Хазефен Муери удивленно посмотрел на нее. В какие-то последние минуты Таниана действительно надела маску Лирридона, и теперь стояла перед ними возле высокого стола - подобно какому-то персонажу из кошмара - подтянутая и мрачная, с этим ужасным джикским лицом, призывавшим к вниманию. Это было одновременно и глупым, и пугающим - однако, гораздо больше пугающим: усталая пожилая женщина именно в этот момент превратилась в суперсущество с огромной силой.
Какое-то время, несмотря на то что сказать ему было больше нечего, Хазефен Муери постоял на подиуме, словно хотел продолжить выступление. Затем Таниана сделала повелительный жест - жест, которому трудно было не подчиниться. В этой маске она казалась бесспорным источником силы. Он покорно сошел с ораторской трибуны, чтобы занять свое место рядом с Фа-Кимниболом.
Ему на смену вышла Нилли Аруилана.
* * *
Она стояла как вкопанная, уставившись на расплывшиеся в одно пятно лица. Сначала она никого не различала, но потом прояснилось несколько знакомых очертаний. Она увидела Таниану, спрятавшуюся за ошеломляющую маску. Креша. Плотную массивную фигуру Фа-Кимнибола и сидевшего прямо в центре и до странности маленького по сравнению с ним Хазефена Муери. Противоречивые мысли роем пронеслись в ее голове.
Этим утром она пришла к Таниане, чтобы признать поражение: она не смогла узнать о договоре ничего большего, кроме того, что уже выяснил Креш с помощью Барака Дайира. Она ничего не утаивала: просто установить общение с Кандалимоном оказалось гораздо труднее, чем она - или Таниана - предполагала. Так что из нее получился плохой шпион. О договоре она не могла сообщить ничего полезного. Это было правдой. И Таниана, похоже, приняла эту правду.
Это должно было стать концом всему - ее жизненноважная миссия потерпела фиаско. Но вместо того чтобы отпустить ее, Таниана молчала, словно ожидая чего-то большего, и получила его. Удивленная Нилли Аруилана слушала, как слова сами собой слетают у нее с языка.
- Мама, позволь мне выступить на Президиуме. Позволь мне рассказать им о джиках. О Королеве, о Гнезде. Я буду говорить о вещах, о которых не могла говорить раньше. О вещах, о которых не могу больше молчать.
Возникло замешательство.
- Ты хочешь выступить перед Президиумом?
- Да, перед Президиумом. Во время обсуждения договора.
Она могла видеть смятение Танианы. Ее просьба была безумием. Девушке вроде нее дать возможность стать на подиум? Позволить ей осквернить высшее законодательное общество города своими капризными, странными и импульсивными фантазиями? Но это было соблазнительным. Угрюмая Нилли Аруилана наконец-то заговорит. В конце концов откроет тайны Гнезда. Изложит ужасающие подробности. И глаза Танианы загорелись. Она в конце концов узнает, что на уме у дочери. Пусть даже перед самим Президиумом.
- Мама, позволь мне. Позволь, позволь, пожалуйста. - И вождь кивнула.
И вот, насколько нереальным это бы ни казалось, она здесь. Возле высокого стола, и на нее устремлены все взгляды. Великое откровение после почти четырех лет молчания. Отважится ли она? Как они отреагируют? Некоторое время она не могла обрести голос. Они ждали. Она чувствовала их нетерпение, их враждебность. Для большинства она была всего лишь чудачкой. Будут ли они смеяться? Будут ли язвить? Она - дочь вождя. Она надеялась, что это остановит их. Но как трудно начать. Убежать? Нет. Нет. Говорить. Начнем представление, Нилли.
В конце концов она тихо заговорила, настолько тихо, что засомневалась, слышат ли ее хотя бы первые ряды.
- Я благодарю вас за эту привилегию. Я стою перед вами, потому что есть вещи, о которых знать необходимо, и только я одна могу рассказать о них, прежде чем вы решите, как отреагировать на послание Королевы.
Ее сердце бешено билось. Язык еле двигался от страха. Она заставляла себя сохранять спокойствие.
- В отличие от любого из вас, - продолжила она, - я действительно жила среди джиков. Вы в курсе. Вы не забыли, что меня взяли в плен. Разумеется, я тоже никогда не смогу забыть об этом. Я узнала их сама - этих, как вы их называете, паразитов, этих отвратительных насекомых, которые, как вы считаете, подлежат только истреблению. Я заявляю: они абсолютно непохожи на глупых противных монстров, которыми вы стараетесь их представить.
- Они приходили, чтобы убить нас, когда мы основали Джиссо, - не выдержал Фа-Кимнибол. - Нас было одиннадцать человек плюс несколько детей. Крошечная пыльная деревенька в сотнях лиг от их территории, не представлявшая никакой угрозы. Но они явились тысячами, чтобы уничтожить нас. И смели бы нас, если бы мы Fie…
- Нет, - спокойно перебила его Нилли Аруилана. - Нет они приходили не для того, чтобы убивать. Разумеется, для нас их визит походил на то - такая армия, гремящая и размахивающая своими копьями. Думаю, что ошибиться может каждый. Это был просто социальный визит.
По залу эхом пронесся хохот.
Нилли Аруилана вцепилась в край трибуны.
- Да, родственник, - хриплым голосом проговорила она, - это была ошибка. Но откуда вы узнали, что они там делали? Есть ли у вас хоть малейшее представление о причинах их поступков? Вы хоть раз заглядывали в их разум?
- Их разум? - презрительно фыркнул Пьют Кжай.
- Да, разум. Их мысли. Их умы. Нет, позвольте мне закончить! Позвольте мне закончить! - Страх прошел. Теперь Нилли Аруилана почувствовала себя уверенно. Все внутри нее загорелось страстью. - Думаю, что вы меня знаете. Вы считаете меня мятежной безбожницей, диким ребенком. Может быть, вы и правы. Разумеется, я чуждалась всяких условностей. Не стану отрицать, что не испытываю никаких чувств ни к Божественной Пятерке, ни к Накабе, ни к Пятому, ни к Первому или каким-либо иным комбинациям слов. Для меня они не представляют ничего, кроме…
- Богохульство! Богохульство!
Она нахмурилась, бросая во все стороны яростные взгляды. Это был ее час, и она не позволит, чтобы они лишили ее этой возможности. "Должно быть, то же самое чувствует Таниана, когда ведет себя величественно и надменно", - подумала Нилли Аруилана.
- Пожалуйста, избавьте меня от этих выкриков, - важно и бодро проговорила она. - Сейчас выступаю я. Пять Имен для меня не что иное, как просто имена. Это наше собственное изобретение для утешения себя в трудное время. Простите меня, мать, отец и все остальные. Это мое мнение. Когда-то я верила в те же вещи, что и все остальные. Но, оказавшись среди джиков… когда они забрали меня… я разделила их жизнь, их мысли. И я поняла, что, живя здесь, я никогда бы не смогла осознать истинное значение Божественных.
- Таниана, сколько еще мы будем вынуждены выслушивать чушь твоей дочери? - крикнул кто-то из дальних рядов. - Ты собираешься позволить ей высмеять богов прямо у нас на глазах?
Но маска вождя молчала.
- Эта Королева, - непреклонно сказала Нилли Аруилана, - которую Фа-Кимнибол хочет разорвать на кусочки, - вы ничего не знаете о ее величии и разуме, никто из вас. Вы даже не подозреваете об этом. Вы когда-нибудь слышали такой термин, как "Гнездо-мыслитель"? - Она дошла до самого сокровенного и любимого. - Что вы можете сказать о философии Гнезда? Что вы можете сказать о Королеве-любви, о Гнезде-связи? Вы ничего не знаете! Ничего! Я могу утверждать наверняка, что эти "паразиты и насекомые" не заслуживают вашего презрения. Они вовсе не паразиты, не чудовища, и совсем не отвратительные и тому подобное. Между прочим, они представляют собой великую цивилизацию человекоподобных существ!
- Что? Что? Джики - человекоподобные существа! Она сошла с ума!
- Да, человекоподобные, - прокричав, почти проревев, возразила Нилли Аруилана на доносившиеся со всех сторон скептические выкрики.
- Что она городит? - спросил сбитый с толку старый Стэйп. - Джики - насекомые, но не люди! Сно-Мечтатели относились к людям. Они были безволосыми, розовыми и без органов осязания.
- Да, Сно-Мечтатели - это разновидность людей! Но не единственная. Послушайте меня! Послушайте! - Держась за край трибуны, она волнами посылала в них слова с помощью внутреннего ока. Теперь полился неудержимый поток красноречия, и все заключенное внутри мгновенно хлынуло наружу. - Истина в том, - высоким, звенящим голосом заявила она, - что все Шесть Народов Великого Мира должны считаться разновидностями людей, независимо от формы их тела. И Сно-Мечтатели, и народ с темно-синими глазами, и вегетарианцы, и ремесленники, и мореплаватели. И джики! Да, джики! Все они человекоподобны: шесть народов, которые могли мирно сосуществовать, учиться, развиваться и строить. Вот, что означает быть человекоподобным. Этому учил меня отец, когда я была ребенком. Ему следовало научить вас тоже. И снова я услышала об этом в Гнезде.
- А как насчет нас? - выкрикнул кто-то. - Ты утверждаешь, что джики, человекоподобны? А мы? Неужели все, что живет и думает человекоподобно?
- Нет, мы не были людьми во времена Великого Мира. Тогда мы были всего-навсего животными. Но с того момента, когда мы покинули кокон, мы стали очеловечиваться. А джики прошли эту стадию миллион лет назад. Даже раньше. Как же мы можем затевать против них войну? Они не являются нашими врагами. Единственный наш враг - это мы сами!
- Девчонка сумасшедшая, - услышала она, как пробормотал Фа-Кимнибол, и увидела, как он удрученно покачал головой.
- Если вам не нравится договор, - прокричала Нилли Аруилана, - тогда откажитесь от него! Откажитесь. Но и от войны тоже. Королева искренна. Она предлагает вам мир и любовь. В ее объятиях - наша самая величайшая надежда. Она подождет, пока мы созреем - пока достигнем полной человеческой природы, станем соответствовать людям, - и тогда до появления мертвых звезд мы сможем свободно создать новую форму общения, аналогичную объединению шести Народов Великого Мира! И тогда… и тогда…
Она вдруг начала задыхаться и разрыдалась. В одно мгновение силы ее покинули. Ее сопротивляемость иссякла. Глаза стали безумными, тело затряслось.
- Уберите ее отсюда, - сказал кто-то - Стэйп? Болдиринфа? - сидевший рядом с Хазефеном Муери. Все орали. Дрожащая Нилли Аруилана прильнула к трибуне. Ей казалось, что она на грани каких-то конвульсий. Она знала, что зашла далеко, слишком далеко. Она сказала то,^чего говорить было нельзя, - то, что она скрывала от них все эти годы. Теперь все считают ее сумасшедшей. Может, так оно и есть.
Находившийся перед ней зал закачался. Ярко-красная траурная мантия Фа-Кимнибола пульсировала и трепетала подобно безумному солнцу. Сидевший возле высокого стола Креш казался предельно сдержанным и ошеломленным. Она посмотрела на Таниану, неподвижно стоявшую среди поднявшегося хаоса, но выражение лица вождя было скрыто под маской.
Нилли Аруилана почувствовала, что вот-вот упадет.
* * *
"Ужасная сцена, - подумал Хазефен Муери. - Скандальная, пугающая, жалкая".
Он слушал ее с нараставшим удивлением и страхом. Ее появление здесь - юной, загадочной и до боли в сердце красивой - произвело на него сильное впечатление. Но он даже не представлял себе, что Нилли Аруилана обратиться к Президиуму. Конечно, он не ожидал, что она будет говорить такие вещи, по крайней мере не так открыто. Между прочим, выступив так яростно и мощно, она стала для него еще желаннее, еще неотразимее.
Теперь было очевидно, что она может упасть.
Без колебаний, почти не задумываясь, Хазефен Муери рванулся вперед, запрыгнул на подиум и подхватил ее под руки.
Девушка дико замотала головой:
- Позвольте… идти…
- Пожалуйста. Пошли отсюда.
Она подняла на него глаза: была ли в них ненависть или простое смущение - он не знал. Но мягко подтолкнул ее, и она сдалась. Он медленно повел ее с подиума, покровительственно обняв рукой, и усадил на место. Она смотрела на него ничего не видевшим взглядом.
За его спиной подобно трубе прозвучал голос Танианы:
- Вот наше решение. Никакого голосования сегодня не будет. Мы не станем ни принимать, ни отвергать договор, а просто не ответим Королеве. Вопрос о договоре откладывается на неопределенный срок. Тем временем мы намерены послать эмиссара в город Джиссо, чтобы обсудить с королем Саламаном условия альянса по взаимозащите.
- Вы имеете в виду от джиков? - уточнил кто-то.
- Да, от джиков. От наших врагов.
III
САЛАМАН ПРИНИМАЕТ ГОСТЯ
Ранним прохладным и туманным утром середины лета король города Джиссо Саламан вместе с Битерулвом - самым любимым из множества своих сыновей - вышел пройтись вдоль великой и всё ещё незаконченной стены, которая окружала город.
Каждый день король непременно выходил из своего дворца, расположенного в сердце города, чтобы проверить, как идут работы по строительству стены. Стоя у подножия стены, он пристально рассматривал зубцы и амбразуры, находившиеся над головой, оценивал их, хотя в глубине души чувствовал, что в этом не было большой необходимости. Огромный черный крепостной вал, даже несмотря на то что был высоким, казалось, не станет средством защиты. В тревожные минуты страха он представлял, как на вершине стены появляются джикские складные лестницы. Он представлял, как разъяренные джикские легионы перелезают через самые высокие парапеты в город.
Обычно обходы Саламана проходили на рассвете и в одиночестве. Если в этот час случайно просыпался какой-нибудь горожанин, то он отводил взгляд, не желая мешать королю. В такое время никто, даже его сыновья, к нему не приближались. Никто не осмеливался.
Но в это утро Битерулв попросил позволения сопровождать его, и Саламан сразу же молча согласился. Битерулву минуло четырнадцать, и это был шестой из восьми принцев, произведенных на свет Саламаном, и единственный сын Синифисты - хрупкий и нежный ребенок, который так мало походил на остальных, что Саламан однажды засомневался в том, что имеет отношение к Битерулву, но сомнения оставил при себе и теперь был рад этому. В то время как Саламан и остальные его сыновья были приземистыми и крепкого телосложения, Битерулв отличался стройностью и высоким ростом. У Саламана и остальных его детей мех был темным, а у Битерулва сверхестественного бледного цвета, - таким бывает снег, освещенный луной. Но холодные серые глаза сына, вне всяких сомнений, принадлежали королю; и гибкая натура, правда, менее жесткая, чем у Саламана и у любого из его сыновей, явно свидетельствовала о том, что ребенок был его.
Они выехали из дворца до восхода солнца. Краем глаза Саламан пристально наблюдал за мальчиком. Тот отлично управлял своим зенди, умело удерживая своевольного зверя в строгой узде, когда они проезжали по кривым улицам, и успевая вовремя уступить дорогу, если из-за поворота неожиданно вылетал ранний ломовой извозчик.
Больше всего Саламан боялся, что его сын слишком нежен, что в нем нет ничего воинственного и что он не сможет сыграть должную роль, когда джики предпримут долгожданное наступление и начнется великий переворот. Саламан не особо боялся позора, потому что у него было достаточно других сыновей, которые смогут вести себя геройски. Но он не хотел, чтобы мальчик пострадал, когда ужасное количество безбожных насекомых начнет свою бешеную атаку.
"Может быть, я недооценивал его", - подумал Саламан, наблюдая как Битерулв гордо подгоняет стучавшего копытами зенди по тихим улицам.
Король пришпорил своего зверя и поравнялся с сыном как раз в тот момент, когда тот выезжал из запутанных внутренних улиц на широкую внешнюю дорогу, которая вела к стене.
- Ты хорошо ездишь верхом, - похвалил Саламан. - Гораздо лучше, чем раньше.
- Я практически каждый день выезжаю с Бруккосом и Гэнзиавом, - оглянувшись через плечо, улыбнулся Битерулв. - Они показали мне несколько приемов.
Король внезапно встревожился:
- Ты хотел сказать, за городские стены?
- Папа, - хихикнул юноша, - мы ведь не можем нормально покататься в городе.
- Да, ты прав, - неохотно согласился Саламан.
"И что дурного может с ним произойти?" - подумал он. - Разумеется, Бруккос и Гэнзиав достаточно благоразумны, чтобы не заезжать слишком далеко в те места, где бродят джики. "Если мальчик хочет кататься верхом со старшими братьями, я возражать не стану, - решил для себя Саламан. - Я не должен слишком оберегать его, если хочу, чтобы он стал настоящим принцем и воином".
Они уже подъехали к стене. Спрыгнув с зенди, они привязали их к столбу. На небе появились первые серые пряди утра. Туман рассеялся.
Саламан почувствовал странную легкость. Обычно на душе у него было мрачно и напряженно, но в это утро его разум был свободным и рассеянным, а тело - уравновешенным и спокойным. Предшествующую ночь он провел с Владирилкой - четвертой по счету и самой новой женой. Его мех еще хранил ее аромат, а ее тепло все еще успокаивало плоть.
Он был уверен, что этой ночью зачал сына. Саламан верил, что человек может знать, когда будет сын, а от такого спаривания, вне всяких сомнений, получаются сыновья.
У него было так много дочерей, что он с трудом припоминал их имена и в еще одной не нуждался. В коконе правили женщины, да и сейчас тоже, например, в Доинно. Но Джиссо с самого начала стал городом мужчин. Саламан уважал старых кошмаров и был неплохого мнения о Таниане, но правящих королев не будет.
Он хотел сыновей, сыновей в изобилии, чтобы была обеспечена преемственность. "Король, - думал он, - никогда не мог иметь слишком много сыновей. Создание династий подобно возведению стен: надо предвидеть не только ближайшее, а готовиться к худшему. Поэтому если его трон не унаследует Чхам, тогда это сделает Амифин, если не Амифин, то Паукор, или Гэнзиав, или Бруккос, или кто-то из более юных принцев. А может, следующим королем станет ребенок, которого они сегодня зачали с Владирилкой. Или мальчик, который еще не зачат, и от жены, которую он еще не выбрал." Но он был уверен в одном - он не передаст бразды правления Битерулву. Мальчик был слишком чувствительным, слишком сложным. Саламан чувствовал, что этому сыну лучше быть королевским советником. Пусть лучше кто-то вроде Чхама и Амифина предстанут перед нелегкими проблемами короля.
Но еще было много времени, чтобы упрочить преемственность. Саламану недавно исполнилось шестьдесят. Он понимал, что многие считали его стариком, однако не разделял подобной точки зрения. Он считал себя человеком полным сил и все еще находящимся в зрелом возрасте. И он подозревал, что нежная юная Владирилка, которая теперь спала, храня между бедрами его тепло, на этот счет его поддержала бы.
- Папа, мы будем подниматься? - спросил Битерулв, указав на ближайшую из лестниц, которая вела на верх стены.
- Подожди немного. Постой возле меня. - Сначала он любил посмотреть на нее снизу. Изучить ее. Позволить ее силе вселиться в себя и укрепить душу.
Он поднял глаза и заскользил взглядом вдоль стены, насколько это было возможно. Он проделывал это десять тысяч раз, но это никогда ему не надоедало.