Они продолжали прогулку. Гладкая ледяная поверхность казалась Беррису удивительно удобной для ходьбы. При каждом шаге она неуловимо поддавалась, приспосабливаясь к модифицированному сочленению коленных суставов. Асфальтовые мостовые вели себя далеко не так предупредительно. После наполненной болью ночи самую мизерную поблажку можно было только приветствовать.
Зря я так напустился на Лону, подумал Беррис.
Но терпение у него лопнуло. Она была удивительно невежественна… впрочем, он прекрасно понимал это с самого начала. Чего он никак не мог предвидеть, так это насколько быстро она превратится из прелесть какой глупышки в ужас какую дуру.
Нет, подумать только: вынырнуть из кошмарного, наполненного болью сна - и тут же утонуть в потоке идиотских вопросов!
Взгляни на это с другой стороны, посоветовал сам себе Беррис. Все началось с того, что ему приснился Манипул, и он с оглушительным воплем рванулся прочь из объятий сна. Такое случалось и раньше, но ни разу при этом рядом не было теплого и мягкого человеческого существа, готового помочь и утешить. Что Лона и сделала. Она не стала брюзжать: мол, он помешал ей спать. Она гладила и успокаивала его до тех пор, пока кошмар не отступил на исходные позиции, в царство сна. Как я ей признателен! подумал Беррис. Как она нежна! Как заботлива! И как глупа.
- Ты когда-нибудь видел Антарктиду из космоса? - спросила Лона.
- Много раз.
- И как она выглядит оттуда?
- Точно так же, как на картах. Более или менее круглая, с длинным, почти до Южной Америки, носом. И белая. Совершенно белая. Сама увидишь, когда полетим на Титан.
Беррис обнял ее за плечи; его плечевой сустав со щелчком изменил положение, и Лона уютно пристроила голову, у него под мышкой. Ничего не скажешь, у этого нового тела есть свои преимущества.
- Когда-нибудь я обязательно еще раз приеду сюда, - говорила Лона, - и посмотрю все-все, что здесь есть: полюс, музеи, стоянки, ледники… Только я хочу приехать уже с детьми.
Ему показалось, что прямо в горло аккуратно скользнула сосулька.
- С какими еще детьми, Лона?
- Их будет двое - мальчик и девочка. Наверное, лет через восемь - самое время…
Веки Берриса несколько раз спазматически дернулись под капюшоном накидки; разошлись и сошлись со скрежетом и звоном, как симплегады.
- Лона, - с превеликим трудом удерживаясь от взрыва, негромко произнес он, - ты прекрасно знаешь, что от меня не может быть детей. Так говорят врачи. Мои внутренние органы просто…
- Да, ты говорил, я помню. Но я вовсе не имела в виду детей от тебя.
Секущий удар. Дымясь, на лед вываливаются потроха.
- Я имела в виду, - звонким детским голоском продолжала Лона, - тех детей, которые у меня уже есть. Мне обещали отдать двух из ста. Разве я не рассказывала?
Удивительное облегчение; хотя какое, собственно, ему дело - собирается она бросить его ради кого-нибудь биологически полноценного или нет? Странно. Очень странно. Что за самодовольство, однако? С чего он взял, что все дети, о которых ей взбредет в голову завести речь, должны обязательно быть детьми от него? Откуда такое возмущение при мысли о том, что она может захотеть детей от другого?
У нее и так уже есть целая толпа детей. Как он мог забыть?
- Нет, не рассказывала, - произнес он. - Ты хочешь сказать, есть какая-то договоренность, что тебе отдадут на воспитание двоих детей?
- Более или менее.
- В каком смысле, более или менее?
- Договоренности еще нет. Но Чок обещал все устроить. Он дал мне слово. Ему-то наверняка действительно под силу это устроить. Детей так много… разве трудно отдать двух матери, если ей иначе никак? А мне действительно иначе никак. Чок обещал все устроить, если…
Она осеклась. Короткое мгновение рот ее был открыт, потом губы плотно сомкнулись.
- Если что?
- Ничего.
- Ты что-то хотела сказать.
- Я хотела сказать, что Чок обещал все устроить, если мне иначе никак.
- Ты хотела сказать совсем другое, - повернулся к ней Беррис. - мы и так уже знаем, что тебе иначе никак. Что ты пообещала Чоку взамен?
На лице ее отразилось ощущение вины, во всем многоцветьи спектра.
- Ты от меня что-то скрываешь! - не отступал Беррис.
Она замотала головой, не говоря ни слова. Он схватил ее за руку - она выдернула ладонь. Он угрожающе навис над ней, и, как всегда, когда он давал волю эмоциям, его новое тело отозвалось глубоко внутри странными шорохами и пульсациями.
- Что ты ему обещала?
- Миннер, у тебя все лицо в пятнах! На щеках, на лбу - красные, лиловые…
- Лона, ты что-то скрываешь.
- Ничего… ничего такого… я только согласилась… обещала…
- Что ты обещала?
- Что сделаю так… чтобы… ты не чувствовал себя несчастным. - Еле слышно. - И тогда Чок устроит так, чтоб мне отдали двух детей. Миннер, этого нельзя было делать?
Ему показалось, что он - огромный воздушный шар, в который только что ткнули иголкой, и воздух со свистом вырывается наружу. Все это подстроил Чок? Чок подкупил девушку, чтобы она заботилась о нем, Беррисе? Чок?
- В чем дело, Миннер?
Штормовые ветра продували его насквозь. Планета заваливалась набок, ось задиралась в зенит, а континенты соскальзывали со своих оснований и один за другим сыпались прямо на Берриса, расплющивая его в лепешку.
- Миннер, пожалуйста, не смотри на меня так, - донесся умоляющий голос Лоны.
- А если бы Чок не пообещал тебе детей, ты, что, даже не приблизилась бы ко мне? - выдавил он. - Хватило б у тебя духу без подсказки прикоснуться ко мне, Лона?
Веки ее набухли, по щекам уже ползли слезинки.
- Я увидела тебя в саду за клиникой. Мне стало тебя так жалко. Тогда я еще даже не знала, кто ты такой… думала, у тебя сильные ожоги или еще что. Потом мы познакомились… Миннер, я люблю тебя. Думаешь, Чок смог бы заставить меня полюбить? Сочувствовать - может быть, но не любить же!..
Ну и глупец же я, думал Беррис; кретин, идиот, рассыпающаяся на ходу куча одушевленного мусора. Он устрашающе вытаращился на нее. Она недоуменно замерла. Потом отбежала, нагнулась, слепила снежок и, расхохотавшись, запустила прямо ему в лицо.
- Не догонишь Не поймаешь!
Со всех ног она устремилась прочь; через несколько секунд она была уже далеко. Остановилась - темное пятнышко посреди белизны - нагнулась, снова слепила снежок; швырнула неуклюже, от плеча, по-девчоночьи, но белый шарик разлетелся снежными брызгами в каком-то десятке шагов перед Беррисом.
Беррис ошалело мотнул головой. "Не поймаешь!" опять пронзительно выкрикнула Лона, и он пустился бежать, впервые после возвращения с Манипула, легкими длинными прыжками по ослепительно белому снежному покрову. Лона рванулась прочь, руки ее заработали, как лопасти мельницы, локти разрезали бесплотный морозный воздух. Беррис почувствовал, что все тело его наливается небывалой силой. Ноги, казавшиеся такими нелепыми со своим обилием суставов, заходили мерно и ровно, как поршни кривошипно-шатунного механизма. И он даже не удивился, когда прекратились постоянные болезненные пульсации в сердце. Беррис рывком отбросил капюшон, и по щекам хлестнул поток обжигающе холодного воздуха.
Всего через минуту-другую бега в полную силу он догнал Лону. Та, задыхаясь от смеха, обернулась и бросилась к нему в объятия. Они еще пролетели по инерции добрых шагов пять, прежде чем рухнуть и покатиться по снегу. В воздухе взметнулась белая искристая туча. Беррис стащил с Лоны капюшон, набрал пригоршню снега и церемонным жестом просыпал ее на лицо. Снег тут же стал таять и просачиваться за ворот, под одежду; струйки потекли по груди, животу.
- Нет! Не надо, Миннер! Нет! - вырвался у нее негодующий вопль.
Он еще швырнул в нее снегом. И она в него. Громко хохоча, просунула целую пригоршню ему за воротник, и по спине побежали обжигающие ледяные ручейки. Потеряв представление о времени, они самозабвенно возились в снегу. Потом она оказалась у него в объятиях, он крепко сжал ее и всем своим весом пригвоздил к поверхности безлюдного континента. Не скоро они поднялись на ноги.
XXII
И СЛЕДОВАТЕЛЬНО, НЕНАВИСТНАЯ МЕЛАНХОЛИЯ
Этой ночью он снова проснулся со страшным воплем.
Как Лона и ожидала. Почти всю ночь она не смыкала глаз, лежала в темноте рядом с Беррисом и обреченно ждала, когда же им снова овладеют демоны. Весь вечер перед этим он был исключительно мрачен.
День же прошел достаточно приятно, если не считать утренней сцены. Какая же я дура, думала Лона, что проговорилась о роли Чока в нашем знакомстве.
По крайней мере, самое главное она сохранила в секрете: что послать кактус предложил Николаиди, что он же продиктовал ей записку. Теперь она понимала, какую бурю вызвало бы это в душе Берриса. Хватит одной глупости; ни в коем случае нельзя было рассказывать, что Чок обещал перевести под ее опеку двоих детей. Но сказанного не воротишь.
Впрочем, от потрясения он оправился быстро, и они резвились, как дети, целое утро. Швырялись снежками, играли в салочки на гладком льду. В какой-то момент Лона вдруг заметила, что отель исчез из виду, и запаниковала. Со всех сторон их окружала идеально ровная плоская белизна. Ни единого деревца, чтобы отбрасывало тень, ни движения солнца по небосводу, чтобы указывало на стороны света; ни даже компаса с собой. Миля сменяла милю, а пейзаж оставался точно таким же.
- Мы не заблудимся? - переборов смущение, поинтересовалась она, и он отрицательно мотнул головой. - Я устала. Может, вернемся в отель?
Они повернули назад; по крайней мере, так сказал Беррис. Лоне казалось, что это направление ничем не отличается от старого. В какой-то момент ей бросилось в глаза припорошенное снегом продолговатое черное пятно длиной в несколько футов. Мертвый пингвин, сказал Беррис. Лону затрясло и тут же магическим образом появился отель. Если мир тут такой плоский, подивилась Лона, куда же делся отель? И Беррис опять пустился в объяснения (на этот раз более терпеливым тоном), что на самом деле мир тут вовсе не плоский, а такой же выпуклый, как и в любом другом месте, так что достаточно пройти всего несколько миль, и знакомые ориентиры исчезнут за горизонтом. Что отель и сделал.
Итак, вот отель снова появился, Беррис и Лона сильно проголодались и заказали каждый по внушительному ланчу, который запили бутылкой пива и еще одной, и еще… Зеленые коктейли с плавающими в них головастиками здесь не подавались. Пиво, сыр, мясо - такая еда больше подходила для этой земли вечной зимы.
Днем, после ланча, они взяли в прокате мотонарты и отправились к южному полюсу.
- Здесь, что ли, и проходит земная ось? - спросила Лона. - Так же бело и плоско, как всюду!
- А ты, интересно, как думала? Что из снега будет торчать большой полосатый шест?
Опять сарказм. Мгновением позже он уже пожалел о вырвавшейся колкости. Он вовсе не хотел меня обидеть, сказала себе Лона. Его же все время мучает боль - настоящая боль - и это у него получается автоматически.
На самом деле, полюс все-таки выделялся на фоне монотонной белизны полярного плато. Во-первых, сразу бросались в глаза несколько сооружений. Вокруг самой нижней точки мира был очерчен неприкосновенный круг ярдов двадцати в диаметре - святыня. Поблизости скромно стояла реставрированная или скрупулезно восстановленная по древним чертежам палатка норвежца Роальда Амундсена, который первым добрался до полюса - век или два назад, на собачьей упряжке. Над палаткой трепыхался на ветру полосатый флаг. Беррис и Лона заглянули внутрь. Пусто.
Поблизости высился крошечный бревенчатый домик.
- Откуда бревна? - требовательно поинтересовалась Лона. - В Антарктиде же нет деревьев!
- Тонко подмечено! - рассмеялся Беррис.
Домик был мемориальным музеем капитана Роберта Фэлкона Скотта, который добрался до южного полюса сразу за Амундсеном, но американцу повезло меньше, он погиб на обратном пути. В домике хранились дневники, спальные мешки, снаряжение. Прочтя медную табличку, Лона узнала, что Скотт и его люди погибли, оказывается, не здесь, а за много миль отсюда от холода и усталости, застигнутые бураном, всего чуть-чуть не добравшись до базового лагеря. Так что домик стоял тут исключительно для пущего эффекта.
Что за фальшь! неуютно поежилась Лона. Беррис, похоже, тоже был не в восторге.
Но впечатляет, что ни говори, стоять прямо на полюсе!
- Мы сейчас южнее всего мира, - произнес Беррис, - в самой нижней точке. Но мы не упадем.
Она рассмеялась. Полюс полюсом, но никакого благоговейного замирания сердца Лона не ощущала; и вообще ничего необычного. Земля, как и положено, ровно тянулась до горизонта, а не загибалась вверх или вниз. Лона представила себе вид Земли из космоса: висящий в черноте шар, а в самой нижней точке шара Лона - меньше, чем муравей, ногами к центру планеты, головой к звездам. Вполне здравая картинка.
Возле огороженного круга стоял ларек для проголодавшихся от избытка впечатлений. Чтобы не очень бросаться в глаза посреди белой равнины, ларек был забросан внушительной горой снега. Беррис и Лона взяли по кружке горячего шоколада.
На несколько сотен ярдов в сторону от полюса, под землей - точнее, подо льдом - находилась научно-исследовательская база, где круглый год жили метеорологи, магнетологи и иже с ними. Посетители всячески приветствовались. Но у Лоны не было ни малейшего желания снова оказываться в лаборатории. Они с Беррисом переглянулись, тот кивнул, и гид повел их обратно к мотонарам.
Отправляться на шельфовый ледник Росса было уже поздно. Но они еще целый час раскатывали по Антарктике. Сначала они поехали на северо-запад, ориентируясь на горную цепь, которая так и не стала ближе, и прибыли к загадочной термоаномалии, крошечному участку, где не было ни льда, ни снега одна голая коричневая земля с засохшей коркой красных водорослей и камни, покрытые тонким слоем желто-зеленого лишайника. Тогда Лона встрепенулась и попросила показать пингвинов, на что ей разъяснили, что в это время года в глубине континента пингвинов не бывает, разве что одиночки, случайно отбившиеся от коллектива.
- Они же водные птицы, - объяснил гид. - Вообще-то, они живут на побережье и отправляются в глубь континента, только когда пора откладывать яйца.
- Но сейчас тут лето. Самое время, разве не так?
- Нет, обычно это происходит в середине зимы. В июне-июле - самое темное, самое холодное время в году. Хотите увидеть пингвинов - запишитесь в экскурсию на Землю Адель. Там их полно.
Всю дорогу обратно, в отель, Беррис был в исключительно приподнятом настроении, беззлобно подшучивал над Лоной, а в какой-то момент попросил гида остановить мотонарты, чтобы вместе с девушкой скатиться с отполированной, как стекло, снежной горки. На горизонте уже появился купол отеля, когда Лона заметила, что с Беррисом происходит что-то неладное. На лицо его набежала тень, как будто внезапно начало смеркаться; но в это время года у полюса не бывает сумерек. Беррис мрачнел на глазах. Лицо его превращалось в неподвижную маску, он становился все молчаливей и угрюмее. Когда они проходили через двойную диафрагму тамбура в вестибюль, Беррис уже казался Лоне высеченной изо льда статуей.
- Что-нибудь случилось? - осторожно поинтересовалась она.
- Откуда ты взяла?
- Хочешь чего-нибудь выпить?
Они отправились в коктейль-бар. Это было просторное, отделанное натуральным деревом помещение, с самым настоящим камином в углу; все, как в XX веке. За тяжелыми дубовыми столами сидело человек двадцать-двадцать пять: нестройный гул голосов, веселый смех. Сплошные парочки, заметила Лона. Массовый медовый месяц. В последнее время появилось новое модное поветрие: чтобы молодожены начинали совместную жизнь в ледяном антарктическом целомудрии. А еще, говорят, на Земле Мэри Бэрд есть потрясающий горнолыжный курорт.
Когда в коктейль-бар вошли Беррис и Лона, все головы повернулись в их сторону. И тут же инстинктивно отвернулись. Просим прощения, мы вовсе не хотели пялиться. С таким лицом, как ваше, вы, наверное, не любите, когда на вас пялятся. Мы думали, это наши друзья Смиты, они должны спуститься с минуту на минуту…
- Демон на свадебном пиру, - пробормотал Беррис.
Наверное, я неправильно расслышала, решила Лона.
Она не стала переспрашивать.
Робот-официант принял заказ. Лона попросила пива, Беррис - очищенный ром. Они сели за угловой столик. Внезапно оказалось, что им нечего сказать друг другу. Неестественно громко стал доноситься гул разговоров от соседних столиков. О планах на следующий отпуск, о спорте, о всевозможных экскурсиях вдоль и поперек Антарктики.
Никто даже не пытался подсесть к ним за столик.
Беррис сидел, одеревенело вытянувшись, словно аршин проглотил, неестественно высоко вздернув плечи; Лона знала, что такая поза должна причинять ему сильную боль. Он залпом проглотил ром и не стал больше ничего заказывать. За окном бледное солнце упорно отказывалось садиться.
- Только представь себе здешний закат, - произнесла Лона, - как это, наверно, романтично смотрится - золото на голубом. Но мы такого не увидим, да?
Беррис улыбнулся. И ничего не ответил.
Через высокие деревянные двери туда-сюда исправно сновал людской поток. По широкой дуге обтекая их стол. Словно они - валун посреди реки. Рукопожатия, поцелуи. Завязывались знакомства. В отеле "Полярный" в порядке вещей было запросто подойти к совершенно незнакомым людям и встретить самый теплый прием.
К ним никто запросто не подходил.
- Они знают, кто мы, - сказала Беррису Лона. - Они думают, что мы знаменитости, что нас тошнит от шумихи и от внимания, и мы хотим, чтобы нас оставили в покое. Вот они и не хотят показаться невежливыми.
- Наверно.
- Почему бы нам самим не подойти к кому-нибудь? Сломать лед, показать, что мы не задираем носа.
- Не надо. Давай просто посидим здесь.
Кажется, я понимаю, что его гложет, подумала Лона.
Он убежден, что их столик обходят стороной из-за него; из-за его уродства - или, скажем так, необычного внешнего вида. Никто не хочет оказаться вынужденным смотреть на такое лицо вблизи. А как можно вести нормальный разговор, если все время коситься в сторону? Пото-му-то все и предпочитают держаться в стороне. Это его беспокоит… или что-то другое? Снова вернулось чувство неловкости? Она не стала его расспрашивать. Она решила, что попытается как-нибудь ему помочь.
За час до обеда они вернулись к себе в номер. Это была одна просторная комната, оформленная в нарочито примитивной манере, со стенами, сложенными из грубо отесанных бревен; кондиционирование работало безукоризненно, и все современные удобства были на месте. Ни слова не говоря, Беррис опустился в кресло. Тут же поднялся и принялся разглядывать собственные ноги, покачиваясь с носка на пятки. Он был уже не просто мрачен, а чернее тучи; Лона ощутила откровенный страх.
- Я выйду минут на пять, - торопливо сказала она.
- Куда ты?
- Схожу посмотрю, какие на завтра есть экскурсии.