- Хорошо, хорошо. Так вот, этот астронавт часто гуляет в саду. Такой высокий тип в желтом халате. Издали может показаться, что с ним все в порядке, но стоит взглянуть ему в лицо… Веки у него открываются… вот так, в стороны. А рот… мне даже не показать - но это нечеловеческий рот. Его вид вгоняет в дрожь. Но внутри-то он остался человеком и, кстати, совершенно замечательным человеком; только он очень сердит из-за того, что с ним сделали. Чок хочет помочь ему, и вот каким образом. Надо, чтобы кто-нибудь по-добро-му отнесся к бедняге. Например, вы. Лона, не мне вам объяснять, что такое страдание. Познакомьтесь с этим человеком. Будьте к нему добры. Покажите ему, что никакой он не изгой рода человеческого, что кому-то он может даже нравиться. Короче, попробуйте привести его в чувство. И тогда Чок позаботится о том, чтобы вы получили своих детей.
- Имеется в виду, что я должна спать с ним?
- Имеется в виду, что вы должны быть добры к нему. И я не собираюсь разъяснять вам, что это значит. Делайте все, что вам угодно - лишь бы этот астронавт почувствовал, что кому-то нужен. Судить только вам. Просто возьмите собственные эмоции и обратите вспять, наруже. Вы-то должны понимать, что он сейчас испытывает.
- Потому что из него сделали урода, что-то противоестественное. И из меня тоже.
На это у Николаиди не нашлось, что возразить. Он был вынужден ограничиться кивком.
- Этого человека зовут Миннер Беррис, - произнес он после паузы. - Его палата на вашем этаже, прямо напротив. Бог знает почему, но он без ума от кактусов. Почему бы вам не послать ему этот кактус, вместе с коротенькой запиской. Желаю, мол, скорейшего выздоровления, ну и так далее. Как говорится, мелочь, а приятно. Может, мелочь и разрастется во что-нибудь покрупнее. Ну что?
- Какое имя вы называли?
- Николаиди.
- Да не ваше! Его.
- Миннер Беррис. Так вот, насчет записки… Лучше, если она будет от руки. Не возражаете, если я продиктую? Потом можете поправить, что не понравится. - В горле у Николаиди пересохло. - Вот. Вот перо.
XIV
СЧАСТЛИВО ДО САМОЙ СМЕРТИ
Поскольку двое самых доверенных его приближенных совершали на дальнем западе сложное балетное па-де-куа с Беррисом и Лоной, практически во всем Чоку приходилось полагаться на Леонта д’Амора. Разумеется, д’Амор был не лишен способностей, иначе он не забрался бы так высоко в иерархии. С одной стороны, ему не хватало хладнокровия и уравновешенности Николаиди; до аудадовской гремучей смеси импульсивности и честолюбия ему было тоже далеко. В уме ему, конечно, было не отказать, но во многом даже для Чока он оставался загадкой: человек-зыбучий-песок.
Чок был дома, в своем дворце у озера. Обступив его тесным кругом, на разные голоса позванивали многочисленные термотелеграфные аппараты, но Чок с легкостью управлялся с ними. Чуть сбоку в постоянной готовности маячил д’Амор, а Чок разгребал скопившиеся завалы деловых бумаг. Если верить тому, что говорят, император Цинь Ши Хуань-Ди в день лично разбирался со ста двадцатью фунтами документов, и еще успел построить Великую Стену. Правда, в те дни документы писались на бамбуковых дощечках, а не на легкой, как нерышко, миниленте. Все равно трудно было не восхититься стариком Ши Хуань-Ди, одним из главных кумиров Чока.
- Когда звонил Аудад? - спросил Чок.
- За час до того, как вы проснулись.
- Меня следовало разбудить. Я, кажется, так и сказал. И вам, и Аудаду.
Подвижные губы д’Амора изобразили элегантное антраша. Похоже, он был сильно раздосадован.
- Кризисной ситуации не возникло, и я думал…
- Вы были неправы. - Чок развернулся в кресле и убийственным взглядом пригвоздил д’Амора к полу. Какое-то удовольствие из его трепыханий Чок, конечно, извлекал, но все это было несерьезно. Не сытнее соломы. Чоку же требовалось сырое мясо. - Итак, - после небольшой паузы произнес он, - Беррис и девушка познакомились.
- Все прошло без сучка без задоринки.
- Жаль, я этого не видел. Как они отнеслись друг к другу?
- Несколько настороженно. Но с явной симпатией. Аудад считает, что все должно сложиться удачно.
- Вы уже составили для них программу?
- Составляю. Луна-Тиволи, Титан - весь обычный тур. Хотя, по-моему, лучше начать с Антарктиды. Детали еще прорабатываются, но все под контролем.
- Хорошо. Медовый месяц в космосе. И для начала даже неделька-другая светлой тихой радости, чтобы все смотрелось не так уж мрачно. А если выяснится, что он не стерилен, это будет просто что-то! Она-то уж точно не стерильна!
- Да, вот еще что, - озабоченно вставил д’Амор. - Как раз сейчас у вдовы Пролиссе берут анализы.
- Ага, значит, ее перехватили! Прекрасно, прекрасно. Она не очень сопротивлялась?
- Ей изложили вполне правдоподобную легенду.
Она думает, что анализы берут ксеновирусологи. Когда она очнется, мы уже будем знать результат.
Чок коротко кивнул, и д’Амор удалился. Толстяк снял со стеллажа пленку с записью визита Элизы к Беррису и вставил в проектор. Поначалу, несмотря на настойчивые рекомендации Аудада, Чок был категорически против. Через какое-то время он увидел в предложении Аудада определенные достоинства. Ведь после возвращения на Землю Беррис ни разу еще не имел дела с женщиной. А синьора Пролиссе, если верить Аудаду (а тот был эксперт!), испытывала острую тягу к изувеченному телу сослуживца ее покойного мужа. Хорошо, пускай они встретятся, посмотрим, как отреагирует Беррис. Хорошо бы все-таки, прежде чем заявлять перед широкой аудиторией программу гибридизации, проверить, не импотент ли громогласно разрекламированный племенной бык.
Пленка была предельно выразительна и недвусмысленна. Три скрытых камеры, с линзами объективов всего несколько молекул в диаметре, засняли все, не упустив ни малейшей детали. Чок видел эту пленку уже трижды и каждый раз выяснял для себя какие-то новые тонкости. Старое, как мир, зрелище зверя о двух спинах не вызывало у Чока душевного трепета; вуайеризм - это инфантилизм, говаривал он, я предпочитаю более утонченные развлечения. Просто ему было интересно знать, как покажет себя Беррис.
Он промотал несколько минут разговора. Как ей скучно, когда он рассказывает о своих злоключениях! Как он напуган, когда она сбрасывает платье! Что его так ужасает? В делах амурных он далеко не новичок… но это все было в прошлой жизни. Может быть, он опасается, что она сочтет его новое тело омерзительным и в последний момент пойдет на попятный? Момент истины. Чок задумчиво нахмурился. Камерь не могли зафиксировать, о чем думал Беррис; даже о простейших эмоциях по выражению этого лица толком нельзя было судить. Оставалось догадываться.
Несомненно, поначалу Беррис был тверд, как кремень. Несомненно, синьора Пролиссе была настроена весьма решительно. На глазах у Чока обнаженная тигрица загоняла добычу в угол. Поначалу казалось, что Беррис неколебим. Интересно, что его больше ужасало - мысль о сексе вообще или конкретно синьора Пролиссе? Слишком благороден, чтобы путаться со вдовой друга? Или по-прежнему боится раскрыть ей свои чувства, даже когда она взяла инициативу в свои руки? Что же, он попал под плотный обстрел. Элизу было не остановить. Врачи, которые обследовали Берриса после возвращения, указывали в отчете, что он способен к половому акту - по крайней мере, теоретически; что ж, очевидно, они были правы.
Руки и ноги Элизы взметнулись в воздух. Чок задумчиво теребил свои подбородки, а крошечные фигурки на экране совершали свой ритуальный танец. Приближалась кульминация, и Чок терял интерес к зрелищу. На экране мелькнул последний кадр - две фигуры, изможденно распростершиеся на развороченной постели, - и пленка закончилась. Итак, заниматься любовью Беррис в состоянии, но как насчет детей? Сразу после того как Элиза вышла из палаты Берриса, ее перехватили люди Чока. Сейчас сладострастная вдовушка лежала под наркозом на столе в клинике, безвольно раскинув ноги. У Чока было предчувствие, что на этот раз его ждет разочарование.
- Поступил доклад из клиники, - снова возник д’Амор.
- И что?
- Вся сперма стерильна. Точнее, они вообще толком не могут сказать, сперма это или что, но весь материал стерилен. И тут Твари постарались!
- Прискорбно, - вздохнул Чок. - Ладно, без этой сюжетной линии придется обойтись. Итак, предполагаемой миссис Беррис не светит детей от мистера Берриса.
- Своих ей мало, что ли? - оскалился в улыбке д’Амор.
XV
СОЕДИНЕНЬЕ ДВУХ СЕРДЕЦ
Особенно привлекательной девушка Беррису не показалась, по крайней мере, в сравнении с Элизой Пролиссе. Но она ему понравилась. Это был добрый, хрупкий, трогательный ребенок. Совершенно бесхитростный. Кактус в горшочке тронул Берриса до глубины души. Слишком скромный - если не сказать смиренный - жест, чтобы за ним стояло что-то еще, кроме простого дружелюбия.
Плюс ко всему, его внешность не вызывала у нее отвращения. Сочувствие - да. Невольную тошноту с непривычки - и это тоже. Но она смотрела на него, не отводя глаз, и всеми силами старалась не показать замешательства.
- Вы живете поблизости? - поинтересовался Беррис.
- Нет, на востоке. Пожалуйста, садитесь. По-моему, вы весь день на ногах.
- Спасибо, я лучше постою. Это не такое уж большое напряжение.
- Что говорят врачи? Они смогут вам помочь?
- Пока что меня просто обследуют. Но якобы есть возможность пересадить мой мозг в нормальное человеческое тело.
- Как здорово!
- Только между нами - но мне кажется, у них ничего не выйдет. Пока что все это очень высокая теория, и когда еще ее спустят на Землю… - Он пожал плечами и крутанул столик, на который поместил кактус в горшочке. - Лона, а вы с чем сюда попали?
- Мне лечили легкие. И носоглотку.
- Сенная лихорадка? - поинтересовался он.
- Нет. Я сунула голову в люк мусоросжигателя, - просто ответила она.
На мгновение под ногами у Берриса разверзся бездонный кратер. Он с трудом удержал равновесие. Не меньше, чем сами слова, его потряс безразличный тон, какими они были сказаны. Как будто это в порядке вещей - позволить кислоте разъесть собственные бронхи.
- Вы… пытались покончить с собой? - вырвалось у него.
- Да. Правда, меня быстро поставили на ноги.
- Но почему? В вашем возрасте! - (Какой отеческий тон - самому противно слушать.) - У вас еще вся жизнь впереди!
Глаза ее расширились. Но им явно не хватало глубины, и Беррис поймал себя на невольном сравнении с пылающим взором Элизы.
- Вы… ничего не слышали обо мне? - спросила она все так же тихо.
- Боюсь что нет, - улыбнулся Беррис.
- Меня зовут Лона Келвин. Может, вы просто не обратили внимание на имя. Или просто забыли. Ах, да, вы же были в космосе, когда все это произошло.
- Теперь я вообще ничего не понимаю.
- Это был эксперимент. Многозародышевая трансплантация яйцеклеток - кажется, так он назывался. У меня изъяли несколько сотен яйцеклеток, искусственно оплодотворили и стали выращивать. Какие-то зародыши подсадили другим женщинам, какие-то засунули в инкубаторы. В конце концов, родились сто детей. Через шесть месяцев. Эксперимент был примерно год назад.
Под ногами осыпался последний уступ, и Беррис сорвался в бездну. Девушка представлялась ему обыкновенной школьницей - вежливой, пустоголовой, из простодушного добросердечия пожалевшей странного типа из палаты напротив, - но которую интересуют, в основном, всякие тряпки и последние моды… кстати, о современных модах, тем более подростковых, у Берриса не было ни малейшего представления. Откуда ему знать - может, ее привезли в клинику убрать аппендикс или подправить форму носа. Но земля содрогнулась, и внезапно Лона представилась ему в совершенно другом, космическом свете. Жертва вселенной.
- Сто детей? Лона, я ничего не слышал об этом!
- Наверное, вы еще летали в космосе, а тут была большая шумиха.
- Сколько тебе лет?
- Недавно исполнилось семнадцать.
- То есть, ты сама… не вынашивала ни одного ребенка?
- Нет. В том-то и дело. У меня забрали яйцеклетки, и этим все закончилось. Для меня. А газеты и программы видеоновостей устроили жуткий трезвон. Совершенно лишний. - Она застенчиво подняла на него глаза. - Вам, наверное, скучно - я все о себе да о себе…
- Но я действительно хочу знать.
- Ничего интересного тут нет. Меня много раз показывали в новостях, все время осаждали журналисты. И никак не хотели оставить в покое. Понимаете, мне же было нечего сказать им, я ничегошеньки не знала - донор и все. Но когда всплыло мое имя… это был просто конец света. Репортеры, репортеры, все время вокруг толпа, но на самом деле жуткое одиночество, понимаете? А мне было нужно так немного - пара собственных детей вместо сотни инкубаторных. Так что я попыталась покончить с собой.
- Засунув голову в люк мусоросжигателя.
- Нет, это был уже второй раз. А первый раз я прыгнула под грузовик.
- Когда это было? - спросил Беррис.
- Прошлым летом. Меня привезли сюда же и быстренько залечили. Потом выписали домой. Я жила одна в маленькой комнате. Всего боялась. В конце концов, я от страха стала сама не своя и даже не заметила, как спустилась в подвал, открыла мусоросжигатель и… Короче, опять ничего не получилось. Я снова жива.
- Лона, и ты все так же сильно хочешь умереть?
- Не знаю. - Худые пальцы цепко стиснули воздух. - Если бы у меня было на что опереться, какое-нибудь дело… Ладно, все это не важно. Я просто хотела, чтоб вы знали, почему я здесь. А вы…
- Почему это не важно? С чего вы взяли?
На впалых щеках вспыхнул румянец.
- О, не знаю! Давайте лучше поговорим о космосе, полковник Беррис.
- Не полковник. Просто Миннер.
- Там…
- Там живут Твари, которые хватают всех, кто им под руку попадется, и выворачивают наизнанку. Вот это, Лона, и есть космос.
- Кошмар!
- И мне так же кажется. Только не надо меня убеждать по новой.
- Не понимаю.
- Мне очень жалко собственную драгоценную персону, - произнес Беррис. - Стоит обронить одно ключевое слово, как я заведусь с пол-оборота и порасскажу вам такого, что вы не сможете заснуть. Буду в голос выть, что у них не было никакого права так со мной поступать. Буду бить себя пяткой в грудь и с пеной у рта кричать, что Вселенная слепа, как богиня правосудия и справедливости, а в остальном ей полная противоположность. Не говоря уже о том, что глупо…
- Но у вас есть полное право злиться! Вы ничего им не сделали, а они вас взяли и…
- Да.
- Совершенно непорядочно!
- Я и сам знаю. Как раз об этом я очень долго говорил - в основном, сам с собой, но иногда находились слушатели. Ни о чем другом я не могу ни говорить, ни думать. Таким образом, я претерпел вторую трансформацию. Сначала из человека в монстра; потом из монстра - в ходячее воплощение вселенской несправедливости.
Она озадаченно наморщила лоб. Наверное, я слишком сложно говорю, подумал он.
- Вот что я имею в виду, - произнес он. - Я позволил той жуткой вещи, что случилась со мной, СТАТЬ мной. Теперь я - вещь, предмет обихода, тезис из науки о морали. У других людей есть амбиции, желания, свершения, достижения… У меня же есть только мое увечье, и оно пожирает меня. Уже пожрало. Так что я пытаюсь убежать от себя.
- То есть, вы… не хотели бы говорить об этом? - нерешительно спросила Лона.
- Примерно так.
Она медленно кивнула. Тонкие губы дрогнули - она улыбнулась.
- Знаете что, полков… Миннер. Со мной… почти все то же самое. Ну, в смысле, я тоже как бы жертва, и мне себя очень жаль. Со мной тоже поступили очень плохо, и весь год я только и делаю, что вспоминаю об этом и страшно сержусь. Или мне становится очень тошно. А на самом деле надо было просто обо всем забыть и заняться чем-то другим.
- Да.
- Но я не могу. Вместо этого я пытаюсь покончить с собой, потому что думаю, что не могу больше этого вынести. - Она уставилась в пол. - Простите, пожалуйста… я хотела спросить… вы… не пытались… (Пауза.)
- Покончить с собой? Нет! Я только сидел и предавался мрачным раздумьям. Это называется медленным самоубийством.
- Нам надо… заключить сделку, - произнесла она. - Давайте вместо того, чтобы сидеть поодиночке и жалеть каждый себя, сделаем так: вы будете жалеть меня, а я - вас. И я объясню вам, как жестоко мир обошелся с вами, а вы - мне. Нет, наоборот! Я… путаюсь в словах, но вы поняли, что я хотела сказать?
- Общество взаимного сочувствия. Жертвы Вселенной, объединяйтесь! - Он рассмеялся. - Да. Я понял. Прекрасная идея! Лона, это как раз то, что мне… что нам надо. Как раз то, что надо тебе.
- И тебе.
Она была очень довольна собой. Удивительно, подумал Беррис, как улыбка изменила ее. Она словно повзрослела на год-другой, в осанке появилась уверенность. Даже женственность. На мгновение трогательная худышка куда-то исчезла. Но блеск померк, и перед Беррисом снова стояла маленькая девочка.
- Вы любите играть в карты?
- Да.
- Умеете в "Десять планет"?
- Нет. Но если ты меня научишь…
- Сейчас я сбегаю за картами.
Вприпрыжку она выбежала из комнаты - полы халата развевались вокруг ее худеньких лодыжек. Мгновением позже она вернулась с колодой ярких глянцевых карт и присела рядом с Беррисом на краешек кровати. На долю секунды верхняя магнитная застежка у нее на халатике разошлась, и в широко распахнувшемся вороте Беррис увидел маленькую белую грудь. Лона тут же автоматически хлопнула по застежке ладонью, восстановив статус-кво. Еще не женщина, подумал Беррис, но уж не ребенок. И тут же опомнился: эта худышка - мать ста детей?
- Вы ни разу не играли в "Десять планет"? - поинтересовалась она.
- Ни разу.
- Все очень просто. Сначала я раздаю по десять карт…
XVI
СОВА, НЕСМОТРЯ НА ВСЕ СВОИ ПЕРЬЯ, ДРОЖАЛА ОТ ХОЛОДА
Они вместе стояли у главного энергозала клиники и смотрели через прозрачную стенку. Внутри что-то огромное и волокнистое, подрагивая и извиваясь, отбирало энергию у ближайшего пилона и передавало дальше, по цепочке, в преобразователь-накопитель. Беррис пытался объяснить Лоне, что такое передача энергии без проводов. Лона честно пыталась вникнуть, но ее едва хватало на то, чтобы изображать вежливый интерес. Очень тяжело было сосредоточиться на чем-то столь далеком от всего ее опыта. Особенно когда рядом он.
- Совсем не то, что в старину, - говорил он. - Кстати, я еще помню времена, когда весь мир был расчерчен линиями высоковольтных передач - на миллион, кажется, вольт, и собирались переходить на полтора миллиона…
- Ты столько всего знаешь! Когда это ты успел выучить про электричество, если был астронавтом?
- Я ужасно стар, - сказал он.
- Да ну! Тебе еще нет и восьмидесяти.
Она пыталась пошутить, но у Берриса в последнее время с чувством юмора было напряженно. Лицо его странно дернулось, края губ (если это по-прежнему можно было называть губами) отъехали до середины щек.
- Мне сорок лет, - мрачно произнес он. - Похоже, для тебя это уже почти восемьдесят.
- Не совсем.
- Пойдем погуляем в саду.