Не знаю. Я тоже лгала себе в то время.
Когда ты мне сообщил, что подписал контракт с "Квантой" в качестве "ходока", тебе понадобилось два часа, чтобы объяснить мне это. Закончив, ты не пожелал слышать от меня никаких вопросов. Fait accompli Ты не желал допустить никаких трещин в своей броне, не мог показать мягкого брюха, чтобы твоя решимость не была поколеблена.
Ты заявил, будто сделал это из-за величайшей скуки - и еще ради денег, ради состояния, которое ты получишь по возвращении. По твоим словам, положение сельхозбосса могло тебя свести с ума. Даже при всех антидепрессантах, которыми тебя пичкали главмедики Фермы (я об этом ничего не знала), дни твои оставались свинцовыми от отчаяния.
Ты еще сказал, что подробно все обсудил с троими, которые только что вернулись. Два приветника и диплос - всего трое. Выражаются они очень цветисто, да, и даже несколько странновато по временам, но они не безумцы, вовсе нет. И они очень довольны, что полетели.
Вилли, которому тогда было восемь, сказал единственное, что мог сказать: он не хочет все бросать. Он не хочет расставаться со своей школой, своими командами, со своими клубами, своим воспитателем, своим центром, со своим миром. У меня не было выбора. Мне пришлось с ним согласиться. Через пятнадцать лет, когда Джори вернется и я проснусь, Вилли уже не будет нашим сыном - но это и его жизнь тоже и нельзя силком тащить его в будущее, где у него останемся только мы двое. Я и сейчас так считаю. Правда.
Моя мать была больна. Вероятно, ей предстояло проболеть до конца жизни. Остаться с моими родителями Вилли не мог. В конце концов его согласились взять Клара и Бо, наши друзья из Сидар-Фоллз. Он будет жить у них во время учебы в школе, пока ему не исполнится восемнадцать лет, а лето проводить у сестры Джори в Миссуле или с моими родителями в Сидар-Фоллз. Как сам захочет.
Вот и все, что было в моих силах, и устроив все до конца, я расплакалась.
Ты подписал свой контракт. "Кванта" отреагировала на это должным образом, положив на твой счет жалованье за пятнадцать лет по высшему разряду. Покуда ты спал в звездных камерах и занимался своими делами на Климаго, капитал рос под присмотром попечителей из Городского банка. Когда ты наконец вернулся, то был уже, как и остальные, миллионером и, как и остальные, остался совершенно доволен.
Я погрузилась в сон, ожидая тебя, Джори, ибо таково было мое приключение, которое я считала столь же благородным, как и твое. Множество мужчин и женщин повсюду делали это для своих отбывающих возлюбленных и я знала, что мы встретимся - ты и я - в далеком идиллическом будущем, чтобы начать жизнь заново, словно современные Адам и Ева.
Я погрузилась в сон и мои любящие родители с грустью, но не сетуя, оплатили стоимость усыпления, хотя знали, что тем самым они меня хоронят.
После пробуждения я один раз виделась с отцом. Мать уже умерла. Отцу было нечего мне сказать.
Второй раз я так с ним не поступлю.
Время женит. Время примиряет. "Это рекомбинатор, не знающий себе равных", как негромко говаривала моя мать. Прошло всего две недели после сообщения Джори, а я уже начала верить, начала смиряться с тем, что, как я прекрасно знала, не могло быть правдой.
Я должна была быть наготове. Я не могла позволить себе иного. Если то, что утверждает Джори, окажется правдой, если к нам вдруг действительно нагрянет гость, я должна подготовить этот дом и сама подготовиться психологически к его прибытию. Каким бы оно ни было.
В конечном счете мысль о госте даже по-своему привлекательна. Все, что привносит в жизнь какие-то изменения, сейчас для меня по-своему привлекательно.
Я отдаю этому большую часть дня. Я отдаю этому столько, что голова начинает разламываться. Но боль - не слишком дорогая цена за то, чтобы встретить гостя во всеоружии.
1. Собственно говоря, я вполне подготовлена, чтобы принять это существо, каким бы оно ни было. Я получила неплохое образование в области биологии, зоологии и физиологии, а в последние годы самостоятельно изучала биологию моря и зоологию беспозвоночных, малакологию, конхиологию. Джори с этим первый согласится, не сомневаюсь.
2. Если это существо действительно разумно, я никак не могу допустить, чтобы оно чувствовало себя здесь лишним. Джори, я уверена, будет настаивать, чтобы оно осталось с нами на неопределенный срок, и мне понадобится как можно более ловко справиться с такой ситуацией.
ЕСЛИ ЭТО СУЩЕСТВО РАЗУМНО И СПОСОБНО ЧУВСТВОВАТЬ - если оно действительно принадлежит к расе, эпохами копившей в себе потребность помогать, сотрудничать, "заботиться" - то ведь есть повод предположить, что когда-нибудь я смогу почувствовать к нему нечто вроде приязни?
Конечно, ЕСЛИ он все-таки выживет.
Я не могу даже догадываться, в чем он на самом деле будет нуждаться. Могу лишь готовиться к разнообразным возможностям. Мне, к примеру, известно, что климаго не обязательно должны постоянно пребывать в атмосфере - они обладают "замкнутой" покровной системой и поступление в организм кислорода, водорода, азота и других элементов требуется им лишь изредка, скажем, раз в неделю. Точно так же (хотя это не очень-то хорошо согласуется с гемофагией), и питание их, согласно единственной справочной ленте, которую я смогла обнаружить, совершается с определенной периодичностью.
Я заказала в Сан-Франциско баллоны со сжатым газом соответствующего состава и подрядила строительную фирму из Форт-Брэгга, специализирующуюся на подводных сооружениях, чтобы устроить герметичную комнату со стерилизацией. Нужно еще как следует поизучать питание. Может быть, с помощью каких-нибудь добавок - скажем, концентрированной смеси белков и минеральных солей, специально рассчитанной на потребности климаго - можно будет и устранить эту потребность в больших объемах кровяной ткани.
Я взялась за дело и позвонила трем экзобиологам, живущим в Зоне Залива и в Хьюстоне, получив у них всю информацию, какую смогла выудить, не ставя под угрозу наш секрет. Мы никак не можем допустить, чтобы посторонние - ученые, врачи и люди из средств информации - узнали, что должно здесь произойти. Если слух просочится, наша жизнь превратится в ад, где не останется ни малейшей возможности уединения. И если ребенок так хрупок, как утверждает Джори, эта шумиха может поставить его жизнь под угрозу.
Впрочем, экзобиологи охотней делились информацией, нежели правительства или международные корпорации, и мне удалось открыть следующее: климаго, вероятно, сможет поддерживать свое существование смесью натрия, калия, кальция, магния и хлора, содержащей также кислород, водород, белки и различные транспортные пигменты на основе меди или железа, получаемые из земных млекопитающих. Употрелять все это он должен через прочную мембрану, природную или синтетическую.
Я не видела Джори несколько дней; собственно говоря, за последние несколько недель я встречалась с ним всего два или три раза. Словно поведав мне в тот день свою весть - свой "подарочек" - он, наконец, освободился.
К этому он стремился целых пять лет.
Навестив меня в больнице вскоре после моего пробуждения, он сказал, что хочет иметь дом на этом пустынном побережье. Я решила, будто знаю - почему. Я воображала, что суровое и безлюдное окружение необходимо ему, чтобы мы вновь могли сблизиться.
Я вновь лгала себе.
Джори стремился вовсе не к слиянию душ, а к серому морю, холодным скалам и одиночеству самим по себе. Нечеловечность всего этого - вот в чем он нуждался, и нуждался сильнее, нежели в чем - либо другом.
Бывают мгновения - в те редкие минуты, когда мы держим друг друга в объятиях, не испытывая нужды в соединении - когда я чувствую в теле Джори те же сосущие и пыхтящие ритмы, что в фабрике - шум огромных труб, качающих сырье с далекого морского дна и темных машин, делающих с этим сырьем то, что им положено делать.
- Зачем он прилетает? - ласково спрашиваю я, гадая, можно ли лаской предотвратить ложь.
- Его мать умерла, - говорит Джори. - В нем слишком много человеческого, чтобы прожить там остаток жизни.
- Нет, Джори, - возражаю я. - ЗАЧЕМ ОН ПРИЛЕТАЕТ?
Джори грустно смотрит на меня, двигая головой вверх-вниз, точно пес, и делает вторую попытку:
- Потому что он страдает ужасным врожденным недугом и жить ему остается всего лишь несколько лет. Он хочет повидать своего отца, своего холодного, безумного, страшного отца, прежде чем умрет.
- Прошу тебя. Зачем он прилетает?
Улыбка, как блеск ножа. Жестокий взгляд пришпиливает меня к полу.
- Потому что я устал, меня тошнит от твоих придирок, от помойных ведер твоего нытья, Доротея. Я дал тебе то, чего ты хотела, в чем нуждалась. Новая карьера лучше старой, не так ли?
- Понятно, - только и нахожусь я сказать в ответ.
- Потому что я просил его прилететь, Доротея, - говорит Джори несколько более мягким голосом.
- О, - говорю я. - И когда же это случилось?
Джори отворачивается.
- Несколько лет назад. Мне так его недоставало.
- Джори, на доставку камерограммы уходит два или три года.
- Да, это так, но их телепатия - это нечто совсем особенное. В ней секрет их выживания, Доротея. Я могу послать мысленное сообщение моему возлюбленному сыну через всю галактику, и он услышит меня. Расстояние в половину небесной сферы - не помеха для любви, которая…
Я повернулась. Я ушла прочь.
Теперь я в этом уверена: Джори пригласил своего "ребенка" жить вместе с нами до того, как покинул Климаго.
Мыслимо лишь одно объяснение: климаго неизмеримо дальше нас продвинулись в генетической инженерии. Они способны при помощи компьютерного моделирования и аналоговой трансляции преобразить закодированную наследственность человека в генетический код климаго. Они могут воспроизвести морфологические и физиологические характеристики человека через посредство клеток климаго. Но на сей раз они совершили ошибку. Преобразование не удалось. Полученный организм оказался бесформенным гибридом, изначально обреченным отклонением от нормы. Именно тем, что описал Джори.
Зачем стали бы они это делать, мне неизвестно. Они же не люди и, быть может, не стоит ждать, что мы их поймем.
Вчера, спускаясь по ступенькам из кедрового дерева с вертолетной площадки, я слышала голоса. Один голос был громким, почти бешеным, и мне он был вроде бы знаком.
Другой голос был мягче, но без успокаивающих нот.
- Могу вас уверить, - говорил этот более мягкий голос, - что мы не слишком благожелательно смотрим на выдачу им виз, не говоря уже об иммиграции.
- А я могу вас уверить, - теперь я узнала, это был голос Джори, - что если какое-либо правительство попытается блокировать договор, то вашу шатию ожидает больше неприятностей, нежели вам приходилось встретить за все ваше мелкое функционерское существование. Я смирился с вами и с вашими оголтелыми карантинными правилами; теперь смиритесь со мной и вы. А если не пожелаете, обещаю, что потрачу все свои средства на организацию самого громкого, самого открытого судилища, какое знала эта страна. Дипломатические последствия будут чрезвычайными. Официозные предрассудки всегда имеют последствия.
Мягкий голос что-то ответил и Джори завопил:
- Все это ксенофобская чушь, и вы это прекрасно знаете! Каким, черт возьми, образом может быть опасен организм, который раз в неделю должен пополнять в себе запасы веществ с помощью специальной аппаратуры, который каждый год на два месяца впадает в спячку и не способен передвигаться быстрее спокойно идущего человека? Подобное существо куда менее опасно, нежели большинство федеральных бюрократов, господин Крейтон-Марк.
Последовало молчание. Я спустилась в свою комнату. Бешенство уже улетучилось из взгляда Джори и неожиданно в нем замерцала улыбка. Но на самом деле бешенство никуда не исчезло: теперь оно перешло в подергивание мышцы у него на скуле.
- Это моя супруга, господин Крейтон-Марк, - произнес он.
- Доротея, это международное управление - или, по крайней мере, его представитель. Могу я предположить, что ее чувства тоже играют роль? - добавил Джори, обращаясь к чиновнику.
Тот, не обратив на меня внимания, спросил:
- Ей известно, о чем идет речь?
- Конечно, - в глазах у Джори снова заблестел гнев, шрам налился синюшным багрянцем. - Но к чему спрашивать меня? Она всего лишь в метре от вас и, я уверен, ответит на предложенный ей вопрос. Может быть, она вас даже поблагодарит за любезность.
Этот человек пропустил сарказм мимо ушей. Он наконец-то смотрел на меня и выжидал чего-то.
Я беспомощно поглядела на Джори и увидела, что глаза его полыхают страстью, какой я в них не видала прежде. Если это любовь, то любовь к чему? Если ненависть - к кому?
Я кивнула и к своему удивлению произнесла:
- Конечно, - а потом повторила, - да, конечно.
Неистовство вновь исчезло из глаз Джори только для того, чтобы смениться отстраненностью, слишком хорошо мне знакомой. Он сказал:
- Мы бездетны, господин Крейтон-Марк. Я отсутствовал пятнадцать лет. Моя супруга ожидала меня в анабиозе. Нашему единственному рожденному до контракта ребенку сейчас двадцать девять лет. Он очень любезный молодой человек, но он нас не знает и ему до нас нет дела. Кто может его в этом винить? Мы ведь его бросили, не так ли? Мы хотели бы попытаться вновь стать семьей.
Лицо у меня горело. Я не могла смотреть на них обоих. Как может Джори использовать меня подобным образом против этого человека? Как может он говорить о чувствах, которых никогда не испытывал!
Посмотрев, наконец, на гостя, я не смогла понять того, что увидела. Он уставился на Джори, на лице его царил хаос - как будто все, сказанное Джори, не имело для чиновника никакого смысла, будто вся эта речь была последним, что он ожидал услышать.
Позже я поняла, что то был вид человека, потрясенного встречей с безумием - видом безумца, речами безумца.
- Понимаю, - пробормотал, наконец, посетитель бессильно-усталым тоном, с потерянным видом.
Столкновение закончилось. Каким-то образом Джори победил. Стороны на прощание обменялись любезностями, и чиновник перед уходом выдал какую-то банальность о долге правительства по отношению к тем, кто принес великие жертвы на алтарь дипломатических и экономических интересов. При этом он подчеркнул слово "великие".
Герметичная комната была закончена две недели назад. Вчера прибыл груз компонентов крови. У меня по-прежнему есть вопросы, только самых главных из них десятки, но тут уж ничего не поделаешь. Я просмотрела все до единой ленты, доступные через межбиблиотечные банки и фирменные каталоги, и не желаю далее рисковать разоблачением нашей тайны, вступая в новые контакты со "специалистами".
Эти оставшиеся вопросы беспокоили бы меня, если бы Джори выглядел мало-мальски озабоченным. Но он спокоен. Должно быть, считает, что мы подготовились как надо.
Сегодня мы спорили о том, кто полетит на космодром. Я настаивала, что мы должны сделать это вместе, но Джори сказал - нет, это было бы нечестно по отношению как ко мне, так и к "мальчику". Я этого не поняла и так и сказала. Джори ответил лишь: "Мне понадобится какое-то время, чтобы подготовить его".
Мне досадно, что меня оттирают. Может быть, я уже ревную? Утром Джори сел в вертолет и отправился на космодром. Я провела день, доделывая последние мелочи в специальной комнате и в морозильниках с заменителями крови и запасом фармацевтических средств, которые должны позволить нам справиться с любой земной болезнью, способной поразить бедное существо. (Я закончила самостоятельные занятия. Я набралась достаточно храбрости позвонить еще двум экзобиологам - обоим из Сан-Диего - чтобы получить все необходимые нам сведения по хемопрофилактике. И уверена, что мне удалось это сделать, не заронив в них никаких подозрений).
Они уже здесь, а я даже не слышала, как они прибыли! Слишком была занята всем, что делается в последнюю минуту.
Сначала я заглядываю в крытый патио, ожидая услышать голос Джори, но не слышу ничего. Я начинаю поворачиваться, направляясь обратно в южный патио, с той мыслью, что Джори, наверное, понес его по кедровой лестнице в нашу спальню.
Я кое-что замечаю и останавливаюсь.
Фигура - она находится в тени, под стропилами патио. Я не могу рассмотреть ее отчетливо, а то, что вижу, совершенно непонятно. Фигура слишком мала, чтобы быть Джори; это определенно не Джори. Однако я знаю, что она слишком велика для того, что он описывал. Фигура стоит прямо, и это тоже совершенно неправильно.
Я медленно иду к ней и наконец останавливаюсь.
Я раскрываю рот.
Я не могу говорить, не могу кричать. Не могу даже завизжать от радости или ужаса.
Это МАЛЬЧИК. Совершенно настоящий, совершенно человеческий мальчик.
Он худ, несколько чрезмерно худ, и у него лицо Джори - как топор. У него такие же, как у Джори, иссиня-черные волосы.
Я вдруг понимаю, что в нем больше от Джори, чем когда-либо было в нашем Вилли.
Я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза и с ними приходит понимание. Это ложь, которой я не предвидела. Нет, не было никакой инопланетной возлюбленной. Была просто женщина, обыкновеннейшая женщина. Может быть, на челноке, доставляющем экипажи к камерам. Или даже на Климаго. Приветница, диплос, или ходок, как и сам Джори.
Вот откуда этот мальчик, этот самый настоящий мальчик. Правда оказалась замечательной!!
Не знаю, почему Джори решил, что должен солгать. Я с такой легкостью, с такой признательностью приняла бы мальчика и без того.
Я делаю к мальчику еще один шаг и он улыбается. Он прекрасен! (Не будь суетной. Тебе ведь на самом деле неважно, есть ли в нем твои хромосомы?)
Вдруг врывается голос и у меня перехватывает дыхание.
- Поразительно, не так ли, Доротея. Догадываешься, как они это сделали?
Я оборачиваюсь к Джори, в глазах у меня мольба. НЕ РАЗРУШАЙ. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ РАЗРУШАЙ.
- Не беспокойся, - говорит он. - Я обсудил все с мальчиком и все замечательно. Он вырос, зная правду, и он ей гордится. Как ему и следует, - Джори поворачивается к мальчику, подмигивает и улыбается. - Не так ли, Август? Ты куда больше об этом знаешь, чем твой папаша, верно?
Мальчик кивает и ухмыляется в ответ. Ухмылка его прекрасна.
Ухмыляется и Джори, продолжая:
- Угадай-ка, Доротея. Ничего такого, что люди не могли бы сделать и сами.
Я смотрю на мальчика. Мир кружится. Все, что я когда-либо знала или во что верила грозит обернуться ложью.
- Не знаю, Джори, - шепчу я.
- Клонирование! Обычнейшее клонирование! И ничего более сложного. Ты удивлена?
Мне нечего сказать.
- Она так хорошо это выразила в нашу вторую совместную ночь, - говорит Джори. - "Это самое малое, что мы можем сделать", сказала она мне. "Живой символ нашего нежелания смириться с эфемерной бесплотностью страсти", вот как она сказала.
- Он - целиком я, Доротея! - восклицает Джори, смеясь и сияя.
Я снова смотрю на мальчика.
- Я намерен оставить вас двоих наедине, - весело говорит Джори, - чтобы дать вам получше узнать друг друга. Наш вертолет остро нуждается в хорошей чистке!
Отец покровительственно улыбается. Отец улыбается поощрительно.