Он не мог вынести этой стены подозрительности, которая внезапно возникла между ними, поднявшись так же высоко, как фанатичный крепостной вал Саламана. Ему захотелось предложить ей с ним снестись, осуществить единение, которое не допускало ни подозрительности, не недоверия. Тогда все станет ясным: тогда они снова станут Крешем и Танианой, Танианой и Крешем, а не чужими, какими они теперь были по отношению друг к другу.
Но он знал, что она откажется. Она станет сваливать все на усталость, или попросит о встрече часом позже, или что-нибудь в этом роде. Потому что, если она снесется с ним, у нее не будет от него секретов; а Креш понимал, что сейчас их у Танианы немало и она совсем не собирается с ним делиться. Он знал, что мог все узнать, прибегнув к помощи Барака Дайира. Силы Чудодейственного камня позволяли ему проникнуть куда угодно, даже в сокровенные глубины разума Танианы. Но эта мысль была ему отвратительна. "Следить за собственной женой? - подумал он. - Нет, нет. Я лучше допущу, чтобы город разрушили и погибли все его обитатели, чем сделаю это".
- Креш, - спустя некоторое время проговорила Таниана, - я предпринимаю те действия, которые считаю целесообразными в интересах безопасности города. Если ты не согласен, то имеешь право выдвигать свои возражения в Президиуме. Хорошо? - От ее каменного взгляда становилось не по себе. - Ты хочешь сказать мне что-нибудь еще?
- Таниана, тебе известно, что Фа-Кимнибол за моей спиной приобрел в Доме Знаний только что открытые предметы Древнего мира, чтобы использовать их в качестве оружия?
- Креш, если начнется война, оружие будет необходимо. А война приближается.
- Но забрать их из Дома Знаний, даже не сказав…
- Я поручила Фа-Кимниболу проследить, чтобы армия была экипирована надлежащим образом.
- Так ты поручила ему украсть эти предметы Древнего мира из Дома Знаний?
Она твердо и решительно посмотрела на него:
- Похоже, мне стоит напомнить, что во время битвы при Джиссо ты использовал предметы Великого Мира.
- Но это было совсем другое! Это…
- Другое, Креш? - расхохоталась Таниана. - Разве? И в чем же отличие?
* * *
Для Саламана это бып дурной день, проведенный на вершине стены. Все было неясным. Проходы его разума затуманивала путаница из неприятной дребезжащей ерунды. Время от времени пред ним вставали неясные образы: величественная башня, скорее всего являвшаяся Фа-Кимниболом; отблески люминесцентного пламени, символизировавшие Креша и стойкое, потрепанное погодой дерево, сгибаемое сильным ветром, которое, по его мнению, представляло Таниану, и какой-то другой образ - что-то червеообразное и скользкое, - который Саламан вообще не мог интерпретировать. В Доинно что-то происходило. Но что? Что? Ответа не было. Он настроил свое внутреннее око так резко, насколько это было возможно. Но, похоже, его восприятия в этот день ослабли или послания его шпионов находилйсь вне его возможностей зафиксировать их.
Находясь в своем павильоне, он описывал органом осязания широкие дуги. Блуждая разумом по пустым пространствам, окружавшим Джиссо, он пытался заполучить с юга новости. На дальнем конце стены, стоял его сын Битерулв, ловя сообщения с севера.
Новая сеть коммуникаций в конце концов была установлена. На ее создание ушла вся зима: надо было найти добровольцев, натренировать их и разослать по аванпостам, маскировавшимся как фермы. Но теперь его агенты, словно бисер, были рассыпаны по всей линии, простиравшейся на юг до самого Доинно и на север в сторону джикских территорий так далеко, насколько это было безопасно.
Со всех сторон к нему поступали гул и потрескивание видений внутреннего ока, передававшиеся от станции к станции по всей линии. Король сконцентрировал на них всю силу своего мощного разума. Теперь он приходил сюда каждый день на рассвете, чтобы слушать и ждать.
Достигнуть этой мысленной трансляции было непросто. Сообщения всегда были туманными, трудно поддающимися интерпретации и часто весьма сомнительными. Но что еще можно было создать, избавившись от гонцов, постоянно носившихся туда-сюда? В лучшем случае привносимые ими новости запаздывали на недели. Теперь это было немыслимым. События развивались слишком быстро. Если бы у него был такой же Чудодейственный камень, как у Креша, то, возможно, он смог бы направлять свою душу, как хотелось, в разных направлениях, заглядывая во все и повсюду. Но Чудодейственный камень был единственным и находился у Креша.
Правда, в этот день ничего не срабатывало. Поступавшие сообщения были никчемными - мрак и туман, и совершенно никакой ясности, одна трата времени и энергии.
Ну что же, пусть будет так. Саламан расслабил орган осязания. Возможно, завтра день будет более удачливым. Он направился к лестнице.
Затем взволнованным голосом, словно взывавшим с небес, сын напомнил ему о своем присутствии:
- Папа! Папа!
- Битерулв?
- Папа, ты меня слышишь? Это Битерулв!
- Да, я слышу.
- Папа?
- Говори, мальчик. Говори!
Но снова тишина. Саламан почувствовал приступ ярости: очевидно, мальчик хотел сообщить ему нечто важное, но сообщения Битерулва и его собственные ответы, несомненно, находились в разных координатах.
Саламан развернулся и направил свой орган осязания в сторону, откуда шло обращение Битерулва. Это сводило с ума: все такое неясное; простые приближения подразумевающегося; больше образы и ощущения, чем слова, которые требовали расшифровки. Но это были точно вести, поступавшие с севера, - Саламан в этом не сомневался, он безошибочно чувствовал возбуждение мальчика.
- Битерулв?
- Папа! Папа!
- Я тебя слушаю. Говори, в чем дело.
Он ощущал усилия мальчика. Битерулв обладал повышенной чувствительностью, но странной, потому что лучше срабатывала на дальние расстояния, чем на короткие. Саламан ударил кулаками по краю ограждения дорожки стены. Задрав орган осязания как можно выше, он замахал в воздухе расправленными руками, словно это могло прояснить сообщение сына.
Затем появился образ неоспоримый по своей ясности: между двумя потоками на равнине лежали окровавленные тела, сотни тел, - это были люди Зектира Лукина.
Среди них бродили мрачные темные фигуры, время от времени наклоняясь, словно собирали добычу.
Джики.
- Папа, допущенцы мертвы. Все. Ты меня слышишь?
- Я тебя слышу, мальчик.
- Папа? Папа? Это поступило так отчетливо с северных постов трансляционной линии. Их всех убили на территории джиков, там, где река делится на три потока. Всех допущенцев полностью уничтожили.
Саламан кивнул, словно Битерулв находился возле него. Сконцентрировав всю умственную энергию, он передал мальчику такое сильное сообщение, что просто не сомневался, что оно дойдет. Он говорил, что получил и понял новости; и спустя мгновение от Битерулва поступило подтверждение - мальчик чувствовал облегчение, что его поняли.
"Наконец-то", - подумал Саламан.
Теперь колеса завертелись.
Допущенцы получили желаемое мученичество. Теперь пришло время послать другие силы - армию мщения, которая тоже, скорее всего, обретет муки, - а затем приготовиться ко всеобщей войне, которая наверняка на подходе.
Король снова обратился к югу. Какое-то время он стоял отдыхая, свободно дыша и собираясь с силами. Теперь не должно было быть неопределенности или загадок. Сообщение - какой бы то ни было ценой - без искажений должно было достигнуть Фа-Кимнибола в отдаленном Доинно.
Он вызвал видение: тела на берегу реки; двигавшиеся между ними темные угловатые фигуры; новая армия, выступившая из Джиссо, браво марширующая по вражеской территории, чтобы отомстить за смерть Зектира Лукина и его людей; новые противоречивые силы, которые, наверняка, появятся; поднявшиеся джики, извергавшие угрозы; затем раскрываются ворота Доинно, откуда появляются воины во главе с Фа-Кимниболом.
Саламан улыбнулся. Он поднял орган осязания и напряг его - по нему запульсировала энергия. Саламан закрыл глаза, и из него потоком полились слова. Они устремились на юг, подобно яркой вспышке энергии передаваясь от станции к станции, - это было подобно раскату грома, пронесшемуся между двумя городами.
- Призываю к исполнению союзнических обязательств. Началась война.
* * *
Что-то случилось. Нилл и Аруилана, находившаяся в одиночестве в своей комнате в Доме Накабы, почувствовала внезапную дрожь, сильную и дергавшую, как будто мир сорвался со своего основания и теперь дико проносился по небесам. Она подошла к окну. На улицах все было спокойным. Но ее внутреннее око показывало солнце, неожиданно огромное, которое висело прямо над ней, и с него стекали реки крови. По темному небу носились ледяные зеленые хвосты комет.
Вся дрожа, она отвернулась и прикрыла руками глаза. Спустя немного времени она помолилась, сначала Пятерке, затем духу Кандалимона. После чего, сама не зная почему, решила обратиться и к Королеве.
Сняв со стены джикскую звезду, Нилли Аруилана подняла ее перед лицом, осторожно держа за края. Она всматривалась в ее центральное пустое пространство, сужая фокус видения, пока это небольшое отверстие не стало единственным местом наблюдения.
Там было темно. Может, какой-то образ и мелькнул в самой глубине этого мрака, но она не была в этом уверена. Если он и был, то такой туманный и неясный, просто призрак призрака. Однажды звезда смогла показать ей Гнездо, или она так считала. Но теперь…
Ничего. От ее взгляда ускользали лишь темные расплывчатые тени, как она ни пыталась в них всмотреться. Никаких следов Гнезда.
"Куда оно делось? - недоумевала она. - И было ли оно вообще?"
- Ты хочешь увидеть? - спросил ее какой-то внутренний голос.
- Да.
- То, что ты увидишь, может изменить тебя.
- Я уже столько раз менялась. Чем может навредить еще один раз?
- Хорошо. Тогда смотри и увидишь то, что там можно увидеть.
Ей показалось, что тени стали подниматься, что темнота внутри звезды прояснилась, и она снова могла видеть сквозь пустоту знакомые подземные коридоры, которые некоторое время были ее домом. Она покрепче сжала звезду и напрягла зрение.
Да, фигуры…
Теперь она различала их более чем отчетливо.
Чудовищные. Таинственные. Искаженные. Головы словно топоры, руки словно мечи. Огромные холодные глаза сверкали как зеркала из темного стекла, отражавшие сразу тысячи злобных непоколебимых образов. Блестящие клювы щелкали и тыкались в ее сторону сквозь пустое место звезды. Нилли Аруилана слышала резкий свистящий звук их смеха. Даже сама звезда, простое сплетение из трав, теперь покрылась жесткой черной щетиной. Ее центр превратился в темный волосатый рот, который переливался и раскрывался словно влажная скользкая дыра, издававшая мягкие, вкрадчивые сосательные звуки.
Что-то схватило ее, пытаясь затащить в сердце маленькой плетеной звезды.
Желание уступить было огромным. Да, вернуться в Гнездо, позволить восстановиться связи, посидеть у ног Гнезда-мыслителя, впитывая его мудрость. Предстать перед Королевой, чтобы испытать ее прикосновение. Разве не этого она хотела? Разве не к этому всегда стремилась? И Кандалимона. Самое сильное искушение. Они вернут ей Кандалимон. "Иди к нам, и Кандалимон снова будет с тобой". Так ли это? Как заманчиво это звучало, как легко было сдаться. Как здорово вернуться в Гнездо… как успокаивающе… как безопасно.
Нет, нет, как это могло быть?
Нилли Аруилана сопротивлялась всеми силами души.
Ее все еще затаскивало. Но постепенно, по мере ее продолжающегося сопротивления, силы начали ослабевали. Содрогнувшись, она отбросила звезду и пронаблюдала, как та закатилась в угол, к стене. Но даже оттуда она манила ее. "Иди к нам. Иди. Иди!".
Кошмарные образы не покидали ее. Клювы и когти, щетинистые рты, несметное число холодных мерцающих глаз. Они не покидали ее сознания, как она не пыталась отогнать их. Она считала, что уже выиграла это сражение несколько недель назад. Но нет, нет, объятия Королевы еще полностью не сняты.
Она старалась восстановить дыхание. Сердце билось как бешеное. Кожу покалывало.
Голова кружилась от догадок. Казалось, что стены ее маленькой комнаты сомкнулись. По полу струились потоки крови. Вокруг нее в безумном танце кружили конечности. От лежавшей возле стены звезды начал исходить зловещий зеленый свет. Из ее центра протянулись тонкие щетинистые руки, пытаясь ее нащупать. Ее звали резкие тихие голоса, отдаленные, но соблазнявшие.
- Нет, - произнесла она. - Я больше не ваша.
Она попятилась, не сводя со звезды пристального взгляда. Медленно приблизилась к двери, открыла ее и поспешно выскочила в коридор. Захлопнув дверь, она прижалась к ней, хватая ртом воздух в ожидании, пока пройдет головокружение и успокоится сердце.
Свободна. Свободна.
Но что дальше?
Она могла обратиться лишь к одному человеку в этом городе.
"Я пойду к отцу", - решила она.
* * *
- Они хотят, если смогут, уничтожить Королеву, - сказал Хазефен Муери. - Могу поклясться.
Он находился в церкви Кандалимона, расположенной внутри аллеи как раз неподалеку от улицы Фишмонгер. Это был один из обычных дней для собрания. Теперь с ним оставались лишь Тикхарейн Туэрб и Чиа Креун: мальчик-жрец и девочка-жрица.
К своему удивлению, Хазефен Муери стал регулярным причастником новой религии. То, что начиналось как шпионство, перешло… была ли это вера? Или все еще шпионство? Он сам не знал. Церковь, это грязное место, пропахшее вяленой рыбой, где четыре раза в неделю собирались потные представители низшего класса, чтобы покричать о своей любви к Королеве, стало для него особым убежищем от бури, охватившей Доинно. Чевкиджу Эйму он сказал, что все еще продолжает исследование. В душе он сам не сознавал, чем занимается.
- Но разве они способны на такое? - спросил мальчик. - Разве кто-нибудь способен? В это трудно поверить.
- Что Королеву можно уничтожить?
- Они уподобятся дьяволам, если попытаются это сделать.
- Они убьют ее, - заверил Хазефен Муери, - как убили Кандалимона, - нет пределов их ненависти к Г незду-правде.
- Так это Фа-Кимнибол убил Кандалимона? - удивленно спросила девочка.
Хазефен Муери обернулся к ней.
- Ты, разумеется, знаешь, кто это сделал. Это было сделано капитаном стражи Кьюробейном Бэнки по приказу его начальства, он впоследствии тоже был убит, чтобы не проболтался.
- Вы уверены, что это правда? - спросил Тикха-рейн Туэрб.
- Это правда! Клянусь всеми богами, что это правда! - воскликнул Хазефен Муери.
Тикхарейн Туэрб довольно долго его рассматривал, взвешивая и оценивая. Раскосые зеленые глаза мальчика были холодными как лед в сердце земли. До этого Хазефен Муери встречался с такими глазами лишь однажды: немигавшими стеклянными глазами эмиссара Кандалимона. Но даже при всей отчужденности во взгляде Кандалимона был какой-то намек на сострадание - эти глаза были ледяными и ужасающими.
Оглушительная тишина продолжалась. Тикхарейн Туэрб и девочка стояли молча, словно статуи. Спустя какое-то время Хазефен Муери заметил, что орган осязания мальчика изогнулся и напрягся, пока не прикоснулся кончиком к органу осязания Чиа Креун. Они могли снестись прямо у него на глазах. Возможно, и так.
- Поклянись мне своей любовью к Королеве, что это Фа-Кимнибол убил Каидалимона, - произнес мальчик.
- Клянусь, - не задумываясь сказал Хазефен Муери.
- И что целью войны, которую разжигает Фа-Кимнибол, является разрушение Гнезда и смерть Той, кто является нашей радостью и нашим утешением.
- Я клянусь.
Тикхарейн Туэрб снова уставился на него. "Какой пугающий ребенок, - подумал Хазефен Муери. - И девочка тоже".
- Тогда он умрет, - заключил мальчик.