На этот раз Кэтирил поднялась, взяла из рук Сим-фала Хонджинды кубок и что-то прошептала ему на ухо, пытаясь успокоить. Поначалу он лишь гневно огрызнулся, но потом, по всей видимости, что-то из сказанного ею до него дошло. Он кивнул, пожал плечами и что-то ответил ей, но уже более спокойно. И спустя мгновение она взяла его под руку и спокойно вывела из комнаты.
- Все, что он сказал, может быть правдой? - тихо спросила Болдиринфа у Сгэйпа. - Как ты думаешь, будет война?
- Я не доверенное лицо Фа-Кимнибола, - бесстрастно отозвался Стэйи. - Я знаю не больше любого из вас.
- Войны не должно быть, - сделала вывод Болдиринфа. - Кто в Президиуме проголосует за мир? Я знаю, что Хазефен Муери проголосует. И Пыог Кжай. Возможно, Креш. И разумеется, я, если мне предоставят такой шанс. А ты? Ты проголосуешь?
- Если Фа-Кимнибол желает войны, война будет, - глухо проговорил Стэйп. - Что из того? Ты что, должна будешь принять участие в боях? Или я? Нет, нет, нет, это не наше дело. Все решают боги. Это не наше дело, Болдиринфа. Послушай, если назревает война, то пусть она будет.
* * *
- Война? - переспросил Хазефен Муери. Он удивленно посмотрел на сестру: - Тайное соглашение с Саламаном? выдуманная провокация?
- Так утверждал Симфала Хонджинда, - сказала Кэтирил. - Он заявил об этом перед Стэйпом, перед Болдиринфой, перед всей семьей. Это закипало в нем в течение всего дня и в конце концов вырвалось наружу. Понимаешь, он здорово напился.
- А он повторит то же самое мне, если я навещу его?
- Ты же знаешь, что он никогда не был с тобой особо откровенен.
Хазефен Муери расхохотался:
- Как ты добра! Сама того не желая, ты дала мне понять, что он меня здорово недолюбливает. Да, Кэтирил?
Она пожала плечами:
- Я просто знаю, что вы с ним никогда не были друзьями. А за обедом он рассказал о том, на что не имел права. Это же, наверное, предательство, выбалтывать подобным образом государственные секреты? Возможно, он не захочет довериться тебе.
- Не имел права болтать о войне, которая нас уничтожит только потому, что Фа-Кимнибол желает удовлетворить свою прихоть повоевать? Ты называешь это предательством? Это Фа-Кимнибол совершает предательство, Кэтирил.
- Да. Я тоже так думаю. Именно поэтому я все тебе рассказала.
- Но ты сомневаешься, что Симфала Хонджинда посвятит меня в подробности.
- Я очень в этом сомневаюсь, брат.
- Хорошо, хорошо. Пока достаточно просто знать, что Фа-Кимнибол и Саламан сговорились. Я это учту.
- И пусть боги ие оставят нас, что бы ни произошло, - произнесла Кэтирил.
- Боги, - тихо повторил себе под нос Хазефен Муери и хихикнул, когда сестра ушла. - Да, действительно, пусть боги не оставят нас.
"Для меня они всего лишь имена". Это были слова Нилли Аруиланы, произнесенные в тот единственный раз, когда она с таким неистовством, восторженно выступила перед Президиумом. "Наше собственное изобретение для самоутешения в трудные времена". Хазефен Муери никогда не забывал ни того момента, ни этих слов.
Всего лишь имена. Это была его точка зрения. По правде говоря, он понимал, что являет собой еще более тяжелый случай, чем Нилли Аруилана, потому что он вообще ни во что не верит, кроме того что жизнь - глупость, жестокая шутка, ряд мелких событий, что другой причины, кроме того что мы есть, для нашего существования не было. Она, по крайней мере, приняла на веру джикский миф о том, что миром правит космический план и всё является частью предопределенной модели. Он никогда не сталкивался с доказательствами этому. У него не было морального стержня, и он понимал это, - он мог занять любую позицию, которая на данный момент казалась наиболее подходящей: сегодня принимать войну, а завтра - отрицать, смотря по обстоятельствам. В его жизни всё имеющее значение приобретало силу, потому что сама жизнь человека являлась всем, и всё одновременно было шуткой.
Однажды Хазефен Муери попытался изложить все это Нилли Аруилане, надеясь доказать ей, что у них много общего в мировоззрении. Но она лишь презрительно взглянула на него и произнесла ледяным тоном:
- Ты меня совершенно не понимаешь, Хазефен Муери, ни капли.
Пусть так. Возможно, он не понимает.
Но он понимал смысл удивительной сказки, пересказанной ему в этот день Кэтирил. Он сам удивился тому, что это не было для него сюрпризом. Вне всяких сомнений, Фа-Кимнибол отправился на север, чтобы раздуть войну с джиками; вне всяких сомнений, воинственный Саламан с радостью сговорился с ним об этом. И вне всяких сомнений, соберет всю свою убывающую энергию и все еще значительную силу для того, чтобы склонить Президиум к одобрению.
Но возможно, это всего лишь способ отвлечь их внимание. "Очень возможно", - подумал он. Ну а если война неизбежна, чтобы подчеркнуть, какую вероломную роль во всем этом сыграл Фа-Кимнибол? Город лишь пострадает, если вступит в войну с человеконасе-комыми. Потери будут ужасными, и не исключено, что жизненный уклад будет невосполнимо разрушен. И в конечном итоге те, кто разжигал войну, будут ею же и свергнуты, а те, кто безрезультатно пытался ее предотвратить, возвысятся до величия.
Хазефен Муери улыбнулся. "Я посмотрю, что смогу сделать, - подумал он. - И пусть боги в самом деле меня не оставят".
* * *
Они шли неделями, все время продвигаясь на север. За их спинами снова заворачивался в весну счастливый мир, но на этих покинутых землях с дальней стороны от Венджибонезы все еще господствовала зима. Для Зектира Лукина это не имело значения. Для него были едины и зимний холод, и горячие струи лета. Он почти не замечал смену времен года, кроме того что в одно время ночь была длиннее, чем в другое.
Теперь они находились среди унылых земель. Серой была земля; серым было небо; серым был даже ветер, переносивший темный песок, когда с ревом налетал с востока. Оживляла унылый пейзаж лишь растительность, которая с мрачной неистовостью пыталась противостоять всей этой серости: упругая скудная пунцовая трава; жесткие куполообразные грибы невыносимо желтого цвета и, если на них наступали ногой, взрывавшиеся облаками сверкающих зеленых спор; высокие и изогнутые деревья, покрытые мерцающими голубыми листьями, напоминавшими иглы, которые постоянно пускали дождь вязкого розового сока, обжигавшего как кислота.
Вдалеке образовывали цепи, словно короткие и толстые зубы, низкие известняковые холмы. Находившаяся между ними открытая местность была скучной, сухой и не обещающей ничего хорошего: без озер, без потоков, только случайный черноватый родник вытекал из какой-то покрытой солыо трещины в земле.
- Куда теперь? - спросила Лиспар Моэн. Она была походным герольдом, который передавал другим приказы Зекгира Лукина.
Он кивнул в сторону холмов и показал на непрерывную северо-восточную дорогу.
- Страна джиков? - уточнила она.
- Наша страна, - поправил ее Зектир Лукин.
По серой равнине за ним теперь шло триста сорок допущенцев из Джиссо.
Из первоначальных трехсот семидесяти шести последователей с десяток слишком старых или немощных - чтобы пойти на риск начать новую жизнь среди дикой местности, - когда подошло время отправляться, просто отреклись от веры и отказались идти. Зектир Лукин это предчувствовал. Он даже не попытался их принуждать.
Принуждение не входило в его философию - он во всем признавал верховную власть богов. Если боги решили, что кто-то из его последователей предпочел не идти за ним, он был готов это принять. Зектир Лукин, ожидавший от мира не более того, что мир мог ему предоставить, никогда не ведал разочарования.
Во время похода тоже было несколько потерь. И это он принял спокойно: боги распоряжались их дорогой всегда.
Когда переселенцы проходили по окрестностям Венджибонезы, рейдовая группа джиков захватила пятерых его людей. Зная, что древней столицей народа с темно-синими глазами теперь владеют человеконасекомые, Зектир Лукин предпочел дорогу к востоку от нее. Похоже, это было недостаточно далеко. Внезапная атака, крики, потасовка и огромное замешательство - все это произошло в сумерках в горном ущелье, скрытом в густом тумане. Все это продолжалось какие-то мгновения - на земле остались брошенные рюкзаки и перевернутая ручная тележка. Преследовать было бессмысленно: окружавшая их высокогорная местность была темной и непроторенной. Зектир Лукин был рад, что джики взяли в плен так мало народа.
Других забрали естественные опасности, - это была дикая местность. Валежник скрывал яму, на дне которой подстерегали серые когти и желтые клыки. Спустя несколько дней из ниоткуда, как бешеный, вылетел огромный, тяжелый как камень, низконогий зверь с густой коричневой чешуей, который из стороны в сторону раскачивал своей небольшой головой с грустными глазами, словно это была дубинка, и убивал всех, кого ею задевал. Потом им повстречалось смешное прыгающее существо с веселыми золотистыми глазами и до нелепого крошечными передними лапами, но на его хвосте рос шип, испускавший ядовитые струи. А однажды в полдень налетел рой быстрокрылых насекомых, таких же ослепительных, как жемчужины, которые наполнили воздух молочными брызгами. Кто успел из вдохнуть, заболел; а многие из заболевших так и не выздоровели.
- Этого следовало ожидать, - сказал Зектир Лукин.
- Мы признаем волю богов, - отозвались его люди.
Оставшиеся в живых бесстрашно продолжали продвижение вперед. Зектир Лукин ждал, что Божественная Пятерка укажет ему место, где они должны будут основать свой город.
С дальней стороны меловых холмов серый фон исчезал. Земля здесь была бледно-коричневой с красными полосами, что, возможно, служило признаком плодородия. С востока на запад текла река, которая расходилась на три потока. Вдоль берегов зеленью сияла растительность, на некоторых кустах висели сочные I красноватые фрукты со сморщенной кожурой, - они, похоже, были съедобными.
- Здесь мы и останемся, - сказал Зектир Лукин. - Я чувствую здесь присутствие Пятерки.
Он выбрал небольшой мост между двумя самыми южными потоками вилки, который казался выше уровня затопляемой равнины, и они установили там палатки, где собирались жить до того, как возведут первые здания. Три женщины, обладавшие необыкновенно мощными внутренними очами, отошли чуть в сторону для того, чтобы сообщить в Джиссо о месте своего нахождения, потому что Зектир Лукин обещал королю, что сделает это. Саламан показал ему метод, объединявший и сношение, и внутреннее око, позволявший осуществлять контакт на очень большие расстояния. Зектир Лукин был скептиком. Но обещания для него были равноценны клятвам, поэтому он отослал женщин передать сообщение.
- Я назову это место Салпа Кала, - сказал он, - что означает Место Божественных.
Утром четвертого дня, после того как допущенцы обосновались в Салпа Кала, без предупреждения появилось трое джиков, словно выросли из земли, и без колебаний направились к Зектиру Лукину, который наблюдал за установлением палатки. Он ощутил их присутствие за спиной до того, как обернулся: почувствовал ледяное давление на свое сознание - мрачный, отдаленный, бесплодный холод их аскетических душ.
Один из них - он точно не мог сказать какой - спокойно заговорил с ним жужжащим голосом разума:
- Это место - запретная для вас зона. Сегодня вы должны уйти и вернуться на свои территории.
- Это место называется Салпа Кала. Его назначила нам в качестве дома Божественная Пятерка, - также спокойно отозвался Зектир Лукин.
С помощью внутреннего ока он вызвал видение, которое однажды его посетило - видение о громадности Королевы человеконасекомых, которая нависла над Джиссо, - словно хотел сказать, что знает о ее величии и принимает это, как принимал все остальное. Но то, что он пытался сообщить, также было волей богов, тех самых богов, которые правили и судьбами джиков. Эта воля заключалась в том, что он должен прийти к этому месту и создать здесь поселение.
Но даже если все это и дошло до джиков или каким-либо образом произвело впечатление, они не подали виду.
- Вы должны сегодня уйти, - снова повторил дребезжащий джикский голос.
- Мы не уступим дара богов, - сказал Зектир Лукин.
Джики не отвечали. Зектир Лукин хладнокровно рассматривал их вытянутые блестящие тела, их многогранные глаза, сегментные оранжевые дыхательные трубы, выступающие клювы и шесть худых, щетинистых конечностей. Самый низкий из них был на голову выше Зектира Лукина, который сомневался, что этот "малыш" весит больше ребенка: такими высушенным и бесплотным казалось его тело. В чистом утреннем воздухе их тяжелые желто-черные панцири неприятно мерцали, отражая солнечный свет. Он не боялся их.
Спустя некоторое время Зектир Лукин пожал плечами и, повернувшись к ним спиной, продолжил работу.
- Что мы будем делать, - спросил шорник Геппилин, когда джики ушли.
- Мы остаемся на месте, - отозвался Зектир Лукин. - Это дар богов, ведь так?
Он отдал приказание допущенцам приготовить оружие: мечи, копья, кинжалы, дубинки. На закате они собрались тесным кольцом вокруг своего багажа в ожидании возвращения джиков.
Трое появлявшихся ранее - но крайней мере, Зектир Лукин решил, что это были те же самые - выступили из темноты.
- Вы еще здесь, - произнес дребезжащий голос.
- Это наше место.
- Это место не для плотского народа. Уйдите или умрете.
- Нас привели сюда боги, - возразил Зектир Лукин. - Боги все и решают.
С дальней стороны лагерной стоянки донесся пронзительный крик. Зектир Лукин бросил туда беглый взгляд, но и его было достаточно. Из находившихся возле реки зарослей появилась орда темных угловатых фигур - это были сотни, а может, и тысячи джиков. Казалось, в тот момент каждый речной камень превращался в джика. Его люди начинали суетиться.
Зектир Лукин поднял копье.
- Сражаться! - проревел он. - Сражаться! Трусость противна воле богов!
Он всадил оружие в блестящий глаз ближайшего к нему джика, освободил лезвие, краем которого срезал дыхательную трубу второго.
- Сражаться!
- Нас всех убыот! - обратилась к нему Лиспар Моэн.
- Мы должны богам смерть, и сегодня они ее получат, - отозвался Зектир Лукин и нанес удар по третьему джику как раз в тот момент, когда он занес над ним свой клацающий клюв, - но мы все равно будет сражаться. Мы будем сражаться до конца.
Лагерь кишел человеконасекомыми. Повсюду блестели их копья. Их резкие зловещие крики заглушали голоса допущен цев.
"Лиспар Моэн права, - признался себе Зектир Лукин, - мы идем на верную смерть".
Похоже, он неправильно понял волю богов. Очевидно, они имели в виду не его в качестве создателя нового мира. Все ясно. Ну, что же, хорошо: это тоже воля богов, как и нашествие мертвых звезд на Великий Мир семьсот тысячелетий до этого.
На какое-то мгновение он даже засомневался, стоило ли вообще сопротивляться. Если боги этой ночью предписывали ему и его людям смерть, может, ему стоило бросить копье и спокойно, с опущенными руками дождаться своего конца, как это когда-то сделал народ с темно-синими глазами, когда на него опустилась Длинная Зима?
Может, и следовало. Быстро оглядевшись, он заметил, что некоторые из его людей пытались спрятаться или сбежать, но остальные стояли непоколебимо, подставляя себя с истинно допущенческой покорностью копьям джиков.
"Да, да, - подумал он. - Это правильный выход".
Но понял, что сам этого сделать не сможет. Здесь на исходе, на краю гибели, он чувствовал, что должен сопротивляться, каким бы бесполезным ни было это сопротивление и вопреки всему, во что верил и учил верить других. Он не мог поступить иначе. В последние часы своей жизни Зектир Лукин обнаружил, что столкнулся с той сферой своей души, существование которой не предполагал.
Ложный допущенец! Лицемер!
В конце концов он это полностью осознал. Он на мгновение задумался об этом, по тут же выбросил из головы. Несмотря ни на что, ин был творением богов - неважно, хорошим или дурным.
Его окружило огромное кольцо джиков. Их блестящие глаза напоминали громадные переливавшиеся темные луны. С рычанием он принял боевую стойку, в то время как джики приближались к нему.
Он наносил удары снова и снова, пока совершенно не обессилел.
VIII
"МЕЧ ДОИННО"
- Креш, если не возражаете, одну минуточку, - обратился Хазефен Муери.
Летописец, собиравшийся было войти в Дом Знаний, остановился на ступеньках и вопросительно посмотрел на сына Толайри. Спустя мгновение, перепрыгивая сразу через две ступеньки, Хазефен Муери уже стоял возле него.
- Креш, вам известно, что происходит в городе? - негромко спросил он.
- В общем или в частности?
На лице Хазефена Муери промелькнула улыбка.
- Значит, не известно. В эту самую минуту ваш брат находится на стадионе и проводит строевое обучение армии.
Креш недоуменно заморгал. Прошло всего три дня с того момента, когда Президиум проголосовал за утверждение союзничества с городом Джиссо. В его пользу очень решительно выступили Таниана и Фа-Кимни-бол, и лишь такие осторожные как Пьют Кжай заявили, что рано или поздно эго соглашение втянет Доинно в войну. "Скорее всего поздно, чем рано", - подумал тогда Креш. Но, похоже, события развивались быстрее, чем он ожидал.
- У нас нет армии, - возразил он. - У нас только городская стража.
- Теперь армия у нас есть: Фа-Кимнибол и его друзья создали ее за одну ночь. Она называется "Меч Доинно". Ваш брат утверждает, что в любую минуту может начаться война с джиками и мы должны быть к ней готовы. - Хазефен Муери издал хриплый звук, и Креш лишь через какое-то мгновение понял, что это смех. - Вы только представьте себе! Одна часть города сейчас заседает в церквах Кандалимона, распевая хвалебные песни Королеве насекомых, а другая - на стадионе готовится к тому, чтобы ее убить!
- Если назревает война, - медленно проговорил Креш, - то, разумеется, мы должны к ней готовиться. Но почему Фа-Кимнибол считает…
- Союз с Саламаном обяжет нас принять участие в войне, если будет атакован Джиссо.
- Я знаю, к чему он нас обяжет. Но джики Fie предпринимали никаких враждебных действий.
- Пока.
- А есть повод думать, что они это сделают?
Хазефен Муери задумчиво посмотрел вдаль:
- У меня есть повод так думать.
- Саламан годами твердит нам, что джики собираются на него напасть. Я полагаю, что эта его стена росла все выше и выше, пока невероятным образом не нависла над 1'ородом. Но между тем никакого нападения не было - все предполагаемые угрозы со стороны джиков только в его воображении. Так почему сейчас что-то должно измениться?
- Думаю, должно, - отозвался Хазефен Муери.
- Это потому, что Саламан отверг предложение Королевы, которое также игнорировали и мы?
- Это лишь часть. И я догадываюсь, что лишь малая часть. Думаю, среди нас есть такие, кто активно проектировал войну, провоцируя джиков предпринять против нас какие-либо действия.
- Что ты говоришь, Хазефен Муери?
- Если желаете, могу повторить еще раз.
- Это крайне серьезное обвинение. У тебя есть доказательства?
Хазефен Муери снова уставился куда-то вдаль.
- Есть.