- Попасть! Попасть! - В этом громовом колокольном голосе зазвенело королевское презрение. - Это все, что вам требуется, вы, мохнатые! Почему вы не довольствуетесь тем, что имеете?
- Разве Яйцо-план не подразумевает исследований? - смело спросил Креш.
Ответ Королевы содержал что-то вроде усмешки, словно она отвечала дерзкому, но очаровательному ребенку.
- Яйцо-план является реализацией и выполнением того, что существует с самого начала. Это не создание чего-то нового, это лишь закрепление того, что было всегда. Ты понимаешь?
- Да, - сказал Креш. - Думаю, что понимаю.
- Твой вид, прятавшийся в своих укрытиях до окончания холодов, распространился по земле как болезнь, не контролируя свою численность, покрывая планету каменными городами, омрачая воздух, поворачивая реки сообразно своим надобностям, забираясь в места, где вы никогда не должны быть, - вы враги Гнезда-правды. Вы враги Яйца-плана. Вы безумная сила в упорядоченном мире. Вы чума, которую следует держать в определенных рамках. Ты понимаешь меня, дитя вопросов? Понимаешь?
- Да. Теперь понимаю.
Его орган осязания сжался на Барак Дайире. По всему телу прошла волна откровения.
Вне всяких сомнений, он понял. Он понял, что увидел больше, чем понимала Королева, объясняя ему.
Джики Новой Весны являлись лишь простыми тенями тех, которые жили во времена Великого мира. Те древние джики были авантюристами, исследователями, расой смелых предпринимателей и путешественников. Преследуя свои цели, они исходили вдоль и поперек этот, а возможно, и многие другие миры, пропустив через богатое переплетение Великого Мира яркую красную ленту достижений.
Но Великий Мир существовал слишком давно.
Что представляли собой выжившие джики? Да, все еще могущественную расу. Но падшую, которая утратила все свои технические навыки и интерес к внешнему миру. Они стали полностью консервативным народом, цепляющимся за отголоски былой славы и не допускавшим ничего нового.
Чего они в конечном счете желали больше всего? Не чего иного, как копать в земле норы и жить в темноте, демонстрируя вечные, повторяющиеся витки рождения, воспроизведения и смерти, время от времени посылая избыток населения копать новые норы где-нибудь еще, чтобы снова повторять один и тот же цикл. Они верили, что мир может удержаться только соответствующим поддержанием неизменных рисунков жизни. И они ничего не предпринимали для того, чтобы удостовериться в продолжавшейся стабильности этих рисунков.
"Это самая великая глупость", - подумал Креш.
Джики боялись перемен, потому что пережили величайшие падения, и продолжали опускаться ниже. Но изменения все равно наступят. "Это случилось потому, что Великий мир был настолько хорошо устроен, что исключал какие-либо изменения, - решил Креш, - и боги наслали на него мертвые звезды". Великий Мир достиг своего рода совершенства, а совершенства боги перенести не могли.
Джики, пережившие катастрофу Долгой Зимы, отказывались понять, что их путь и путь Доинно рано или поздно пересекутся, нравилось им это или нет. Преобразователь действует всегда. Ни одно живое существо не остается неизменным, как бы глубоко оно ни пряталось в земле, как бы отчаянно ни цеплялось за устои жизни. Джиков можно было уважать за то, что они создали из черепков и осколков их былого существования. Это было косным и потому обреченным, но в то же время очаровательно совершенным.
Построение статичного общества другого типа вопроса не решало. И впервые за огромный промежуток времени Креш увидел надежду для своего сумасбродного, непостоянного, непредсказуемого народа. "Может, в конце концов мир и будет принадлежать нам, - подумал он. - Просто потому, что мы не так уверены в своей дороге".
* * *
Он не имел ни малейшего представления, сколько прошло времени. Час, день, а возможно, год. Он понимал, что пребывал в самом странном из возможных видений. В королевской камере было тихо. Рядом с ним, подобно статуям, стояли королева-слуги.
Креш еще раз услышал колокольный голос Королевы, прозвучавший в его мозгу:
- Ты хочешь еще что-нибудь узнать, дитя вопросов?
- Ничего, ничего. Благодарю вас, великая Королева, за то, что поделились со мной своей мудростью.
* * *
Стремительными резкими взмахами копья Саламан набросал на темной влажной земле карту:
- Это город Джиссо - замкнутый круг, непрерванный и непрерываемый, - а вот здесь мы сейчас находимся, в трех днях пути к северо-востоку. Вот здесь местность начинает повышаться - длинный, поросший лесами хребет, ведущий к Венджибонезе. Помнишь, Фа-Кимнибол, мы проезжали здесь как-то верхом?
Фа-Кимнибол, пристально вглядывавшийся в схему, кивнул.
- Это, - продолжал Саламан, начертив треугольник справа от сделанного на земле изображения, - Венджибонеза, заполненная джиками. Здесь, - он зло ткнул рядом с треугольником, - меньшее Гнездо, где обитают джики, уничтожившие допущенцев Здесь, здесь и здесь, - еще три яростных удара, - другие младшие Гнезда. Затем следует огромное пустующее пространство, если мы не ошибаемся. И здесь, - он отмерил вверх пять шагов и сделал неровное углубление, - то, что мы ищем, - Гнездо всех Гнезд.
Он обернулся и посмотрел на Фа-Кимнибола, который в это утро казался ему необыкновенно огромным, в два раза больше истинных размеров, и без того немалых.
Прошлым вечером к Саламану явился его шпион Гардинак Чей>к и подтвердил то, что король уже подозревал: дружба между Фа-Кимниболом и его родственницей была больше, чем дружба и что, между прочим, теперь они являлись партнерами по спариванию. Возможно, и партнерами по сношению. Это началось недавно? Очевидно, так, считал Гардинак Чейж. По крайней мере, в прошлом про этих двоих не было столько сплетен.
Тогда это лишало Саламана надежд женить его на Вейавале. Жалко. Было бы полезно приобщить Фа-Кимнибола к королевскому дому Джиссо. Теперь тот, благодаря своему неожиданному роману с дочерью Танианы, получал еще больше шансов стать властелином Доинно после ухода Танианы. Король после вождя? Саламан пытался предположить, что это означало для него самого и его города. Возможно, это к лучшему, но, возможно, и нет.
- И какой план ты теперь предлагаешь? - спросил Фа-Кимнибол.
Саламан постучал копьем по схеме:
- Самая неотложная проблема - Венджибонеза. Одному Джиссо известно, сколько джиков там обитает, но что-то около миллиона, а то и больше. Прежде чем продвигаться на север, мы должны нейтрализовать их, или у нас в тылу окажется огромная джикская сила, которая перережет нам путь назад, когда мы будем направляться к самому великому Гнезду.
- Согласен.
- Что тебе известно о планировке Венджибонезы?
- Это место мне не знакомо, - отозвался Фа-Ким-нибол.
- Здесь, на севере и востоке, горы. Здесь залив. Город расположен между ними и окружен стенами. Чуть ниже непроходимые джунгли - во время миграции из кокона мы проходили сквозь них, это было до твоего рождения. Город атаковать сложно, но возможно. Я предлагаю штурмовать в двух направлениях с использованием этого твоего оружия Великого мира. Ты зайдешь со стороны берега вместе с Петлей и Линией огня и отвлечете внимание. Тем временем я спущусь с холмов с Землеедом и газовой трубкой и разнесу этот город на куски. Если мы будем действовать быстро и слаженно, они не успеют понять, что происходит.
Он почувствовал тревогу до того, как заговорил Фа-Кимнибол.
- План хороший, - с расстановкой проговорил великан. - Но оружие Великого Мира должно оставаться со мной.
- Что?
- Я не могу поделиться им с тобой. Я одолжил их только на время и отвечаю за их сохранность. Их нельзя давать кому-то другому, даже тебе, мой друг.
Саламан почувствовал вдруг, как от ярости в его венах закипела кровь, лоб словно сжали огненные кольца. Ему захотелось одним жестом пронзить копьем грудь Фа-Кимнибола, но он приложил все усилия, чтобы сдержаться.
Дрожа от усилия оставаться спокойным, он сказал:
- Я изумлен, кузен.
- Правда. Тогда, кузен, прошу меня извинить.
- Мы союзники. Я полагал, что оружие будет разделено.
- Понимаю, но я обязан беречь его.
- Можешь не сомневаться, я буду обращаться с ним осторожно.
- Я не сомневаюсь, - спокойно отозвался Фа-Ким-нибол. - Но если оно у тебя каким-либо образом пропадет… скажем, если джикам, находящимся в Венджибонезе, удастся организовать тебе засаду и оружие будет утеряно… вся вина, весь позор падут на меня, потому что оно находилось в моих руках. Нет, кузен, это невозможно. Ты будешь отвлекать со стороны берега, а мы ударим по Венджибонезе сверху, и потом, объединившись, отправимся дальше в Гнездо.
Саламан облизнул губы, стараясь оставаться спокойным.
- Как пожелаешь, кузен, - в конце концов проговорил он. - Мы приблизимся к городу берегом, ты, со своим оружием, спустишься с холмов. Вот, держи мою руку.
Фа-Кимнибол широко улыбнулся:
- Тогда, пусть так оно и будет, кузен.
Саламан некоторое время постоял, глядя вслед удалявшемуся принцу, - его трясло от ярости. Сзади Фа-Кимнибол служил точной копией своего отца Харруэла. "И он, - подумал Саламан, - такой же упрямый, каким был Харруэл. Такой же тщеславный и такой же опасный".
К нему подошел Битерулв и спросил:
- Что-то случилось, папа?
- Случилось? Что случилось, мой мальчик?
- Я чувствую это вблизи тебя.
Саламан пожал плечами:
- Просто у нас не будет оружия Великого Мира: Фа-Кимнибол должен держать его при себе.
- Ни одного механизма? Совсем ни одного?
- Он сказал, что не осмелится передать его в другие руки. - Саламан сплюнул. - О боги, я мог его убить, пока он стоял здесь! Он хочет заполучить всю славу по уничтожению врага и победу в войне… в то время как мы выступим против джиков с голыми руками.
- Папа, оружие принадлежит ему, - мягко заметил Битерулв. - Если бы его обнаружили мы, разве мы согласились бы поделиться с Фа-Кимниболом?
- Разумеется, мы бы сделали это! Что же мы, звери, мой мальчик?
Битерулв не ответил. Но по выражению нежных глаз юноши король понял, что он отнесся скептически к сказанному Саламаном, да и сам Саламан крайне сомневался, что верит этому.
Некоторое время отец и сын пристально глядели друг на друга.
Затем, смягчившись, Саламан положил руку на худенькое плечо Битерулва и сказал:
- Это не имеет никакого значения. Пусть эти игрушки остаются при нем, мы отлично обойдемся и без них. Но вот что я скажу тебе, мой мальчик, и могу поклясться в этом перед всеми богами: именно армия Джиссо, а не Доинно окажется первой в Гнезде, пусть даже ценой всего, что я имею. И я сам убью Королеву - до того, как Фа-Кимнибол увидит ее!
И про себя король добавил: "А с моим кузеном Фа-Кимниболом разберусь после окончания войны. Но пока что мы союзники и друзья".
* * *
В этот день снова подошла очередь Хазефена Муери дежурить на судейском троне в Базилике. После ухода Фа-Кимнибола он делил эту обязанность через день с Пьютом Кжаем. Особо много споров решать не приходилось, потому что город фактически опустел - в нем оставались либо слишком юные, либо слишком старые.
Но он все равно был вынужден сидеть под огромным куполом, готовый восстановить, если кому-то это потребуется, справедливость. В свободные часы его разум странствовал на север, где именно в это время шла война, которой он так противился. Что там происходило? Не одолели ли уже джики Фа-Кимнибола? Хазефену Муери доставляло некоторое удовольствие представлять эту сцену: орды шипящих и щелкающих челове-конасекомых неумолимыми потоками устремляются вниз по северным холмам, набрасываясь на захватчиков и разрывая их на куски; и Фа-Кимнибол падает под напором их стрел и погибает так же, как когда-то его отец…
- Ваша тронная милость?
Пока Хазефен Муери грезил, в Базилику вошел Чевкиджа Эйм. В тот день капитан стражи выбрал шлем из черных металлических пластин с двумя блестящими золотыми лапами, торчавшими в разные стороны.
- Какие-либо петиции? - спросил Хазефен Муери.
- Никаких, ваша милость. Но есть некоторые новости: слегла старая Болдиринфа, и, говорят, это в последний раз. Вождь отправилась к ней, ваша сестра Кэтирил тоже там - она и прислала меня к вам сообщить это.
- Я тоже должен пойти? Да, думаю, должен, но не раньше, чем закончится мое дежурство в Базилике. Возникнут или нет спорные вопросы - я обязан находиться здесь. - Хазефен Муери улыбнулся: - Бедная старая Болдиринфа. Но, если честно, ее срок уже давно исчерпан. Как ты считаешь, Чевкиджа Эйм, для переноски ее в могилу потребуется человек четырнадцать? Или пятнадцать?
Похоже, капитан стражи удивился.
- Сэр, она жрица племени кошмар. Мне говорили, что это высокая должность. И она была доброй женщиной. Если потребуется, я перенесу ее сам.
Хазефен Муери оглянулся:
- Тебе известно, что до нее жрицей была моя мать? Толайри? Это было в старые времена, в Венджибонезе. Мне интересно, кто теперь станет жрицей? Остался ли кто-то кому известны ритуалы и талисманы?
- Сэр, это странные дни.
- Действительно странные.
Они помолчали.
- Как спокойно в городе, - произнес Хазефен Муери. - Все, кроме меня и тебя, отправились на войну. Или это так кажется?
- Сэр, от этого удержали нас наши должности, - тактично заметил Чевкиджа Эйм. - Даже во время войны закон и порядок - прежде всего.
- Тебе известно, Чевкиджа Эйм, что я противник войны?
- Тогда это к лучшему, что обязанности не позволили принять в ней участие: вы бы оказались плохим воином с подобным отношением.
- А ты бы пошел, если бы мог?
- Сэр, теперь я посещаю церковь. Вам известно, что я разделяю вашу ненависть к войне. Я молю только о Королеве-мире, который принесет в наш тревожный мир любовь.
У Хазефена Муери округлились глаза.
- Правда? Да, это так, я забыл - ты тоже последователь учения Кандалимона. Думаю, что таковыми являются все оставшиеся в городе. Воины отправились на войну, а приверженцы мира остались, как и должно быть. Как ты считаешь, где это все закончится?
- В Королеве-мире, сэр, в Королеве-любви ко всему.
- Я очень на это надеюсь.
"Но так ли это?" - задал себе вопрос Хазефен Муери. Его причастие в новой вере, если это действительно было причастием, все еще оставалось для него загадкой. Он регулярно посещал церковь; он распевал заученные тексты, повторяя цитаты Тхарейна Туэрба и Чиа Креун; ему казалось, что при этом он чувствует почти к религиозный восторг. Это ощущение было для него совершенно новым, но он никогда не был уверен в своей искренности. Это была только одна из странностей этих дней, которая заключалась в том, что, преклонив колени, он распевал псалмы Королеве всех Королев и молился чудовищным джикам, чтобы те избавили этот мир от ненависти.
Он оглядел зал в надежде, что туда ворвется группа разъяренных купцов, ругаясь и размахивая ворохом юридических бумаг. Но Базилика была спокойна.
- Пустой город, - сказал он больше себе, чем капитану стражи. - Молодые мужчины ушли, старые вымирают. Таниана бродит по нему словно призрак, Президиум не собирается. Креш ушел, кто знает куда? Думаю, охотится в болотах за какими-нибудь таинственными существами. Или полетел с помощью своего Чудодейственного камня в Гнездо поболтать с Королевой. Это очень на него похоже. Дом Знаний опустел, за исключением одной девушки, которая на войну не пошла. Даже Нилл и Аруилана уехала.
При этой мысли у Хазефена Муери тоскливо защемило сердце. Он видел, как она уезжала в день отправления войск, гордо восседая рядом с Фа-Кимниболом и возбужденно махая рукой. Можно было не сомневаться, что девчонка сошла с ума. Сначала она всем рассказывала о том, какие удивительные, богоподобные существа джики; и связалась с эмиссаром Кандалимоном, отвергнув всех кандидатов в супруги, но затем присоединилась к армии и первой отправилась воевать против Королевы, - в этом не было никакой логики. Вообще во всех поступках Нилли Аруиланы никогда не было логики.
"Это даже к лучшему, - подумал Хазефен Муери, - что мы с ней не стали любовниками: в своем сумасшествии она свела бы с ума и меня".
Но ему все равно было больно думать о ней, сумасшедшая она или нет.
- Сэр, думаю, мы можем закрыть Базилику, - сказал Чевкиджа Эйм. - Вчера, когда дежурил Пьют Кжай, никто не приходил. Полагаю, что сегодня тоже никто не придет, и вы сможете отдать дань уважения Болдиринфе, пока еще не поздно.
- Болдиринфа, - проговорил Хазефен Муери. - Да, я должен пойти к ней. - Он поднялся с судейского трона. - Хорошо. Суд объявляет перерыв в работе, Чевкиджа Эйм.