* * *
Борьба за назначение на должность посла к королю Саламану очень напоминала безумие, которое начинается, когда в клетку с голодными станимандрами или габулами бросали кусок мягкого мяса. Эмиссар должен был отсутствовать несколько месяцев; у него должно было быть предостаточно времени для того, чтобы установить тесные узы с могущественным Саламаном; он должен был сыграть главную роль в том, какой союз между двумя городами в конце концов возникнет. Итак, соперничая за лакомый кусочек, вокруг яростно кружило несколько знатных людей города: Пьют Кжай, Чамрик Гамадель, Хазефен Муери, Си-Велимнион и кое-кто еще.
Однако Таниана в итоге выбрала для поездки на север Фа-Кимнибола.
Этот выбор стоил ей далеко не малых колебаний и сомнений, потому что в свое время Фа-Кимнибол и Саламан знатно поссорились, это было давно, когда Фа-Кимнибол еще жил в городе, управляемом его отцом Харруэлом и в котором королем теперь был Саламан. Они наговорили друг другу кучу обидных слов и угроз, и Фа-Кимнибол в конечном счете ушел, найдя пристанище на юге, в городе Креша. Немало людей, к числу которых относились Хазефен Муери и Пыот Кжай, считали, что посылать с дипломатической миссией Фа-Кимнибола к его старому врагу было странным и неразумным.
Однако Фа-Кимнибол красноречиво отстаивал свою кандидатуру, заявляя, что лучше других понимает натуру короля Джиссо и что является самым подходящим для этого человеком. А что касалось их ссоры с Саламаном, говорил он, то это очень старая история - эпизод его бурной молодости, проявление глупой гордости, - о которой он давно позабыл, и, разумеется, Саламан тоже, потому что прошло столько лет. Также Фа-Кимнибол крайне неохотно признался, что хочет послужить своему городу в такой новой и требующей огромных усилий должности еще и потому, чтобы облегчить страдания, связанные с потерей своей супруги. Вкладывая энергию в эту миссию, он отвлечется от своей боли.
В конце концов именно Креш склонил решение в сторону своего единокровного брата.
- Этот выбор будет самым верным, - сказал он Таниане. - Он единственный, кто способен выстоять лицом к лицу с Саламаном. Остальные, кто предлагает себя на этот пост, духовно гораздо слабее. А о Фа-Ким-ниболе никто подобного не скажет. И мне кажется, что после смерти Нейэринты он стал еще сильнее. В нем появилось что-то, чего раньше я не замечал, - в нем появилось какое-то величие, Таниана. Я это чувствую. Его стоит послать.
- Возможно, и так, - отозвалась Таниана.
Путешествие Фа-Кимнибола началось с молитв, постов и длинных собеседований с Болдиринфой, потому что он был по-своему верующим человеком, преданным Божественной Пятерке. Находились и те, кто поговаривал, что он делал это просто для поддержания веры в настоящие дни. Но их разговоры не имели для Фа-Кимнибола никакого значения.
- Разумеется, я призову на твою сторону Джиссо, - сказала Болдиринфа, тяжело захрипев, когда потянулась к шкафу за своими талисманами. Это была толстая крепкая женщина, но теперь уже очень старая: она родилась в коконе и, между прочим, была одной из последних, кто жил во времена Перехода. За последние года Болдиринфа ужасно растолстела и теперь походила на бочку. - Джиссо для твоей защиты, - продолжала она, - и Доинно, чтобы он помог тебе разбить любых врагов, с которыми ты столкнешься.
- А также Фринт, чтобы исцелил меня, если они первыми нанесут удар, - усмехнувшись, добавил Фа-Кимнибол.
- Да, Фринт, разумеется Фринт, - рассмеялась Болдиринфа, доставая из стола небольшие каменные фигурки, - и богиня Муери, чтобы она утешила тебя, если в северных краях затоскуешь по дому. И Эмакис, чтобы обеспечивала тебя едой. Мы попросим для тебя помощи у всей Пятерки, Фа-Кимнибол. Так будет благоразумнее. - И она сверкнула глазами. - Следует ли мне молить за тебя и Накабу?
- Болдиринфа, разве я бенг?
- Но этот их бог очень могущественный. И теперь мы принимаем его как своего. Мы стали одним племенем.
- Я обойдусь без помощи Накабы, - бесстрашно заявил Фа-Кимнибол.
- Как пожелаешь. Как пожелаешь.
Болдиринфа зажгла свои свечи и окропила ладан. Ее руки немного дрожали. Фа-Кимнибол забеспокоился, уж не больна ли она. "Добрейшая старушка, - подумал он. - Может, немного и вредная, но это не со зла". Все ее любили. Он был не настолько стар, чтобы хорошо помнить Толайри, которая была жрицей до нее, но те, кто помнил, утверждали, что Болдиринфа достойная преемница, такая же сердечная и добрая, как Толайри. Это было лучшей похвалой, потому что даже сейчас, спустя столько лет, старики отзывались о Толайри с великой любовью. Толайри была жрицей Нации во времена кошмаров - сначала в коконе, а после Перехода - в Венджибонезе. Но когда Нация покинула Венджибонезу, чтобы совершить свое второе переселение, Толайри осталась, потому что влюбилась в бенгского воина Трея Хазефена и не захотела покидать его.
"Трудно понять, - подумал Фа-Кимнибол, - как женщина, так безумно любившая, могла произвести такого отпрыска, как ее сын Хазефен Муери. Возможно, Хазефен Муери был таким из-за наличия бенгской крови".
- Как ты думаешь, сколько времени займет это путешествие? - спросила Болдиринфа.
- Пока я не доберусь туда. Ни больше ни меньше.
- Я помню город Джиссо. Он представлял собой семь жалких деревянных лачуг, каждая из которых была грубо сколочена, даже та, которую они называли королевской.
- Но теперь город разросся, - заметил Фа-Кимни-бол.
- Да. Полагаю, что так. Но я помню, когда он был чуть больше, чем ничто. Ты знаешь, что я побывала там однажды. Мы проходили мимо, когда добирались сюда из Венджибонезы. Тогда я видела тебя там. Ты был маленьким мальчиком. Хотя, если честно, не таким уж и маленьким. Ты всегда был слишком большим и воинственным для своих лет. Ты убивал джиков в великой битве при Джиссо, которая произошла где-то в это время.
- Да, - снисходительно подтвердил Фа-Кимнибол. - Я тоже это помню. Мать Болдиринфа, мне надо опускаться на колени рядом с тобой?
Болдиринфа хитро посмотрела на него:
- А почему Таниана посылает в качестве посланника именно тебя?
- А почему бы нет?
- Это кажется странным. Насколько я понимаю, между тобой и Саламаном была ссора. Разве неправда, что ты был его соперником в деле наследования трона Джиссо? И теперь ты вернешься в качестве посланника, но я не уверена, что он станет доверять тебе. Не решит ли он, что ты все еще пытаешься свергнуть его?
- Все это было очень давно, - сказал Фа-Кимнибол, - мне не нужен его трон. Он знает это. И я не смог бы отобрать его у него, даже если бы попытался. Таниана посылает меня, потому что я знаю Саламана лучше, чем кто-либо другой, за исключением разве что самих Креша и Танианы, но они едва ли поедут. Помолись за мое благополучное путешествие, мать Бол-12* диринфа, и за мою супругу Нейэринту, которая тоже совершает свое путешествие. А затем благослови меня.
- Да. Да.
Она начала молитву к Джиссо. Но спустя какое-то время она замолчала и погрузилась в длительное молчание, так что Фа-Кимнибол решил, что она уснула. Затем она хихикнула:
- Однажды я переспала с Саламаном. Это было в коконе. Он был моложе меня на четыре или пять лет - просто десяти - или одиннадцатилетний мальчик. Но даже тогда крайне похотливый, и он пришел ко мне - тогда он был очень спокойным, невысоким, угрюмым мальчиком с саженью в плечах и таким сильным, что ты вряд ли поверишь. Он пришел и прикоснулся к моей груди…
- Мать Болдирннфа, пожалуйста. Если ты будешь…
- И мы сделали это - Саламан и я - прямо на полу в виноградной комнате. Мы катались по лозам бархатистых ягод. Он не сказал ни слова. Ни до, ни во время, ни после. В те дни он никогда не был особо разговорчивым. Это был единственный раз, когда я имела с ним дело. Потом у него появилась Вейавала, а я каким-то образом оказалась со Стэйпом. Если бы я знала, что Саламан когда-нибудь станет королем… но как я могла знать, если у нас не было королей, да и само это слово ничего для нас не значило…
- Мать Болдиринфа, - более нетерпеливо повторил Фа-Кимнибол.
Он боялся, что старушка начнет вспоминать всю свою жизнь, все сношения за последние пятьдесят лет. Но она оставила свои воспоминания и включила в работу свой разум. Она слегка коснулась его своим органом осязания. Она делала знаки Пятерки, бормотала какие-то слова, брала в руки талисманы, приносила в комнату изображения богов и открывала им душу Фа-Кимнибола. Они казались ему живыми и такими реальными, что он узнавал каждого из них с первого взгляда, хотя у них не было форм, а только аура. Они были яркими облаками света, окружавшими его в темноте. Это была любящая Муери, и безжалостный Доинно, обеспечивавшая всем Эмакис, и Фринт, и Джиссо, которые должны были его защитить. В святилище Болдиринфы он потянулся к ним и нашел их - Божественную Пятерку, которая правила миром - и окутал свою душу оберегающим теплом их присутствия. Это было самое глубокое причастие, которое он когда-либо испытывал, - или так ему казалось в тот момент. Его охватило великое удовлетворение, глубокий и постоянный покой.
Он чувствовал, что готов к отъезду. С ним были боги, его боги, которых он знал и любил. Они направят и укроют его во время путешествия на север.
Фа-Кимнибол считал бессмысленными новые направления в теологии, которые появились среди представителей Нации. Среди них были те, кто поклонялся людям - кто верил, что люди еще более высшие боги, чем Пятерка. Другие опускались на колени перед бенгским богом Накабой, утверждая, что он по положению доминирует над Пятеркой и является Посредником, который может переговорить насчет Нации с людьми.
И еще были те - в основном университетские, из команды Креша, - которые говорили о существовании бога, который превосходил всех остальных: и людей, и Накабу, и Пятерку. Его звали Шетой. БогСоздатель. О нем ничего не было известно, но они говорили, что и не будет, потому что он полностью непознаваем.
Фа-Кимнибол не понимал к чему такое изобилие богов. Ему казалось, что вполне достаточно Пятерки. Однако ему ближе было желание молиться тех других, чем позиция меньшинства, подобного его невыносимой племяннице Нилли Аруилане, которая, похоже, вообще не верила ни в каких богов. Какое мрачное существование - безбожно бродить под недружелюбным небом! Как могут они это выносить? Неужели мысль о том, что у тебя нет защитников, не парализует от страха? Фа-Кимниболу это казалось сумасшествием. В конце концов, Нилли Аруилану можно было оправдать. Все понимали, что джики сделали с ее разумом что-то несусветное.
Он медленно вышел из транса и обнаружил, что сидит, тяжело навалившись на грубый дубовый стол Болдиринфы, которая бродила вокруг, убирая обратно в шкаф богов. Похоже, она была довольна собой. Она, должно быть, понимала напряжение причастия, которое создала для него.
Он молча ее обнял. Его сердце переполнялось любовью к ней. Постепенно сила причастия стала спадать, и он был готов к отправлению.
- Будь осторожен с королем Саламаном, - сказала Болдиринфа, когда Фа-Кимнибол уже приготовился покинуть ее комнату. - Саламан - человек очень умный.
- Я это знаю, мать Болдиринфа.
- Гораздо умнее тебя.
Я не настолько глуп, как все считают, - улыбнулся Фа-Кимнибол.
- Но он все равно умнее тебя. Саламан так же умен, как Креш. Поверь мне. Смотри за ним в оба. Он может как-нибудь обвести тебя вокруг пальца.
- Я понимаю Саламана. Мы понимаем друг друга.
- Мне говорили, что он с возрастом стал сумасбродом и опасным. Он был так долго наделен властью, что сошел от этого с ума.
- Нет, - возразил Фа-Кимнибол. - Опасным - да. Сумасбродным - возможно. Но не сумасшедшим. За долгое время, проведенное в Джиссо, я хорошо узнал Саламана. Можете говорить, что угодно, но он нормальный.
- Однажды я с ним спаривалась, - сказала Болдиринфа. - Я знаю о нем то, чего тебе никогда узнать не удастся. Прошло пятьдесят лет, но это до сих пор в моей памяти. Такой тихий мальчик, но в нем был такой огонь. И вот теперь он вырвался наружу. Будь осторожен, Фа-Кимнибол.
- Благодарю, мать Болдиринфа.
Он опустился на колено и поцеловал ее кушак.
- Будь осторожен, - повторила она.
* * *
Когда, покинув монастырь жрицы, Фа-Кимнибол спускался по лестнице, он столкнулся с Нилли Аруиланой, которая поднималась ему навстречу по крутой выложенной камнем Минбейн-Уэй. День был ярким и золотым с ароматным ветром, дувшим с запада, где на холмах над заливом цвели рощи желтолистых деревьев. Нилли Аруилана несла поднос с едой и кувшином пряного вина для Кандалимона.
Ее настроение несколько улучшилось. После ее ужасного провала в Президиуме она практически забилась в нору, не появляясь на глаза вот уже несколько дней, и выходила только для двухразовых ежедневных поездок к Дому Муери, но, как только Кандалимон все съедал, она тотчас же торопилась в свою комнату. Несколько дней она не выходила совсем, предоставив возможность кормить Кандалимона охранникам. Что последние ему приносили - известно одному Джиссо. Большую часть времени она проводила в одиночестве, мучаясь размышляя снова и снова, перебирая все, что сказала там, искренне желая забрать половину слов обратно - даже больше. Хотя было очень важно в конце концов заговорить: все эти разговоры о джиках как о паразитах, как о хладнокровных убийцах и тому подобном. Хотя сами ничего не знают. Совсем ничего. И тогда она заговорила. Однако после этого чувствовала себя раздраженной и разоблаченной. Только теперь она начинала понимать, что почти все в городе слышали про ее взрыв, а те, кто видел, по крайней мере большинство из них, предпочитали считать это приступом истерии или чем-то таким, что можно вполне ожидать от человека, подобного Нилли Аруилане. Правда, сплетен было немного, но, в конце концов, не приходилось беспокоиться по поводу насмешек на улицах.
Она была рада увидеть Фа-Кимнибола. Она понимала, что расходится с ним во мнениях практически по всем вопросам, особенно если дело касалось джиков; однако какая-то сила, какое-то благородство ее внушительного родственника успокаивали ее. И определенное тепло тоже. Слишком многие из этих непримиримых принцев любили принимать нарочитые позы. Фа-Ким-нибол был гораздо проще.
- Родственник, ты идешь от Болдиринфы?
- Откуда ты знаешь?
Кивком головы Нилли Аруилана указала на монастырь жрицы, стоявший на вершине холма:
- Ее дом совсем рядом. А твои глаза до сих пор горят божественным светом.
- И ты смогла заметить его?
- О да! Разумеется.
Она вдруг почувствовала острый приступ ненависти. На его широком лице было такое спокойствие, такая самоуверенность!
- Мне казалось, моя девочка, что ты безбожница, - оскалившись, отозвался Фа-Кимнибол. - Что ты можешь знать о божественном свете?
- Чтобы понять, что ты только что соприкоснулся с иным миром, мне совсем необязательно верить в Джиссо или остальных богов. И я не настолько безбожна, как ты думаешь. Уверяю, что в твоих глазах божественный огонь. И он так же ярок, как свет фонарного дерева в ночи, когда нет луны.
- Ты не безбожница? - переспросил, нахмурившись, Фа-Кимнибол. - И после всего случившегося ты заявляешь, что не безбожница?
- У меня свое вероисповедание, - сказала она, чувствуя себя все более и более неуютно от того, что разговор обернулся таким образом. - Да, до некоторой степени это своего рода вероисповедание. По крайней мере, я отношусь к этому так, хотя окружающие, может быть, иначе. Но я не люблю говорить о подобных вещах. Ты согласен, что судьба - это сугубо личный вопрос? - Она постаралась ослепительно улыбнуться. - Я очень рада, что Болдиринфа смогла оказать тебе необходимую моральную поддержку.
- Болдиринфа! - отозвался Фа-Кимнибол и коротко рассмеялся: - Теперь Болдиринфа живет одной ногой в прошлом, а другой - в будущем мире. Мне стоило немало усилий сосредоточить ее внимание на непосредственной задаче. Но в конце концов она дошла до нее, и я в самом деле почувствовал присутствие богов. Они все были прямо передо мной - вся Пятерка. Они принесли мне огромное утешение в дни моего траура. Они всегда приносили мне утешение. Я бы хотел, Нилли Аруилана, чтобы ты когда-нибудь тоже испытала радость от общения с ними. - Фа-Кимнибол указал на поднос и кувшин, которые она несла. - Идешь навестить своего джика? Несешь ему какие-то особые угощения?
- Родственник, - укоризненно воскликнула она, - не называй его джиком.
- Ну ладно, если он не джик, то, говорят, воспроизводит их звуки. Ведь он воспроизводит только гортанные и шипящие звуки, или я не прав? - И Фа-Кимнибол дружелюбно издал резкие, грубые звуки, служившие пародией на язык джиков. - Для меня любой разговаривающий на джикского языке, джик. И тот, кто носит джикские талисманы, думает и ведет себя по-джикски, тоже. Он разгуливает так, словно проглотил длинную жердь.
- Если проживание среди джиков в качестве пленного делает человека джиком, тогда я тоже джик, - с некоторой суровостью произнесла Нилли Аруилана. - К нему снова возвращаются слова. Он начинает вспоминать, что когда-то он был одним из нас. Глупо насмехаться над ним. Или с его помощью надо мной.
- В самом деле.
- Фа-Кимнибол, почему ты так ненавидишь джиков?
- Я? - удивился Фа-Кимнибол, словно эта мысль была для него нова. - Возможно, что и так. Но с чем это связано? Позволь мне подумать. - В его глазах появились раздраженные огоньки. - Может, это из-за того, что они загнали нас, кто должен владеть всем миром, на его небольшой участок? И я обижен этим ограничением? Может, все дело в этом? Или, может, все гораздо проще: все связано с личным отношением - с тем фактом, что когда-то давно на севере группа джиков пришла в место, где я жил, напала на горстку невинных людей, проживавших там, и убила некоторых из них. Ты знаешь, что среди погибших был мой родной отец. Может, это связано с этим, Нилли Аруилана? Мелочная личная обида, простая жажда мести?
- О нет, Фа-Кимнибол. Я не имела ввиду…
Фа-Кимнибол покачал головой. С высоты своего огромного роста он на какое-то мгновение нежно положил руки ей на плечи.
- Я понимаю, Нилли Аруилана, все это произошло задолго до твоего рождения. К чему тебе задумываться об этом? Но давай не будем ссориться, ладно? Нам не следует спорить по этому поводу. Отправляйся к своему другу и угости его вином и мясом. И помолись за меня, хорошо? Помолись своему богу. Завтра я уезжаю на север. Я хочу, чтобы меня сопровождали твои молитвы.
- Так и будет, - отозвалась она. - И моя любовь, родственник, тоже. Счастливого пути.
Если бы ее руки не занимала ноша, то она непременно бы его обняла. Это удивило ее. Раньше она никогда не испытывала к нему таких теплых чувства: до этого момента он был для нее всего лишь огромной и сильной родственной горой размерами с половинку твари, да и вряд ли превышавшей ее по уму, по крайней мере он всегда казался ей таким. Теперь Фа-Ким-нибол вдруг предстал в ином свете - как некто более сложный, чем она воображала, более уязвимый. Теперь она вдруг испугалась за него и от всей души желала ему добра.
"Должно быть, это божественный свет, исходящий из него, так изменил меня, - подумала она. - Быть может, мне тоже стоит сходить для причастия к Болдиринфе. Вдруг боги в конце концов заговорят даже со мной".
- Да, счастливого пути, - снова повторила она. - И счастливого исхода, и быстрого возвращения.