобно Лилит, ее духовному предку, она кормится теми людьми, которых обольщает.
Предстала бледная как смерть
Мне воинская сила,
Крича: - La Belle Dame sans Merci
Тебя пленила!
Я поехала обратно к себе домой. Ночь была душная и спокойная. Предположим, думала я. Предположим, что это правда. Предположим, что ламии ДЕЙСТВИТЕЛЬНО существуют. И одна из них овладела Ричардом.
Тогда, подумала я, пусть пользуется им на здоровье.
Я отвезла Эмили домой и легла спать.
К началу второй недели настало время искать работу. Если повезет, да еще с помощью пособия на ребенка, я надеялась обойтись неполным рабочим днем. Мне несносна была мысль о том, чтобы отдавать Эмили в ясли хотя бы на полдня, но выбора - то не оставалось.
В девять часов я оставила ее у няни. Вернулась на несколько минут позже полудня. Няня встретила меня у порога. Лицо у нее было красным; она плакала.
- О боже, - сказала она. - Я не знала, где вас найти.
Не буду волноваться, сказала я себе, пока не узнаю, в чем дело.
- Что произошло?
- Я оставила ее только на пять минут. Мы гуляли здесь, во дворе. Зазвонил телефон и я вошла внутрь, и…
- Она поранилась? - произнесла я, хватая няню за руки. - Она жива? ДА ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
- Не знаю.
- Где она?
- Не знаю! - проскулила няня. - Она просто… исчезла!
- Давно?
- С полчаса. Может, меньше.
Я повернулась, чтобы идти.
- Подождите! - воскликнула она. - Я позвонила в полицию. Они едут сюда. Им надо будет задать вам какие-то вопросы…
Я уже бежала к автомобилю.
Подсознательно я, должно быть, сразу уловила все связи. Ламия. Лилит. Легенды о похищенных детях, высосанных досуха и превратившихся в вампиров.
Я точно знала, где сейчас Эмили.
Шины завизжали, когда я огибала угол, а потом еще раз, когда я нажала на тормоза. Я захлопнула дверцу машины, бросаясь к дому. Какой-то частью сознания я заметила, какой мертвой и сухой выглядит лужайка, заметила пожелтевшие газеты, не вынутые из пластиковых оберток. Остальное сознание целиком было занято именем Эмили, повторявшимся снова и снова.
Я не побеспокоилась звонить в дверь. Замок Ричард не сменил, а дверная цепочка не была накинута. Света внутри не было. Я почуяла слабый запах прокисшего молока.
Я бросилась прямо в спальню. Дверь была открыта.
Все трое были там. Ни на одном из них не было никакой одежды. Ричард лежал на спине. Лили склонилась над ним, держа в руках Эмили. Запах прокисшего молока усилился, и еще запах спермы, и запах нечеловеческого секса. Запах Лили. И еще было что-то, чего мои глаза не могли как следует различить в темноте - что - то вроде паутины, наброшенной на всех троих.
Лили повернула голову в мою сторону. Я снова увидела эти черные глаза, устремленные на меня без страха или сожаления. Я не могла также не обратить внимания на ее тело - широкая талия, маленькие обвислые груди. Я сказала:
- Отдай моего ребенка.
Она прижала Эмили к себе. Эмили посмотрела на меня и захныкала.
Меня трясло от гнева. На столике у кровати стояла настольная лампа и я схватила ее, задев столик и свалив на пол книги. Я взмахнула лампой над головой Лили и закричала:
- Пусти ее!
Лили выставила руки для защиты над головой, выронив Эмили. Я снова взмахнула лампой и она скатилась с кровати на карачках, словно животное, даже не пытаясь защититься.
Эмили расплакалась. Я подхватила ее и смахнула с ее лица пыль или что там это было такое.
- Возьми дитя, - произнесла Лили. Я до тех пор ни разу не слышала ее голоса. Он был хриплым и пришепетывающим, но по-своему музыкальным, как свирель. - Но Ричард мой.
Я посмотрела на Ричарда. Он выглядел одурманенным, едва сознающим, что вокруг него происходит. Он много дней не брился, а глаза, казалось, глубоко ушли в голову.
- Можешь забирать его, - сказала я.
Я вышла из комнаты спиной вперед, а потом повернулась и побежала. Я ехала домой с Эмили на руках, принуждая себя ехать помедленней, следить за дорогой, останавливаться на красный свет. За нами никто не гнался.
- Теперь ты в безопасности, малышка, - сказала я ей. - Все будет распрекрасно.
Я выкупала Эмили, накормила, завернула ее в теплое одеяло и баюкала на руках. Наконец она перестала плакать.
Полиция не нашла от Ричарда и следа. Дом был заброшен. Я сменила замки и выставила его на продажу. Лили, конечно, тоже исчезла. Полицейские только головами качали, когда выяснилось, что ее описания не совпадают. Что значит неопытные наблюдатели, говорили они. Так всегда и бывает. Ричард с Лили найдутся, уверяли они меня, скорее всего в каком-нибудь мексиканском отеле. Мне нечего беспокоиться.
В одну из ночей на прошлой неделе меня разбудил телефон. На другом конце провода кто-то дышал в трубку, тяжело, как будто с большим трудом. Я говорю себе, что это не Ричард. Просто обыкновенное сопение. Всего-навсего какой-нибудь посторонний, самый обычный телефонный хулиган.
Какое-то время я продолжала просыпаться в пять утра. Если ламии - это змеи, то у людей с ними не может быть потомства. Как и вампиры, они должны каким-то образом превращать человеческих детей в своих наследников. Не сомневаюсь, что именно это делала Лили с Эмили, когда я ее нашла.
Я ни о чем не могу рассказать, даже Дарле. Мне бы сказали, что я находилась под влиянием стресса. Меня засадили бы в какую-нибудь больницу. У меня бы забрали Эмили.
Как правило, она выглядит довольно счастливой. В ее облике нет никаких изменений, кроме обычных для здоровой растущей девочки. Она будет красивой, когда вырастет - настоящей сокрушительницей сердец. Но до половой зрелости ей еще далеко. А до тех пор я не буду знать, по-прежнему ли она моя дочь.
Время и так уже бежит слишком быстро.