Должно быть, это кто-то из младших сыновей, которого во времена Фа-Кимнибола еще не было. Не таил ли тот факт, что Саламан прислал Гэнзиава, какую-либо скрытую обиду?
"Спокойно, - сказал себе Фа-Кимнибол. - Сохраняй спокойствие несмотря ни на что!"
- Вы идете? - спросил Гэнзиав, когда ворота стали открываться снова.
Фа-Кимнибол еще раз взглянул на вершину стены, где стояла эта поражающая толпа вооруженных людей. Там еще находилось некоторое подобие павильона - куполообразное строение из гладкого, более; серого, чем использованный для стены, камня. Удлиненное окно было обращено на равнину. Он заметил, у окна затененную фигуру; затем фигура повернулась к свету, и Фа-Кимнибол безошибочно узнал серые глаза Саламана, короля Джиссо, - мрачные, непримиримые и холодные, они были устремлены на него.
IV
МУЧЕНИК
После того как к Хазефену Муери обратился с просьбой Кыоробейн Банки, тот отдал специальное распоряжение, согласно которому Кандалимон теперь обладал свободой в пределах города. Он мог когда заблагорассудится покидать свою келью в Доме Муери, бродить по любым кварталам и даже заходить в священные и правительственные здания. Нилли Аруилана разъяснила ему все это.
- Никто не остановит тебя, - говорила она. - И никто не причинит тебе вреда.
- Даже если я зайду в комнату Королевы?
Она рассмеялась:
- Ты же знаешь, что у нас нет королевы.
- А твоя… мама? Женщина, которая правит?
- Мама, да. - Кандалимон все еще не понимал до конца такие понятия, как "мать", "отец". Подобные нюансы плотского народа доходили до него слишком медленно. Мать - это яйцо-создатель. Отец - жизнь-воспламенитель. Спаривание - то, чем он с таким удовольствием занимался с Нилли Аруиланой - означало средство, с помощью которого плотские оживляли свои яйца. Это очень напоминало то, что делалось в Гнезде, хотя в то же время отличалось, причем глубоко отличалось.
- Что ты хотел спросить про нее? - спросила Нилли Аруилана.
- Разве она не королева города?
- Титул Танианы - вождь, а не королева, - пояснила Нилли Аруилана. - Это древний титул, который использовался еще тогда, когда мы были небольшим племенем и жили в пещере горы. Она правит городом - с помощью советов моего отца, жрицы и целого собрания принцев, - но она не королева. По крайней мере, не в том смысле, как ты и я понимаем. Королева-сущность. Да, она моя мать. Но не мать всего города.
- Так меня никто не остановит, если я зайду в ее комнату?
- Это зависит от того, чем она будет заниматься в тот момент. Но обычно - да, ты можешь зайти. Ты можешь ходить там, где захочется. Думаю, что они будут за тобой следить.
- Кто?
- Охранники. Эта команда Кьюробейна Бэнки не доверяет тебе. Они считают-тебя шпионом.
Он не совсем понял. Большая часть из сказанного Нилли Аруиланой была для него загадкой. Даже теперь, спустя недели ежедневных занятий когда язык плотского народа заполнил его разум и он очень часто обнаруживал, что даже думает их, а не Гнездо-словами, - содержание того, о чем она говорила, его озадачивало. Но он слушал и пытался запомнить, надеясь, что в свое время все поймет.
В любом случае он достиг здесь своей цели, а это было крайне важно. Он пришел, чтобы донести до них Королеву-любовь, и теперь делал это. Сначала он донес ее до Нилли Аруиланы, в которой Королева-любовь пробудилась, потому что она некоторое время провела в Гнезде, а теперь - теперь, когда он мог свободно выходить в город - он сможет передать это всем остальным, которые живут полностью без Гнезда-сознания.
Он ожидал, что, выйдя в первый раз один, испугается. Нилли Аруилана несколько раз выводила его, чтобы показать основные проходы и объяснить характер расположения улиц; но в одно утро он рискнул пойти без нее. Это была проверка, сможет ли он предпринять больше, чем несколько застенчивых шагов, не испытав желания скрыться в безопасности здания.
Какой большой город, как много улиц, какие огромные орды плотского народа повсюду! Густое, обволакивающее, влажное южное тепло, так отличавшееся от того, к чему он привык на сухом холодном севере. Странные сладкие ароматы. Полное отсутствие Гнезда-связи.
, Возможно, люди смотрели на него с ненавистью и презрением.
Но он совершенно не боялся. Он прошел мимо насмехавшихся угрюмых охранников и по булыжному Минбейн-Уэй; свернул влево на боковую улочку, выводившую на открытую рыночную площадь, где они не путешествовали с Нилли Аруиланой, и стал переходить от прилавка к прилавку, разглядывая фрукты, овощи и подвешенные куски мяса. Он был спокоен. А когда ему показалось, что он отсутствует слишком долго, то без труда нашел обратный путь к Дому Муери.
После этого он стал выходить практически каждый день. Такого возбуждения он еще не испытывал. Просто стоять на углу улиц, слушая певца баллад, или проповедника, или разносчика маленьких игрушек, - как все это отличалось от жизни Гнезда! Зайти в ресторан и с интересом рассматривать шипящее на сковородке мясо, после чего улыбнуться и показать рукой, тебе улыбнутся в ответ и подадут странное нежное блюдо из пищи плотского народа, - как это было удивительно и необыкновенно! Это было равносильно тому, когда осуществляются самые пылкие мечты.
Регулярная диета из пищи плотского народа повлияла на него самым лучшим образом. Теперь его мех стал более густым и темным. Тело пополнело: если он защемлял кожу, то между пальцами оказывалась толстая прослойка плоти, чего раньше не было. Новое усиленное питание затронуло также и душу. Он чувствовал плотский приступ энергии. Иногда, когда Нилли Аруилана заходила в его комнату, он хватал ее, не давая возможности сказать и слова, и увлекал на пол или на кровать. По улицам он тоже продвигался огромными энергичными шагами, наслаждаясь упругостью тротуара. Ходить по мощеным улицам было также ново. Все было непривычным и приводящим в восторг.
Похоже, что все знали, кто он. Люди перешептывались и показывали на него пальцами. Некоторые вежливо заговаривали, однако испытывали при этом некоторую нерешительность, словно не были уверены, безопасно ли приближаться к нему. С детьми все было по-другому. Они ходили за ним целыми взводами. Дети здесь встречались повсюду. Порой Кандалимону казалось, что в городе живут одни мальчишки и девчонки. Они прыгали за его спиной, кричали и вопили.
- Джик! Джик! Джик идет!
- Джик, скажи нам что-нибудь по-джикски!
- Эй, эй, джик! Где твой клюв?
Они не имели в виду ничего дурного. В конце концов, это были дети. Их голоса были безобидными и шаловливыми.
Он обернулся к ним и кивнул. Сначала, подобно взрослым, они насторожились, а потом подошли поближе и обступили его плотным кольцом. Некоторые застенчиво позволили взять себя за руки.
- Ты действительно джик?
- Я как и вы. Я такой же плотский.
- Тогда почему они говорят, что ты джик?
Кандалимон улыбнулся.
- Когда я был маленьким, - мягко произнес он, - джики утащили меня и вырастили в своем Гнезде. Но я родился здесь. В этом городе.
- Правда? А кто твоя мама? Кто отец?
- Масалфори, - отозвался он. - Рамла. - Он пытался вспомнить, кто из них был кто. Нилли Аруилана говорила, что матерью, то есть Яйцо-создателем, была Масалфори, а отцом, воспламенившим жизнь, Рамла. А может, и наоборот. Он никак не мог запомнить это точно. В Гнезде не имело значения, кто был твоим яйцо-создателем, а кто - жизнь-воспламенителем. В конечном итоге каждый был детищем Королевы. Новая жизнь не могла зародиться без ее прикосновения. И создатели и воспламенители исполняли лишь волю Королевы.
- А где они живут? - спросила одна маленькая девочка. - Ты когда-нибудь навещал своих отца и мать?
- Теперь они живут в каком-то другом месте. А может, вообще уже не живут. Никто не знает, где они.
- О, это печально. Не хочешь навестить моих отца и мать, раз у тебя нет своих?
- Мне бы хотелось, - сказал Кандалимон.
- А как ты сюда добрался? - спросила другая девочка. - Прилетел, как птица?
- Я приехал на твари. - При этом он широко развел руки, показывая, каким огромным был этот зверь. - Я приехал с севера, из места, называющегося Гнездом всех Гнезд. Я путешествовал несколько недель. Верхом на твари я направлялся к этому городу Доинно. Меня сюда прислала Королева. "Отправляйся в Доинно", - сказала она. Она прислала меня для того, чтобы я мог поговорить с вами. Чтобы я получше узнал вас, а вы - меня. Чтобы я мог донести до вас ее любовь и ее мир.
- Ты хочешь забрать нас в Гнездо? - спросил стоявший за его спиной мальчик. - Ты приехал, чтобы убрать нас так же, как когда-то украли тебя?
Кандалимон удивленно посмотрел на детей.
- Да! - загалдели они. - Ты здесь, чтобы утащить нас к джикам?
- А вам этого хочется?
- Нет! - завопили они так громко, что у него зазвенело в ушах. - Не забирай нас! Пожалуйста, не надо!
- Меня украли. Но, как видите, не причинили никакого вреда.
- Но джики - это чудовища! Они ужасные и опасные! Это огромные отвратительные насекомоподобные создания!
Он покачал головой:
- Все не так. Вы этого не понимаете, потому что не знаете их. Их никто здесь не знает. Они добрые. Они любящие. Если б вы только знали. Если бы вы только смогли почувствовать Гнездо-связь и испытать Королеву-любовь!
- Он рассуждает как сумасшедший, - сказал маленький мальчик. - Что он несет?
- Тш-ш-ш!
- Пошли, - предложил Кандалимон, - посидим со мной в этом парке. Я хочу рассказать вам так много. Позвольте сначала описать, как все обстоит в Гнезде…
* * *
От города Джиссо, каким его помнил Фа-Кимнибол, ничего не осталось. Так же как когда-то исчезли первоначальные грубые деревянные лачуги, на месте которых появились ранние каменные здания города Саламана, так и теперь не осталось никакого следа от того второго города. На него наслоился другой, более мощный, уничтожив предшествующий, который исчез без следа со своими дворцами, дворами и домами.
- Правда, он стал лучше? - спросил Саламан. - Он стал похож на настоящий город?
- Он не похож на то, что я ожидал увидеть.
- Говори отчетливее, - резко произнес Саламан. - Многое из того, что ты говоришь, я не совсем понимаю.
- Тысяча извинений, - отозвался Фа-Кимнибол в два раза громче обычного. - Так лучше?
- Совсем необязательно орать. У меня со слухом все в порядке. Это все из-за отвратительных бенгских слов, которые ты используешь. Ты так говоришь, словно твой рот набит шлемами. Как же я могу разобрать?
Думаю, что если бы я был окружен бенгами так же, как ваши люди…
- Теперь мы одна Нация, - перебил его Фа-Ким-нибол.
- Ах! Так вот в чем дело? Ладно, попытайся использовать поменьше бенгских слов, если хочешь, чтобы я понимал тебя. Мы здесь все консерваторы. И до сих пор говорим на чистом языке кошмаров - языке Толайри и Таггорана. Ты помнишь Толайри? А Тагго-рана? Нет, нет, как ты можешь его помнить? Он был летописцем до Креша. Его убили крысиные волки, сразу же после Перехода, когда мы пересекали равнину. Тогда тебя еще не было на свете. Ты не помнишь никого из них. Мне следует понять, что я превращаюсь в забывчивого старика. И очень сварливого, Фа-Кимни-бол. Право очень сварливого.
Саламан обезоруживающе улыбнулся, словно пытаясь опровергнуть только что сказанное. Но было нетрудно заметить, что он был прав. Он стал сварливым и раздражительным.
Время изменило Саламана так же, как и его город. Фа-Кимнибол помнил, что с раннего возраста Саламан обладал гибким умом и был здравомыслящим и хитрым планировщиком - настоящим дальновидным лидером, - а по своей природе приятным человеком. Но затем он начал меняться, и появился тот новый Саламан - более угрюмый, ворчливый и подозрительный. И теперь, спустя двадцать лет, этот процесс усугубился. Король казался чопорным и мрачным, охваченным каким-то мучительным недугом или, возможно, испорченным той абсолютной властью, которой обладал. Это можно было заметить по его отчужденному со впалыми щеками и поседевшими висками лицу и по тому, как натянуто он себя держал. С возрастом его мех почти полностью побелел. От него веяло зимним холодом.
Созданный им город тоже походил на своего правителя. В нем не было таких широких солнечных дорог, таких покрытых яркой черепицей башен на фоне голубого небосвода, таких зеленых лиственных садов, какие-Фа-Кимнибол видел каждый день в грациозном Доинно. Город Джиссо, окруженный краем кратера и колоссальным крепостным валом из тяжелого черного камня, представлял собой стесненное унылое место с кривыми улицами и низкими толстостенными каменными зданиями, у которых вместо окон были щели. Он больше походил на крепость, чем на город.
"Об это ли мечтал мой отец, - размышлял Фа-Кимнибол, - когда мы покидали Венджибонезу, чтобы обосновать свой собственный город? Об этом мрачном и отвратительном городе?"
После победы над джиками, в тот печальный день, когда в битве с ордами насекомых погиб король Харруэл, охваченный своей новой властью Саламан воскликнул:
- Мы назовем город Харруэлом, в честь короля, который правил до меня. - Но позднее, как утверждал Саламан, по требованию народа, предпочитавшего восславить бога, защищавшего это место, он вернулся к первоначальному наименованию.
"Оно и к лучшему", - решил Фа-Кимнибол. Он не хотел, чтобы имя отца имело бы отношение к такому мрачному и неприветливому городу, как саламановский город Джиссо.
Правда, Саламан старался встретить его как можно гостеприимнее и веселее. Не было даже намека на то, что он помнит все сказанные ими много лет назад злые слова. Когда экипажи Фа-Кимнибола въехали в огромные городские ворота, он спустился из своего расположенного на стене павильона и, скрестив руки на груди, стал спокойно поджидать, когда выйдет Фа-Ким-нибол. После чего его суровое и непроницаемое лицо расплылось в неожиданной улыбке, и с протянутыми руками он устремился к Фа-Кимниболу.
- Кузен! Спустя столько лет! Что случилось, ты в конце концов решил вернуться сюда, после того как столь внезапно уехал?
- Нет, король. Я прибыл всего лишь как посол, - спокойно отозвался Фа-Кимнибол. - Я привез послание от Танианы и должен обсудить с тобой кое-что еще. Теперь мое место в Доинно. - Но на объятия Саламана он тоже ответил объятиями, для чего ему пришлось наклониться. Ему очень не хотелось это делать, но Саламан был намного ниже.
К удивлению Фа-Кимнибола, его сердце не воспротивилось тому, что к нему прижали Саламана, в этом не было никакой фальши. Должно быть, все правда: какую бы обиду ни таил он на Саламана - или думал, что так, - со временем все перегорело. Пренебрежение, которое демонстрировал ему Саламан в юные годы - или ему это так казалось - больше не имело никакого значения.
- Мы приготовили для тебя самую лучшую гостиницу, - сказал Саламан. - Когда обоснуешься, попируем? А потом поговорим. Нельзя сразу же заниматься официальными делами. Это будет просто беседа между двумя людьми, которые некогда были большими друзьями. Да, Фа-Кимнибол?
"Он слишком учтив и дружелюбен", - подумал Фа-Кимнибол и позволил проводить себя в апартаменты. Эспересейджиот отправился подыскать стойла для зенди, Дьюманка - размещать посольскую свиту, а Сим-фала Хонджинда - встретиться с официальными лицами города, чтобы обсудить местные правила дипломатического этикета.
И лишь намного позже, в огромном темном с каменными стенами церемониальном зале дворца, после пиршества и немалого количества приятного вина и после того, как Фа-Кимнибол вручил Саламану дары от Танианы - великолепные белые одеяния и фарфоровые изделия с зелеными вкраплениями, - собранную Крешем книгу летописей в дорогом переплете, а также свои персональные дары королю - бочонки вина, полученного со своих виноградников; шкуры редких животных, обитавших на южных землях; консервированные фрукты и многое другое, - только тогда в конце концов проявилась натянутость между Фа-Кимниболом и Саламаном.
Возможно, его злила языковая проблема. Саламан, разговаривавший на чистом кошмарском наречии, похоже, искренне не понимал бенгских слов и интонаций, которые по привычке использовал Фа-Кимнибол. Фа-Кимнибол не осознавал, насколько изменился в Доинно язык Нации после союза с бенгами, сколько в нем появилось бенгского. Саламан никогда не любил бенгов, особенно с того момента, когда эти шлемоносцы с золотистым мехом, выжитые из Венджибонезы джиками, отклонили его приглашение обосноваться в Джиссо и вместо этого ушли к Крешу в новый Доинно. Очевидно, зависть никогда не покидала его, если его так раздражал даже бенгский звук в речи Фа-Кимнибола.
После вечернего приема, когда они удобно расположились рядом друг с другом на богато украшенных диванах, Фа-Кимнибол был крайне удивлен, услышав грубоватое заявление Саламана:
- Клянусь Пятеркой, я восхищен твоей наглостью! Ты смог так смело притащиться обратно в Джиссо после всего, что наговорил мне в тот вечер, когда уехал.
- Тебя это еще тревожит? - напрягся Фа-Кимнибол. - Спустя столько лет?
- Ты обещал скинуть меня со стены. А? Или ты забыл об этом, Фа-Кимнибол? Клянусь Пятеркой, я нет! Как ты думаешь, я должен был отнестись к твоим словам? Принять за шутку? О нет. Нет. Тогда стена была намного ниже, но мне уже стоило бояться за свою жизнь. Что, полагаю, было верно.
- Я никогда бы этого не сделал.
- Ты никогда не смог бы этого сделать. За тобой все время присматривали Чхам и Амифин. Если бы ты прикоснулся ко мне хотя бы пальцем, они разорвали бы тебя на куски.
Фа-Кимнибол сделал большой глоток из своего кубка - это было сладкое и крепкое вино этих мест, которого он не пробовал на протяжении стольких лет. Он посмотрел на короля через край бокала. В комнате никого не было, кроме нескольких вечерних танцовщиц, которые в изнеможении расположились вдоль стены, словно отброшенные подушки. Не прятались ли за занавесками отвратительные сыновья Саламана, готовые при малейшей возможности отомстить за каждую давнюю обиду, нанесенную их отцу? Или сами танцовщицы вдруг вскочат с ножами и другим оружием?
Нет, решил он: Саламан просто играл с ним.
- Ты тоже угрожал мне, - сказал он. - Ты говорил, что лишишь меня всех титулов и доходов и сошлешь убирать на рынке помои.
- Это было сказано в гневе. Если бы я немного подумал, то послал бы человека твоих размеров и с твоей силой не на рынок, а строить стену.
Глаза короля вспыхнули. Он был необыкновенно доволен своим остроумием.
Лучше всего не реагировать на обиду.
- Саламан, зачем ты ворошишь все это теперь? - всего-навсего сказал Фа-Кимнибол.
Саламан улыбнулся и почесал подбородок. Теперь с него свисали длинные белые 'пучки волос, делая его внешность, возможно помимо его воли, до странности доброй и комичной. - Мы не общались… сколько, двадцать лет? Или двадцать пять? Разве мы не должны в конце концов все прояснить?
- Так вот чем ты занимаешься? Проясняешь!
- Разумеется. Неужели ты полагаешь, что мы должны просто игнорировать случившееся? Сделать вид, что ничего не было? - Саламан снова наполнил свой кубок и кубок Фа-Кимнибола. Наклонившись к нему поближе, он тихо спросил:
- Ты действительно хотел быть королем вместо меня?
- Никогда. Я просто хотел, чтобы мне оказывали знаки внимания, соответствующие сыну Харруэла.
- А мне говорили, что ты хотел меня свергнуть.