* * *
Постучавшись, вошел Фа-Кимпибол. Саламан, допив оставшееся в бутылке вино, мгновенно очнулся.
- Кузен, ты хотел меня видеть?
- Да. Тебе удалось узнать какие-либо новости из своего города? - спросил Саламан. - Дочь Танианы сошла с ума? А сама Таниана так расстроена всем этим, что некоторое время не могла заниматься правительственными делами?
Мех Фа-Кимнибола поднялся, глаза засверкали.
- Да, - натянуто отозвался он. - Я это слышал.
- А ты слышал о новой религии, проповедующей любовь к джикам? Должен заметить, что причиной этого стало убийство эмиссара Кандалимона. Мои агенты в Доинно докладывают, что в Доинно его считают святым пророком, который умер из любви к Нации.
- У тебя весьма умелые агенты, кузен.
- Им за это платят. Они докладывают мне, что поклонники Кандалимона выступают за подписание договора с Королевой. Это правда, что они хотят пригласить в Доинно джикских миссионеров, чтобы те посвятили их в свои таинства?
- Кузен, почему ты задаешь эти вопросы мне?
- Потому что ты пообещал мне, что ваши люди будут сражаться, когда подойдет время, - четко проговорил Саламан. - То, что они теперь делают, - глупость, идиотизм.
- А, - вырвалось у Фа-Кимнибола, - так оно и есть.
- Кузен, это идиотизм.
- Но, полагаю, полезный идиотизм.
Король удивленно поднял глаза:
- Полезный?
Фа-Кимнибол улыбнулся:
- Разумеется. Миролюбивая фракция играет нам на руку. Они доводят все до крайности, которая их разрушит. Кузен, ты можешь себе представить, на что будет похож Доинно, если его наполнят джикские проповедники, которые будут щелкать и шипеть на каждом углу, а все будут только и делать, что твердить о Гнезде-связи и Королеве-любви; а по побережью будут свободно разгуливать джики, отправляясь навестить свои новые южные колонии.
- Кошмар, - содрогнулся Саламан.
- В самом деле кошмар. Но кошмар, из которого можно извлечь выгоду, если только в Доинно еще сохранились люди, которые не потеряли разума. А я знаю, что такие есть. - Фа-Кимнибол наклонился поближе. - От меня требуется заставить их увидеть картину, которую только что набросал тебе. Показать им, как джики пытаются подорвать наши силы изнутри. "Неужели вы не понимаете, - скажу я им, - что новая религия приведет нас прямиком в когти насекомых? Королева-любовь гораздо хуже, чем ненависть Королевы. По крайней мере, мы всегда знаем, когда имеем дело с ненавистью. А Королева-любовь и Королева-ненависть - это лишь разные маски одного и того же. Друзья, - скажу я им, - это смертельная угроза. Принятие договора означает раскрыть объятия врагам. Неужели вы хотите, чтобы джики опустошили Доинно так же как и Венджибонезу?" И так далее и так далее, пока этот новый культ не уйдет в подполье или совсем не исчезнет.
- А потом?
- А потом мы начнем распевать хвалебные песни войне, - отозвался Фа-Кимнибол, - благодаря которым сможем перенести атаку на врага, сохранив мир для Нации. Война против джиков! Наше единственное спасение! Война, которую ты и я должны тщательнейшим образом спланировать до моего отъезда. А затем я вернусь в Доинно и сообщу им, что Саламан - наш верный союзник; что он ждет, когда мы присоединимся к нему в этой священной попытке; что наши города должны объединиться против насекомых. В конце концов, нам надо просто договориться 6 начале войны. Она может быть вызвана любым крошечным инцидентом. Ты как думаешь, кузен? Может, нам только и не хватало этой новой религии джикских поклонников?
Саламан кивнул и рассмеялся.
* * *
Мальчик но имени Тикхарейн Туэрб прикоснулся к блестящему талисману Гнезда-хранителя и произнес:
- Если бы он только мог показать нам Королеву, Чиа Креун! Может, с его помощью нам удастся ее увидеть? Например, если одновременно использовать и талисман, и внутреннее око.
- Она находится слишком далеко, - сказала девочка. - Внутреннее око не способно преодолеть такое большое расстояние.
- Тогда мы можем попробовать сношение.
Чиа Креун фыркнула:
- Что тебе известно о сношении, Тикхарейн Туэрб?
- Достаточно. Ты же знаешь, что мне уже девять.
- Сношение можно начинать с тринадцати.
- Тебе всего лишь одиннадцать. Но ты ведешь себя так, словно тебе все это известно.
Она стала тщательно приглаживать свой мех.
- В любом случае я знаю гораздо больше тебя.
- Может быть, о сношении, но не о Гнезде-правде. В любом случае эго не приведет нас никуда. Послушай, а что если я возьму своим органом осязания Гнездо-хранитель и мы с тобой снесемся прямо здесь, перед алтарем…
- Ты шутишь.
- Я серьезен! Серьезен!
- До наступления соответствующего возраста сношаться запрещено. Кроме того, мы не знаем, как это делается. Пока жрица не покажет нам, мы…
- Ты хочешь увидеть Королеву или нет? - презрительно спросил Тикхарейи Туэрб.
- Разумеется, хочу.
- Тогда какое тебе дело до того, что должна нам показать жрица? Жрица для нас ничего не значит. Это устаревший путь. Все заменила Гнездо-правда. А талисман на моей груди является носителем Гнездо-правды. - Он погладил кусочек джикского панциря. - Кандали-мон сам говорил: если я его возьму и мы снесемся - и если все соберутся вокруг нас, распевая молитвы - может, Королева явится нам или мы предстанем перед ней…
- Ты правда так считаешь?
- Лучше попробовать, ведь так?
- Но… сношение…
- Хорошо, - сказал он. - Я разыщу кого-нибудь постарше, кто может научить меня, как сношаться. И тогда я и она сможем увидеть Королеву, а ты можешь поступать как пожелаешь.
Он повернулся, как бы собираясь уйти. Чиа Креун коротко вздохнула и потянулась к нему:
- Нет… подожди… подожди, Тикхарейн Туэрб…
VI
НЕНАСТНАЯ ПОГОДА
Фа-Кимнибол должен был отправиться в Доинно в ближайшие два-три дня, как только будет готов его караван. В тот вечер, Саламан давал в его честь прощальный обед. Днем завывал мрачный ветер, в оконные стекла громко стучал град. Град был и прошедшей ночью - твердые небольшие шарики, которые резали, жалили и жгли, словно искры пламени. Но днем он был даже более неистовым. На востоке небо потемнело, что предвещало снег.
Времена года менялись и теперь темнело рано. В город Джиссо пришли первые бури надвигавшейся зимы.
* * *
Для Саламана приближение суровой погоды означало наступление трудных времен. Все было как прежде, но только с каждым годом чуть хуже. С возрастом он терял жизнерадостность. С возвращением черных ветров его настроение, от природы меланхоличное, становилось год от года мрачнее. Накануне вечером иссякла последняя капля его терпения - теперь он был воплощением раздражительности. Основной удар пришелся на самых близких, поэтому они стали осторожнее. Его избегали все и вся: даже Фа-Кимнибол, его почетный гость, его любезнейший и дорогой друг, занимавший в этот вечер место - о котором так мечтал много лет назад, - рядом с королем, несмотря на Чхама, несмотря на Амифина.
- Клянусь Преобразователем, этот ветер прорывается сквозь стену, - произнес Фа-Кимнибол, когда им подавали жареную ногу тандибара. - Я забыл, какая погода бывает здесь зимой!
Саламан, с красными от изрядного количества принятого вина глазами, налил себе очередной стакан. Замечание Фа-Кимнибола прозвучало словно пощечина. Король повернулся и свирепо на него посмотрел.
- Ты соскучился по спокойному климату в Доинно? Ведь там совсем не бывает зимы? Ну что же, ты очень скоро окажешься дома.
Истинной зимы, племя в дни Венджибонезы, не знало. Этот город укрывался между горами и морем, в зоне благоприятного климата, где прохладный сезон был мягким и непродолжительным, а самое худшее, что он приносил, - кратковременная полоса дождей. И в Доинно, расположенном на далеком юге, круглый год было тепло. Но город короля Саламана, несмотря на то что укрывался в древнем кратере мертвой звезды, с восточной стороны был открыт для резких ветров, которые в конце года дули из сердца континента, где Длинная зима до сих пор полностью не ослабила своей хватки.
Непродолжительные зимы в Джиссо могли быть жестокими. Когда дули ненастные ветры, деревья сбрасывали листву, а земля становилась сухой и бесплодной. Урожаи гибли, домашний скот худел. Иногда, но это было нечасто, выпадал снег. В такую ветреную пору горожане становились раздражительными и апатичными. Они полностью теряли великодушие, а злость становилась всеохватывающей: между друзьями и супругамг возникали ожесточенные споры, порой даже с приме пением силы. Несмотря на то что это длилось лишь несколько недель, все постоянно молились об окончании сезона, как молились их предки об окончании Длинной Зимы.
- Будет еще хуже, - мрачно пообещала жена Саламана Фалойн. - Принц, вы счастливчик, что уезжаете. Последующие несколько недель будут напоминать возвращение Длинной Зимы.
- Уймись, - грубо оборвал ее Саламан.
- Милорд, вам известно, что это правда. Этот ветер - лишь начало!
- Женщина, ты угомонишься? - проорал Саламан. Он с такой яростыо хлопнул ладонью столу, что находившиеся на нем стаканы и столовые приборы подпрыгнули и немного вина пролилось.
- Она преувеличивает, - сказал он Фа-Кимниболу. - Потому что с возрастом холодная погода стала тревожить ее кости, расшатывая ее здоровье. Но я тебя уверяю, что испытание ветрами здесь длится лишь несколько недель, иногда выпадает немного снега, но потом снова приходит весна. - Он расхохотался - это был тяжелый, неестественный смех, стоивший ему небольшой резкой боли между ребрами. - Мне нравится смена времен года. Меня это освежает. Я не хотел бы жить там, где погода всегда неизменно прекрасна. Но, разумеется, я сожалею, если с наступлением холодов ты, кузен, будешь испытывать какие-либо неудобства.
- Ничего подобного, кузен, я могу мириться с похолоданием.
- Наша короткая зима вовсе не такая уж жестокая. Правда? Правда? - Король обвел взглядом присутствовавших за столом. Чхам кивнул, потом кивнул Амифин а за ним и все остальные, даже Фалойн. Его настроения им были слишком хорошо известны. Снова налетел дикий порыв ветра. Саламан почувствовал очередной приступ гнева, но постарался его сдержать.
Подняв стакан, он сделал неопределенный жест:
- Достаточно разговоров об этом. Тост, тост, посвященный моему дорогому другу и любимому кузену Фа-Кимниболу!
- Фа-Кимниболу, - быстрым эхом подхватил Чхам.
- Фа-Кимниболу, - присоединились остальные.
- Мой дорогой друг, - произнес Фа-Кимнибол, поднимая свой фужер. - Кто бы мог предположить двадцать лет назад, что сегодня я буду сидеть здесь, за этим столом, на этом самом месте, возле домашнего очага Саламана, и думать: "Как он великолепен, какой он истинный друг, какой преданный союзник!" За тебя, дорогой Саламан!
Король пронаблюдал, как Фа-Кимнибол осушил свой бокал. Похоже, он был искренен. Он был искренен. Они стали друзьями. "Это последнее, чего я желал", - подумал он. И на его глаза навернулись слезы. "Милый Фа-Кимнибол. Старый добрый Фа-Кимнибол, как я скучал по тебе, когда ты ушел!"
- Вина! - приказал он. - Вина Фа-Кимниболу! И вина королю!
Вейавала мгновенно подскочила, чтобы наполнить их бокалы. Когда она проходила мимо Фа-Кимнибо-ла, он провел рукой по ее талии и ноге. Ом никогда не упускал возможность поласкать или погладить ее. С того самого момента как она впервые разделила с ним постель, он едва ли заглядывался здесь на других женщин. "Отлично, - решил Саламан. - Пожалуй, из этого выйдет королевский брак. Не исключено, что после Танианы место вождя в Дойн но займет Фа-Кимнибол, потому что там, похоже, нет подходящей кандидатуры среди женщин. И тогда будет крайне полезно иметь на троне рядом с Фа-Кимниболом одну из моих дочерей!"
Он сделал большой глоток. Теперь ему становилось легче. Похоже, ветер затихал.
- Дорогой Фа-Кимнибол, - через некоторое время снова произнес он.
Раздался звук, напоминавший шлепок гиганта по стене королевского дворца: Временное затишье оказалось непродолжительным. Ветер вернулся, удвоив свой пыл. А вместе с его возвращением прошел период улучшения самочувствия Саламана. Он вдруг почувствовал, как застучало в голове и что-то сжалось в груди.
- Какая ужасная ночь, - прошептала Фалойн Владирилке, - она сведет короля с ума. - Это был лишь намек на шепот. Но в период черных ветров слух короля был необычайно острым. Ее слова показались ему криком.
- Что? Что? Ты считаешь, что я сойду с ума - ведь ты это сказала? - проорал он, вскочив на ноги. Фалойн отпрянула назад, заслоняя рукой лицо. В комнате стало очень тихо. Саламан навис над ней.
- Ужасная ночь. Ужасное время года. Ужасная ночь. Это ужасное время года. Ты утверждаешь, что снова вернулась Долгая Зима. Женщина, ты постоянно выражаешь недовольство. Ты вообще когда-нибудь можешь быть довольна тем, что имеешь? Мне следует выгнать тебя на холод, чтобы ты смогла убедиться, на что это похоже! - На него удивленно глядел Фа-Кимнибол. Король вцепился в край стола, чтобы сдержать себя. Ярость, подобно лаве, заполняла его разум. Еще мгновение, и он зарычит. Это было все, что он мог сделать, чтобы не швырнуть Фалойн через стол. Свою собственную жену, которую он так лелеял. Возможно, она права. Возможно, он уже сумасшедший. Этот проклятый ветер, это злополучное время года.
"Я порчу весь пир, - подумал он. - Я позорю себя и всю свою семью перед Фа-Кимниболом".
- Прошу извинить меня, - сказал он своему гостю срывавшимся голосом. - Этот ветер… Я не совсем хорошо себя чувствую…
Он окинул комнату взглядом - наполовину мрачным, наполовину извиняющимся, молящим, чтобы они заговорили. Но никто этого не сделал. Все три его жены были в ужасе. Фалойн была готова спрятаться под стол. Владирилка казалась испуганной. И только Сини-фиста, самая спокойная и сильная из них, успокаивала в любом случае.
- Ты, - произнес он, подозвав ее кивком, после чего повел, среди завывавшего ветра, в свою спальню.
* * *
В разгар ночи короля посетило кошмарное видение. Он представил, что лежит не со своей хорошо знакомой супругой Синифистой, а с джикской самкой, которая давила на него своим тяжелым мерзким телом.
Ее передние, с черной щетиной, лапы ласкали его щеки. Мощные многочисленные задние конечности крепко сжимали его бедра, а средние конечности держали за талию. Ее огромные, мерцавшие многофокусные глаза, выпученные словно поганки, со страстью глядели в его. Она издавала резавшие ухо звуки восторга. Что было хуже всего - это то, что он прижимался к ней с равноценным пылом; его пальцы нежно пробегали по оранжевым дыхательным трубам, болтавшимся рядом с ее головой; его губы и. кали ее свирепый резкий клюв. И его член, негнущийся и увеличившийся от вожделения, глубоко вошел в какое-то таинственное отверстие ее вытянутой и твердой грудной клетки.
Он в ужасе заорал - эго был рев боли и ярости, который вполне мог опрокинуть городскую стену - и вырвался. Саламап одним прыжком соскочил с кровати и как сумасшедший стал искать ягодоподобную свечу.
- Милорд? - окликнула его Синифисга тонким, жалобным голосом.
Голый и трясущийся Саламан стоял у окна и пытался отдернуть занавеску. Нет, это был не джик. На кровати сидела лишь Синифиста и удивленно смотрела на него. Она вся дрожала. Ее груди поднимались, сексуальные части набухли от возбуждения. Он посмотрел па свой член, который, болезненно пульсируя, был все еще поднят. Тогда все это сон. В пьяном бреду он спаривался с Синифистой и принял ее за… за…
- Милорд, что беспокоит тебя? - спросила Сини-фиста.
- Ничего. Ничего. Дурной сон.
- Тогда возвращайся в постель!
- Нет, - сурово отозвался он. Если он позволит себе заснуть - этот сон вернется к нему заново. Возможно, если он отошлет Синифисту из спальни… нет, нет, так будет хуже - остаться одному. Он не решится закрыть глаза ни на секунду. Перед ним сразу же появится образ монстра.
- Милорд, - женщина уже рыдала.
Он пожалел ее. В конце концов он оставил ее в середине полового акта. Он не встречался с ней вот уже несколько недель - с тех пор как был очарован Владирилкой - и теперь с презрением оттолкнул ее.
Но он не собирался возвращаться в кровать.
Саламан подошел к ней и, слегка коснувшись ее плеч, прошептал:
- Этот сон так растревожил меня, что я должен пойти немного проветриться. Я вернусь к тебе позже, когда мой разум проясниться. Иди спать.
- Милорд, твой крик был таким пугающим…
- Да, - отозвался он. Он нащупал мантию и, накинув ее, вышел из комнаты.
Во дворце была лишь тьма. Воздух был холодным. С востока рвался порывистый ветер, и белые клубы снега оседлали его словно разозленные призраки. Но он не мог здесь оставаться. Его чудовищный кошмар осквернял все здание. Он спускался все ниже и ниже, к конюшням. Когда он вошел, два грума подняли сонные глаза, но, узнав короля, снова опустили головы. Они привыкли к его настроениям: если ему требовался посреди ночи зенди, они не находили в этом ничего удивительного.
Он выбрал верхового зенди и поскакал к стене, к своему частному павильону.
Буря разрывала его на части; ветер был таким сильным, что оставалось только гадать, почему он не сдул 18* с неба луну. Он принес снега гораздо больше, чем Саламан мог припомнить: его уже хватало для того, чтобы окутать землю белым ковром толщиной в палец. Между тем снег все продолжал быстро падать. Саламан обернулся и в голубоватом лунном свете увидел отчетливый след копыт зенди.
Привязав скакуна под павильоном, Саламан быстро взобрался по лестнице на вершину. Его сердце бешено билось между ребер. Оказавшись в павильоне король вцепился в подоконник и высунул наружу голову, не обращая внимания на ледяные порывы ветра. Ему было необходимо очистить голову от малейших обрывков сна, который вошел в его дремавший, опьяненный вином разум.
Ландшафт за пределами города, прерывисто освещаемый лунным светом, который прорывался сквозь снежную кожу шторма, был белым как смерть. Острый, как лезвие ножа ветер поднимал упавшие кристаллы, уносил их и выкладывал в зловещие рисунки. Король все еще не мог избавиться от привкуса поцелуя джикской самки на своих губах. Его половой орган теперь опал, но продолжал болеть от нереализованного желания; и Саламану казалось, что душа его горит холодным огнем, что служило признаком воздействия какой-то едкой джикской жидкости, к которой он, должно быть, прикоснулся во время отвратительного спаривания.
"Наверное, мне следует уйти отсюда, - решил Саламан, - и, сорвав с себя мантию, покататься по снегу, пока не очищусь…"
- Отец?
Он обернулся:
- Кто здесь?
- Битерулв, папа. - Мальчик с трудом протиснулся в вестибюль павильона. Его глаза были широко раскрыты. - Отец, ты напугал нас. Когда мама сказала, что ты поднялся и как бешеный вылетел из спальни… и после этого тебя видели, когда ты покидал дворец…