Одинокие полуночные прохожие оборачивались и долго смотрели вослед голому избитому и исцарапанному человеку, который так сверкал босыми пятками, будто за ним гналась стая борзых. Изможденная старуха в черном, которую мучила бессонница и которая, как и обычно, в эти часы обходила все помойки и подворотни района, собирая пустую винную посуду, разразилась старческим визгливым криком:
- Оглашенный! Черт чумной! - орала она, входя в раж и размахивая корявой клюкой. - Чтоб вас всех сатана побрал! Сталина с Лениным на вас нету! В каталажку! На нары! На трудовое перевоспитание-е-е!!! Давить! Всех давить до последнего!!! До полного изничтожения как класса-а-а!!!
Она швырнула в пробегающего пузырьком из-под тройного одеколона, попала прямо в голову. Беглец не остановился. А пузырек отскочил, упал на асфальтовую проплешину, уцелел. Старуха обрадовалась, бросилась к сокровищу, подобрала и сунула в кошелку. Она уже и позабыла про бежавшего голого мужика - много их пьяниц подзаборных, чтоб обо всех помнить-то!
Сергей летел стрелой, не чуя под собою ног. Но у подворотни все же малость придержал коней, сбавил темп. Это было самое опасное место - второго такого избиения, как уже было, он не переживет!
Подворотня была пустой и темной. Сергей решился, он ворвался в нее так, будто перед ним стояла цель побить все мировые рекорды на самые короткие дистанции. И тут же полетел кубарем вниз, в слякоть и грязь. В последний миг он заметил подставленную ногу, но остановиться, увернуться уже не смог.
- Все бегаешь, сученок?!
От стены отделились две тени, стали приближаться.
Сергей ползком, медленно, по мокрому ледяному крошеву добрался до кирпичной кладки, привалился к ней спиной. Грудь у него тяжело вздымалась, ноги дрожали, голову сжимало обручем.
- Чего надо? - хрипло выдавал он.
- Шакаладу! - нагло раззявился низенький хмырь. И полез в карман.
Длинный распахнул полы необъятного макинтоша, вытянулся, поежился, вздохнул горестно и запахнулся поплотнее. Глаза его источали сырость - это было видно даже в темноте. Нос висел унылой переваренной сосиской.
- Не надо, - проговорил печально, с кислой миной на обвисшем лице, - не надо, он теперь и сам подохнет.
- Так будем же человеколюбивы, едрена вошь?! - Карлик-хмырь вытащил свой тесак. - Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?!
- Пулю жалко, - глубокомысленно заметил длинный, согнулся и потрепал Сергея по щеке.
- А мене, для друга, для братана нареченного ни черта не жалко! - ощерился низенький. - Мы ж с ним сроднилися! Гляди!
Он рванул телогрейку у ворота, та распахнулась, обнажая грязное тщедушное тело, усыпанное угрями - в подворотню словно свет фар пробился, так все хорошо вдруг высветилось. Но главное, конечно, заключалось не в угрях и тщедушности. На бледной мертвенной коже, от плеча к плечу, через всю грудь тянулись крупные синюшные буквы наколки: "Не забуду Серегу-кореша!" Ниже, на животе был озображен контур холма, на холме стоял восьмиконечный православный крест. А под холмом совсем крошечными закорючечками было выведено: "Отомщу за безвинно убиенного!"
- Рано хороните, сволочи! - процедил Сергей.
Длинный вздохнул, поправил драную шляпу.
- В самое время, любезный, - сказал он тихо. Потом пошарил в бездонных карманах макинтоша, выгреб чего-то и бросил Сергею на грудь. - Забирайте ваши сокровища, берите, берите, чего зенки вылупили?!
На груди у Сергея лежали гильзы, шип, клочок пропуска, список с квадратиками… Он растерялся от неожиданности. Ему даже некуда было распихать все это. И тогда он оттянул резинку трусов и пихнул все под нее. Попробовал встать. Но хмырь-карлик саданул ногой в челюсть, так, что Сергей затылком чуть не проломил стену. И тут же, ухватив цепкой лапой за волосы, трахнул в лицо коленом, развернул и отвесил такого пинка, что впору штангисту тяжелейшей весовой категории.
- Как все это грубо и неэстетично! - возмутился за спиной карлика длинный. - Как все это пошло и гадко! - Он снова согнулся, ухватил Сергея за щиколотку, приподнял его, потряс, умудрился заглянуть в лицо и сочувственно при этом улыбнуться. - Вы не находите, милейший?!
Сергей плыл, он ничего не соображал и уж тем более ничего "не находил". И потому он поступил неучтиво, не ответил.
- Ну, как знаете, - обиженно просипел длинный. Опять вздохнул натужо. И брезгливо отбросил от себя голую замерзшую и избитую жертву.
Низенький в это время отбивал чечетку, приседал, выбрасывал коленца, подвывал себе по-блатному, с захлебом и ужимками, распахивал и запахивал ватник, сверкал гнилыми зубами и фиксами, расплевывал по сторонам семечную шелуху, вертел головой, высовывал язык, надувал щеки - короче говоря, духарился. И это было особенно противно по той причине, что Сергей никак не мог встать, даже на четвереньки встать. Он подбирал под себя ноги и руки, но они расползались, скользили, норовили вытянуться, а сам Сергей все время ударялся то щекой, то лбом или носом в лед.
- Как это все мерзко и гнусно, - комментировал происходящее длинный. И звучало в его голосе нечто аристократическое, но не здешнее, точнее, не нынешнее, а то, выметенное без следа, вытравленное… но было это аристократическое в нем не врожденное, а явно благоприобретенное, заимствованное, а может, и не было ничего такого, может, все только казалось.
Сергей пополз к подъезду. Пополз по ноздреватому нечистому льду, если грязную помойную корочку можно было назвать этим красивым холодным словом.
- Серый, кореш, едрена душа! Куда ж ты от дружков разлюбезных?! Постой, брата-а-ан! - изгилялся коротышка, не переставая грызть семечки и поплевывать. - На кого ж ты нас бросаешь?! Ой, пропаде-е-ем!!!
Сергей не обращал внимания на насмешника, ему было не до того. У ступенек подъезда он встал на четвереньки, потом выпрямился в рост… и плашмя упал на дверь. Та скрипнула и отворилась почему-то внутрь, в парадное - он всей тяжестью рухнул на кафельные плиты, грязные и заплеванные, перевернулся на спину. Открыл глаза. Из сырой и плотной древесины, в том месте, где еще темнело пятно, оставленное его мокрой горячей грудью, торчал, подрагивал и тихонечко звенел острый длинный тесак, брошенный умелой рукой. Сергей вытянул руку, ухватился за наборную рукоять тесака, подтянулся, встал. У него не хватило сил вырвать лезвие из двери. И он оставил все как было. Поплелся наверх, к себе.
Он не считал, сколько раз падал, сколько поднимался. Время застыло. Вернее, оно свернулось в тугое резиновое кольцо, свилось, перекрутилось и стало бесконечным. Когда Сергей добрался до своей двери, толкнул ее и вполз в квартиру, за окном начинало светать. Из репродуктора на кухне заполошно кричал петух - казалось, что всю эту проволочно-детекторную электропремудрость убрали из небольшого ящичка, а запихнули вместо нее живую настоящую птицу.
Сергей дополз до дивана, взгромоздился на него. И только после этого обвел глазами комнату - в ней был такой кавардак, что казалось погром устраивали не двое хмырей, а целая банда головорезов и дебоширов. Все было побито, расколото, изодранно, разгромленно, раскидано, изрезано, раздавлено, смято, выворочено, выпотрошено…
Лишь темная бутыль на изрезанном и изгаженном столе стояла целехонькая и невредимая. На ее крутых боках лежал слой пыли.
Сергей глухо зарычал и вцепился зубами в диванный валик. Он долго не мог заснуть, нервы не давали. Потом провалился в глухой и беспросветный колодец. Спал долго.
А когда проснулся, первым делом выбрал из груды мусора у дивана свои трофеи, положил их на стол рядом с бутылкой. Распрямил смятый список, смотрел на него с полчаса, ничего не понимая. Потом поплелся в прихожую, опустился на колени перед телефоном. Пальцы дрожали, не могли попасть в отверстия диска.
- Толик, ты? - спросил он наконец.
- Я-я, - сонно ответили из трубки.
Сергей нажал на рычажки. И вычеркнул еще одного.
До следующего дозвонился не сразу. Но дозвонился. Ничего не спросив, расслышав только знакомое тягучее "алле!", бросил трубку.
Дальнейшие розыски ничего не дали. В списке оставалось двое, всего двое!
Минут сорок простоял у зеркала, разглядывая себя - лицо было в синяках, ссадинах, из разбитой губы сочилась кровь. Но в целом ничего, терпимо, сейчас каждый третий ходил по городу с разбитой, изукрашенной харей. Били на каждом углу. Били и пили! Пили и били! Все вместе, без промежутков, казалось, будто вся жизнь состояла из питья и битья. Саднило плечо - ранка после обсидианового ножичка принялась нагнаиваться, внутри что-то нарывало. Сергей вспомнил всю процедуру, стянул с себя трусы, скомкал их и выбросил в мусоропровод. Потом долго плескался в ванной, натирал и без того раздраженную кожу мочалкой, ругался вслух, утирал слезы. А те сами наворачивались на глаза - стоило капельке воды или мыла попасть на больное плечо или просто неудобно повернуться… болело все тело. И Сергей постепенно привыкал к этой постоянной боли, он переставал ее бояться: болит, ну и пускай болит!
Из этой чертовой квартирки надо было бежать! Но куда? Весь вопрос и состоял в том - куда! Хмыри наверняка поджидали его у подъезда, под окнами, а может, и в подворотне. Да, они не бросят его, точно, не бросят, пока не убедятся, что он сдох! Эти гады его доканают, обязательно докапают! Может, это и имел в виду зеленый? Ничего Сергей не знал. Откуда ему знать-то!
В брюхе урчало. Не выключая воды, он выбрался из ванной и поплелся на кухню. Запасов не было - то ли сам все слопал, то ли эти ублюдки выкинули. В груде мусора, битой посуды, вывороченных розеток, раздавленного стекла он нашел заплесневелую и ссохшуюся горбушку черняги. Вернулся в ванную, размочил горбушку прямо под душем, сожрал - именно сожрал, алчно, давясь, чавкая, озираясь, словно бы боясь, что отнимут. Желудок на время успокоился. Пить было нечего. И Сергей напился из-под крана. Потом включил воду погорячее. Мысленно поблагодарил тех, кто все же, несмотря на полнейшую разруху, снабжал город этой водой. И снова заснул, прямо в ванной.
Пробуждался он тяжко, словно после обморока или наркоза. Вода была холодной. Поясницу сводило. Кончики пальцев цепенели. Но зато пришло какое-то второе дыхание, непонятное упрямство, злость! Он выскочил из ванной, шлепая босыми мокрыми ногами, пошел в комнату. Вытерся изодранной хмырями простыней. Оделся, распихал по карманам гильзы, шип, обрывки и клочки бумаг. Долго стоял над бутылью, думал. Потом пихнул ее в сумку. Остервенело пнул ногой по столу. Набросил куртку и выбежал вон.
- Все не ужрутся никак! - проворчала старуха, стоявшая возле подъезда. - Жрут, жрут, жрут… и все мало! Хоть бы околели все!
На выходящего Сергея она зыркнула со злобой, даже с ненавистью. Черное платье ее совсем не было похоже на развевающееся знамя, скорее это была грязная, выцветшая половая тряпка, обвернутая вокруг тела. Да, ветра не было. Дело шло к весне.
- Сама гляди не околей, - присоветовал на ходу Сергей.
- Ирод! - бросила в спину старуха. И подняла было руку для крестного знамения, даже повела ею… но потом опустила. И плюнула вслед.
Четверо беспризорников резались на колченогой скамье в самодельные обтрепанные карты. При виде Сергея двое встали.
- Эй, фраер, дай в зубы, чтоб дым пошел! - попросил один, изможденный и прыщавый.
- Не курю, бросил! - огрызнулся Сергей.
- Жлобина поганая! - выругался другой, с залепленным глазом. - Дай гривенник хотя б! Куда чешешь, стой, падла!
Сергей ускорил шаг. В спину ему ударил камень. Но он не стал оборачиваться - этим только повод дай, у каждого в ладони бритва.
До Казанского он добирался пешком. Но затея оказа-, лась напрасной - еще за два квартала, на подступах к вокзалу все было запружено. Ожидающий поездов люд спал, бодрствовал, сидел и ходил повсюду, протиснуться между тел, узлов и чемоданов было невозможно. И Сергей поплелся к самому безлюдному, к Рижскому.
- Все бегут! Все бегут! - как заведенный приборматывал какой-то плетущийся рядышком старик.
Сергей не слушал старика. Он уже привык к этим бездомным бродяжкам, наводнившим город и постоянно плачущимся, жалующимся на судьбину, жизнь и все вокруг. Днем бродяжки были безопасны, они сами всего боялись. По ночам многие из них шалили - что поделаешь, житьто надо как-то!
- Все не убегут, - заметил Сергей философски.
- А хто не убегет, тот тута и сдохнет, - с готовностью отозвался старик и шмыгнул носом, натянул поглубже драный треух. - И-эх, Расея-матушка - велика держава, едрена колокольня, а бежать-то и впрямь некуды, везде мор и глад! Я вот, к примеру, судьбу хочу попытать - к турецким берегам направлению держу, умные люди сказывают, там тепло и бананы на грядках торчат, не помрешь с голодухи-то, верно, малый?! Только вот где есть ентая землюшка, где она, в каку сторону-то бечь?!
- Беги прямо - не ошибешься, - посоветовал Сергей. Ему не верилось что-то, будто этот старикан доберется до турецких берегов, болтает. - Ладно, дедок, ты от меня отвяжись, мне по срочному делу надо!
Дед остановился, плюнул под ноги, поправил котомку за плечами и погрозил в спину Сергею кулаком.
- В пекло-то завсегда поспеешь! - пробурчал он зло. - Давай, топай, нехристь!
К Рижскому Сергей притопал к вечеру, уже темнело. Направление было гиблое, безнадежное - все дороги к морям напрочь перекрывались заградительными отрядами. Но где-нибудь на полпути можно было выскользнуть из поезда и затеряться в серой глухомани, в одичавшей пустыне посреди заброшенных городков, поселков и кладбищ. Пускай его ищут!
С билетами было совсем хреново. Проще говоря, билетов в кассах не водилось. И хотя поезда брали штурмом, казалось бы, в неразберихе и толкотне можно было пробраться в вагон или хотя бы на крышу, но нет, у охранников был зоркий глаз и с "зайцами" они не церемонились, сшибали наземь прикладами, сапогами, кулаками - у каждого своя работа, это тоже понимать надо!
- Пирожки, горячие пирожки! - вопила бабища с провалившимся носом и выбитыми передними зубами. - Налетай, покупай! Пятерка штука! Задарма отдаю!
У Сергея горло сдавило, побежала едкая жгучая слюна. Он повернулся к торговке. Но вовремя остановился - два миллиционера, заламывая бабище руки за спину и пиная коленками под зад, быстро поволокли ее к вокзальному зданию. Из опрокинувшегося отсыревшего дерюжного мешка с пирожками выскочила жирная голая крыса, воровато огляделась и шмыгнула в толпу. Товар рассыпался - и на всю площадь завоняло трупной падалью.
- Ребя! - прорезал временную тишину пронзительный мальчишеский голос. - Жратва-а-а!!!
Четверо беспризорников, босых и грязных, вынырнули из толпы, ухватили мешок и бросились наутек. Пятый собирал за пазуху то, что рассыпалось. На него-то и налетел полуголый нищий в струпьях, коросте, язвах. Он был какой-то припадочный и не столько бил беспризорника, сколько голосил на всю округу и раздирал на себе кожу, норовил упасть.
- Убивают! Грабют?! Ратуйте, граждане-е!!! - захлебывался он, при каждом крике запуская синюшную руку беспризорнику за пазуху и вытаскивая оттуда пирожок с гнилью. - Режу-ут!!!
Растерявшийся беспризорник, опамятовался, вцепился в глотку нищему, повалил его наземь и с недетской злобой начал бить затылком о мостовую. Нищий отчаянно сопротивлялся, визжал, сучил ногами. Толпа, обступившая дерущихся, радостно гыгыкала и подавала советы. Какая-то тощая бабенка в зеленой шляпке поддавала ногой в черном боте то одному, то другому и восторженно смеялась хриплым басом.
- Ты глаз, глаз ему дави! Да не так, дурья башка! Ногтем, ногтем, остолоп!
- Поддых ему! Поддых!!!
- Обоих их придавить надо!
- Ноздрю рви, обормотина, ноздрю!!!
- И-эх! Вот ето по-нашенски!
- Карау-у-ул!!!
- А я б всех этих нищих и беспризорных к стенке! Без суда и следствия, всех до единого!
- Чего-о?! Их живьем закапывать надоть! В стране металла нету, а ты, гадина, к стенке хотишь?! Ето ж скольки пудов народнохозяйственного свинца уйдет?! Не! Шалишь! Живьем, в землю!!!
Сергей пошел вглубь вокзала, ближе к поездам. Но за триста-четыреста метров протолкнуться уже было невозможно. Тогда он опять выбрался. Стал присматриваться. Перекупщика заметил, когда почти совсем стемнело. Подошел тихо, строя из себя доверчивого лопуха.
- Сколько? - спросил, округляя глаза.
- Ты, мент вонючий, вали отсюда, не на того нарвался! - попер на него хлипкий чернявый парнишка цыганского вида, одетый с ног до головы в "фирму", но одетый безвкусно и не по своему хилому сложению. Глаза у парнишки были красные и недоверчивые.
- Ну какой же я мент, - спокойно растолковал Сергей, - я билет ищу.
Парень вгляделся в избитое лицо, подобрел.
- Куда? - спросил он, обдавая перегаром.
- Все равно куда, - пожал плечами Сергей, - а, мастер, когти рву, мне без разницы.
Паренек проникся доверием, прошипел на ухо:
- Три штуки!
Сергей повернулся, делая вид, что уходит.
- Ладно, стой! Давай штуку!
- По рукам, - осклабился Сергей, подмигивая парнишке. Но в кармане у него не то что "штуки", у него и сотни-то не было с собой, рублей под пятьдесят, от силы шестьдесят.
- Гони монету, - парень огляделся, - только не шурши, по-тихому!
Сергей полез в карман, закопошатся там. А потом сказал вдруг настороженно:
- Гляди-ка! Да не туда, вон, в кепаре с пумпоном, в желтеньком шарфике!
- Чего? - не понял парнишка.
- Только что с двумя ментярами смолил на углу, сам видал!
- Точно?!
- Крест на пузе!
Парнишка затрясся - нервы, видать, у него были ни к черту! Сергей понял - клюнул парнишечка, клюнул. Но он боялся спугнуть чернявого спекуля.
И тот разродился сам.
- Давай отойдем, мне в ментовку не с руки! - предложил он. - Тут недалеко, вон, в подъезде…
- А не наколешь?! - деланно испугался Сергей.
- Мы лохов не обижаем, - самодовольно рассмеялся парнишка.
Через пять минут, протиснувшись через немыслимые толпы, они зашли в подворотню, потом в загаженный до предела подъезд. Лампочек в нем, конечно, не было, под ногами расползалось и хлюпало дерьмо, несло концентрированной, отстоявшейся мочой.
- Гони штуку, - потребовал парень и сам полез в карман.
- Щяс!
Сергей ухватил парнишку за глотку, перегнул спиной через перила, так, что хребет под фирменной джинсней захрустел, а тело размякло. Парень оказался еще более хлипким, чем можно было представить. Но Сергей не стал обижать перекупщика-спекуля, который сам был, видно, "лохом". Он вытащил из внутреннего кармана, из толстенной пачки один билет, даже не поглядел - докуда, остальное сунул обратно. И аккуратненько усадил парнишку в кучу дерьма. Вышел.
Дверь скрипнула на прощанье. И в этом скрипе отчетливо прозвучало: "Ты не выберешься отсюда, зря дергаешься!" Сергей оглянулся. Но никого не было. Померещилось!