- Раскрыла бы? - спросил король. - Я в этом очень сомневаюсь. На первый взгляд она была представительницей Нации, но обладала душой джика. Этого никогда не изменить. Если твоя голова отравлена ими, ты никогда не станешь прежним. Нет, кузен, она все равно через некоторое время сбежала бы к ним. Лучше было убить ее, чем допустить это. Отвратительно, когда девочка Нации вынуждена жить в Гнезде.
Среди этих мерзких созданий. Мысль об этом вызовет тошноту у самих богов.
- Согласен. Но в то же время убить ее таким образом… девочку.* - Фа-Кимнибол содрогнулся. - Ладно, это не мое дело. Но я считаю, что она вряд ли была шпионом. Наверное, она была прислана к вам в качестве посла, как и этот Кандалимон, - это имя нашего мальчишки. Креш утверждает, что они были посланы во все семь городов, эти послы.
- Оставим все как есть. Нас не интересуют джикские послания, - безразлично сказал Саламан. - Но, разумеется, Креш придерживается иного мнения. Он не узнал, для чего Королева разослала этих послов?
- Королева предлагает нам договор, - отозвался Фа-Кимнибол.
Саламан мгновенно подскочил:
- Договор? Что за договор?
- Кузен, она предлагает договор о мире. Через весь континент, начиная от Венджибонезы и заканчивая восточным побережьем, будет проведена воображаемая линия. Джики обещают не пересекать эту линию без приглашения; разумеется, мы тоже не должны вторгаться в их земли. Нашей территорией будет считаться участок континента, расположенный южнее, если передвигаться от города Джиссо через Доинно до Южного Моря или до того, что там находится на краю суши. Все остальное будет считаться их, и для нас навсегда останется недоступным. О да - еще одно: мы должны позволить жить среди нас джикским ученым, чтобы те смогли научить нас истинной своей религии и радушию.
Это казалось нереальным. Словно было фрагментом из сна.
Неужели джики предлагали подобную нелепость серьезно?
Все это было такой глупостью, что Саламан начал подозревать, что это какая-то хитрая уловка Танианы или Фа-Кимнибола. Но нет, нет. Это предположение тоже было абсурдным.
- Чудесное предложение, - произнес он вслух, коротко рассмеявшись. - Думаю, что вам остается лишь содрать с эмиссара шкуру и, написав на ней ответ, отослать Королеве. Я бы так и сделал.
Фа-Кимнибол покосился на него: в его взгляде снова был упрек.
"Он считает нас дикарями", - подумал Саламан.
- Мальчик все еще в Доинно. Он под охраной, но с ним обращаются хорошо. Каждый день ему приносит еду сама дочь вождя и обучает его нашему языку, который он, разумеется, забыл после стольких лет плена.
- Но этот договор? Естественно, его отвергли.
- Не отвергли и не приняли, кузен. Пока. Мы обсуждали его на высшем совете, но ничего не решили. Некоторые из нас готовы его с легкостью подписать, потому что он гарантирует мир. Они считают, что ты ратифицировал бы его тоже, поскольку наполненная джиками Венджибонеза находится так близко от твоей северной границы и ты постоянно ожидаешь их нападения.
Удивленный Саламан яростно фыркнул и произнес:
- И они верят в это? Что я подпишу этот трусливый договор?
- Некоторые верят, кузен. Сам я никогда не мог этого представить.
- Сам ты против этого договора?
- Разумеется. Креш тоже: он не может согласиться с тем, что неисследованные части мира достанутся джикам.
- А Таниана?
- Она не высказала своего мнения. Но она презирает джиков. Ты же знаешь, что несколько лет назад они украли ее дочь и не отпускали несколько месяцев. Я думал, Таниана сойдет с ума. Похоже, она не очень-то хочет иметь дело с Королевой. Особенно, если Креш уже против этого.
Саламан молчал. Это была поразительная чушь. Забравшись в изогнутую отполированную глубину своего трона, он обвел взглядом сыновей. Они отреагировали на это должным образом, отразив на своих лицах его серьезность и суровую решимость. "Возможно, они не совсем понимают, что ставится на карту, - подумал он, - но это не имеет значения. Не имеет значения. Очень скоро они это поймут".
Ему было трудно поверить, что Доинно сразу же, без дальнейших церемоний, не швырнул нелепое предложение Королевы обратно ей в лицо, если это вообще можно было назвать лицом. Этот так называемый договор означал не что иное, как вечную капитуляцию. А там еще нашлись люди, которые ратовали за его подписание! "Должно быть, это какая-нибудь бенгская фракция, - предположил Саламан, - толстые купцы, самодовольные политиканы. Да, умиротворить джиков и вести дальше свою легкую жизнь в своем приятном городе с нежными бризами который, в любом случае находился далеко от сердца джикской территории. Да, они хотели именно этого. Они не задумывались о долгосрочности договора. Не задумывались об участии всего континента".
- У этих трусов много шансов выиграть и подписать договор? - спросил он спустя немного времени.
- Этого не произойдет.
- Я тоже так думаю. Вот моя позиция, если это все-таки случится: если Доинно хочет отдать право в силу рождения джикам, пусть подписывает, но к нам это не имеет никакого отношения. Город Джиссо никогда не признает первенства джиков ни в чем, пока я жив. К моим сыновьям это тоже относится.
- Вам не стоит волноваться, - произнес Фа-Ким-нибол. - Джикский договор - ерунда. Я приехал обсудить с тобой другое.
- И что же?
- Кузен, я здесь для того, чтобы предложить тебе союз. Союз Доинно и Джиссо, которые объединятся для одной цели.
Саламан подался вперед, вцепившись в подлокотники трона:
- И что же это за цель, кузен?
Темные отчужденные глаза Фа-Кимнибола вспыхнули новым светом.
- Война с джиками, - сказал он. - Мы уничтожим их, как клопов.
* * *
Зоологический сад, время близится к закату. Был канун Фестиваля в Доинно, и все готовились к играм. Все, кроме Креша, который всегда являлся исключением. Он бродил в одиночестве среди животных, думая о том, что пора выяснить, что же из себя на самом деле представлял мозг кэвианди.
Иногда, когда он был помоложе, Креш любил в тайне от всех расхаживать так, как, он предполагал, расхаживали синеглазые - медленно и тяжело, - при этом пытаясь думать так же, как они. Не исключено, что, уподобляясь одному из них и передвигаясь аналогичным образом, можно было заставить свое сознание работать так же, как работало сознание синеглазых. Временами он пытался подражать и Сно-мечтателям, и людям, когда никто не видел: представлял себя высоким и худощавым, с гладкой кожей и без органа осязания. Но чем больше он пробовал, тем больше чувствовал себя человекообразной обезьяной. Даже скорее макакой, просто скачущей макакой. И тогда он говорил себе, что слишком строг к себе и к Нации. "Мы гораздо большее, чем человекообразные обезьяны; гораздо большее, чем макаки". Время от времени он был вынужден напоминать себе об этом. Он напоминал себе об этом всю жизнь. И даже в большинстве случаев верил. "Посмотри, например, на город. Неужели Доинно такой тривиальный? Мы все здесь закончили". Он знал, что это было великим достижением. Но порой Крешу снилось, что он снова в коконе, что он снова костлявый мальчишка, - который занимается кик-рестлингом, - слоняющийся по пещере и безнадежно пытающийся заглянуть в тайную шкатулку с летописями старого Таггорана. Ленивая, бесцельная и вялая жизнь. "Вести существование наподобие животных, даже несмотря на то что дали себе имена, придумали ритуалы и церемонии, хранили древние записи. Почему мы не умерли от скуки, - часто недоумевал он, - проведя семьсот тысяч лет в этих крошечных пещерах и при этом в основном ничем не занимаясь? Неудивительно, что мы с таким рвением принялись строить огромные города и наполнять их молодежью. Чтобы наверстать упущенное время. Все эти мрачные, удушливые годы. Строить, расти, открывать, сражаться. Да, и вот мы здесь. Разве это сотворил один бог? Это все наши амбиции, наши схемы. Наши великие замыслы."
"Что в этом хорошего?" - спросил нас водный страйдер, когда мы пытались узнать дорогу до Венджибонезы. Что в этом хорошего? Что в этом хорошего? Тогда мы были всего лишь покрытыми мехом обезьянами, которые разыгрывали из себя разумных существ.
"Нет. Нет. Нет. Нет. Мы те, кому боги вручили мир".
* * *
Теперь пора пройтись, как кэвианди. Пора выяснить, что они из себя представляют.
Они прекрасно акклиматизировались в небольшом Крешевском парке. Его рабочие сделали ответвления от основного потока, и теперь левый приток ниспадал по наклонной, неровной местности, которая стала местом обитания кэвианди. Здесь, окруженные тонкой паутиной заборов, достаточно прочных, чтобы удержать тварь, пара нежных зверьков рыбачила, грелась на солнышке и терпеливо трудилась над созданием сети неглубоких, подземных проходов, окружавших ручей с обеих сторон. Похоже, они оправились от испуга, который пережили при поимке. Иногда Креш замечал, как они сидели, тесно прижавшись друг к другу, на огромном розовом валуне, находившемся над гнездом, и увлеченно разглядывали вершины крыш и белые стены жилого квартала, граничившего с парком, словно разглядывали дворцы какого-то недоступного райского сада.
Он уже не сомневался в их разумности. Он хотел узнать степень этой разумности. Но сначала он был вынужден дать им время для адаптации. Прежде чем он попытается осуществить с ними какой-либо глубокий контакт, они должны успокоиться и стать доверчивыми, доступными.
Вот он к ним приблизился. Вступив в их владения, он сел на камень рядом с ручьем и подождал, пока они подойдут поближе. Два лоснящихся, стройных, большеглазых, пурпурных зверька находились на другой стороне, возле забора, стоя, как это часто бывало, на задних лапках. Его присутствие их заинтересовало. Но они все еще держались подальше.
Он постепенно активизировал на нижнем уровне внутреннее око, позволив полю восприятия, которое он создает, протянуться до окружавшего их пространства.
Он почувствовал покалывавшее тепло контакта. Он ощутил ауры их душ и, возможно, работу мозга. Но он смог уловить лишь скучные скрытые тенденции и туманные неуверенные пульсирования отдаленной чувствительности.
Креш осторожно заострил фокус.
Опыты с чужеродными умами были ему не внове. Способностью думать обладали многие существа времен Новой Весны, практически все. Он подозревал, что они могли вступать с ним в контакт, если бы он научился ловить их излучения.
На протяжении многих лет он временами, в некоторой степени, беседовал с золотыми бивнями, с зенди, с тагобогами, с тварями. Он помнил металлический голос разума водного страйдера, который достиг своей высоты, когда высмеивал блуждающее в поисках потерянной Венджибонезы племя кошмаров. Прячась за скалу, юный Креш с помощью внутреннего ока подслушивал болтовню крысиных волков, которые общались ужасным завыванием, но тем не менее он безошибочно разобрал:
- Убить… убить… плоть… плоть!
Однажды, когда племя всего несколько дней как покинуло кокон, он даже слышал сухое потрескивание молчаливого общения джиков, которые приветствовали племя - с которым случайно столкнулись на унылом, высохшем лугу - холодным презрением.
Повсюду в мире разум общался с разумом, существо звало другое существо беззвучным языком духа. В этом не было ничего необычного. Мир уже давно достиг в своем развитии периода, когда такие возможности стали широко распространенными. Фактически говорить могло все, правда некоторым видам особо было нечего сказать, и то немногое, произносимое ими, часто оказывалось примитивным и бестолковым.
Но эти кэвианди, которые теперь стояли перед ним на задних лапах, вытянув свои изящные передние лапки и сверкая темными и теплыми глазами, казались Крешу необычными, чем-то большим, чем простыми обитателями полей.
Он поднял свой орган осязания, который усилил испускаемое излучение.
- Я Креш, - сказал он. - Вам незачем меня бояться.
Спокойствие, отсутствие контакта. Но затем, подобно крошечному красному солнцу, зародившемуся в темноте небес, эту тишину нарушила беспокойная точка, и спустя некоторое время молчаливый голос ума самки-кэвианди проговорил:
- Я Ши-Канзи.
- Я Хи-Лорим, - сказал самец.
Имена! У них были имена! Они распознавали себя по индивидуальным названиям!
От изумления Креш засмеялся.
С идеей давать имена он сталкивался лишь у представителей Нации. Животные, чьи разумы он исследовал, похоже, имен не имели, так же как, должно быть, деревья или камни. Даже джики не использовали имен, по крайней мере так считалось. Они не могли рассматривать себя в качестве отдельных от общей массы Гнезда существ.
И вот теперь эти Ши-Канзи и Хи-Лорим провозглашали, что существуют сами по себе. Их имена, что Креш понял практически сразу, представляли собой не просто ярлыки. Он пришел к выводу, что эти два заявления, "Я Ши-Канзи" и "Я Хи-Лорим", отражали целый ряд сложных вещей, которые он едва ли мог осознать, - они что-то говорили о взаимоотношениях между этими двумя кэвианди; об их взаимоотношениях с другими представителями своего вида; о взаимоотношениях со всем миром и, возможно, даже с богами кэвианди, если он правильно понял эманацию. А в последнем он сомневался. Он подозревал, что он извлек из нее лишь грубое первичное приближение. Но даже это поражало.
Кэвианди стояли не шевелясь и смотрели на него. Они напряглись. Элегантные крошечные пальцы на их великолепной формы руках все время нервно сжимались и разжимались. Их усатые мордочки дергались. И лишь огромные блестящие немигающие глаза, напоминавшие глубокие заводи с темной жидкостью, оставались спокойными, ясными и непостижимыми.
Теперь Креш окружил их своим внутренним оком, и их внутренний мир открылся ему более полно. Многое оставалось неясным. Но он смог получить от них изображение мирной, неприхотливой жизни, приближенной к природе.
Насколько он понял, они не были человекоподобными: они не испытывали желания каким-либо образом расти и расширяться, к чему-то стремиться, чего-то достигать. Они хотели владеть лишь своим крошечным потоком. Хотя в своем роде их разумы обладали силой. Они осознавали свое существование, что само по себе ставило их намного выше других диких животных. Они осознавали прошлое и будущее. У них были традиции. У них была история.
И размах этой истории был удивительным. Кэвианди знали о древности мира, об огромной изогнутой дуге времени, которая предшествовала живым существам Новой Весны. Они чувствовали давление исчезнувших эпох, последовательность утраченных эр. Они знали, какие были короли и императоры и кем они сменялись; знали о том, как зарождались, процветали, гибли и подвергались забвению великие расы. Они понижали, что это были дни мира, который перестрадал, трансформировался, состарился, но теперь снова омолодился.
Самое интересное, что они знали о Продолжительной Зиме. Она отчетливо запечатлелась в их душах. Их разумы воссоздали образы потемневшего неба, когда тяжелые мертвые звезды подняли облака пыли и копоти, снега, града - образ бремени Ледового покрова на Земле. Они показали Крешу мелькавших ободранных оставшихся в живых во время первых катаклизмов существ, которые пересекали земную поверхность в поисках безопасных мест: кэвианди, джиков, даже самих представителей Нации, которые направлялись р коконам, где должны были переждать бесконечные эры холода.
Креша уже давно волновал вопрос, какие из диких животных, собранных в его саду, пережили Продолжительную Зиму. Как им, абсолютно незащищенным, это удалось? Разумеется, многие виды погибли вместе с Великим Миром. С возвращением тепла на Земле должно было быть новое сотворение. Он считал, что, наверное, лучи вновь появляющегося солнца породили на оттаявшей почве новые существа, или, что было скорее всего, это боги трансформировали прежние, способные противостоять морозам существа в новых животных Весны. Это было дело рук Джиссо.
Но кэвианди были такими же древними, как и сама Нация.
Их история хранилась в сознании этой пары, словно была врожденной и передавалась вместе с кровью от матери к ребенку. Холодные ветры, продувавшие города Великого Мира, - благородные рептилеподобные синеглазые, приготовившиеся достойно встретить свой конец, - хрупкие вегетарианцы, увядшие при первых порывах ветра, - бледные, безволосые и загадочные люди, мелькавшие время от времени, спокойно продвигавшиеся среди нараставшего хаоса…
И кэвианди, адаптировавшиеся, спрятавшиеся в неглубоких туннелях, время от времени выбиравшиеся для того, чтобы пробить лед, покрывавший ручьи, где они рыбачили…
Креш с удивлением осознал, что эти животные могли пережить Продолжительную Зиму на снаружи, незащищенными, в то время как представители Нации прятались в пещерах. И теперь, дожив до Новой Весны, на них вдруг стали охотиться, убивать и жарить те, которые в конце концов выбрались из своих убежищ… или отлавливать и помещать в загоны, чтобы там изучать их…
Но они все равно не держали зла ни на него, ни на ему подобных. Наверное, это поражало больше всего.
Креш открылся им, насколько это было возможно. Он хотел, чтобы они увидели, прочли его душу и поняли, что там не было никаких дурных помыслов. Он пытался заставить их понять, что он поместил их сюда не для того, чтобы причинить какой-либо вред, а потому, что хотел добраться до их душ, что было недоступно в дикой среде. Он сказал им - они могут получить свободу как только пожелают - даже прямо в этот день, - теперь он узнал то, что надеялся узнать.
Но они остались к этому безразличны. У них был свой быстрый прохладный ручей, свои уютные норы, изобилие рыбы. Они были довольны этим местом. Действительно, от жизни им требовалось не так уж много. Несмотря на то, что у них были имена. Они знали историю мира. Какими они были удивительными, какими простыми и в то же время сложными.
Теперь они, похоже, потеряли к нему всякий интерес. Или они устали, поэтому Креш почувствовал уменьшение их энергии и понял, что больше не может поддерживать контакт. Его разум окутал туман.