Теперь Болдиринфа стала накладывать целительные мази: одну на губы Нилли Аруиланы, другую - на грудь, третью - между бедрами. Когда тепло кремов из трав стало проникать в кожу, Нилли Аруилана зашевелилась и что-то пробормотала.
- Подведи старуху, - приказала Болдиринфа Си-пулакинайн. - Я хочу, чтобы она села на кровать и положила руки на ноги девочки. Сама садись сюда и держи ее голову на своей груди. Я собираюсь с ней снестись.
Сипулакинайн кивнула. Несмотря на то что сама была еще слаба и неуверенно стояла на ногах, она обняла трясущуюся старуху за плечи и, подведя к кровати, усадила на указанное Болдиринфой место. Потом легла и стала баюкать голову Нилли Аруиланы.
Болдиринфа тяжело переместила свое громоздкое тело, пока ее орган осязания не оказался в пределах досягаемости органа осязания Нилли Аруиланы. Вопрос о том, чтобы она легла рядом с девушкой на кушетку, что считалось обычным положением, отпадал сам собой; но сношение могло осуществляться и другими способами. Она подняла голову и увидела улыбавшуюся Муери и Фрита, поднявшего в знак одобрения руку. Сам Джиссо помог принять ей позицию.
Теперь наступил момент сомнений и тревог.
Болдиринфа была слишком стара, чтобы испытывать страх, однако не была лишена опасений. Однажды она уже сношалась с Нилли Аруиланой, несколько лет назад - как оказалось, это было накануне ее захвата джиками, - когда она пришла к Болдиринфе для традиционного инструктирования в этом деле. Болдиринфа не забыла того сношения.
В тот раз Болдиринфа не ожидала ничего дурного, кроме обычного ребяческого хаоса первого сношения, возникающего в результате мучительных попыток нежной, несформировавшейся, уязвимой, юной души сфокусироваться в запутанности новых интимных отношений; но вместо этого, когда союз их душ осуществился, Нилли Аруилана проявила себя сильной и неистовой, такой же твердой и устойчивой, как какая-нибудь машина из блестящего металла. Было пугающим встретить подобную силу в столь юной особе. Их сношение истощило Болдиринфу. Она предполагала, что когда-нибудь это повторится еще раз, но не торопилась.
Но Пятерка требовала именного этого. Болдиринфа прикоснулась органом осязания к органу осязания находившейся без сознания девушки и начала причастие.
Душа девушки была отдаленной и ускользающей. Моментами Болдиринфа чувствовала, что не в состоянии ее коснуться: дух Нилли Аруиланы ускользал, отделяясь от тела. Но Фашинатанда и Сипулакинайн служили барьерами, предотвращавшими этот уход. Они сдерживали его. И понемногу Болдиринфе удалось окружить ее и увлечь в просторные объятия.
Теперь дремавшая суть с радостью открылась ей.
Душа девушки оказалась на этот раз глубже, необычнее и богаче, чем четыре года назад. Тогда Нилли Аруилана была девочкой, а теперь - женщиной со всем, что подразумевала глубина этого слова. Она спаривалась; она сношалась, она любила.
И она приняла Божественную Пятерку.
Это было удивительным! В прошлый раз у Нилли Аруиланы не было и капли веры. Для современной молодежи подобная безбожность явление нередкое, но ранее безразличие к доброжелательности богов со стороны Нилли Аруиланы не было простым: она просто изолировалась от этого и открыто отвергала.
Но вот, к своему великому удивлению, Болдиринфа почувствовала в душе девушки существование Пятерки. Можно было не сомневаться в их присутствии, новом и свежем. Там были ауры всех: Фрита и Эмакис, Муери и Доинно, и, разумеется, Джиссо Покровителя, отбрасывающего на проходы и каналы ее души свет набожности, - Болдиринфа этого не ожидала. В девушке горел их священный огонь, и это было все, почти все, что удерживало ее в этой жизни. Возможно, они явились к ней, когда она лежала в болоте на грани смерти.
Однако Гнездо присутствовало в ней тоже. В ней присутствовала Королева.
Болдиринфа ощущала огромную, неимоверную чуждую силу монарха насекомых, окружавшую и просачивавшуюся в каждую сферу духа девушки, проникавшую даже в ауры Пятерки, что по своей неправдоподобности напоминало богохульство. Джикский свет пылал подобно гневному пожару. Джикские туманы окутывали душу Нилли Аруиланы. Цепкие лапы с когтями царили повсюду. Разумеется, это было нечто, что произошло с ней во время ее плена. Жрице пришлось побороться, чтобы предохранить себя от этих тайн или от того, чтобы не быть в них втянутой.
Но она зналД, что делать. Она находилась здесь для того, чтобы лечить. С помощью богов она изгонит дьявола.
Она без колебаний приступила к исполнению своих обязанностей. Она боролась с темным существом внутри дочери вождя. Она наносила по нему удары, пронзала насквозь, ранила до самого сердца. Похоже, оно просыпалось. Его лапы яростно забились. Жрица выдернула одну лапу, потом другую, потом еще одну, правда они быстро прорастали вновь. Существо давало отпор с холодной и злорадной яростью, отбрасывая ее решетками силы, осыпая потоками ледяного пламени. Но она устояла под этим натиском. Всю свою жизнь она посвятила приготовлениям к этому моменту. Медлительный, невидимый монстр шевелился, поднимался и нападал вновь и вновь, но Болдиринфа каждый раз подавляла его; он прыгал снова - и снова был повергнут. Тогда жрица придумала новое оружие и бросилась в атаку, использовав всю свою силу.
Существо медленно, и неохотно попятилось в глубь души девушки и заползло в устроенное там логово. Это не означало, что оно сдалось, но оно отступило. Появилась надежда, что Нилли Аруилана завершит сражение сама. Болдиринфа сделала все возможное.
- Прошу тебя, возьми ее под свою опеку, - попросила жрица Фрита, - и дай ей силу.
- Да, я сделаю это, - отозвался бог.
- И вы, Доинно, Эмакис, Муери, Джиссо.
- Да, - в свою очередь произнес каждый из них.
Болдиринфа сделала им проход, и боги вошли в девушку, объединившись со своими ударами, которые уже существовали внутри ее. Они поддерживали Нилли Аруилану там, где она ослабела; восстановили там, где она лишилась сил, и наполнили, где она осушилась.
Затем один за другим ушли.
Последней уходила Муери, которая остановилась и прикоснулась к душе Болдиринфы, обняв ее почти так же нежно, как это делала Толайри много лет назад. После чего Муери тоже исчезла.
Нилли Аруилана пошевелилась. Ее глаза открылись. Она несколько раз быстро моргнула, потом нахмурилась и улыбнулась.
- Спи, девочка, - сказала Болдиринфа. - Когда ты проснешься, ты будешь снова полнД сил.
Нилли Аруилана сонно кивнула.
- Позови Таниану, - повернувшись к Синулаки-найн, попросила Болдиринфа. - Только Таниану.
Вместе с вождем в комнату ворвалось облако тревоги, которое тут же исчезло, стоило ей заметить произошедшие с Нилли Аруиланой перемены. Мгновенно к Таниане вернулась былая бодрость, а глаза засверкали. Болдиринфа слишком устала, чтобы выслушивать какие-либо благодарности.
- Да, дело сделано, - сказала она, - и сделано хорошо. Теперь разгони всю эту толпу. Девочке нужен покой. Потом дадите ей теплый бульон и свежих фруктов. Она поднимется и через пару дней будет как новенькая, я обещаю это.
- Болдиринфа…
- В этом нет необходимости, - перебила жрица.
Глаза девушки снова закрылись. Она погрузилась в глубокий здоровый, целительный сон. Вокруг нее мерцали ауры. Но Болдиринфа все еще видела заползающее поглубже раненое существо Гнезда, затаившегося внутри джика, мерцавшего подобно ноющей красной болячке, и она слегка содрогнулась.
Правда, она знала, что нанесла ему сокрушительный удар. Остальное за Нилли Аруиланой. И за Пятеркой.
- Помоги мне подняться, - сказала она, немного задыхаясь и почесав свою бровь. - Или попроси еще кого-нибудь помочь, если не можешь сделать это одна.
Таниана расхохоталась и с такой легкостью оторвала ее от скамейки, словно Болдиринфа была не ребенок.
* * *
За пределами комнаты, в сером каменном коридоре, где мерцали зеленые светящиеся шары, к ней подошел Хазефен Муери и взял за руку. С заострившимися чертами лица, он выглядел очень несчастным.
- Болдиринфа, она будет жить?
- Разумеется, будет. В этом никто никогда не сомневался.
Она попыталась продолжить движение. В этот день она побывала в глубочайшей из пропастей - занятие весьма дорогостоящее, печально сказывающееся на душевных силах. Поэтому у нее не было никакого желания стоять и болтать с Хазефеном Муери.
Но тот не отпустил ее. На его лице стала появилась неискренняя усмешка.
- Вы слишком скромны, - произнес Хазефен Муери. - Сам я мало разбираюсь в знахарском деле. До вашего прихода эта девушка умирала.
- Ну что же, теперь она не умирает.
- Я вам крайне благодарен.
- Надеюсь, что так.
Она довольно долго не сводила с него пристального взгляда, пытаясь понять, что стояло за его словами. У него они всегда носили двусмысленный характер. Даже когда он чихал - в этом было что-то дьявольское.
Болдиринфа никогда не находила Хазефена Муери приятным, и это ее тревожило, потому что она чувствовала неприязнь к без того отвратительному человеку; дело ухудшал тот факт, что он был сыном Толайри. Она любила Толайри так же, как собственную мать. И вот перед ней был Хазефен Муери - сообразительный, умный и красивый, до некоторой степени сердечный и своими блестящими полосами на черной шерсти очень напоминавший Толайри; но Болдиринфа не могла его любить. "Это все из-за его хитрости, - решила она, - его необузданного честолюбия". Откуда брались эти черты характера? Разумеется, не от Толайри. И не от отца - сурового и простого бенгского воина. "Да, - сказала она себе, - у богов тоже есть свои тайны. Каждый из нас - особая тайна богов".
- Вы же знаете, что я ее люблю, - мягко признался Хазефен Муери.
- Как и все мы, - пожала плечами Болдиринфа.
- Я имел в виду другое.
- Да. Разумеется, да.
Его глупость огорчала ее. Неужели Хазефен Муери не знал, насколько странной была девушка, которую, как он утверждает, любит? Теперь он должен был уже подозревать, что она избрала себе в любовники Кандалимона. И это после того, как отвергла предложения первых молодых людей города. Правда, Кандалимон мертв; возможно, Хазефен Муери уже не считает его важным препятствием на своем пути. Но что он скажет, когда узнает, что у него есть другой, более сильный соперник - не кто иной, как сама Королева джиков? О, с каким ужасом он отвернется! Но чтобы узнать об этом, ему придется снестись с Нилли Аруиланой; а в том, что у него появится такой шанс, Болдиринфа сильно сомневалась.
Она медленно направилась к наружней двери.
- Могу я обменяться с вами еще парой фраз? - спросил Хазефен Муери.
- Если проводишь меня. При моих размерах стоять на одном месте неприятно.
- Позвольте я понесу сумку.
- Сумка - моя священная ноша. Что ты хотел сказать мне, Хазефен Муери?
Она предполагала, что это снова будет касаться Нилли Аруиланы. Но вместо этого он сказал:
- Болдиринфа, вам известно, что вокруг мертвого джикского эмиссара начинает зарождаться что-то вроде культа?
- Да, я знаю, что в его память создано что-то похожее на алтарь.
- Это больше чем просто алтарь. - Он нервно облизнул губы. - У меня есть сообщения от стражников. Дети молятся на него. И не только дети, но все началось с них. Они достали кусочки его одежды и вещи из его комнаты, каким-то образом сохранившиеся после его смерти. Болдиринфа, они делают из него бога!
- Разве? - безразлично бросила она. - Ну что ж, такие вещи порой случаются. Пусть так, если им нравится. Для меня это ничего не меняет. Для меня всегда хватало Пятерки.
- Не ожидал, что вы станете поклоняться Кандалимону, - ядовито произнес Хазефен Муери. - Но неужели вас это совсем не волнует?
- Почему это должно меня волновать?
- Болдиринфа, неужели вы не понимаете, что они превозносят мальчишку, который в душе был наполовину джиком - даже больше, чем наполовину, - как одну из могущественных фигур города! Они ищут его покровительства. Они хотят руководства. Неужели вы действительно хотите, чтобы в городе появилась новая религия? Новое священное лицо, новые храмы, новые идеи и тому подобные последствия? Пока Кандалимон был жив, он проповедовал им Гнездо-чушь и предлагал вместе отправиться л Гнездо. И детям это нравилось. Они проглатывали это. У меня есть верные доказательства. Что если это - этот культ - попадет под контроль кого-нибудь, кто сможет продолжить начатое Кандалимоном? Неужели мы вдруг полюбили джиков и будем молить, чтобы они полюбили нас? Неужели исчезнут Накаба и Пятерка? Вы слишком небрежно к этому относитесь, Болдиринфа. Это принесет несчастья, подобно необузданному пламени, распространяющемуся по высушенным равнинам. Я чувствую это. Вы знаете, что в подобных вопросах я обладаю долей проницательности.
Его лицо пылало, янтарные глаза, сверкавшие лихорадочным возбуждением, напоминали отполированные стеклянные бусины. Можно было не сомневаться, что что-то действительно подсказывало ему. Она не могла вспомнить его таким взволнованным. Для Хазефена Муери было несвойственно столь открытое проявление эмоций.
В тог момент ей только не хватало этого бешеного взрыва. Она еще не могла отойти от потрясения из-за увиденного в душе Нилли Аруиланы, ей хотелось вернуться в монастырь и отдохнуть. Спокойный обед с милым, старым Стэйпом, пара бутылок вина и кровать… да…
"Пусть все идет своим чередом, - решила она. - Новые культы, новые боги, что угодно. Я сегодня здорово поработала. Я устала. Я хочу полежать".
- Возможно, ты сильно преувеличиваешь, - холодно произнесла она. - Да, дети любят Кандалимона. Он сумел их удивить. Он рассказывал им интересные истории. И теперь они оплакивают его. Они приносят его душе жертвы. По дороге сюда я видела это - невинный жест, воспоминания и ничто больше. Через несколько дней все пройдет. Он станет частью истории, Креш внесет это в свои летописи, и все закончится.
- А если вы неправы? Если вместо этого произойдет революция? Что тогда, Болдиринфа? - Он возбужденно взмахнул руками.
Но с нее было достаточно.
- Хазефен Муери, если тебя тревожат подобные вещи, поговори с Танианой, - сказала она. - Я толстая и старая - слишком толстая и слишком старая, - так что какие изменения ни произойдут, если это вообще случится, я вряд ли стану их свидетелем. А если и увижу, то выдержу и это, потому что за свою жизнь столько повидала, что ты даже представить не можешь. Позволь я теперь пойду. Может, Муери даст тебе успокоение? Или, если хочешь, Накаба? Для меня все боги едины.
- Что? Но ты же присягала Пятерке?
- Пятерка - это мои боги. Но все боги божественны. - Она сделала ему знак Муери, медленно направилась к двери и, спустившись по ступенькам, села в карету.
* * *
Мальчика звали Тикхарейн Туэрб, ему было девять лет. На его груди висел черно-желтый талисман Гнезда-хранителя.
Девочку звали Чиа Креун. Она носила браслет.
Они стояли перед группой из одиннадцати детей и троих взрослых. В небольшом помещении с грубыми стенами были свалены ароматические ветки, так что острый запах сока сиппарии перемешивался с ароматом иголок дилифара, делая воздух пьянящим.
- Возьмитесь за руки, - приказал Тикхарейн Туэрб. - Все прикоснитесь друг к другу. Закройте глаза.
Чиа Креун, стоявшая рядом с ветками, была в трансе. Она начала произносить нараспев незнакомые слова, тягучие и резкие. Возможно, это были джикские слова. Кто мог знать? Этим звукам научил их Кандалимон. Никто не знал, что они означали. Но они звучали как священные.
- Все! - воскликнул Тикхарейн Туэрб. - Давайте! Пусть каждый повторит эти слова! Говорите! Говорите! Это молитва Королеве!