* * *
Юный охранник вошел с веселым и беспечным выражением лица, которое тут же помрачнело, когда он увидел старшего брата.
- Ты, придурок, это правда, что ты пытался изнасиловать дочку вождя? - холодно спросил Кьюробейн Бэнки.
- Изнасиловать? Что ты городишь?
- Она только что была здесь и рассказала о том, как ты ей надоедал. Делал ей предложения. Ты, улыбчивый выродок, она была в бешенстве. Я пытался успокоить ее и, возможно, добился этого. Но может, и нет. Она может скинуть меня так же, как и тебя. Во имя Накабы, что ты пытался сделать? Хватал ее за икры? Или гладил грудь?
- Брат, я всего лишь сделал ей небольшое невинное предложение. Ну, может, и не совсем невинное, но шутливое. Это потому, что она была почти обнаженной - ты знаешь, в каком виде она обычно разгуливает - и собиралась подняться к эчому парню, пришедшему от джиков, и я сказал ей кое-что насчет того, что не стал бы возражать, если бы я тоже провел с ней немного времени в одной комнате. Вот и все.
- И все?
- Клянусь нашей матерью. Просто небольшая накладка, пойми, ничего серьезного, - позволь признать, что я мгновенно бы стал серьезен, если бы она тоже отшутилась. Вместо этого она стала как безумная. Начала что-то напыщенно городить и истошно кричать. Кьюробейн, она плюнула на меня.
- Плюнула?
- Прямо в лицо. Мне потом было дурно на протяжении нескольких часов. Из-за ее ярости ты решил, что я оскорбил ее до глубины души. Брат, только представь - плюнуть на меня, словно я животное или нечто более худшее. Что она о себе думает?
- Между прочим, она дочь вождя. И летописца, - мрачно заметил Кьюробейн Бэнки.
- Меня не волнует, чья она дочь. Брат, она такая же горделивая сука, как остальные.
- Поосторожней. Порочить представителей знати опасно, Илуфайн.
- Что порочить? Она что, образец добродетели? Она и этот мальчишка из Дома Муери спариваются, как зенди, у которых течка. Брат, они занимаются этим часами!
Хрюкнув от удивления, Кьюробейн Бэнки поднялся со своего стула:
- Что? Что ты несешь?
- Только правду. В тот день, когда она на меня плюнула, я поднялся наверх и подслушал, чтобы убедиться, имеет ли она право быть такой высокомерной и властной. Я мог слышать, как они катались по полу, словно звери. Я уверен в этом. Звуки, которые они издавали, не перепутаешь ни с чем. Я слышал такие раньше. Как ты думаешь, Креш удивится, если узнает, что она с ним сношается? Или вождь?
Слова брата пронзили Кыоробейна Бэнки подобно копью. Это абсолютно меняло ситуацию. Она спаривалась с Кандалимоном? Так вот что стояло за этими уютными визитами! Тогда они с Илуфайном спасены. Почему капитан стражи или его глупый младший брат не могли предложить высокородной Нилли Аруилане переспать с ними, если она каталась по полу с кем-то из джикского Гнезда, который умел только щелкать и шипеть?
- Ты в этом уверен? - строго спросил он.
- Отдаю душу нашей матери.
- Хорошо. Хорошо. Рассказанное тобой может оказаться полезным. - Кьюробейн Бэнки откинулся на своем стуле и некоторое время посидел, позволив себе расслабиться после напряженного утра. В конце концов он сказал:
- Ты понимаешь, я должен отстранить тебя от должности охранника, чтобы умиротворить ее. Естественно, ты должен наплевать на это. И если случайно встретишь ее на улице, то, ради Джиссо, веди себя скромно и почтительно. Поклонись ей, окажи все должные знаки внимания и, если - понадобится, поцелуй ноги. Нет, не надо. Вообще никуда не целуй ее. Но будь почтителен. Ты ее смертельно обидел, и она обладает над нами властью, что следует принять во внимание. - Кьюробейн Банки оскалился. - Но думаю, что теперь я тоже обладаю над ней властью. Это благодаря тебе, распутный идиот.
- Брат, ты можешь объяснить, что имеешь ввиду?
- Нет. Теперь убирайся отсюда. И на будущее будь поосторожней, когда находишься в обществе высокородных дам. Помни, кем и чем являешься.
- Брат, у нее не было повода плевать мне в лицо, - угрюмо пробубнил Илуфайн.
- Я понял. Но она из знати, поэтому на этот счет имеет иную точку зрения. - И он замахал руками прямо перед лицом брата. - Теперь иди, Илуфайн. Иди.
* * *
По мере того как Фа-Кимнибол продолжал свое продвижение на север к городу Джиссо, ландшафт то и дело менялся. Теперь караван проходил по просторным равнинам, доступным дувшим с запада морским ветрам. Воздух был влажным и соленым, и каждый куст покрывали голубовато-зеленые бороды наскального мха. Потом дорога пересекала скучные, тихие, бесплодные долины, заслоненные от моря непреклонными голыми горными хребтами, а на песчаной земле белели черепа неизвестных зверей. Но вот путешественники уже оказались на покрытом лесами нагорье, где за извилистые участки земли цеплялись зубчатые безлистые деревья с тусклыми изогнутыми стволами, а с более высокой местности, расположенной на востоке, доносились странные завывания и посвистывания.
Он был потрясен, сознавая всю огромность мира, величие и тяжесть земного шара, по поверхности которого они теперь перемещались.
Ему казалось, что его заполнял каждый дюйм земной поверхности, становясь его частью; и он поглощал и принимал это со всяким новым шагом. От этого еще больше хотелось идти вперед - все дальше и дальше по лику земли. Он знал, что в этом плане отличался от тех старых представителей Нации, которые родились в коконе и, как он подозревал, до сих пор испытывали желание снова забраться в маленькое теплое и безопасное местечко и захлопнуть за собой дверь. Но это было не для него. Не для него. Теперь он, возможно, немного глубже, чем раньше понимал стремление своего брата Креша знать, открывать, пробовать.
Правда, Фа-Кимнибол бывал здесь раньше: тогда ему было восемнадцать лет, и он продвигался на юг в город Доинно, сбежав из Джиссо. Но' от того путешествия в его памяти осталось слишком мало деталей. Всю дорогу он проехал с опущенной головой и наполненными гневом и горечью глазами, изо всех сил погоняя зенди. Теперь, спустя более двадцати лет, эта мрачная и раздраженная скачка представляла собой свищ, который еще мог причинять боль, подобно воспоминанию о какой-то ужасной потере или о смертельной болезни, благополучно перенесенной ценой огромных внутренних усилий. Он прикасался к нему не так часто, как следовало.
Они уже миновали точку, означавшую половину пути и начало владений Саламана. В эти дни его настроение в основном было мрачным. Этому способствовали развалины Великого Мира, вызвавшие воспоминания о Нейэринте, и унылые размышления о минувшем прошлом. Теперь на него начали давить прошедшие дни собственной жизни: упущенные возможности, неправильно избранные пути и ушедшая из жизни любимая жена.
Он прилагал всевозможные усилия, чтобы скрыть свое состояние. Но когда караван спускался с холмов к плодородной долине, изрезанной горсткой быстрых потоков и рек, Симфала Хонджинда вдруг произнес:
- Принц, тебя тревожат мысли о предстоящей встрече с Саламаном?
Фа-Кимнибол удивленно посмотрел на него. Неужели его настроение так бросалось в глаза?
- Почему ты так решил?
- Ты и он когда-то были злейшими врагами. Это всем известно.
- Когда-то наши отношения были очень плохими. Но это было давно.
- Думаю, что ты и теперь ненавидишь его.
- За пятнадцать лет я едва ли хоть раз подумал о нем. Саламан для меня древняя история.
- Да. Да, должно быть, так, - согласился Хонджинда и деликатно добавил: - Но чем ближе мы приближаемся к Джиссо, тем ты становишься мрачнее.
- Мрачнее? - Фа-Кимнибол попытался улыбнуться. - Симфала Хонджинда, ты решил, что я погрузился в уныние?
- Это очевидно даже для слепого.
- Ну, что ж, если так, то это не имеет никакого отношения к Саламану. Я недавно перенес большую утрату. Или ты забыл?
Симфала Хонджинда смутился:
- Да, да, конечно. Принц, прости меня. Успокойте боги леди Нейэринту. - И он сделал знак, относившийся к Муери Утешителю.
- Должно быть, будет странно снова встретиться с Саламаном, - спустя какое-то время проговорил Фа-Кимнибол. - Но проблем не возникнет. Как бы мы ни злились друг на друга раньше, какое это имеет значение теперь? Сейчас главное - это джики. А в данном вопросе наши мнения сходятся - мое и Саламана. С самого начала нам было суждено сражаться против них бок о бок, и вскоре так и будет. Мы заключим союз, который будет иметь огромное значение. К чему ему ворошить обиды двадцатилетней давности? Или мне?
Он снова отвернулся к окну, и разговор прекратился. По прошествии некоторого времени он высунулся из повозки и сделал знак Эспересейджиоту остановить караван. Зенди хотели пить; кроме того, это было подходящее место для вечерней трапезы.
Земля под их ногами была плодородной и покрытой зеленью. Множество потоков в послеполуденном свете казались каналами расплавленного серебра. Это была отличная плодовитая местность. Если ее немного осушить, то она, возможно, могла бы поддерживать такой огромный город, как Доинно. Фа-Кимнибол не мог понять, почему Саламан до сих пор не оккупировал и не разработал этот район. Он находился не так уж далеко от Джиссо.
"Как это похоже на Саламана, - с презрением подумал он, - оставлять под паром такую плодородную землю. Замкнуться, отказавшись от экспансии, и забраться за свою нелепую стену".
"Симфала Хонджинда прав, - сказал он себе. - Ведь ты по сей день ненавидишь Саламана."
Нет. Нет. "Ненавидеть" - это слишком сильно сказано. Но несмотря на то, в чем он убеждал Симфала Хонджинду, он подозревал, что былые обиды где-то в глубине души еще не остыли.
В Доинно традиционно считалось, что он пытался оспорить с Саламаном право на трон Джиссо. Но это мнение было ошибочным. Фа-Кимнибол очень рано осознал, что никогда не будет править в городе, основанном его отцом. Когда Харруэл погиб в битве с джиками, Фа-Кимнибол был слишком юн, чтобы занять его место. Тогда единственной подходящей кандидатурой был Саламан. А однажды познав вкус власти, он несмотря на всю доброту сердца вряд ли согласился бы отказаться от нее в пользу Фа-Кимнибола, когда тот достигнет зрелого возраста. Это понимали все. Фа-Ким-нибол признал в Саламане короля с самого начала. Всего, чего ему хотелось, - так это уважения, которого он заслуживал как сын первого короля города: соответствующего положения, приличного жилища и почетного места рядом с Саламаном на торжествах.
На какое-то время Саламан предоставил ему все это. Пока он не достиг средних лет и не стал более раздражительным и беспокойным - новым мрачным Саламаном, резким и подозрительным.
Тогда, только тогда Саламан вдруг решил, что Фа-Кимнибол замышляет против него какую-то интригу. Фа-Кимнибол не давал для этого никаких поводов. Возможно, что кто-то из его врагов нашептал королю на ухо всякие выдумки. Но какой бы ни была причина, ситуация ухудшалась. Фа-Кимнибол ничего не имел против того, что Саламан больше, чем ему, стал благоволить своему сыну Чхаму: этого следовало ожидать. Но потом за королевским столом его оттеснил и второй сын, и третий; а когда Фа-Кимнибол попросил позволения жениться на одной из дочерей короля, ему было отказано. После чего последовали и другие проявления неуважения. Он был королевским сыном. Он заслуживал от Саламана больших почестей. Последняя капля в чаше терпения была такой незначительной, что Фа-Кимнибол даже не мог вспомнить, что это было. Они разругались, Фа-Кимнибол замахнулся на короля кулаком и пытался ударить его. Тогда он понял, что в городе Джиссо для него все кончено. Он ушел в тот же вечер и больше никогда не возвращался.
- Посмотри, Дьюманка кое-что добыл нам к обеду, - сказал он Симфала Хонджинде.
Интендант покинул свою карету. Пронзив копьем на берегу ручья, находившегося к югу от дороги, какое-то животное, он уже охотился за вторым.
Фа-Кимнибол был рад отвлечься. Разговор с Симфала Хонджиндой подействовал на него удручающе, напомнив о трудных минувших днях. Теперь он понимал, что хотя и мог не принимать во внимание ссору с Саламаном - забыть и простить было труднее, как бы он ни притворялся, что сделал это.
- Дьюманка, кого ты поймал? - сложив рупором руки, прокричал Фа-Кимнибол.
- Кэвианди, принц. - К тому моменту интендант - мускулистый и непочтительный потомок кошмаров, носивший потрепанный, помятый, бенгского стиля шлем, который был специально подвешен на плечи - убил второго зверька. Он гордо поднял вверх руки, в каждой из которых держал по одному пурпурно-желтому телу. Они безвольно свисали, раскинув свои пухленькие лапки, и по их гладкому меху стекала кровь. - Для разнообразия свежее мясо!
- Принц, как вы считаете, это правильно убивать их? - спросил сидевший рядом с Фа-Кимниболом Пелифроук, молодой офицер знатного происхождения, протеже Симфала Хонджинда.
- Почему бы нет? Это же просто животные. Мясо, как и все остальные.
- Мы тоже когда-то были просто животными, - проговорил Пелифроук.
Фа-Кимнибол удивленно повернулся к нему:
- Что ты хочешь сказать? Что мы не лучше, чем кэвианди?
- Совсем не это, - отозвался Пелифроук. - Я имел в виду то, что кэвианди могут оказаться совсем не теми, за кого мы их принимаем.
- Эго слишком дерзкое заявление, - сказал с тревогой Симфала Хонджинда. - Мне оно совсем не нравится.
- Ты когда-нибудь видел кэвианди вблизи? - с отчаянной и опрометчивой настойчивостью спросил Пелифроук. - А я видел. Их глаза светятся по-особому. А руки похожи на наши. Думаю, что если попробовать проникнуть в их сознание с помощью внутреннего ока, то мы удивимся, насколько они разумны.
- Я согласен с Фа-Кимниболом, - фыркнул Симфала Хонджинда. - Это просто животные.
Но Пелифроук зашел уже слишком далеко, чтобы отступать.
- Но разумные животные! Я считаю, что им требуется лишь толчок, чтобы подняться на следующий уровень. Вместо того чтобы охотиться и есть их, нам следовало бы обходиться с ними более уважительно - учить говорить, а может быть, писать и читать, если они в состоянии это делать.
- Ты тронулся, - констатировал Симфала Хонджинда. - Должно быть, ты набрался этого от Креша. - И, повернувшись к Фа-Кимниболу и с тревогой посмотрев на него, словно бы в замешательстве от дикой болтовни своего подопечного, сказал: - До сегодняшнего утра я считал этого молодого человека одним из лучших наших офицеров. Но теперь понял…
- Нет, - возразил Фа-Кимнибол, подняв руку. - Он говорит об интересных вещах. Но нам еще рано заботиться о том, как научить писать и читать других созданий, - смеясь, сказал он Пелифроуку. - Прежде чем делать цивилизованными обитателей полей, мы должны побеспокоиться о своей безопасности. Какое-то время кэвианди придется самим позаботиться о себе. Какое-то время животные будут тем, чем являются сейчас. Ну а что касается твоего утверждения, что мы тоже звери, пусть так. Мы тоже животные. Но сейчас вся разница в том, что мы относимся к тем, кто ест, а они - к тем, кого едят.
Дьюманка, за время их беседы успевший подойти к экипажу и прослушавший все с непроницаемым лицом, швырнул кэвианди к ногам Фа-Кимнибола:
- Принц, я разожгу костер. В течение получаса мы поедим.
- Отлично, - отозвался Фа-Кимнибол. - Спасибо Пятерке, это будет приятным завершением разговора.
Да, мясо кэвианди было исключительно вкусным. Фа-Кимнибол съел свою долю без сожалений, хотя на какой-то миг в его мозгу промелькнула мысль, что Пелифроук мог быть и прав, что эти проворные маленькие создания, ловившие в быстрых потоках рыбу, на самом деле могли иметь разум, социальный строй, язык, имена, богов и даже свою историю, о которой никто не знал. Кто мог утверждать наверняка, какие существа были просто животными, а какие разумными тварями? Он не мог, поэтому отогнал эту мысль прочь. Хотя заметил, что Пелифроук оставил свою порцию нетронутой.
"У него есть воля, чтобы бороться за свои убеждения, - подумал Фа-Кимнибол. - Это плюс в его пользу".
На следующий день они покинули насыщенную болотами и потоками зону и стали продвигаться по более сухой местности с плодородной черной землей. С наступлением сумерек они увидели фонарные деревья, которые подобно маякам светили на север. Это был добрый знак. Это означало, что караван приближается к городу.
На фонарных деревьях обитали тысячи крошечных птиц, разноцветные перья которых могли испускать холодный, но яркий свет. Без устали ритмично пульсируя, они сверкали своими опознавательными знаками, так что их можно было видеть на протяжении всей ночи с самых больших расстояний. К утру эти мрачно-окрашенные птички успокаивались в своих гнездах. Когда-то они поселились на одном из них да так и остались навсегда. А фонарные деревья стали полезными ориентирами в ночи при продвижении по нагорью, надежными и знакомыми проводниками для путешественников.
Теперь местность стала подниматься на вершину огромного южного хребта, за которым располагался сам Джиссо, приютившись внутри кратера, сделанного мертвыми звездами.
Они поднимались по внешней стороне склона кратера. Пройдя еще немного, они остановились перед широкой черной стеной, защищавшей город Джиссо, - пред стеной, которая, казалось, закрывала весь горизонт и достигала невероятной высоты.
От ее вида у Фа-Кимнибола перехватило дыхание. Это была одна из самых удивительных вещей, которые он когда-либо видел.
Он помнил, какой она была несколько лет назад: четыре или пять рядов огромных квадратных валунов. Как тогда гордился Саламан, когда новая стена в конце концов окружила город со всех сторон и он смог убрать старый деревянный палисад! Фа-Кимнибол знал, что годами Саламан увеличивал свою стену. Но не ожидал столкнуться с чем-то подобным. Это была устрашающая груда камней, напоминавшая скалу, которая уходила до самых небес.
"Каких врагов так боялся Саламан, если ему потребовалась такая стена? Какой дьявол попутал его душу, - думал Фа-Кимнибол, - за годы с момента нашей последней встречи?"
На стене бок о бок стояло около тысячи воинов, вооруженных копьями, в которых отражалось ясное небо. Они стояли почти не шелохнувшись. На фоне стены воины казались не больше муравьев.
Под ними находились огромные деревянные ворота с железными засовами. Когда караван подошел поближе, ворота с громким скрипом и скрежетом распахнулись, и из них вышло с полдюжины невооруженных фигур, которые остановились в ста шагах от стены. Ворота за их спиной снова закрылись. Во главе группы стоял невысокий широкоплечий человек, которого Фа-Кимнибол сначала принял за Саламана, но потом сообразил, что тот слишком молод, чтобы быть королем. Вне всяких сомнений, это был один из его сыновей. Чхам? Или, может, Амифин? При виде его Фа-Кимнибол почувствовал, как к нему снова возвращаются былая злость и воспоминания о том, как эти сыновья Саламайа когда-то выжили его.
Он вышел из кареты и с поднятыми в знак мира руками пошел вперед.
- Я - Фа-Кимнибол, - назвался он. - Сын Харруэла и принц города Доинно.
Широкоплечий кивнул. Он действительно жутко походил на того Саламана, которого помнил Фа-Кимни-бол: сильные руки, короткие мускулистые ноги, бегающие глаза, посаженные на круглом с резкими чертами лице. Он был очень молод, слишком молод даже для Чхама и Амифина.
- Я - Гэнзиав, сын Саламана. Мой отец-король попросил меня встретить вас и проводить в город.