- Эксклюзивные права на коммерческую эксплуатацию вашей истории, - заявил Чок. - Прямо от печки: как вас захватили инопланетники, как вы вернулись на Землю и никак не могли привыкнуть к своему новому состоянию, и далее весь период реадаптации. Мир уже знает, что три человека высадились на планете Манипул и попали в лапы к тамошним хирургам-экспериментаторам, что двое погибли, а третий вернулся на Землю. Сообщения об этом в свое время мелькали, а потом вы исчезли из виду, и о вас забыли. Я хочу, чтобы о вас вспомнили. Я хочу показать миру, как вы постепенно вновь обретаете человеческий облик - и в прямом, и в переносном смысле, - как вы опять начинаете общаться с людьми, упорно карабкаетесь вверх из своей преисподней и в конце концов очищенным выходите из этого тяжелейшего испытания. Разумеется, это означает вторжение в вашу личную жизнь, и я не удивлюсь, если услышу отказ. В конце концов, логично ожидать…
- Это новая форма пытки, так?
- Скорее, своего рода суд божий! - отозвался Чок. На лбу его выступили бисеринки пота, он весь покраснел и сильно напрягся, словно в преддверии некой эмоциональной кульминации.
- Очищенным… - прошептал Беррис. - Вы предлагаете мне пройти через Чистилище?
- Можно сказать и так.
- После нескольких недель затворничества я пять лет занимаюсь душевным стриптизом на виду у всей Вселенной. Так?
- С оплатой всех расходов.
- С оплатой всех расходов… - повторил Беррис. - Да. Чок, я согласен на вашу пытку Теперь я ваша игрушка, можете делать со мной все, что хотите. Только человек мог бы отказаться от вашего предложения. Но я согласен. Я-то согласен!
X
ФУНТ МЯСА
- Он в клинике, - произнес Аудад. - Его начали обследовать. - Он потянулся к вороту ее платья. - Ну скорее, Элиза.
Элиза Пролиссе раздраженно отмахнулась.
- Что, серьезно, Чок может вернуть его в человеческое тело?
- Без сомнения.
- Значит, если бы Марко вернулся живым, его тоже?..
- Слишком много "если", - пробурчал Аудад. - Марко умер. Раздевайся, родная.
- Подожди. Меня пустят к Беррису в клинику?
- Не исключено. Зачем тебе это?
- Просто так. Поговорить с ним. Он был последним, кто видел моего мужа живым. Он может рассказать мне, как умер Марко.
- Вряд ли тебе захочется это знать, - пробурчал Аудад. - Марко умер, когда с ним пытались сделать то же самое, что сделали с Беррисом. Как только ты увидишь Берриса, сразу поймешь, что Марко повезло.
- Все равно…
- Вряд ли ты захочешь это знать.
- Как только он вернулся, - мечтательно закатив глаза, произнесла Элиза, - я просила о встрече с ним. Я хотела расспросить о Марко. И третий, Малкондотто, - у того тоже осталась вдова. Но нас даже близко не подпустили к Беррису. А потом он исчез. Ты мог бы провести меня к нему?
- Держись от него подальше, для твоего же блага советую, - сказал Аудад и дрожащими пальцами провел по магнитным застежкам ее платья. Щелчок, щелчок, еще щелчок - полы платья разошлись. На свет появились массивные, удивительной белизны полушария с ярко-красными кружками сосков. Аудад хрипло задышал и потянулся к Элизе, но та на полпути перехватила его руки.
- Ты поможешь мне увидеть Берриса? - спросила она.
- Я…
- Ты поможешь мне увидеть Берриса. - На этот раз как утверждение.
- Да.
Руки, преграждавшие А уд аду путь, опустились. Дрожащими пальцами он снял с Элизы платье. Какая красивая, в очередной раз пронеслось у него в мозгу, не девчонка, зрелая, пышнотелая женщина - и какая красивая. О, эти итальянки! Белая кожа, темные волосы. Sensualissima! Пускай посмотрит на Берриса, если так приспичило. Интересно, Чок не станет возражать? Босс определенно дал понять, кого он хотел бы увидеть вместе: Берриса и эту девчонку, Келвин. Но, может, сначала - Берриса и вдову Пролиссе? Мозг Аудада бурлил идеями.
Его худощавое тело нависло над Элизой; та подняла на него затянутые поволокой глаза.
Последняя деталь ее нижнего белья с шуршанием сползла на пол. Под Аудадом раскинулись бесконечные акры абсолютной белизны, с редкими островками красного и черного.
- К Беррису. Завтра, - прошептала Элиза.
- Да. Завтра.
Он обрушился на ее наготу. На левом бедре Элизы он увидел узкую полоску черного бархата. Траур по Марко Пролиссе, которого постигла непостижимая кончина от рук непостижимых существ на непостижимой планете. Pover’nomo! Элиза дышала жаром, светилась изнутри. Тропическая долина призывно манила Аудада, приглашала спуститься. Он с размаху ворвался в долину, и тут же прозвучал приглушенный крик экстаза.
XI
ЕСЛИ НОЧЬЮ, ТО ДВОЕ
Клиника стояла на самом краю пустыни. Это было длинное низкое строение в форме буквы "П", ножки которой указывали на восток. По утрам вдоль здания украдкой ползли лучи восходящего солнца, пока ранний рассвет не окрашивал ярко-розовым длинную перекладину между двумя параллельными крыльями. Здание было облицовано серо-красноватым песчаником. Чуть западнее, сразу за главным корпусом, была разбита узкая полоска сада, а уже за ней начинались владения безводной коричневатой пустыни.
В пустыне была своя жизнь. Тут и там бросались в глаза темные пучки полыни. Иссушенная, как пергамент, почва вся была изрыта ходами мелких грызунов. Отдельным счастливчикам из числа пациентов или персонала доводилось узреть ночью малых прыгунов, а днем - кузнечиков. Из земли торчали кактусы, кактусы, кактусы.
Наиболее активные представители пустынного биогеоценоза проникли и на территорию клиники. Садик на задворках буквально заполонила всевозможная колючая флора. Внутренний двор между ножками "П" весь усажен кактусами. Вот стоит переус гигантский, с шероховатым центральным стволом раз в шесть выше человеческого роста, воздев к небу свои многочисленные руки. А вот поросль причудливых раковых кактусов: мощный ствол, пучок перекрученных отростков на верхушке, две короткие ручки взывают о помощи. Пройдя по тропинке несколько шагов, можно наткнуться на белую (в самом прямом смысле) ворону царства кактусов - чолью. Прямо напротив, ощетинясь кольцом колючек, прижимается к земле ферокак-тус пурпуровый. А вот опунция - плоские сероватые подушечки и колючие стебли; вот чарующе раскинул свои петли эхиноцереус. В другое время года эти шипастые меланхоличные колючки могли быть усеяны изящными цветами - желтоватыми, лиловатыми, розоватыми. Но сейчас зима. Сухой воздух, пронзительно-голубое безоблачное небо, ни единой снежинки. В этом месте земного шара, где влажность приближалась к нулю, времени как бы и не существовало. В июле или в январе, ветер одинаково пробирал до костей, и единственное, что менялось от зимы к лету - это температура, причем градусов на пятьдесят.
Именно сюда Лону Келвин привезли шесть месяцев назад когда она пыталась покончить с собой. К тому времени большинство кактусов уже отцвели. Сейчас она снова попадала не в сезон цветения, явившись месяца на три раньше; в прошлый раз на те же три месяца она опоздала. Ну никак ей правильно не подгадать свои саморазрушительные импульсы.
Над ее койкой стояли врачи и разговаривали так, словно бы Лоны тут вовсе и не было.
- На этот раз вообще все проще простого; ни костей сращивать, ничего - только пересадить легкие.
- Пока она не удумает что-нибудь новенькое.
- Это уж не моя забота. Пусть пошлют ее на психотерапию. Моя задача - восстановить покалеченное тело.
- На этот раз даже не покалеченное. Просто слегка попорченное.
- Рано или поздно она добьется своего. Если уж человек решился на самоубийство, его ничто не остановит. Есть же всякие серьезные машинки - ядерный конвертор, например. Или просто спрыгнуть этажа с девяностого. Не можем же мы восстановить до исходного вида бесформенный комок.
- А ты не боишься, что она последует твоему совету?
- Во-первых, не факт, что она вообще слушает. А во-вторых, это вполне может прийти ей в голову и без посторонней помощи - если серьезно задуматься.
- В этом что-то есть. Может, она стремится вовсе не к самоубийству, а к саморекламе.
- Согласен. Вторая попытка покончить с собой за последние полгода, и опять халтурная, хотя достаточно было просто открыть окно и…
- Что там у нас с альвеолами?
- Не так уж плохо.
- Давление?
- Поднимается. Адренокортикальный ток уже меньше. Дыхание чаще. Она выкарабкивается.
- Дня через три она уже будет на ногах. Гулять по пустыне.
- Ей нужен отдых. И хороший уход. Какого черта ей сдалось кончать с собой?
- Понятия не имею. На первый взгляд, мрачная метафизика не для нее.
- Страх и трепет. Отвращение к жизни.
- А еще говорят, что преступить черту - это удел более сложных натур…
Они отошли от койки; голоса стали удаляться и затихли. За все время разговора Лона так и не открыла глаз. Интересно, сколько человек стояли над ней? Скорее всего, трое - так ей казалось. Но их голоса были так похожи… И ведь они даже не спорили - просто громоздили одну реплику на другую и тщательно промазывали стыки раствором. Зачем вообще утруждать себя, возиться с ней, если все равно они ее ни в грош не ставят?
На этот раз она была уверена, что умрет.
Способов свести счеты с жизнью бесчисленное множество. Лона была достаточно сообразительна, чтобы понимать, какие сработают наверняка, но не позволяла себе даже думать о них; ее страшила не собственно смерть, а то, что может встретиться по пути. В прошлый раз она бросилась под грузовик. Не на автостраде, где колеса мчащихся со скоростью сто пятьдесят миль в час трейлеров в мгновение ока размололи бы ее в фарш, а на городской улице - где ее скрутило, перекувырнуло и с переломанными костями отбросило на тротуар. Кости срастили за месяц так, что даже шрамов не осталось.
А вчера… казалось, это так просто - спуститься к люку мусоросжигателя, проигнорировать все заботливо перечисленные на крышке правила безопасности, просунуть голову внутрь и полной грудью вдохнуть едкого газа…
Горло, легкие и лихорадочно бьющееся сердце должны были выгореть дотла. За какой-нибудь час. Но уже через несколько минут извивающуюся в конвульсиях Лону подняли с холодного пола. Залили в горло какой-то нейтрализатор, положили на носилки и запихнули в белую машину. Больница скорой помощи, потом клиника, в тысяче миль от дома.
Лона осталась жива.
Разумеется, ей требовалась врачебная помощь. Она выжгла себе практически всю носоглотку и потеряла большой кусок легочной ткани. Носоглотку восстановили еще в больнице скорой помощи. А через два-три дня и легкие тоже будут в порядке. На этой земле для смерти не осталось места.
Щеки Лоны ласкал бледный солнечный свет. День близился к концу, светило клонилось к Тихому океану. Веки ее затрепетали и приоткрылись. Белые халаты, белые простыни, салатные стены. Несколько книг, несколько кассет. Целый стеллаж разнокалиберного медицинского оборудования, благоразумно запечатанный прозрачной пленкой твердого аэрозоля. Одиночная палата! Кто же за нее платит? В прошлый раз все расходы взял на себя государственный Институт экспериментальной медицины. А теперь?
Из окна палаты открывался вид на дворик с садом; высокие человекоподобные силуэты вздымали к небу словно бы скрученные невероятной мукой, утыканные колючками руки. Сощурившись, Лона заметила на тропинке, вьющейся среди одеревенело застывших растений, какое-то движение; к зданию направлялись двое. Один из незнакомцев, высокий и широкоплечий, был одет в светло-желтый больничный халат; все лицо и кисти рук его были обмотаны бинтами. Наверное, он попал в пожар, решила Лона. Бедняга. Вокруг него суетился низенький худощавый мужчина в деловом костюме. Человек в халате указывал на высокий кактус, весь утыканный колючками, и о чем-то оживленно говорил; должно быть, читал лекцию по ботанике. Из жизни кактусов. Вот он вытянул забинтованную руку. Провел ладонью вдоль ряда длинный иголок. Осторожно! Так можно и уколоться! Он что, специально тычет пальцами в самую гущу колючек? Теперь поворачивается к своему спутнику. Приглашающе машет рукой. Тот в ответ решительно мотает головой; он не хочет тыкать пальцами прямо в колючки.
У высокого с головой что-то не в порядке, решила Лона.
Тропинка выводила странную пару прямо к ее окну. Лона разглядела, что у низенького мужчины остроконечные уши, а глаза - серые и маленькие, как бисеринки. Лицо же высокого было плотно обмотано бинтами; в двух-трех местах непроницаемую белую стену прорезали узенькие щели. Лона живо и в подробностях представила себе, какие увечья скрывают бинты: сморщенная кожа, расплавленная невыносимым жаром, застывшая в неузнаваемых формах плоть, разошедшиеся в неподвижной издевательской усмешке губы. Но с ожогами в клинике наверняка справятся. Дадут бедняге новое лицо. С ним все будет в порядке.
Лона почувствовала укол зависти. Да, когда-то этот человек страдал от жестокой боли, но врачи сумеют ему помочь. Его боль лежит на поверхности. Скоро он снова станет здоровым, сильным; вернется домой - к жене…
…к детям…
Отворилась дверь. В палату вошла медсестра - живая, не робот. Хотя очень похожая на робота. Неподвижные глаза. Профессиональная улыбка.
- Вы уже проснулись, милочка? Как спалось? Нет-нет, вам еще рано разговаривать, просто кивните. Вот так, умница. Я пришла подготовить вас к операции.
Только не волнуйтесь; вы просто закроете глаза, а когда откроете, ваши легкие будут как новые.
Это была всего лишь правда.
Лона открыла глаза и увидела над собой знакомый салатный потолок. Было утро. Значит, операция уже позади. Теперь она сама была забинтована чуть ли не с ног до головы. За прошедшие часы ее разрезали, подсадили новую легочную ткань и зашили. До сих пор не отошла анестезия, и Лона ничего не чувствовала. Характерный болезненный зуд появится позже. А вдруг останется шрам? Даже сейчас после операций иногда оставались шрамы, хотя и нечасто. Лона представила себе ярко-красный след, начинающийся в ямке у горла и зигзагом сбегающий по груди. Нет, пожалуйста, только не шрам!
Она надеялась умереть на операционном столе. Это был ее последний шанс. Теперь придется отправиться домой - живой, ни капельки не изменившейся.
Высокий пациент в желтом халате снова гулял в саду. На этот раз он был один. И без бинтов. Хотя он все время оказывался спиной к окну, Лона могла разглядеть часть шеи и челюсти. Он снова был поглощен кактусами. И что так привлекает его в этих колючих уродах? Вот он присел на корточки и несколько раз неторопливо ткнул пальцем в самое средоточие иголок. Вот поднялся на ноги. Обернулся.
Бедняжка!
У Лоны перехватило дыхание от изумления. Человек стоял слишком далеко, чтобы можно было разглядеть детали, но страшная неправильность черт бросалась в глаза сразу.
Ничего себе пластическая операция! подумала Лона. Какой же тогда он был сразу после пожара? Ему что, не могли восстановить нормальное лицо? К чему этот кошмар?
Она не могла отвести глаз. Вид этих искаженных черт заворожил ее. Неторопливой, уверенной походкой пациент в желтом халате направился к зданию клиники. Это явно был сильный человек; человек, которому под силу нести груз своего страдания. Как мне жаль его, подумала Лона. Если б только я могла как-нибудь помочь…
Только без глупостей, сказала себе Лона. Наверняка у него есть семья. Как-нибудь выкарабкается.
XII
СТРАШНЕЙ, ЧЕМ ФУРИЯ В АДУ…
На пятый день пребывания в клинике Беррису сообщили плохие новости.
Как обычно, он гулял в саду. К нему присоединился Аудад.
- Пересадки кожи не получится. Врачи категорически против. У вас полно каких-то странных антител…
- Это я уже слышал. - Совершенно спокойно.
- Даже ваша собственная новая кожа отторгается.
- Как я ее понимаю! - отозвался Беррис.
- Может, попробовать что-нибудь вроде маски? - после некоторой паузы предложил Аудад; они проходили мимо цереуса гигантского. - Конечно, это не очень удобно… Но в последнее время появились совершенно фантастические полимеры. Маска практически дышит. Почти невесомый пористый пластик. Не пройдет и недели, как вы привыкнете.
- Я подумаю об этом, - пообещал Беррис и присел на корточки возле маленького ферокактуса пурпурового. Утыканные шипами меридианы сходились к вершине-полюсу. Крошечные бутоны набухли и, казалось, вот-вот были готовы раскрыться. Из земли торчала маленькая светящаяся таблица.
- Echinocactus grusonii, - вслух прочел Беррис.
- Вы зачарованы этими кактусами, - произнес Аудад. - И что вы в них нашли!
- Красоту.
- Что? В этих колючках?
- Мне нравятся кактусы. Я был бы не прочь всю жизнь провести в саду среди кактусов. - Кончик пальца прикоснулся к шипу. - Вы знаете, что на Манипуле не растет почти ничего, кроме колючих суккулентов? Не кактусы, конечно, но близкие родственники. Манипул - это планета-пустыня. Вокруг полюсов есть плювиальные зоны, а чем ближе к экватору, тем климат суше. На экваторе дождь случается раз в миллиард лет, в умеренных зонах - несколько чаще.
- Что, ностальгия замучила?
- Не совсем. Дело в том, что именно там я познал красоту терний.
- Терний? Это шипов, что ли? Но они же колючие!
- В этом и есть красота.
- Теперь вы говорите прямо как Чок, - пробормотал Аудад. - Боль - наш учитель, любит говорить он. В страдании - познание. Шипы прекрасны. А розы что, не прекрасны?
- Не бывает роз без шипов, - негромко напомнил Беррис.
- Тогда тюльпаны. - Аудад был чем-то сильно раздражен. - Тюльпаны!
- Шип - это всего лишь видоизмененный лист, - произнес Беррис. - Идеально приспособленный к враждебному окружению. Кактусы просто не могут позволить своим листьям иметь такую же поверхность испарения, как у обычных растений. Они вынуждены приспособиться. Не понимаю, почему вам такая адаптация кажется уродливой.
- Если честно, я просто никогда об этом на задумывался… Послушайте, Беррис, Чок хотел бы, чтоб вы задержались тут еще на неделю-другую. Надо сделать дополнительные анализы.
- Но если пластическая хирургия ничего не может…
- Речь идет об общем обследовании. Чтобы начать работу над… э-э, новым телом.
- Понимаю, - коротко кивнул Беррис и повернулся лицом к солнцу. Зимние лучи упали на изувеченное лицо. - Как здорово все-таки снова увидеть солнце! Барт, вы даже не представляете, как я вам благодарен. Вы силком вытащили меня из моей берлоги. Развеяли сгущавшийся в душе мрак. Теперь я чувствую, как внутри у меня все оттаивает, приходит в движение… Или я уже запутался в метафорах? Сами видите, я уже не та ледышка, что несколько дней назад.
- Вы достаточно оттаяли, чтобы принять посетителя?
- Кого именно? - Тут же вернулась настороженность.