* * *
Кьюробейн Бэнки старательно начищал свой шлем в маленькой комнатке рядом с Базиликой, когда появился Хазефен Муери. Вот уже несколько дней у капитана стражи было мрачное настроение. Мысли о Нилли Аруилана терзали его днем и ночью. Обнаженная и смеющаяся, она танцевала перед ним в его снах, дразнила, оставаясь вне досягаемости. Он страстно желал ее, хотя понимал, насколько это глупо. Она не могла принадлежать ему по множеству причин - эта женщина из высшего слоя знати, а он всего лишь офицером судейской стражи. У него нет никаких шансов. Но все равно желание съедало его душу. При мысли о ней он чувствовал непроходящий металлический привкус во рту и пульсирующую боль между ребер. Эти идиотские фантазии, это несчастное самоистязание! И безнадежность, абсолютная безнадежность. Порой он встречал ее на улицах, но всегда на расстоянии, при этом она так злобно смотрела на него, словно он существо, вылезшее из канализационной трубы.
- Вот ты где, - произнес Хазефен Муери, входя в комнату.
Кьюробейн Бэнки уронил шлем на стол.
- Ваша милость? - почти пролаял он, закашлявшись и моргая от удивления.
- Почему такой раздраженный взгляд в такое утро, Кьюробейн Бэнки? На тебя действует дождь? Или плохо спал?
- Очень плохо, ваша милость. Меня разбудили дурные сны, после чего я долго лежал в надежде снова заснуть; но стоило это сделать, как сны вернулись снова, не более утешительные, чем прежние.
- Тебе следовало сходить в таверну, - посоветовал Хазефен Муери, обворожительно улыбнувшись, - и принять солидную дозу, потом два-три раза с кем-нибудь переспать и снова выпить вина. И npoгулять всю ночь, не пытаясь спать. Я обнаружил, что это спасает от дурных сновидений. Когда наступает рассвет, ты вполне здоровый человек. Пройдет немало времени, прежде чем сны снова начнут терзать твою душу.
- Благодарю, ваша милость, - холодно отозвался Кьюробейн Бэнки. - Я приму во внимание ваш совет.
Он поднял шлем и принялся снова полировать его, размышляя о том, догадался ли Хазефен Муери об истинной причине его тревог. Всем было известно, как горячо относился к Нилли Аруилане сам Хазефен Муери - достаточно было только взглянуть на него, если она находилась где-нибудь поблизости, чтобы понять, - но понимал ли он, что практически каждый мужчина в городе испытывал то же самое? Не разозлится ли он, узнав, что простой капитан стражи мучается из-за нее так же, как и он? Возможно, да. "Я постараюсь сделать все возможное, чтобы скрыть это", - подумал Кьюробейн Бэнки.
- Этим утром тебя не было в храме в Час Накабы, - сказал Хазефен Муери.
- Не было, сэр. Я на дежурстве.
- До которого часа?
- До полудня, ваша милость.
- А потом?
- Думаю, что пойду посмотреть Игры.
Хазефен Муери наклонился к нему поближе и улыбнулся какой-то интимной, доверительной улыбкой, какой-то тревожащей улыбкой, которая предупреждала о чем-то необычном.
- У меня есть для тебя небольшое дело, - вкрадчивым голосом произнес он.
- Но Игры, сэр!
- Не беспокойся. После этого ты сможешь увидеть Игры. Но сначала мне будет нужна твоя помощь. Выполнишь для меня небольшое дельце, ладно? Это кое-что жизненно важное для безопасности города. А ты единственный, кому я могу это доверить.
- Ваша милость? - спросил заинтригованный Кьюробейн Банки.
- Джикский посланник, - сказал Хазефен Муери, небрежно присев на край стола капитана. - Теперь Таниане известно о его… действиях. Я имею ввиду его проповеди среди детей. Она хочет, чтобы это было остановлено как можно быстрее.
- Но каким образом, сэр? Снова посадить его под домашний арест?
- Более эффективным способом.
- Более эффект…
- Ты понимаешь, что я имею в виду.
Кьюробейн Бэнки изумленно выпучил глаза:
- Я не совсем в этом уверен. Сэр, давайте напрямик. Вы хотите, чтобы я его убил?
Хазефен Муери оставался до странности спокойным.
- Вождь глубоко встревожена происходящим. Она приказала мне положить конец его пагубному влиянию на детей. Прекратить это раз и навсегда. По-моему, все предельно ясно.
- Но убить эмиссара…
- Совсем необязательно использовать это слово, ведь так?
- Но вы хотите именно этого. Ведь я прав? Прав?
- Ситуация критическая, - неумолимо продолжал Хазефен Муери. - Он создает городу огромные неприятности. Это наш долг, Кьюробейн Бэнки, и, клянусь всеми богами, мы исполним его как подобает.
Кьюробейн Бэнки кивнул. Он начинал чувствовать себя листком, который нес стремительный поток.
- Ты покажешься на Играх в назначенный час, - сказал Хазефен Муери, - убедишься, что все тебя видели. Потом исчезнешь, но так, чтобы этого не заметил никто. Выполнишь задание и вернешься на Игры, где столкнешься со мной, и я проведу тебя в свою ложу, где все смогут заметить, что мы некоторое время были вместе, просто болтая и обсуждая отдельные эпизоды состязаний. Никто не сможет заподозрить тебя в том, что ты замешан во что-то необычное, произошедшее во время Игр.
- Я выполню задание? - изумленно переспросил Кьюробейн Бэнки. - Вы имели в виду только меня?
- Ты и никто другой. Точный приказ Танианы. Более того, мы не должны допустить, чтобы следы привели к ней или, если уж на то пошло, ко мне. Это очень серьезно скомпрометируем руководство города. Поэтому это должен сделать ты, в одиночку. Понимаешь? И ты должен позабыть об этом, как только сделаешь. - Хазефен Муери помолчал. - Разумеется, тебя наградят соответствующим образом.
"Единственной соответствующей наградой, - подумал Кьюробейн Бэнки, - будет целая ночь с Нилли Аруиланой, где я буду волен поступать так, как захочу. Но они не предоставят мне такой возможности". Он почувствовал приступ гнева. За кого они его принимали - за животное, за дикаря? Он капитан стражи, опора закона. Почему избрали именно его для такого грязного дела? Разве они не могли найти в таверне какого-нибудь бродягу, который потом бы благополучно скрылся?
"Мне нужна твоя помощь. Ты единственный, кому я могу доверить выполнить это.
Хорошо, может, и так. Факт, что ты кому-то нужен, что ты избран особо, смягчал все дело. Секретная миссия по особой просьбе вождя. В любом случае это льстило. Несомненно льстило. "Единственный, кому я могу доверять…" Бродяга из таверны мог все испортить. Или обо всем разболтать. Кроме того, дело было официальным. Приказ Танианы: остановить пагубное влияние на детей. Да, ситуация критическая. Распространение всей этой джикской любви представляло собой угрозу закону и порядку.
Его раздражение немного поутихло.
В любом случае другого выбора у него не было - независимо от того, нравилось ему это или нет. Он знал уже слишком много. Теперь он был вынужден играть в эту игру до конца. Доказать преданность своим господам, подняться на вершину. Повернуться к ним спиной, когда они так в нем нуждались, означало конец.
- Ты же не подведешь нас? - спросил Хазефен Муери, словно все это время следил за ходом его мыслей с помощью внутреннего ока.
- Конечно же нет, ваша милость.
- Тогда что так тревожит тебя?
- Я бы хотел немного побольше узнать о вознаграждении, если все получится как надо.
- Все решалось так быстро, - спокойно произнес Хазефен Муери, - что у меня не было времени для разработки деталей. Я смогу сказать тебе об этом днем, во время Игр. Но одно могу обещать наверняка: вознаграждение будет соответствующим. Даже более того. - И на его лице снова появилась заискивающая улыбка - успокаивающая и заговорческая: мы все замешаны в этом, рука умывает руку. - Не беспокойся, о тебе хорошо позаботятся, - произнес Хазефен Муери. - На этот счет можешь мне доверять. Я могу на тебя рассчитывать?
"Я скорее бы доверился крысиному волку, - подумал Кьюробейн Бэнки. - Но обратной дороги нет".
- Разумеется, можете, - отозвался он.
* * *
Немного позже, когда Хазефен Муери ушел, Кьюробейн Бэнки некоторое время тихо сидел, вдыхая и выдыхая всей грудью. Первоначальное потрясение прошло. Гнев исчез, и теперь он начинал осознавать все преимущества.
Он думал не о выгоде, которую повлечет за собой выполнение тонкой и секретной миссии, для которой его специально выбрали или о власти, которую он обретет над Хазефеном Муери да и над самой Танианой благодаря участию в устранении Кандалимона. А о самом убийстве - что оно принято. Оно уничтожит нечто приводящее в ярость, нечто неприемлемое. "Если я не могу обладать ею, - подумал он, - то, по крайней мере, он тоже не сможет этого сделать". Было приятно думать об этом, о самом убийстве. Представлять, как подходишь к мужчине, кто стал любовником Нилли Аруиланы… хватаешь его, тащишь в темный проход и лишаешь жизни…
Может быть, он только и нуждался в этом очищении, которое могло освободить от потока невыносимых мыслей, которые так мучили его. Вот уже на протяжении нескольких дней он думал лишь о Нилли Аруилане. Он видел ее во сне. Нилли Аруилана и Кандалимон, Кандалимон и Нилли Аруилана. Возбужденное воображение. Он представил ее в небольшой комнате джикского эмиссара: как тот осыпал ее какими-то дьявольскими ласками, которым научился в Гнезде, какими-то причудливыми, царапающими джикоподобными жестами, отвратительными и отталкивающими. Как тот заставит ее биться в экстазе, сжимая в своих объятиях.
Не исключено, что причина желания Хазефена Муери кончить с ним связана и с Нилли Аруиланой, а не с дурным влиянием на детей, - к чему Хазефену Муери так тревожиться о джикских бреднях его больше беспокоил тот факт, что девчонка и Кандалимон - любовники. Вне сомнений, Хазефен Муери не мог смириться с этим. И пришел к нему, зная, что он справится с этим делом лучше кого-либо другого. Кто заподозрит капитана стражи в подобном преступлении? Кто сможет допустить хотя бы такую мысль?
Он все не мог решить, какое запросить вознаграждение. У него будет сильная позиция в этой сделке. Стоит произнести одно слово, и в городе разразится скандал: наверняка они понимали это. Разумеется, он захочет обменных единиц. Целый бушель. Более высокий чин. И женщину - разумеется, не Нилли Аруилану, они никогда не смогут предоставить ее ему, да и никто не сможет, но существуют и другие женщины знатного происхождения, которых заполучить гораздо проще, - да, они смогут позволить ему иметь одну из них, по крайней мере, на время.
Да.
На какой-то миг в сознании Кьюробейна Бэнки все начинало принимать ясные очертания.
Он поднялся, взгромоздил на голову свой шлем и тем самым закончил свое утренний туалет. После чего карета службы безопасности доставила его на стадион, и под легким ливнем он просмотрел церемонию открытия и несколько первых состязаний. При этом председательствовала Таниана. Рядом с ней находилась Нилли Аруилана. То, что последняя находилась без Кандалимона, облегчало задачу. "Как она прекрасна", - подумал он. Промокший насквозь мех подчеркивал каждую линию ее тела. В ложе вождя вместе с ними находился и Креш, который рассеяно следил за происходящим, словно даже и не пытался скрыть свою скуку. Но Нилли Аруилана была возбуждена, ее глаза сверкали, и она о чем-то болтала.
Он понаблюдал за ней, насколько это было возможно, и отвернулся. Он не мог смотреть на нее дольше. Слишком расстраивала, слишком тревожила эта недосягаемая красота. При виде ее у него переворачивалось все внутри.
Спустя какое-то время снова пошел дождь. Он покинул стадион через одни из подземных ворот и вернулся в центр города. В этот час Кандалимон обычно прогуливался, проходя по Муери-Уэй к парку. Кьюробейн Бэнки приготовился. Он затаился у входа извилистой аллеи как раз возле Дома Муери: десять минут, пятнадцать, полчаса. На улице было безлюдно. Почти все присутствовали на Играх.
А вот и сам молодой человек.
- Кандалимон? - мягко окликнул Кьюробейн Бэнки.
- Кто? Что?
- Меня прислала Нилл и Аруилана. С подарком ее любви.
- Я тебя знаю. Ты Кьюро…
- Правильно. Иди, я отдам его тебе.
- Она сегодня на Играх. Я намеревался отправиться к ней.
- Вместо этого ты отправишься к своей Королеве, - воскликнул Кыоробейн Бэнки и накинул на шею Кандалимона шелковую удавку.
Эмиссар сопротивлялся, пинаясь ногами и локтями, но все это оказалось бесполезным против огромной силы Кьюробейна Бэнки. Последний затянул потуже шнурок. Он представлял, как руки этого мужчины касались груди Нилли Аруиланы, как его губы приникали к ее губам, и его хватка усилилась. В какой-то миг Кандалимон издал резкие джикские звуки, а может, это были просто предсмертные крики. Его глаза выкатились. Губы почернели, а ноги ослабли. Кьюробейн Бэнки опустил его на землю и затащил поглубже в аллею. Там он его и оставил, прислонив к стене словно пьяного. Кандалимон не дышал. Намотав шелковую удавку на руку, словно это было украшение, Кьюробейн Бэнки вернулся к своей карете, которую оставил за три улицы от места преступления. Спустя полчаса он был уже на стадионе. Он удивился своему спокойствию. Но все прошло как по маслу: вне всяких сомнений, все было сделано профессионально, быстро и чисто. И тем лучше, что избавились. Теперь в городе стало чище.
Хазефен Муери находился в одной из величественных лож Президиума возле центрального прохода. Кьюробейн Бэнки посмотрел на него и кивнул. Ему показалось, что Хазефен Муери улыбнулся, однако он не был в этом уверен.
Он занял свое место в простом секторе и подождал, пока его пригласят в ложу Хазефена Муери.
Вызова не было достаточно" долго. Все гонцы принимали участие в забеге на длинные дистанции, потом в прыжках в длину и теперь готовились к эстафете. Но в конце концов Кыоробейн Бэнки узнал в одном из появившихся мужчин слугу Хазефена Муери.
- Капитан стражи? - обратился он.
- В чем дело?
- Меня прислал принц Хазефен Муери с наилучшими пожеланиями. Он надеется, что вам понравились Игры.
- Очень понравились..
- Принц приглашает вас распить с ним бутылочку вина.
- Сочту за честь, - отозвался Кыоробейн Бэнки.
Спустя какое-то время он понял, что человек вел его не в сторону центрального ряда лож, где находились аристократы. Более того, он уводил его по дальнему дугообразному коридору, который огибал стадион.
"Наверное, Хазефен Муери передумал, - решил Кьюробейн Бэнки, - встречаться в таком подозрительном месте, как его ложа. Может быть, он боится, что дело провалилось и не хочет лишних подозрений, потому что неблагоразумно встречаться в общественном месте, пока результаты не известны до конца". Кьюробейн Бэнки почувствовал, что снова начинает злиться. Неужели они принимают его за "сапожника"?
А вот и сам Хазефен Муери шел ему навстречу. Все казалось более странным и странным. Где же они должны были распить бутылочку вина? В одном из общественных винных залов, находящихся внизу?
"Он стесняется показываться вместе со мной? - подумал разъяренный Кьюробейн Бэнки. - Вот в чем дело. Высокорожденные, подобные ему, не приглашают в свою ложу простого охранника. Тогда он не должен был говорить мне, что сделает это. Не должен".
Хотя Хазефен Муери был, похоже, рад его видеть. Он так широко улыбался, что можно было подумать, что свидание проходило с Нилли Аруиланой.
- Кьюробейн Бэнки! - в двадцати шагах от него окликнул Хазефен Муери. - Вот ты где! Я так рад, что мы смогли разыскать тебя в этом дурдоме!
- Храни вас Накаба, ваша милость. Вам понравились Игры?
- Это самые лучшие Игры, правда? - Теперь Хазефен Муери стоял уже рядом с ним. Слуга, провожавший Кьюробейна Бэнки, исчез подобно песчинке в шторм. Хазефен Муери поймал его руку и, доверительным образом просунув свою, шепотом спросил:
- Все нормально?
- Сделано. Никто не видел.
- Великолепно! Великолепно!
- Лучше трудно придумать, - заявил Кьюробейн Бэнки. - Если вы не возражаете, ваша милость, то теперь я хотел бы побеседовать о вознаграждении.
- Оно при мне, - сказал Хазефен Муери. Почувствовав в своем боку внезапное тепло, Кьюробейн Бэнки удивленно посмотрел на маленького человека. Лезвие вошло так быстро, чтр у Кьюробейна Бэнки не было возможности даже осознать, что происходит. Его рот наполнился кровью. Внутренности пылали. Теперь боль пронзила все тело. Хазефен Муери улыбнулся и наклонился поближе, после чего последовал еще один ошеломляющий приступ тепла и боли, более жгучей, чем прежде; затем Кьюробейн Бэнки остался один. Он пытался хвататься за перила, но стал медленно оседать на землю.
V
РУКОЙ ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЯ
Крешу игры казались бесконечными. Вокруг восторженно ревела толпа, но ему хотелось оказаться где-то в другом месте - где угодно. Хотя он понимал, что, пока не пробегут последний забег и не метнут последний диск, нельзя было надеяться покинуть стадион. Он был вынужден сидеть здесь - усталый, вспотевший, терзаемый мыслью о предстоящей невосполнимой потере - и отчаянно пытался скрыть свою боль. Нилли Аруилана сидела рядом с ним. Она была полностью захвачена происходящим на поле, вскрикивала и издавала радостные вопли, когда решался исход каждого состязания, словно прошедшей ночью между ними не было никакого разговора. Словно она не могла понять, что ранила его в самое сердце и от этого удара он никогда не оправится.
- Папа, посмотри! - воскликнула она, вытягивая руку. - Они выводят кафалов!