- Кто говорил?
- Разве это имеет значение? Они уже все умерли. Это был Бруккос. Ты его помнишь? И Конья.
- Да, - проговорил Фа-Кимнибол. - Когда я подрос, они начали меня обижать, потому что у меня было более высокое положение. Но чего же они хотели? Они были всего лишь воинами. А я - королевским сыном.
- И Минбейн, - добавил Саламан.
Фа-Кимнибол прищурился:
- Моя мать?
- Да. Она пришла ко мне и сказала: "Фа-Кимнибол неспокоен, Фа-Кимнибол жаждет власти!" Она боялась, что ты сотворишь какую-нибудь глупость, за которую я тебя казню, о чем, естественно, она стала бы очень сожалеть. "Поговори с ним, Саламан, - попросила она, - успокой его, сымитируй, что предоставляешь ему желаемое, чтобы он не навредил себе".
Король улыбнулся.
Фа-Кимнибол пытался понять, какая часть из всего этого была правдой, а какая - просто мрачной, дьявольской шуткой. Разумеется, Минбейн могла тревожиться о том, что ее сын роковым образом обманется, и пытаться предотвратить беду. Но это было не очень-то похоже на нее. "Сначала она поговорила бы со мной, - подумал Фа-Кимнибол. - Да, теперь ее об этом не спросишь".
- Саламан, я никогда не пытался тебя сместить. Поверь мне. Я дал тебе клятву, - почему я должен был ее нарушить? К тому же я понимал, что был слишком молодым и горячим для того, чтобы стать королем, а ты был слишком хорошо защищен.
- Я верю тебе.
- Если бы в свое время ты удостоил меня прав и уважения, которых я хотел, то между нами ничего бы не произошло. Я говорю правду, Саламан.
- Да, - неожиданно изменившимся, утратившим весь гнев и резкость голосом согласился король. - Обходиться с тобой таким образом, как это делал я, было ошибкой с моей стороны.
Фа-Кимнибол мгновенно насторожился:
- Ты серьезно?
- Я всегда говорю серьезно, Фа-Кимнибол.
- Что правда, то правда. Но разве короли когда-нибудь признают свои ошибки?
- Король, который перед тобой, иногда это делает. Не часто, но иногда - да. А сейчас как раз подходящее время. - Саламан поднялся, потянулся и расхохотался. - Я хотел разозлить тебя, поставить на место и выкинуть из Джиссо. Я считал, что ты был слишком велик для этого города и слишком сильным соперником, который с годами стал еще могущественное. Это было моей ошибкой. Мне следовало ценить тебя, чтить и обезоружить. После чего использовать твою силу для благих целей. Я понял это потом, но было уже слишком поздно. Ну что ж, кузен, добро пожаловать обратно. - Затем в глазах короля появилось странное выражение: наполовину веселое, наполовину подозрительное. - Ведь ты же не намереваешься в конце концов завладеть моим троном?
Фа-Кимнибол холодно посмотрел на него. Но постарался улыбнуться.
Саламан протянул руку:
- Мой добрый старый друг, мне не следовало выживать тебя. Я рад твоему возвращению, каким бы коротким ни было твое пребывание здесь. - Он зевнул. - Может, теперь немного отдохнем?
- Отличная мысль.
Король посмотрел на дремавших танцоров, которые не двигались со своих мест:
- Ты не хочешь, чтобы одна из этих девочек сегодня согрела твою постель?
Было чему удивиться снова. Он вспомнил о Нейэ-ринте, которая умерла всего лишь несколько недель назад. Но было невежливо отказаться от гостеприимства Саламана. Да и что меняло одно спаривание вдали от дома. Он слишком устал. Этот странный разговор его вымотал. Почему бы ночью не подержать в руках теплое юное тело, не насладиться перед началом настоящей работы? Почему бы нет? Он не собирался сохранять целомудрие до конца дней.
- Да, - сказал он. - Хочу.
- Как насчет этой? - Саламан ткнул носком тапочки девушку с каштановым мехом: - Дитя, поднимись! Поднимись, поднимись, просыпайся! Ты сегодня принадлежишь принцу Фа-Кимниболу! Немного пошатываясь, король медленно вышел.
Не произнеся ни слова, девочка сделала Фа-Кимниболу жест и повела его в его драпированную, обложенную подушками спальню, находившуюся позади дворца. В тусклом желтом свете лампад он стал с интересом ее рассматривать. Она была невысокой и казалась сильной и широкой, несмотря на девичьи плечи. У нее был мощный подбородок и глубоко посаженные глаза. Лицо казалось знакомым. У него вдруг возникло страшное подозрение.
- Девочка, как тебя зовут?
- Вейавала.
- Тебя назвали в честь супруги короля?
- Сэр, король - мой отец. Он назвал меня в честь первой жены, хотя я дочь третьей. Моя мать - леди Синифиста.
Да. Дочь Саламана. Он так и думал. Это было подозрительным. ' Саламан, который когда-то не позволил ему жениться на одной из своих дочерей, теперь предлагал другую для ночных развлечений. Странный, нарочитый подарок, - или Саламан что-то задумал? Скорее всего последний караван из Доинно донес до него весть о приближавшейся кончине Нейэринты. Но если он надеялся укрепить взаимоотношения между Джиссо и Доинно определенными династическими связями, то делал это, право, очень необычным способом. В этом снова проявлялась странность Саламана. Должно быть, теперь у него было много дочерей, - возможно, слишком много.
Но это не имело значения. Час был поздним. А девочка уже здесь.
- Подойди поближе, Вейавала, - мягко произнес он. - Ко мне. Сюда. Да. Сюда.
* * *
- Он проповедует детям, - сказал Кьюробейн Банки. - Мои люди следят за каждым его шагом. Они знают, чем он занимается. Он собирает вокруг себя малолетних, отвечает на все их вопросы и рассказывает о жизни в Гнезде. Он утверждает, что ошибочно считать джиков врагами. Он плетет им басни о Королеве, о ее великой любви ко всем существам, а не только подобным ей.
- Они проглатывают все сказанное им? - спросил Хазефен Муери. - Они верят ему?
- Он говорит очень убедительно.
Они находились в зале для приемов в импозантном доме Хазефена Муери, находившемся в кошмарском районе города и обращенном к заливу.
- Трудно представить, - сказал Хазефен Муери, - что он действительно пытается заставить детей преодолеть предубеждение к джикам. Дети их боятся. И всегда боялись. Кто не станет презирать этих отвратительных монстров-насекомых с волосатыми ногами, которые шныряют по окраинам, пытаясь утащить маленьких мальчиков и девочек? Я стану. Должно быть, и ты. Когда я был маленьким, джики снились мне в страшных сновидениях. Я покрывался потом и кричал. Порой это случается и теперь.
- Со мной тоже, - признался Кьюробейн Бэнки.
- Тогда в чем его секрет?
- Он очень нежный. Очень ласковый. Они чувствуют его наивность, а дети к этому очень отзывчивы. Они любят находиться с ним. Он уводит их в созерцание, и во время разговоров они постепенно объединяются. Мне кажется, он каким-то образом опутывает их умы. Он делает это так незаметно, что они не осознают, что он расхваливает им лишь кучку монстров. Думаю, когда он рассказывает о джиках, они не понимают, что те представляют собой на самом деле. Они принимают их за сказочных существ, добрых и милых. Ваша милость, любого монстра можно превратить в милого, если рассказывать о нем должным образом. Дети погибнут, если он заставит их не бояться и не питать ненависти к джикам. Этот мальчишка слишком умен. Он забирается в их сознание и тем самым крадет у нас.
- Он едва говорит на нашем языке!
Кьюробейн Бэнки покачал головой:
- Неправда. Это уже не тот неотесанный дикарь, который прибыл к нам вначале. Нилли Аруилана проделала огромную работу по его обучению. И все вернулось к нему. Вы понимаете, что он, должно быть, знал наш язык, до того как был захвачен в плен, и теперь обрел все снова - слова и тому подобное. Это никогда не покинет тебя, если ты был для этого рожден. Он сидит там - в полюбившемся парке, где его встречают дети - и рассказывает о Королеве-любви, Гнездо-связи, о Гнезде-мыслях, Королеве-мире и обо всех мерзких джикских бреднях. И они слушают, ваша милость. Сначала им была отвратительна мысль, что представители народа могут жить в Гнезде, что им может это нравиться, что они могут прикасаться к джикам, которые могут прикасаться к тебе, и это будет означать своего рода симпатию. Но теперь они этому верят. Вы бы видели, как зажигаются их глаза, когда он извергает эту блевотину.
- Его надо остановить.
- Думаю, что да.
- Я поговорю с Крешем. Нет, с Танианой. Насколько мне известно, Креш может очароваться тем, что Кандалимон несет такую чушь о Королеве-любви и Гнезде-связи маленьким девочкам и мальчишкам. Ему может понравиться эта идея. Возможно, ему самому интересно узнать об этом побольше. Но Таниана знает, что делать. Она поймет, что за созданию мы позволили поселиться среди нас, с которым, если уж на то пошло, так много времени проводит ее дочь.
- Есть еще одна вещь, ваша милость, - сказал Кьюробейн Бэнки. - Наверное, вам следует узнать об этом до разговора с Танианой.
- О чем?
Капитан стражи некоторое время колебался. Казалось, ему не хватало решимости. В конце концов он быстро произнес дрожавшим как расстроенная лютня, голосом:
- Нилли Аруилана и джикский посланник стали любовниками.
Это сообщение поразило Хазефена Муери как удар молнии. Почувствовав внезапную слабость в животе, сухость во рту и резкую боль между глаз, он покачнулся и сел.
- Что?! Они спаривались?
- Как обезьяны в период течки.
- Ты откуда знаешь?
- Вам известно, что до недавнего момента мой брат Илуфайн был охранником Дома Муери. Однажды он проходил мимо комнаты Кандалимона, когда там находилась она. Услышанные им звуки - глухие звуки ударов, вздохи, выкрики в порыве страсти…
- А если она учила его самообороне?
- Не думаю, ваша милость.
- Почему ты так уверен?
- Потому что, когда Илуфайн сообщил мне об этом, я сам пошел и послушал. Могу уверить, что я способен отличить звуки спаривания от звуков, издаваемых при борьбе. Я сам иногда спариваюсь, ваша милость. И если уж на то пошло, занимаюсь борьбой.
- Но она же ни с кем не спаривается! Это общеизвестно!
- Она побывала в Гнезде, - напомнил Кьюробейн Банки. - Может, она только и ждала кого-то душой джика под его мехом.
В голове Хазефена Муери замелькали непроизвольные образы: вот рука Кандалимона скользит между упругих бедер Нилли Аруиланы; вот его губы прикасаются к ее груди; его глаза вспыхивают восторгом и радостью; вот их тела соединились, и Нилли Аруилана повернулась, открывая ему свои сексуальные места…
Нет. Нет. Нет. Нет.
- Ты ошибаешься, - спустя некоторое время произнес он. - Они занимались чем-то другим. Какие бы звуки ты ни слышал…
- Это были не только звуки, ваша милость.
- Я не понимаю.
- Как вы понимаете, услышанного недостаточно. Поэтому я проделал небольшое отверстие в стене комнаты, находящейся рядом с его.
- Ты подглядывал за ней?
- За ним, ваша милость. За ним. Смею напомнить, что тогда он находился под моей охраной. Так что я действовал правильно, удостоверяясь в характере его действий. Я наблюдал за ним. Она была там. Они изучали не приемы самообороны, ваша милость. Особенно тогда, когда его руки касались ее…
- Достаточно.
- Могу заверить…
Хазефен Муери поднял руку:
- Во имя Накабы, достаточно! Грязные подробности меня не интересуют. - Он пытался взять себя в руки. - Я верю, - холодно сказал он, - что твоя информация достоверна. Заткни в стене дырку и не вздумай делать новых. Ежедневно сообщай мне о проповедях посланника среди молодежи.
- А если я встречу его с Нилли Аруиланой, ваша милость? Я имею в виду на улице. Или в каком-то обеденном зале. Или где-нибудь в других невинных местах. Мне надо об этом докладывать?
- Да, - отозвался Хазефен Муери. - Об этом докладывать тоже.
* * *
- Я хочу отправиться в Гнездо вместе с тобой, - сказала Нилл и Аруилана. - чтобы снова испытать Гнездо-связь. Поговорить с Гнездом-истиной.
- Ты отправишься. Когда подойдет время. Когда я закончу здесь свою работу.
- Нет. Я имела в виду здесь, сегодня, сейчас.
Был как раз полдень. Кончилось теплое, влажное лето, и с юга дул сильный осенний ветер - горячий, но сухой и свежий. Они только что спарились, и теперь лежали на кушетке со все еще переплетенными конечностями, приглаживая друг другу взъерошенный мех.
- Сейчас? - спросил он. - Разве это возможно?
Она осторожно покосилась на него. Может, она недооценивала момент? Может, сношение и любое другое состояние близости душ было для него таким же пугающим, как и в начале? Он очень изменился с тех пор, как начал самостоятельно выходить в город. Он изменился по многим параметрам - стал сильнее и более уверенным в своей идентичности с плотским народом. Но она до сих пор не решалась потерять его доверие, преодолев негласные границы, которые установились между ними.
Правда, он казался ей спокойным. Он смотрел на нее ясным и нежным взглядом.
- Ты можешь провести меня через свои Гнездо-воспоминания. Если наши разумы соприкоснутся.
- Ты имеешь в виду сношение, - догадался он.
Она сомневалась.
- Есть только один путь - использовать наше внутреннее око.
- Ты очень часто говоришь о внутреннем оке. Но я не знаю, что это такое.
- Это способ видения - способ осознания вещей, которые находятся внутри… - Нилли Аруилана покачала головой: - Ты никогда не чувствовал, что можешь это сделать? Но это подвластно всем. Даже маленьким детям. Хотя в Гнезде, где нет других представителей плотского народа, которые могут показать, на что способен твой разум…
- Покажи мне это сейчас, - попросил он.
- Ты не испугаешься?
- Покажи мне.
"Он действительно изменился," - подумала она.
Хотя она все еще боялась вызвать в нем страх и оттолкнуть от себя, но он просил. Он просил. Она призвала свое внутреннее око и вывела наружу', расширяя его поле вокруг него. Он почувствовал это. В этом можно было не сомневаться. Она ощутила его мгновенную реакцию - то, как он испуганно отпрянул. Кандалимона трясло. Но он оставался рядом с ней - открытый и доступный. Не было никаких признаков того, что он воздвигает одну из обычных защит, которые устанавливаются, если кто-то пытается использовать против тебя внутреннее око. Может, он просто не знал, как это делается? Нет, нет, похоже, он охотно принимал ее зондирование.
Она глубоко вдохнула и направила свое расширяющееся восприятие как можно глубже.
И увидела Гнездо.
Все было туманным и расплывчатым. Или его душевные силы еще не развились, или он каким-то образом научился маскировать свое сознание. Потому что то, что она увидела в нем, было таким, словно находилось под толщей темной воды.
Но это было действительно Гнездо. Перед ее глазами предстали сумеречные подземные переходы. Она видела сводчатые потолки. По ним двигались темные фигуры, по форме и суровости походившие на джиков. Но все было неясным. Она не могла различить касты.
Она даже не могла сказать наверняка, где самец, а где самка; где военный, а где рабочий. Помимо всего прочего, отсутствовал дух Гнезда: протяженность истинности души; глубина Гнезда-связи, которая должна была окружать каждый предмет; всеохватывающий размах Королевы-любви, наполнявший эти тусклые подземные проходы; всё подавляющий императив, являвшийся Яйцом-планом. Не было аромата. Тепла. Поддержки. Она смотрела на Гнездо как сторонний наблюдатель, отрезанный от него и потерявшийся в холодном черном пространстве, находящемся между бесчувственными звездами.
Расстроившись, она попыталась проникнуть глубже. Ничего хорошего не вышло. Там она почувствовала нежный толчок.
Кандалимон старался ей помочь. Каким-то образом он выявил источник внутреннего ока - который, возможно, никогда не использовал прежде, а если и использовал, то не знал, что это такое - и приложил все усилия, чтобы увеличить для нее изображение. Но даже это не могло полностью снять пелену. Да, теперь она видела более отчетливо, но эта новая ясность лишь добавила новые искажения.
Умопомрачительно. Быть рядом, но не попасть…
Из ее груди вдруг вырвалось рыдание. Она освободила свое сознание и отвернулась лицом к стене.
- Нилли?
- Прости. Через минуту я буду в порядке. - Она плакала молча. Она чувствовала себя более одинокой, чем когда бы то ни было.
Его руки гладили ее спину, плечи.
- Я чем-то расстроил тебя?
- Нет. ничем, Кандалимон.
- Тогда мы что-то сделали неправильно?
Она покачала головой:
- Я немного видела. Но только немного. Очертания Гнезда. Все было таким затемненным. Неясным. Отдаленным.
- Это я делал что-то неправильно. Ты научишь меня, как надо.
- Ты не виноват. Это… просто не сработало.
На некоторое время воцарилось молчание. Он придвинулся к ней поближе, покрывая ее тело своим. Затем он вдруг внезапно поднес свой орган осязания к ее - это было быстрое легкое прикосновение, наполнившее ее душу трепетом от острых ощущений.
- Как ты думаешь, нам стоит попытаться еще раз? - спросил он.
- Кандалимон, а ты хочешь? - Она выжидательно затаила дыхание.
- Ты хочешь увидеть Гнездо.
- Да. Да, хочу. Очень хочу.
- Тогда давай сношаться.
- Но ведь ты в тот раз боялся.
- Это было в тот раз, - мягко улыбнулся он. - Ты тоже когда-то боялась спариваться.
Теперь улыбнулась она:
- Все меняется.
- Да. Все меняется. Давай покажи мне, как сношаться, и я покажу тебе Гнездо. Но сначала повернись ко мне.
Нилли Аруилана кивнула и обернулась. Он улыбался той своей удивительной открытой улыбкой - невинной улыбкой младенца на лице мужчины. Он смотрел ей прямо в глаза радостным и выжидательным взглядом. Так, как он сейчас кивал, он не кивал еще никогда.
- Я сношалась лишь однажды, - сказала она. - С Болдиринфой, почти четыре года назад. Так что, наверное, разбираюсь в этом не намного лучше тебя.
- Все будет замечательно, - успокоил он. - Покажи мне, как это делается.
- Сначала органы осязания, контакт. Ты сосредоточиваешься, все твое существо… - Он встревожился. - Нет, - сказала она, - не сосредоточивайся ни на чем и вообще не пытайся думать. Просто делай то же, что и я, и пусть все идет своим чередом. - Она приблизила свой орган осязания к его. Он расслабился. Теперь он, похоже, полностью доверял ей.
Они соединились. И стали поддерживать контакт.
Нилли Аруилана никогда не забывала час близости, проведенный с Болдиринфой. Все его фазы сохранились в ее памяти отчетливо - то, как они спускались по лестнице восприятия, уводившей в глубокие сферы души, где происходило причастие. Кандалимон с готовностью последовал за ней. Казалось, он интуитивно чувствовал, что делать, а может, просто понимал это по мере продвижения. Моментами он шел не следом, а рядом с ней; а иногда он даже сам вел вперед, к таинственным глубинам, которым были не ведомы личности, где существовало лишь единство душ.
Затем они объединились в полном сношении.
Его душа устремилась в ее, а ее - в его, и она в конце концов снова оказалась в Гнезде.