- Ты скажи ему,- произнес Эль,обращаясь к круглоголовому,- чтобы раздобыл себе слег и утихомирился. Пусть найдет Бубу…
- Да заткнись ты, Эль!- сказал круглоголовый сердито.- Не слушайте вы его.
Услышав имя Бубы, я снова наполнил стакан и устроился поудобнее.
- Что же это такое,- сказал я, - тайный порок какой-нибудь?
- Тайный! - сказал Эль басом и нехорошо заржал.
Круглоголовый тоже засмеялся.
- У нас тайного ничего быть не может,- сказал он.- Какие могут быть тайны, когда народ с пятнадцати лет закладывает? Дураки эти, интели, все секреты разводят… Хотят двадцать восьмого заварушку устроить, шепчутся, минометы давеча за город повезли,чтобы спрятать,значит,ну, как дети, ей-богу! Верно, Эль?
- Ты ему скажи,-простой хороший парень Эль гнул свое.- Ты ему скажи: пусть валит ко всем чертям. Ты за него не заступайся. Так ему и скажи: пусть идет к Бубе в "Оазис", и весь разговор.
Он выбросил на барьер мой бумажник и бланк. Я допил виски. Круглоголовый серьезно сказал:
- Конечно,вы как хотите,дело ваше,но я вам советую от этих вещей держаться подальше.Мы, может, все к этому придем, да чем позже, тем лучше. Я вам этого даже объяснить не могу, я только чувствую, что это - как в могилу: никогда не поздно и всегда рано.
- Спасибо, - сказал я.
- Он еще благодарит!- Эль снова заржал.- Ты видал такое? Еще и благодарит!
- Три рубля мы удержали,-сказал круглоголовый.- А бланк порвите.Нет, дайте я сам порву. А то, не дай бог, случится с вами что-нибудь, а полиция к нам пожалует.
- Честно говоря,- сказал я, пряча бумажник, - мне все-таки непонятно, как это вашу контору не прикроют.
- А у нас все честно-благородно,- сказал круглоголовый.- Не хочешь- никто тебя не заставит. А если что-нибудь случилось - сам виноват.
- Наркоманов тоже никто не заставляет, - возразил я.
- Э, сравнили! Наркотики - дело денежное, корыстное…
- Ну ладно, до свидания,- сказал я.- Спасибо вам, ребята. Где, вы сказали, Бубу искать?
- "Оазис", - пробасил Эль. - Кафе. Проваливай.
- Какой ты вежливый, дружок,- сказал я, - даже сердце щемит.
- Проваливай, проваливай,- повторил Эль. - Интель вонючий.
- Не волнуйся так, милый,- сказал я,- а то ведь запор наживешь. Береги желудок, дороже желудка у тебя ничего нет. Верно я говорю?
Эль начал медленно выдвигаться из-за барьера, и я ушел. У меня снова разболелось плечо.
На улице падал крупный теплый дождь. Листья деревьев блестели мокро и весело, пахло свежестью, озоном, грозой.
Я остановил такси и назвал "Оазис".Улица вся струилась свежими ручейками,и город был таким красивым и уютным,что неприятно было даже думать о заплесневелом, вонючем, заброшенном метро.
Дождь хлестал вовсю,когда я выскочил из машины и,перемахнув через тротуар, ворвался в кафе "Оазис".Народу было довольно много,почти все ели,даже бармен за стойкой хлебал суп, пристроив тарелку между стаканчиками для спиртного. Пообедавшие курили, рассеянно глядя на улицу сквозь залитую водой витрину. Я подошел к стойке и вполголоса осведомился, здесь ли Буба. Бармен положил ложку и оглядел зал.
- Не-а, - сказал он. - Да вы обедайте пока, он скоро будет.
- А как скоро?
- Минут через двадцать, через полчаса.
- Ага,- сказал я.- Тогда я пообедаю,а потом подойду,и вы мне его покажете.
- Умгум, - сказал бармен, возвращаясь к своему супу.
Я взял поднос, набрал себе какой-то обед и сел к окну подальше от других посетителей. Мне хотелось подумать. Я чувствовал, что материала набралось достаточно для того,чтобы подумать о деле.Кажется,цепочка намечалась. Коробочки с "Девоном" в ванной. Пористый нос говорил о Бубе и о "Девоне" (шепотом говорил). Простой хороший парень Эль говорил о Бубе и о слеге. Отчетливая цепочка: ванна-"Девон"-Буба-слег. Более того. Загорелый парень с мышцами предупреждал, что "Девон" и все прочее- всем дряням дрянь, а круглоголовый адепт социального мазохизма не видел разницы между слегом и могилой.Как будто все сходится.Как будто это то,что мы ищем… И если это так, то Римайер правильно посылал меня к рыбарям…Римайер,сказал я про себя. Зачем ты посылал меня к рыбарям,Римайер?Да еще наказывал не капризничать и делать, что велят… И ведь ты не знал,что я межпланетник,Римайер. А если даже и знал, то ведь там есть не только сумасшедший кибер, там есть и пулька, и "один на двенадцать".Чем-то я тебе очень не понравился,Римайер…Чем-то я тебе помешал. Да нет же, сказал я, этого же не может быть. Просто ты мне очень не доверял, Римайер.Просто я чего-нибудь еще не знаю.Например,я не знаю,что такое Оскар, который торгует в курортном городе "Девоном" и который с тобой связан, Римайер.И наверное,до нашего разговора в лифте ты встречался с Оскаром… Я не хочу об этом думать.Он лежит,как покойник, а я думаю о нем такие вещи, и он даже не может оправдаться… Я вдруг почувствовал скверный холодок внутри.Ну хорошо,ну мы выловим эту шайку.И что изменится? Дрожка останется, лопоухий Лэн будет по-прежнему не спать по ночам,Вузи будет приходить домой пьяная до безобразия, а таможенник Пети будет зачем-то падать мордой в битое стекло… И все будут заботиться о "благе народа".Одних будут поливать слезогонкой, других вколачивать по уши в землю, третьих превращать из обезьян в то, что вполне сойдет за людей… А потом дрожка выйдет из моды, и народу подарят супердрожку, а вместо изъятого слега подсунут суперслег. Все будет для блага народа.Веселись, Страна Дураков, и не о чем не думай!…
За соседний столик уселись с подносами двое в накидках. Один из них показался мне чем-то знакомым.У него было породистое высокомерное лицо, и, если бы не толстый белый пластырь на левой скуле,я бы обязательно узнал его - во всяком случае,у меня было такое ощущение. Второй был румяный человек с большой плешью и суетливыми движениями. Разговаривали они негромко, но не потому, что хотели скрыть что-нибудь, и их было отлично слышно с того места, где я сидел.
- Поймите меня правильно,- убедительно повествовал румяный,торопливо поглощая шницель.- Я вовсе не против театров и музеев. Но ассигнования на городской театр в прошлом году недоиспользованы,а в музеи ходят одни туристы…
- Похитители картин, - вставил человек с пластырем.
- Оставьте,пожалуйста.У нас нет картин, которые стоило бы похищать. Слава богу, "сикстинских мадонн" пока еще не научились синтезировать из опилок. Я хочу обратить ваше внимание на то, что распространение культуры должно в наше время идти совсем другим путем. Культура должна не входить в народ, а исходить из народа.Народные капеллы, кружки самодеятельности, массовые игры - вот что нужно нашей публике…
- Нашей публике нужна хорошая оккупационная армия,- сказал человек с пластырем.
- Ах,оставьте,пожалуйста, вы ведь так не думаете… Охват кружками у нас на безобразном уровне.Боэла мне жаловалась вчера, что на ее чтения ходит только один человек, и тот,кажется, с матримониальными намерениями. А нам надо отвлекать народ от дрожки,от алкоголя, от сексуальных развлечений. Нам надо поднимать дух…
Человек с пластырем прервал его:
- Что вам от меня нужно? Чтобы я сегодня поддерживал ваш проект против этого осла, нашего уважаемого мэра?Ради бога!Мне абсолютно все равно.Но если вы хотите знать мое мнение о духе, то духа нет, дорогой советник! Дух давно умер! Он захлебнулся в брюшном сале. И на вашем месте я бы считался с этим и только с этим!
Румяный человек,казалось,был убит. Некоторое время он молчал, потом вдруг застонал:
- Боже мой,боже мой,чем вы вынуждены заниматься!Но я спрашиваю вас, кто-то все-таки летит ведь к звездам! Где-то строят мезонные реакторы! Где-то создают новую педагогику! Боже мой, совсем недавно я понял, что мы даже не захолустье, мы- заповедник!В глазах всего мира мы- заповедник глупости, невежества и порнократии. Представьте себе, в нашем городе второй год сидит профессор Рубинштейн. Социальный психолог, мировое имя. Он изучает нас, как животных… "Инстинктивная социология разлагающихся экономических формаций" - так называется его работа. Его интересует человек как носитель первобытных инстинктов,и он мне жаловался,как трудно ему было набирать материал в странах,где инстинктивная деятельность искажена и подавлена системой педагогики. А у нас он блаженствует! По его словам, у нас вообще нет никакой деятельности,кроме инстинктивной. Я был оскорблен, мне было стыдно, но боже мой, что же я мог ему возразить?… Вы поймете меня. Вы же умный человек, мой друг,вы холодный человек, я знаю, но не могу же я поверить, чтобы вам до такой степени было все равно…
Человек с пластырем высокомерно глядел на него и вдруг дернул щекой. И я сразу же узнал его: это был тот самый тип с моноклем,который так ловко облил меня светящейся гадостью вчера у меценатов. Ах ты стервец, подумал я. Ах ты вор! Оккупационная армия ему понадобилась! Дух,видите ли,захлебнулся в сале…
- Простите, советник,- брезгливо произнес человек с пластырем.- Я все это понимаю,и именно поэтому мне совершенно ясно,что все вокруг нас- это маразм. Последние судороги. Эйфория.
Я встал и приблизился к их столику.
- Разрешите? - спросил я.
Они удивленно воззрились на меня. Я сел.
- Простите меня,пожалуйста,- сказал я.- Я,собственно, турист и здесь у вас недавно,а вы,по-моему, местные и даже имеете какое-то отношение к городскому управлению… Вот я и решился побеспокоить вас. Я все слышу вокруг: меценаты, меценаты… А что это такое, никто толком не знает…
Человек с пластырем снова дернул щекой. Глаза его расширились- он тоже узнал меня.
- Меценаты?-сказал румяный советник приветливо.-Есть,есть такая варварская организация у нас.Очень печально, но есть.(Я кивал и рассматривал пластырь. Мой знакомый уже оправился и с прежним высокомерным видом кушал желе.)По сути дела,это современные вандалы. Мне просто трудно подобрать другое слово. Они скупают на паях ворованные картины,скульптуры,рукописи неопубликованных книг, патенты и уничтожают их. Вы представляете, как это отвратительно? Они находят некое патологическое наслаждение в уничтожении элементов мировой культуры.Собираются большой, хорошо одетой толпой и неторопливо, продуманно, со сладострастием уничтожают…
- Ай-яй-яй-яй!- сказал я, не сводя глаз с пластыря. - А ведь таких надо вешать за ноги.
- Мы их преследуем!- воскликнул румяный советник.- Мы их преследуем по закону. Мы, к сожалению, не можем преследовать артиков и першей,они, собственно, не нарушают никаких писанных законов, но коль скоро речь заходит о меценатах…
- Вы уже кончили, советник?- осведомился человек с пластырем. Меня он игнорировал.
Румяный спохватился.
- Да-да,нам пора идти. Вы нас извините,- сказал он, обращаясь ко мне,- у нас заседание в муниципалитете…
- Бармен!- металлическим голосом позвал человек с пластырем. - Вызовите такси, прошу вас.
- Вы давно в городе?- спросил румяный.
- Второй день,- ответил я.
- И вам… нравится?
- Красивый город.
- М-да,- промямлил румяный.
Мы помолчали.Человек с пластырем нахально вставил в глаз монокль и вытащил сигару.
- Болит? - спросил я сочувственно.
- Что именно?- надменно сказал он.
- Скула,- сказал я. - И еще должна болеть печень.
- У меня никогда ничего не болит,- ответил он, блеснув моноклем.
- Разве вы знакомы?- удивился румяный.
- Немножко,- сказал я. - Мы поспорили об искусстве.
Бармен крикнул, что такси прибыло. Человек с пластырем сейчас же встал.
- Пойдемте, советник,- сказал он.
Румяный растерянно улыбнулся мне и тоже встал. Они пошли к выходу. Я проводил их глазами и направился к стойке.
- Бренди? - спросил бармен.
- Именно,- сказал я. Меня трясло от злости.- Кто эти люди, с которыми я сейчас говорил?
- Плешивый- это советник муниципалитета, культурой занимается. А тот, что с моноклем, - это городской казначей.
- Казначей, - сказал я. - Сволочь он, а не казначей.
- Да ну? - сказал бармен с интересом.
- Вот вам и ну. Буба пришел?
- Нет еще. А казначей, он что?
- Сволочь он,- сказал я.- Ворюга.
Бармен подумал.
- Очень даже может быть,- сказал он.- Вообще-то он барон.Бывший, конечно. Повадки у него и верно сволочные. Жалко, я голосовать не ходил, а то бы против него голосовал… А что он вам сделал?
- Он вам сделал, - сказал я. - А я ему сделал. И еще кое-что сделаю. Вот такое положение.
Бармен, ничего не поняв, кивнул и сказал:
- Повторим?
- Давайте, - сказал я.
Он налил мне бренди и сообщил:
- А вот и Буба пришел.
Я оглянулся и чуть не выронил стакан. Я узнал Бубу.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Он стоял у дверей и озирался с таким видом, будто пытался вспомнить, куда он пришел и для чего пришел. Он был очень не похож на себя,но я его все-таки узнал сразу, потому что мы четыре года просидели рядом в аудиториях Школы, и потом было еще несколько лет, когда мы встречались чуть ли не ежедневно.
- Слушайте, - сказал я бармену. - Его зовут Буба?
- Умгум, - сказал бармен.
- Что же это- кличка?
- Откуда мне знать? Буба и Буба. Его все так зовут.
- Пек!- крикнул я.
Все посмотрели на меня. И он тоже медленно повернул голову и поискал глазами, кто зовет.Но на меня он не обратил внимания.Словно вспомнив что-то, он вдруг судорожными движениями принялся отряхивать воду с плаща, а потом, шаркая каблуками, подковылял к стойке и с трудом взобрался на табурет рядом со мной.
- Как обычно,- сказал он бармену. Голос у него был глухой и сдавленный, словно его держали за горло.
- Вас тут дожидаются,- сказал бармен, ставя перед ним стакан спирта и глубокую тарелку, наполненную сахарным песком.
Он медленно повернул голову, посмотрел на меня и спросил:
- Ну? Чего надо?
Веки у него были воспалены и полуопущены, в уголках глаз скопилась слизь. И дышал он через рот, как будто страдал аденоидами.
- Пек Зенай,- тихо произнес я,- курсант Пек Зенай, вернитесь, пожалуйста, с Земли на небо.
Он все так же слепо смотрел на меня. Потом облизнул губы и сказал:
- Сокурсник, что ли?
Мне стало жутко. Он отвернулся, взял стакан, выцедил спирт и, давясь от отвращения, стал есть сахарный песок большой столовой ложкой. Бармен налил ему второй стакан.
- Пек, - сказал я, - ты что же, дружище, не помнишь меня?
Он снова оглядел меня.
- Да нет… Наверное, видел где-то…
- Видел где-то!- сказал я с отчаянием.- Я- Иван Жилин, неужели ты меня совсем забыл?
Его рука со стаканом едва заметно дрогнула, и этим все кончилось.
- Нет, приятель,- сказал он.- Прошу извинить, конечно, но я вас не помню.
- И "Тахмасиб" не помнишь? И Айову Смита не помнишь?
- Изжога меня сегодня изводит,- сообщил он бармену.- Дайте-ка мне содовой, Кон.
Бармен, с любопытством нас слушавший, налил содовой.
- Дрянной сегодня день,-сказал Буба.-Два автомата отказали, представляете, Кон?
Бармен покачал головой и вздохнул.
- Директор лается,- продолжал Буба.- Вызвал меня на ковер и облаял. Уйду я оттуда. Послал я его к чертовой матери, он меня и уволил.
- А вы заявите в профсоюз, - посоветовал бармен.
- Да ну их, - сказал Буба. Он выпил содовую и вытер рот ладонью. На меня он не смотрел.
Я сидел, как оплеванный. Я совершенно забыл, зачем мне нужен был Буба. Мне нужен был Буба,а не Пек… То есть Пек мне тоже был нужен, но не этот… Этот не был Пеком,он был каким-то незнакомым и неприятным мне Бубой, и я с ужасом смотрел, как он выцедил второй стакан спирта и снова принялся заталкивать в себя полные ложки сахара.Лицо его покрылось красными пятнами, он давился и слушал,как бармен азартно рассказывает ему про футбол… Мне захотелось крикнуть: Пек, что с тобой случилось, Пек, ты же ненавидел все это!… Я положил руку ему на плечо и сказал умоляюще:
- Пек, милый, выслушай меня, пожалуйста…
Он отстранился.
- В чем дело, приятель?- глаза его совсем уже не смотрели.- Я не Пек, меня зовут Буба, понял? Вы меня с кем-то путаете… Никакого Пека здесь нет… Так что тогда "Носороги", Кон?…
И я вспомнил, где я нахожусь, и понял, что Пека здесь действительно больше нет,а есть Буба,агент преступной организации, и это единственная реальность, а Пек Зенай - мираж, доброе воспоминание, и о нем надо скорее забыть, если я намерен работать… Ладно, подумал я, стискивая зубы, пусть будет по-вашему.
- Але, Буба,- сказал я. - У меня к тебе дело.
Он уже был пьян.
- А я о делах возле стойки не разговариваю,- заявил он.- И вообще я работу кончил.Все.Больше у меня никаких дел нет.Обратись,приятель, в муниципалитет. Там тебе помогут.
- Я к тебе обращаюсь, а не в муниципалитет, - сказал я. - Ты меня будешь слушать?
- А я тебя и так все время слушаю. Здоровье только порчу.
- Дело у меня небольшое,- сказал я. - Мне нужен слег.
Он сильно вздрогнул.
- Ты что, приятель, обалдел, что ли?
- Вы бы все-таки постыдились,-сказал бармен,- при людях-то… Совесть совсем потеряли.
- Заткнись, - сказал я ему.
- Ты потише,- грозно сказал бармен.- В полицию давно не таскали? А то смотри, раз, два - и высылка…
- Плевал я на высылку,- нагло сказал я.- Не суйся в чужие дела.
- Слегач вонючий,- сказал бармен.Он заметно озверел, но говорил негромко. - Слег ему захотелось. Сейчас позову сержанта, он тебе даст слег…
Буба сполз с табуретки и поспешно заковылял к выходу. Я оставил бармена и поспешил следом. Он выскочил под дождь и, забыв поднять капюшон, стал озираться, ища такси. Я догнал его и взял за рукав.
- Ну, что тебе от меня надо? - с тоской сказал он. - Я полицию позову.
- Пек,- сказал я.- Опомнись, Пек, я - Иван Жилин, ты же меня помнишь…
Он все озирался,то и дело вытирая ладонью воду,струившуюся по лицу. Вид у него был жалкий,загнанный,и я,стараясь подавить раздражение,все уверял себя, что это мой Пек, бесценный Пек, незаменимый Пек, добрый, умный, веселый Пек, все пытался вспомнить, какой он был за пультом "Гладиатора", и не мог, потому что невозможно было теперь представить его где-либо, кроме бара, над стаканом спирта.
- Такси! - завизжал он, но машина промчалась мимо, в ней было полно людей.
- Пек, - сказал я, - поедем ко мне. Я тебе все расскажу.
- Отстаньте от меня,- сказал он, стуча зубами.- Я никуда с вами не поеду. Отстань!Я же тебя не трогал, я же тебе ничего не сделал, отстань, ради бога!
- Ну хорошо,- сказал я. - Я от тебя отстану. Но ты мне должен дать слег и дать свой адрес.
- Не знаю я никаких слегов,- застонал он.- Да что ж это за день такой сегодня, господи!…
Припадая на левую ногу, он побрел прочь и вдруг нырнул в подвальчик с красивой скромной вывеской. Я последовал за ним. Мы сели за столик, и нам тотчас принесли горячее мясо и пиво, хотя мы ничего не заказывали. Буба дрожал, мокрое лицо его стало синим. Он с отвращением оттолкнул тарелку и стал глотать пиво, обхватив кружку обеими ладонями. В подвальчике было тихо и пусто, над сверкающим буфетом висела белая доска с золотыми буквами: "У НАС ПЛАТЯТ".