- Вдову Марко Пролиссе.
- Элизу? Я думал, она в Риме.
- Рим отсюда в часе лету. Она очень хочет увидеться с вами, говорит, якобы к вам ее не пускают власти. Не хочу давить на вас… но почему бы действительно не принять ее? Можно опять намотать бинты…
- Нет. Только не бинты. Когда она будет здесь?
- Она уже здесь. Скажите только слово, и я позову ее.
- Хорошо, я увижусь с ней. Проведите ее в сад. Здесь так похоже на Манипул.
Аудад как-то странно замялся.
- Лучше к вам в палату, - наконец произнес он.
- Как скажете, - пожал плечами Беррис. И снова погладил колючки.
Медсестры, санитары, врачи, техники, пациенты в инвалидных колясках - все уставились на Берриса, когда он вошел в вестибюль. Даже два робота-уборщика изумленно наставили на него свои линзы, пытаясь совместить приходящее на фотоприемники изображение с заложенными в памяти возможными конфигурациями человеческого тела. Беррис не возражал. День ото дня он чувствовал себя все более естественно в своем новом обличье. Что за нелепость - эти бинты, которыми он обмотался в первый день! Все равно, что первый раз в жизни выйти на сцену со стриптизом, подумал он; поначалу немыслимо, потом все привычней и привычней, пока вообще не перестанешь обращать внимание на публику. Главное - привыкнуть.
Он стоял у окна, ждал Элизу Пролиссе, и нервы у него были, как натянутые струны.
В дверь постучали. Сам толком не зная почему (Тактичность? Страх?), он так и остался стоять спиной к двери. Петли нерешительно скрипнули. Беррис не видел Элизы пять лет, но она запомнилась ему как пышнотелая, очень привлекательная женщина. Своим нечеловечески острым слухом он уловил, что она пришла одна, без Аудада. Дыхание ее было шумным и неровным. Щелкнул, закрываясь, замок.
- Миннер? - негромко произнесла она. - Миннер, обернись. Не бойся, я не испугаюсь.
Это оказалось совсем не то же самое, что красоваться перед безымянным персоналом клиники. К своему удивлению, Беррис ощутил, что с таким трудом завоеванное за несколько последних дней спокойствие рассыпается в прах. Его охватила паника. Больше всего ему сейчас хотелось куда-нибудь спрятаться. Но из паники родилась жестокость, ледяное желание причинить боль. Он резко отвернулся от окна, и облик его отразился в больших темных глазах Элизы Пролиссе.
Надо отдать ей должное: она быстро оправилась от шока.
- О… - прошептала она. - О, Миннер… - Плавное переключение передачи, - …это вовсе не так ужасно, как мне рассказывали.
- Скажешь, я красив?
- Мне не страшно. Почему-то я думала, что мне будет страшно. - Она подошла вплотную. На ней было облегающее черное платье; возможно, аэрозольное. Высокая грудь в последнее время снова вошла в моду, а Элиза всегда в точности следовала моде; казалось, внушительные полушария с глубокой ложбинкой посередине начинаются прямо от ключиц. Пекторальная хирургия, вот в чем секрет. Платье полностью скрывало высокие холмы плоти, хотя какое там скрывало - что может скрыть пленка толщиной в микрон? Бедра Элизы расходились крутыми дугами, ляжки вздымались подобно колоннам; но она явно потеряла в весе. Напряжение и бессонница последних нескольких месяцев заставили эти монументальные формы сделаться в обхвате изящней на дюйм-другой. Теперь Элиза стояла совсем близко к Беррису. В ноздри ему ударил непонятный головокружительный аромат; бессознательным усилием Беррис заставил обоняние проигнорировать его.
Элиза крепко сжала его руку.
Их глаза встретились. Веки ее задрожали, но лишь на мгновение.
- Марко храбро держался? - спросила она.
- Он держался, как мужчина. Как настоящий мужчина.
- Ты видел…
- Как он умер? Нет. Только как его увели. А мы остались сидеть и ждать своей очереди.
- Ты думал, что тоже умрешь?
- Я был уверен в этом. На всякий случай я сказал последние слова за Малкондотто, а он за меня. Но я вернулся.
- Миннер, Миннер, как это, наверно, было ужасно! - Она продолжала цепляться за его ладонь. Она поглаживала пальцы… даже маленькое гибкое щупальце за мизинцем. Беррис едва удержался от того, чтобы не выдернуть руку. Удивительно, пронеслось у него в мозгу, как только не противно ей трогать этот омерзительный отросток! Глаза ее были широко раскрыты, серьезны и совершенно сухи. У нее, кажется, двое детей… или трое? Молода. Полна жизни. Хоть бы она отпустила руку. И отошла чуть подальше. Его модифицированные зрачки ясно видели исходящее от Элизы инфракрасное свечение, и Беррис думал: о Боже, меня вот-вот начнет трясти. Если бы он мог, то прикусил бы губу, но его новые губы не умели загибаться внутрь.
- Когда тебе сообщили о нас? - торопливо спросил он.
- Как только твой сигнал поймала станция на Ганимеде. Когда они связались со мной, то были очень тактичны. И я тут же стала воображать себе совершенно черте-то что. Я должна тебе во всем признаться. Я спрашивала у Бога, почему ты остался жив, а Марко умер. Миннер, мне очень стыдно.
- Ну и зря. Если бы я мог выбирать, то предпочел бы смерть. И это не просто высокие слова. Честное слово, Элиза, я с радостью поменялся бы местами с Марко.
Ну и лицемер же я, подумал он. Разумеется, лучше умереть, чем остаться жить изувеченным до неузнаваемости! Но она поймет его слова совершенно иначе: выживший холостяк благородно готов положить жизнь свою, чтобы друг вернулся домой, к жене и детям. Ну что еще тут можно сказать? Он был готов завыть в голос.
- Расскажи мне, как это было. - Она потянула его за руку, и они присели на краешек кровати. - Как вы попались к ним в лапы. Как они обращались с вами. Я должна знать!..
- Обычная посадка, - начал Беррис. - Стандартная процедура первого контакта. Вполне приличная планета: сплошная пустыня - дать ей побольше времени и будет вылитый Марс. Через два миллиона лет. А по состоянию на сейчас, это что-то среднее между Аризоной и Гоби с хорошей примесью Сахары. Мы первый раз увидели их. Они первый раз увидели нас.
Глазные мембраны его плотно сомкнулись со щелчком. Он ощутил обжигающий порыв ветра. Он увидел серые силуэты похожих на кактусы змеевидных растений, колючие ряды их тянулись по песку на сотни метров. К нему снова приближались странные пескоходы аборигенов.
- Они были очень вежливы с нами. К ним раньше не раз прилетали разные расы, и они очень хороши усвоили процедуру первого контакта. Сами они в космос не летали… но только потому, что это их не интересовало. Они знали несколько языков. Малкондотто мог разговаривать с ними. Он у нас был полиглот. В числе прочих, он знал наречие системы Сириуса, а оттуда, оказывается, когда-то прилетали на Манипул. Они вели себя приветливо, но отстраненно… совершенно чуждо. Они увезли нас от корабля.
Над головой - потолок, из которого растут какие-то твари. Не то, чтобы низко организованные, не какой-нибудь там термолюминесцентный мох. Самые натуральные позвоночные растут прямо из сводчатого потолка.
Кадки, в которых бродит сусло, а в нем копошится какая-то живность. Крошечные розовые вилочки-двузубцы с безостановочно молотящими воздух ножками.
- Странное место, - произнес Беррис. - Но довольно уютное. Они вежливо отвечали на наши вопросы, сами тоже о чем-то спрашивали. Мы отвечали. Мы все записывали. Через какое-то время до нас дошло, что мы в заключении.
Глаза Элизы блестели. Она, не отрываясь, смотрела Беррису в рот, ловила каждое слово.
- Передовая научная культура. Может быть, даже постнаучная. По крайней мере, постиндустриальная точно. Малкондотто казалось, что всю энергию они получают термоядерным синтезом, но это были только догадки. А на третий или четвертый день мы уже не могли ничего проверить.
Ей это вовсе не интересно, внезапно осознал Беррис. Слова влетают в одно ухо и со свистом вылетают из другого. Зачем тогда было приходить? Зачем расспрашивать? Казалось бы, эта история, перекроившая - в самом буквальном смысле - его судьбу, должна интересовать ее; но она сидит, смотрит на него своими большими глазами и не слышит ни слова. Он мрачно оскалился. Дверь заперта. Но нет, она не уйдет. И взором молнию метнул и молвил Мореход.
- На шестой день они явились к нам и увели Марко.
Наконец какая-то реакция. Дрожь. Трещина в гладкой холодной стене.
- Больше мы его не видели. Но мы сразу почувствовали, что с ним… собирались сделать что-то плохое. Марко ощутил это первым. У него была потрясающе развитая интуиция.
- Да-да, это у него было. Дар предчувствия.
- Его увели. Мы с Малкондотто остались одни. Сидели и строили домыслы. Прошло несколько дней. Потом они явились за Малкондотто. Марко мы больше не видели. Малкондотто успел поговорить с ними, прежде чем его увели. Он узнал, что с Марко… проводили эксперимент. Неудачный. И сразу похоронили где-то в пустыне, даже не дав нам проститься с ним. Потом они принялись за Малкондотто.
Она опять не слушает, понял Беррис. Ей нет до этого ни малейшего дела. Крохотная искорка интереса, когда я рассказывал о том, как умер Марко. И снова… nulla.
Но ей ничего не остается, кроме как сидеть и слушать.
- Потянулись дни. Потом явились за мной. Они показали мне Малкондотто. Мертвого. Он выглядел… примерно, как я сейчас. Совершенно не по-человечески. Жутко. Я не понимал, что они пытаются сказать мне. Монотонное гудение, торопливый скрежет. Наверное, так разговаривали бы кактусы, обрети они вдруг дар речи. Потом меня вернули в… камеру и промариновали еще немного. Похоже, они пересматривали свой эксперимент, пытаясь понять, в чем ошиблись, какой орган нельзя трогать. Я ждал миллион лет, пока они вернутся. Они вернулись. Растянули меня на операционном столе. Результат налицо.
- Я люблю тебя, - сказала Элиза.
- ?
- Миннер, я хочу тебя. Я вся горю.
- Лететь домой было очень одиноко. Они отвезли меня назад к кораблю. Я по-прежнему мог управляться с приборами… главное было привыкнуть. Постоперационная реабилитация была очень короткой. Потом они направили наш… мой… корабль к Солнечной системе. Весь полет я прескверно себя чувствовал.
- Но ты долетел до Земли.
Но как же ты сейчас вне сферы ада?
О нет, здесь ад, и я всегда в аду.
- Да, долетел, - ответил он. - Элиза, пойми меня правильно, я сразу повидал бы тебя… но я же не был вольной птицей. Мне тут же вцепились в глотку. Потом хватку слегка ослабили, и я сбежал. Прости меня, пожалуйста.
- Миннер, я люблю тебя.
- Элиза…
Она придавила пальцем крохотный бугорок в ямке у шеи. Полимеризованные цепочки платья испустили дух. Невесомые черные черепки ссыпались на пол.
Столько плоти. Столько жизни. От Элизы волнами бил дурманящий жар.
- Элиза…
- Иди сюда. Прижмись ко мне своим странным телом. Погладь меня этими руками. Маленькими отростками.
Какие широкие для женщины плечи. Массивные груди крепко посажены на торс, закреплены мощными контрфорсами и натянутыми, как струны, кабелями мускулов. Бедра матери-земли, ляжки куртизанки. Она стояла невыносимо близко к нему. Он задрожал, чувствуя, что начинает плавиться в волнах жара, и она отступила на шаг, чтобы он мог рассмотреть ее в полный рост.
- Элиза, это неправильно.
- Но я люблю тебя! Разве ты не чувствуешь?
- Да.
- У меня не осталось никого, один ты. Марко больше нет. Ты был последним, кто его видел. Ты - моя цепочка к нему. И ты такой…
Ты Елена, подумал он.
- …красивый.
- Красивый? Я - красивый?!
Так говорил Чок, Дункан Дородный: "Осмелюсь предположить, женщины будут валиться вам под ноги пачками… в гротесковости есть своя притягательная сила."
- Элиза, пожалуйста, не надо. Оденься.
- Ты же здоров! - В темных манящих глазах блеснула настоящая ярость. - Ты вполне нормален!
- Может быть!
- Ты что, отвергаешь меня? - Дрожащим пальцем она ткнула ему в область поясницы. - Эти чудовища… они… ты по-прежнему мужчина?
- Может быть.
- Тогда…
- Элиза, я через столько прошел…
- А я что, нет?
- Ты потеряла мужа. Это старо, как мир. А то, что случилось со мной, не имеет аналогов. Я не хочу…
- Ты боишься?
- Нет.
- Тогда покажись мне, какой ты есть. Сними халат. Вот же постель.
Он замялся. Разумеется, его тайная вина не могла быть для Элизы секретом: он жаждал ее уже много лет. Но негоже заводить интрижку с женой друга, а она принадлежала Марко. Теперь Марко был мертв. Элиза сердито сверкнула глазами; казалось, она в раздумьи: то ли сгореть до пепла во вспышке страсти, то ли в ярости заледенеть. Настоящая Елена.
Она бросилась на него.
Грудь ее колыхалась, плоский твердый живот плотно прижался к Беррису, сильные руки обхватили его плечи. Какая высокая женщина. Сверкнули зубы. Жадным поцелуем Элиза впилась в его неподвижный рот.
Ее уста мою исторгли душу. Смотри, она летит!
Под ладонями он ощутил гладкую кожу ее спины. Скрюченные пальцы его глубоко зарылись в белую плоть. Маленькие щупальца чертили быстрые концентрические круги. Она заставила его отступить на шаг, к самой кровати. Самка богомола настигла самца. Елена, дай бессмертье поцелуем!
Они рухнули на кровать. Черные завитки волос прилипли к ее щекам, пот заливал глаза; грудь ходила ходуном, глаза тускло отсвечивали нефритом. Она принялась стаскивать с него халат.
Бывают женщины, которым подавай горбатых, безруких, припадочных, хромых, разваливающихся на ходу. Элизе потребовалась жертва хирургического эксперимента. Беррис почувствовал, как в нем вскипает горячая волна. Халат отлетел на пол, и жертва науки предстала перед Элизой во всей красе.
Что же, смотри.
Беррис молил Бога, чтоб она не выдержала этого испытания, но она выдержала. Более того, пламя вспыхнуло только еще ярче. Ноздри раздувались, кожа источала жар. Беррис был ее пленником, ее жертвой.
Победа за ней, мелькнуло в мозгу у Берриса. Но я еще способен на контратаку.
Повернувшись к ней лицом, он стиснул ее за плечи и что есть силы вжал в матрас. Последний женский триумф, подумал он. Выигрыш в том, чтобы красиво проиграть в победное мгновение. Он погрузился в шелковистую глубину ее бедер, заелозил по ним своей неестественно гладкой кожей. Взрывная волна демонической энергии выплеснулась наружу, и Беррис расколол Элизу до самой сердцевины.
XIII
РОЗОПЕРСТАЯ ЭОС
Отворилась дверь, и в одиночную палату вошел Том Николаиди. Девушка уже не спала; она сидела у окна и смотрела в сад. В руках Николаиди был уродливый кактус в горшочке, совсем маленький, серовато-зеленый - скорее сероватый, чем зеленый - и с угрожающе длинными иглами.
- Ну, как дела. Пошли на поправку?
- Да, - ответила Лона, - на поправку. Меня что, уже выписывают?
- Еще нет. Вы знаете, кто я такой?
- Даже не догадываюсь.
- Том Николаиди. Зовите меня просто Ник. Я занимаюсь социальной психологией.
Лона никак не отреагировала на полученную информацию. Николаиди поставил кактус на столик рядом с кроватью.
- Лона, я знаю о вас все. В каком-то смысле, я даже имел отношение к тому прошлогоднему эксперименту. Наверно, вы забыли… в самом начале вы проходили у меня тест. Я работаю на Дункана Чока. Слышали о нем?
- А я должна была о нем слышать?
- Один из самых богатых людей в мире. Один из самых могущественных. Ему принадлежат газеты, видеостудии… Пассаж. Он очень интересуется тем, как идут у вас дела.
- Зачем вы принесли это растение?
- Терпение, терпение. Я…
- Оно отвратительно.
- Лона, - улыбнулся Николаиди, - как вы посмотрите на то, чтобы под вашу опеку перевели несколько ваших детей? Например, двоих. Самой заняться их воспитанием.
- По-моему, это неудачная шутка.
Под взглядом Николаиди на впалых щеках ее появился румянец, в глазах зажегся жадный огонь. Николаиди чувствовал себя невероятным подлецом.
- Чок может это устроить, - произнес он. - Вы же все-таки их мать, разве не так? Например, одного мальчика и одну девочку.
- Я вам не верю.
Подавшись вперед, Николаиди включил искренность на максимум.
- Лона, вы должны мне поверить. Я точно знаю, что вы несчастны. И я точно знаю, почему вы несчастны. Все эти дети… Целых сто младенцев, которых у вас взяли и отобрали. А вас потом просто отпихнули в сторону за ненадобностью. Даже думать о вас забыли. Как будто вы - вещь, робот-детопроизводитель.
Похоже, наконец у нее проклюнулся интерес. Но все еще скептический.
Он снова взял в руки маленький кактус, погладил блестящий керамический горшок, поковырял пальцем в дренажном отверстии.
- Мы можем помочь перевести под вашу опеку двоих детей, - повторил он, добившись, чтобы она слушала, затаив дыхание, - но это будет трудно. Даже для Чока. Ему придется потянуть за множество ниточек. Он сделает это, но хочет, чтобы вы тоже сделали кое-что для него.
- Что ему нужно от меня, если он так богат, как вы говорите?
- Он хочет, чтобы вы помогли ближнему своему, который тоже страдает; просто как личное одолжение. И тогда он поможет вам.
Ее лицо снова застыло.
- Прямо здесь, в этой клинике, - доверительно зашептал Николаиди, склонившись к Лоне, - проходит обследование один человек. Может быть, вы даже видели его. Может быть, слышали о нем. Он астронавт. На далекой планете его захватили какие-то чудовища и всего покорежили - разобрали на части, а собрали неправильно.
- Прямо, как со мной, - произнесла Лона. - Только меня даже разбирать не понадобилось.