Столько яда в его словах Лоне еще не приходилось слышать. Яд она предпочла проигнорировать, и они отправились дальше по аллее. Это была их самая серьезная ссора за все время. Раньше, когда возникали трения, все ограничивалось недолгим отчуждением, резкими, саркастическими выпадами. Но ни разу еще они не оказывались вот так нос к носу, ни разу еще не возникало такого желания в голос залаять и вцепиться друг другу в глотку. Вокруг даже успели собраться зеваки, а Панч и Джуди знай себе бранились на потеху честной публики. В чем дело? Почему последнее время они с Беррисом только и делают, что препираются? Почему иногда кажется, что он ненавидит ее? Почему в эти моменты к ней приходит ощущение, что возненавидеть его было бы легче легкого?
Они же должны поддерживать друг друга! Так, по крайней мере, они в самом начале договаривались; два страдания соприкоснулись, и потек ток взаимного сочувствия. Куда все подевалось? Откуда столько горечи? Взаимные обвинения, упреки, постоянное напряжение…
Прямо перед ними три желтых светящихся колеса принялись выделывать хитроумные па огненного танца. Истерически замигали огоньки. На верхушке высокой колонны появилась голая девушка, струящая потоки живого света. Муэдзин, сзывающий правоверных в дом похоти. Формы тела были гипертрофированно подчеркнуты: грудь выдавалась скальными уступами, а ягодицы гигантскими полушариями. Такими не рождаются. Наверняка не обошлось без всемогущей хирургии.
Нашего полку прибыло, подумала Лона. Разве что новобранец, похоже, не считает себя жертвой и не слишком возражает. Выставляет себя напоказ и получает за это деньги. В четыре утра!
Беррис не сводил глаз с девушки на столбе.
- Это же просто мясо, - сказала Лона. - Что тебя так заворожило?
- Это Элиза!
- Миннер, тебе показалось. Ее тут не может быть. Тем более наверху, на столбе.
- Говорю тебе, это Элиза. Мне лучше знать. А ты ее едва видела. С телом что-то не так, оно раздуто, перегружено… Но это Элиза!
- Ну и отправляйся к своей Элизе!
Он замер ледяной статуей.
- Разве я говорил, что…
- Не говорил, но подумал.
- Ты что, ревнуешь меня к какой-то голой девице на вершине колонны?
- Ты любил ее до того, как мы встретились.
- Я никогда не любил ее! - выкрикнул он. Казалось, лживые слова материализовались в воздухе и вспыхнули ярким пламенем.
Из тысячи громкоговорителей зазвучала ода девушке, парку, посетителям. Все звуки слились в единый бесформенный рев. Беррис, будто в трансе, направился к колонне. Лона последовала за ним. А девушка на колонне пустилась в пляс, высоко подбрасывая ноги, выделывая немыслимые антраша. Голое тело ярко блестело. Раздутая плоть бешено колыхалась. Живое воплощение похоти.
- Это не Элиза, - внезапно произнес Беррис, и наваждение рассеялось.
Лицо его потемнело, он отвернулся и замер. Господа развлекающиеся толпой устремились к колонне, на миг ставшей центром парка. Беррис и Лона стояли неподвижно, как валуны посреди бурлящей реки. Спинами к танцовщице. Вдруг Беррис дернулся, как от удара, сложил на груди руки и рухнул на ближайшую скамейку, уронив голову на грудь.
Это уже не снобизм; даже не скука. Ему действительно плохо, поняла Лона.
- Я так устал, - вырвался у него хрип. - Вся сила… ушла… высосали… Лона, мне кажется, я тысячелетний старик.
Она протянула к нему руку и закашлялась. Внезапно из глаз ее ручьями хлынули слезы. Нашарив рукой спинку, она опустилась на скамейку рядом с ним и с трудом перевела дыхание.
- Со мной то же самое. Полное измождение.
- Что случилось?
- Может, мы вдохнули какой-то дряни в капсуле? Или съели что-нибудь не то?
- Нет. Посмотри на мои руки.
Ладони его тряслись, как в лихорадке. Коротенькие щупальца безвольно повисли. Кожа посерела.
Она выглядела не лучше - словно ее заставили пробежать сто миль. Или родить, одного за другим, сто детей.
На этот раз, когда он предложил вернуться в гостиницу, Лона не стала возражать.
XXVI
ПОЛНОЧНЫЙ ИНЕЙ
Она сбежала от него на Титане. Уже несколько дней у Берриса было ощущение, что момент этот близится; и когда момент настал, сил удивляться у Берриса уже не оставалось. Скорее, он даже почувствовал облегчение.
Напряжение росло с Южного полюса. Почему? Единственный ответ, который приходил в голову Беррису: они слишком разные. Какая бы ни была причина, а с некоторого момента они были готовы вцепиться друг другу в глотку: вначале подспудно, потом открыто и под конец в самом буквальном смысле.
В Луна-Тиволи они провели шесть дней. Все дни распорядок был на редкость однообразен: поздний подъем, обильный завтрак, какие-нибудь экскурсии, а потом - в парк. Парк был огромен и неистощим на сюрпризы, но уже на третий день Беррис обнаружил, что они с завидным упорством ходят по замкнутому кругу, а на пятый день Берриса тошнило от одного вида Тиволи. Он старался держать себя в руках, видя, в каком восторге Лона. Но каждый раз терпение его все-таки лопалось, и вечер заканчивался ссорой. Каждая следующая ссора оказывалась гораздо сильнее предыдущей. Иногда все заканчивалось взрывом дикой животной страсти, иногда - бессонной ночью и мрачными раздумьями.
И каждый раз во время ссоры или сразу после нее приходило ощущение жуткого, вселенского упадка сил. Никогда раньше с Беррисом не случалось ничего похожего. Вдвойне странно, что одновременно точно такие же приступы происходили у Лоны. Ни Аудаду, ни Николаиди, изредка мелькавшим в толпе, они не говорили об этом ни слова.
Беррис понимал, что с каждой новой ядовитой репликой трещина между ними все больше ширится. В редкие моменты просветления он искренне сожалел об этом; Лона была девушкой доброй и чуткой, и он ценил ее тепло. Но когда накатывал гнев, все лучшие соображения тут же забывались; тогда она казалась ему пустышкой, бесполезным грузом, лишним бременем, глупым, неразумным, ненавистным ребенком. И все это он ей высказывал: поначалу пряча смысл за обтекаемыми метафорами, позже швыряя в лицо откровенные оскорбления.
Разрыв был неизбежен. Ежевечерняя плановая битва заканчивалась полным взаимным измождением, и восстанавливать силы становилось все тяжелее и тяжелее. Мгновения любви случались реже и реже - горечь примешивалась чаще и чаще.
Как-то раз, в одно прекрасное утро одного прекрасного дня (шестого проведенного ими в Луна-Тиволи), Лона произнесла:
- Давай все бросим и улетим на Титан.
- По плану мы должны быть на Луне еще пять дней.
- Тебе этого очень хочется?
- Ну, честно говоря… нет.
Он боялся, его признание вызовет новый поток сердитых слов, выслушивать которые в такую рань ему совершенно не хотелось. Но утром шестого дня была очередь Лоны идти на жертвы.
- Мне кажется, с меня хватит, - произнесла она. - С тебя-то уж точно хватит, ты этого давно не скрываешь, зачем тогда лишние мучения? Может быть, на Титане будет гораздо интересней.
- Может быть.
- И мы… здесь мы вели себя совершенно по-свински. Изменение обстановки должно помочь.
Разумеется, должно! Купить билет на Луну мог позволить себе любой варвар с толстым бумажником, и Тиволи кишел грубиянами, хулиганами, всякой пьянью. В этом отношении политика Чока была предельно либеральной, и круг потенциальной клиентуры Луна-Тиволи давно вышел за рамки класса белых воротничков. Но Титан - это было развлечение для избранных; для тех, кто мог, не моргнув глазом, выложить только за билет две годовых зарплаты рабочего. А такие люди, как правило, обладают врожденным тактом; им и в голову не придет обращать внимание не уродство Берриса. Те, кто проводил в Антарктике медовый месяц, предпочитали попросту игнорировать любой потенциальный источник неприятных эмоций; для них Беррис был все равно что человек-невидимка. Завсегдатаи Луна-Тиволи смеялись ему в лицо и открыто потешались над ним. На Титане же впитанные с молоком матери правила хорошего тона должны будут проявиться в холодном безразличии. На странного типа можно спокойно смотреть, мило улыбаться ему, вести светскую беседу; но ни в коем случае нельзя дать понять - ни словом, ни жестом, - что вы заметили какие-то отклонения от канона. Из трех разновидностей жестокости Беррис предпочитал последнюю.
- С нас достаточно, - объявил он Аудаду, выследив того в свете фейерверка и приперев к шаткому заборчику. - Отправляйте нас на Титан.
- Но как же…
- Знаю-знаю, еще пять дней. Так вот, с нас хватит. Приступаем к следующему пункту программы.
- Сделаю что смогу, - пообещал Аудад.
Нередко ссоры с Лоной происходили на глазах Аудада. При этом Беррис чувствовал себя крайне неловко, а когда задумывался почему, то неловкость перерастала в очередной приступ самоуничижения. По отношению к нему с Лоной Аудад и Николаиди были все равно что купидончики, и почему-то Беррису казалось, что он постоянно обязан играть роль пылкого влюбленного. Каждой своей резкой репликой он как бы подводит Аудада. Что за бред! Какое мне дело, подвожу я Аудада или нет, думал Беррис. Аудад пока ни разу ни на что не жаловался. Не предлагал выступить посредником-примирителем. Вообще не говорил ни слова.
Как Беррис и ожидал, с билетами на Титан ни малейших затруднений не возникло. Аудад предусмотрительно связался с курортом и известил администрацию, что они прибывают с опережением графика. И они отправились на Титан.
По сравнению со взлетом с Земли, старт с Луны значительно обеднен спецэффектами. При силе тяжести в шесть раз меньше земной, достаточно легкого толчка, чтобы оказаться в космосе… А космопорт, как и положено, кипел суматошной жизнью; ежедневно отправлялись рейсы на Марс, Титан, Ганимед и Землю, раз в три дня - к внешним планетам, раз в неделю - на Меркурий. Но ни одного межзвездного рейса. Так уж повелось (и даже было законодательно закреплено), что межзвездные корабли стартуют с Земли, разгоняются через всю Солнечную систему под неусыпным наблюдением десятков контрольных станций и уже где-то за орбитой Плутона совершают прыжок. Что до рейсов на Титан, то большинство их производится с промежуточной посадкой на Ганимеде, в огромном горнодобывающем центре, и в первоначально разработанной для Берриса и Лоны программе такой пункт был. Но рейс на пять дней раньше отправлялся прямо на Титан. Жалко, что Лона не увидит Ганимед… впрочем, сама виновата. Кто, собственно, предложил пораньше свернуть лунную программу? Ну да ладно; может, удастся попасть на Ганимед на обратном пути.
Корабль легко отделился от Луны и скользнул в черноту; Лона была неестественно оживлена и болтлива. Она хотела знать о Титане абсолютно все - точно так же, как раньше она хотела знать все о южном полюсе, о смене времен года, о кактусах и куче других вещей. Но если раньше это было не более чем наивное любопытство, то теперь - попытка восстановить отношения; хоть какие-то.
Из этого, прекрасно понимал Беррис, ничего не выйдет.
- Титан - самый большой спутник во всей системе, - говорил он. - Больше даже Меркурия, а Меркурий - не спутник, а планета.
- Но Меркурий вращается вокруг Солнца, а Титан - вокруг Сатурна.
- Правильно. Титан гораздо больше, чем Луна. Радиус его орбиты примерно семьсот пятьдесят тысяч миль. Кстати, с него потрясающий вид на кольца Сатурна. Там даже есть атмосфера - малоприятная, впрочем: аммиак, метан. Мир вечного льда. Говорят, там очень живописно. Не знаю, не видел.
- Как так?
- Когда был помоложе, просто не было денег. А потом замотался по другим уголкам Вселенной.
Корабль скользил через солнечную систему; ненадолго он даже поднялся под плоскостью эклиптики, чтобы миновать пояс астероидов. У Лоны перехватывало дыхание от восторга. Мимо проплыл красно-коричневый шарик Юпитера; потом в иллюминаторе появился Сатурн.
Тут-то они и прибыли на Титан.
Разумеется, снова купол. Невыразительная посадочная площадка на невыразительном плато. Мир льда, но совершенно иной, чем смертоносная Антарктика. На Титане каждый дюйм казался невероятно чужим и странным, тогда как в Антарктиде за день-другой все становилось удручающе знакомым. Нет, дело не только в холоде, ветре и белизне.
Во-первых, Сатурн. Опоясанная кольцами планета низко висела в небе; огромная, гораздо крупнее, чем кажется Земля с Луны. Атмосфера из аммиака и метана была достаточно плотной как раз для того, чтобы небо приобрело синеватый оттенок; на таком фоне очень эффектно смотрелся отливающий золотом Сатурн, с широкими темными полосами в атмосфере и змеевидным шлейфом крошечных частичек.
- Кольцо такое тонкое, - пожаловалась Лона. - С ребра его почти не видно.
- Это только кажется, по сравнению с Сатурном. Ничего, завтра мы все как следует рассмотрим. Ты увидишь, что там не одно кольцо, а несколько. И внутренние вращаются быстрее, чем внешние.
Пока ему удавалось отделываться общими местами, все было нормально. На более личные темы он старался не переходить да и она тоже. Слишком напряжены были их нервы. Слишком близко к краю пропасти оказались они после недавних ссор.
Отель сверкал великолепием; Беррису с Лоной достался один из лучших номеров. Их окружала одна элита человечества, сплошь козырные тузы, те, кто сделал состояние на колонизации планет или межзвездных сообщениях, или энергетике. Казалось, все здесь друг друга знают. Женщины были общительны, стройны и моложавы вне зависимости от возраста. Мужчины зачастую были достаточно массивного сложения, но все как один лучились жизнерадостностью и энергией. Никто не позволял себе грубостей. Никто не пялился. И, при всей холодной отстраненности здешних завсегдатаев, они были довольно дружелюбны.
В первый же вечер на обеде за столик к ним подсел один из самых состоятельных людей Марса, король тяжелой промышленности. Ему было уже хорошо за семьдесят; темные глаза живо выглядывали из узких щелочек на загорелом морщинистом лице. Жене его было не больше тридцати. Разговор за обедом шел, в основном, о перспективах коммерческой эксплуатации планет ближайших звездных систем.
- Она положила на тебя глаз! - заявила Лона после обеда.
- Мне она об этом почему-то не сообщила.
- Это было очевидно. Готова поспорить, она касалась твоей ноги под столом.
Надвигается ссора, подумал Беррис и поспешно повел Лону к ближайшей смотровой площадке.
- Вот что я тебе скажу, - произнес он. - Если она соблазнит меня, разрешаю тебе соблазнить ее мужа.
- Очень смешно.
- А что тут такого? У него куча денег.
- Мы тут меньше чем полдня, а меня уже тошнит.
- Лона, прекрати. У тебя просто разыгралось воображение. От одной мысли о том, что она даже случайно прикоснулась ко мне, ее целый месяц будут мучить кошмары. Уж я-то знаю. Смотри, что там творится!
Снаружи бушевала буря. На купол порывами обрушивался ураганный ветер. Огромный Сатурн отбрасывал на снег сверкающую полоску золотистого света, которая бежала по всей равнине от горизонта и, в конце концов, терялась в ослепительном блеске огней у входа в купол. Звезды походили на бриллиантовые булавочные головки на темном бархате неба, почти такие же яркие, как при взгляде из открытого космоса.
Начинался снегопад.
Несколько минут они стояли и смотрели, как ветер кружит белые снежные завихрения. Потом в стороне послышалась музыка, и они двинулись на звук. Казалось, весь отель стекается в ту же сторону.
- Хочешь потанцевать? - спросила Лона.
За очередным поворотом наконец объявился оркестр в вечерних костюмах. Музыка звучала громче. Струнные, духовые и немного ударных, с легкой примесью диковинных инопланетных инструментов, очень популярных в последнее время в составе биг-бэндов. Элегантные пары грациозно кружились по сверкающему паркету.
Беррис одеревенело обнял Лону за талию, и они присоединились к танцующим.
И в лучшие-то времена ему не часто доводилось танцевать, а после возвращения с Манипула - понятное дело - вообще ни разу. Приди ему в голову месяц-другой назад мысль о том, что ему предстоит танцевать, да еще и в таком месте, он счел бы это полнейшей дичью. Странно, но факт: его новое тело обладало превосходным чувством ритма. Его новые кости двигались на удивление слаженно. Поворот, поворот, поворот…
Лона не сводила глаз с его лица. Она не улыбалась. Словно бы чего-то боялась.
Танцевальный зал был накрыт большим прозрачным куполом. Архитектурная школа Дункана Пока: звезды, как на ладони, а вокруг тепло и сухо. Порывы ураганного ветра залпами швыряли снежинки на прозрачную покатую крышу и тут же сдували прочь. Зажатая в руке Берриса ладонь Доны казалась холодной, как ледышка. Темп музыки ускорялся. Терморегуляторы, заменившие Беррису потовые железы, едва справлялись с работой. Выдержит ли он такой головокружительный ритм? Не споткнется ли?
Музыка стихла.
К ним подошла пара, с которой они познакомились на обеде. Женщина улыбнулась. Лона бешено сверкнула глазами.
- Позвольте пригласить вас на следующий танец, - ничуть не смущаясь, как то свойственно очень-очень богатым, обратилась женщина к Беррису.
Честное слово, мелькнуло у него в голове, я пытался избежать этого. Теперь никакой возможности тактично отказаться уже не оставалось, и это только подольет масла на тлеющие в душе Доны угли ревности. Высокий, пронзительный звук гобоя известил о том, что начинается следующий танец. Лона, замерев ледяным изваянием, осталась стоять в компании промышленного барона.
Женщина была совершенно сверхъестественной партнершей. Казалось, она невесомо порхает над блестящим паркетом, подтягивая за собой Берриса, и волны музыки стремительно несут их по кругу. На такой скорости даже глаза Берриса были бессильны различить детали, и, окидывая взглядом стены, он никак не мог найти Лону. В ушах оглушительно грохотала музыка. Женщина ослепительно улыбалась.
- Вы удивительный партнер, - выдохнула она. - Такая сила…. Такое чувство ритма…
- До Манипула я почти не умел танцевать.
- Что такое Манипул?
- Планета, где меня… где они…
Она не притворялась, она действительно ничего не знала. А он-то думал, его история знакома всем и каждому! Может быть, эти богатеи просто не обращали внимания на последние телесенсации. Или вообще не смотрели новостей, не следили за невзгодами Берриса. Похоже, она приняла его облик за нечто само собой разумеющееся; ей в голову даже не пришло задаться вопросам, как он стал таким. Тактичность, доведенная до абсурда. Похоже, Беррис интересовал ее гораздо меньше, чем ему поначалу казалось.
- …впрочем, это не важно, - договорил он.
Они сделали еще один круг по залу, и наконец Беррис заметил Лону; та направлялась к выходу. Промышленник подпирал стену в гордом одиночестве; на лице его читалось искреннее недоумение. Беррис на середине оборвал очередное сложное па. Партнерша удивленно подняла на него глаза.
- Прошу прощения. Наверно, ей стало нехорошо.