- К черту, - сказал Алексей Петрович. - Послезавтра я лечу на Амальтею. Сегодня должны прибыть Дауге и Юрковский.
Будем пить шампанское и послезавтра вместе полетим на Амальтею…
В комнате Алексея Петровича сидел Михаил Антонович Крутиков и пил чай. Стол он придвинул к дивану. На столе стоял чайник и большая банка с вареньем, к которой была прислонена раскрытая книжка. Михаил Антонович был красен и более обыкновенного благодушен.
- Алешенька, - сказал он.
- Здравствуй, штурман, - откликнулся Алексей Петрович, подтащил стул и уселся.
- Налей-ка и мне, - сказал он.
Михаил Антонович взял книжку и положил на диван. Алексей Петрович заглянул в банку.
- Гм, - сказал он с сомнением.
- Третий стакан пью, - торопливо сказал Михаил Антонович и стал наливать чай.
- Гм, - повторил Алексей Петрович. Он отхлебнул горячего янтарного чая, зацепил ложечкой варенья и, причмокнув, прищурился на штурмана. - Проводили "Фотон". Привет тебе от Ляхова.
- Спасибо, Алеша. - Михаил Антонович покачал головой. - Какие смельчаки. Ай-яй-яй, какие это смельчаки…
- Ты бы не полетел? - осведомился Алексей Петрович.
- П-полетел бы, - сказал Михаил Антонович, потупясь.
Алексей Петрович засмеялся. Он знал, что штурман тайком подавал заявление, которое было, однако, отклонено в самой вежливой форме. Михаил Антонович много переживал по этому поводу. "Не пора ли мне на покой, Алешенька?!" - проникновенно вопрошал он. Но на покой ему было явно рано. Он по-прежнему оставался лучшим штурманом современного межпланетного флота, хотя за последние десять лет прибавил в весе на семь кило. Теперь Алексей Петрович, взяв его под локти, уже не мог поднять, как раньше.
Михаил Антонович допил свой стакан и взялся за чайник.
- Гм, - сказал Алексей Петрович. Рука Михаила Антоновича дрогнула, но он все-таки налил себе полстакана и сердито поглядел на Быкова.
- Не "гмыкай", пожалуйста, - сказал он, подумал и добавил: - Черт возьми.
Некоторое время они в полном молчании пили чай и скребли ложками по стенкам банки с вареньем. Потом Алексей Петрович спросил:
- Где Коля?
- На "Хиусе", - сказал Михаил Антонович.
- Странно, - сказал Алексей Петрович, - что он там делает?
- Он копается в вычислителе, - сказал Михаил Антонович. - Я сказал ему, что там все в порядке, но он считает, что там не все в порядке.
- Первый рейс, - задумчиво сказал Алексей Петрович, - первый дальний рейс. Амальтея, Юпитер, Джей-станция - для него это так ново. Волнуется?
- Коленька? Нет, что ты!
- Ермаковская кровь, - сказал Алексей Петрович. - Впрочем, врет он все. Волнуется, конечно.
Михаил Антонович вздохнул.
- Когда прилетят наши мальчики? - спросил он.
- Сегодня или завтра. Я думаю, сегодня.
Десять лет мы не виделись, подумал Алексей Петрович. Шли все по разным дорогам. Даже отпуска у нас были в разное время. Один раз я чуть-чуть не поймал Володьку Юрковского, но оказалось, что он вылетел накануне. Это было три года назад, на Таити. Я жил потом в комнате Юрковского и нашел его письмо ко мне, которое он забыл отправить. А потом в Москве я слышал, как объявляли по радио о его докладе в Доме Ученых, но нужно было улетать на Юпитер. Все на тот же Юпитер. И с Дауге та же история. Он долго болел, милый Иоганыч. И очень трудно было ему снова попасть в Пространство. Но он добился, и они долго работали на Венере вместе с Юрковским, а потом Дауге послали на Марс и он почему-то перестал писать.
Говорят, ему снова не повезло там - кажется, была зимняя буря и его засыпало. Но он еще ухитрился год назад слетать на Амальтею и наши корабли встретились в пространстве и прошли на расстоянии каких-нибудь пять тысяч километров друг от друга… Мир тесен, но трудно быть вместе, когда один планетолог, а другой - командир фотонного корабля. Хорошо, что хоть Миша - штурман. Алексей Петрович посмотрел на Крутикова с удовольствием. Десять лет…
- Ляхов летит уже полтора часа, - сказал Михаил Антонович.
- Да-а, - сказал Алексей Петрович. Полтора часа - это значит скорость его сейчас около пятидесяти километров в секунду и он уже за Марсом. Пассажиры уже заснули, а Ляхов в крутом пике выводит "Фотон" перпендикулярно эклиптике. Перегрузка раза в три, в глазах - мурашки, в ушах - звон. Колкер глотает спорамин, а Мартови тайком от командира пытается связаться с Амальтеей. Солнце уходит, слабеет, тонет в бездне…
Через три-четыре часа Ляхов выйдет в зону абсолютно свободного полета над плоскостью Солнечной системы. Там еще не бывал никто. Разве что он сам, когда испытывал "Фотон" год назад.
- Михаил, - сказал Алексей Петрович. - Мы с тобой просто старые извозчики.
Михаил Антонович молча убирал со стола.
- Жалкие старые извозчики, - повторил Алексей Петрович. - И предел наших возможностей и способностей - проскочить, не теряя скорости, через пояс астероидов. И все. А скорость такая, что ее и сохранять не стоит: полторы тысячи, две тысячи…
Алексей Петрович замолчал и обернулся. Дверь плавно отъехала в сторону, и в комнату влетел розовощекий плечистый парень в клетчатой рубахе. Он стал в позу и провозгласил.
- Товарищи межпланетники! Григорий Иоганнович Дауге!
Михаил Антонович уронил поднос и наступил на него.
В дверях появился Дауге - черный и сухой. Он подошел к Алексею Петровичу и сильно ударил его по плечу.
- Петрович! - сказал он.
Алексей Петрович поднялся и тоже ударил его по плечу.
У Дауге подкосились ноги.
- Петрович! - закричал он и кинулся обниматься. Несколько минут все обнимались. Михаил Антонович всплакнул. Дауге, измятый и взъерошенный, рухнул на диван.
- Николай! - рявкнул Алексей Петрович, обращаясь к плечистому парню. - Где шампанское! Бегом!
- Да-да, Коленька, - закричал Михаил Антонович, - бегом, бегом, пожалуйста!!
Плечистый парень кинулся вон из комнаты.
- Постойте! - взывал Дауге, простирая руки. - Подождите! Юрковского подождите!
- Как так - Юрковского? - сказал Алексей Петрович. - Он тоже здесь?
- Ну да! Мы прилетели вместе.
- А где он?
- Он моет свое чудище, - сказал Дауге, приглаживая волосы.
- Какое чудище? - спросил Алексей Петрович.
- Уж не женился ли он? - сказал Михаил Антонович.
Дауге хихикнул.
- Сами увидите, - сказал он. - Будьте покойны, на это стоит посмотреть.
Он оглядел всех и сказал:
- Петрович, Мишка. Постарели, морды стали какие-то солидные. Михаил, - взревел он, - срам! Разъелся, как гусак. Восемьдесят пять кило как минимум!
- Восемьдесят восемь, - сказал Алексей Петрович.
- Позор! Штурман! Межпланетник! Восемьдесят восемь!
Срам! А ты, Алексей! Тебя не узнать. Откуда у тебя такое выражение на физиономии?
- А что?
- А то самое! Впрочем, понятно - капитан. Кэптн оф вотарлесссии. "Бесконечно чужой, беспокойный душой, бороздящий эфирные волны"!
- Да ну тебя к черту, - сказал Алексей Петрович, - какие там еще волны…
- …"Без улыбки в глазах, только трубка в зубах, беспокойный, упрямый, бессонный"… Ужасно дурацкие стихи Володька писал во младости своей. Господи, мы десять лет не виделись. - И Дауге принялся весело ругаться по-латышски.
- Высох, высох, - повторял Михаил Антонович, сидя рядом с ним на диване и гладя его по плечу, - совсем высох, Гришенька… Черный совсем стал.
Алексей Петрович полез в буфет, вытащил стаканы, стал расставлять их на столе. Вошел Коля с двумя бутылками под мышкой.
- Ух и холодные, черти, - сказал он широко улыбаясь. Дауге смотрел на него без улыбки, очень внимательно.
- Николай Анатольевич Ермаков, - сказал он медленно.
- Как вырос, как вырос, мальчик, - сказал Михаил Антонович.
- Ты молодец, Николай Анатольевич, - так же медленно продолжал Дауге. - Ты мне нравишься. И ты действительно очень вырос.
- Все растут, - сказал Алексей Петрович. Он не любил, когда хвалят вообще. - Что там у тебя было с вычислителем, Николай?
- Ничего не было, - сказал Коля Ермаков, усаживаясь за стол. - Дядя Миша прав, там все в порядке. Но зато я видел старт "Фотона".
- Как так? - Дауге посмотрел на часы. - Собирались стартовать в двадцать два…
- Нет, - сказал Алексей Петрович. - Они уже два часа в полете.
- Ах ты, какая жалость, - сказал Дауге. - Я хотел попрощаться с Ляховым.
- Они уже два часа в полете, - повторил Алексей Петрович.
- Но как же, черт возьми, - сказал Дауге, растерянно озираясь, - ах, какая жалость…
Алексей Петрович хотел сказать, что еще не все потеряно, что нужно только подождать лет десять-двенадцать, но вдруг заметил, что Михаил Антонович медленно поднимается с дивана и рот у него открыт и глаза - тоже. Алексей Петрович оглянулся на дверь и увидел Юрковского. Юрковский улыбался, и брови у него были те же, что и раньше, - густые, черные, только на лбу блестели залысины и волосы поседели, а на плече у него, на широком, обтянутом роскошной материей плече…
- В-ва… - неожиданно и совершенно невразумительно произнес Михаил Антонович.
- Что это? - сказал Алексей Петрович и встал.
Юрковский неторопливо, вразвалочку двинулся к столу. На плече его, неестественно задрав страшную прямоугольную голову, сидела здоровенная мокрая ящерица.
- Володя, - сказал Алексей Петрович, - что это?
Ящерица медленно мигнула. У нее были огромные, выпуклые, очень темные глаза.
- Это? - сказал Юрковский очень обыкновенным голосом - Это - Варечка, а что?
Он подошел к Алексею Петровичу и протянул к нему руки.
- Обними меня, капитан, - сказал он.
Алексей Петрович увидел, как Варечка поднялась на задние лапы и шевельнула полуметровым хвостом, сплющенным с боков.
- К чертям собачьим, Владимир, - с чувством сказал Алексей Петрович. - Убери, пожалуйста, эту гадость.
Тогда Юрковский захохотал и обхватил Алексея Петровича длинными руками.
- Капитан, - заорал он прямо в ухо брыкающемуся Быкову, - капитанчик! Не бойся! Она не кусается.
Ящерица неслышно соскользнула на пол и кинулась в угол, где стала столбиком и принялась озираться. Тогда Алексей Петрович обнял Юрковского и прижал его к себе. Юрковский взмолился о пощаде, но сзади его схватил за ухо Михаил Антонович и стал тянуть, приговаривая: "Ах ты паршивец, поросенок ты этакий!"
- Алексей! - сипел Юрковский, извиваясь судорожно. - Не буду! Мишка! Троглодиты! Спасите!
Дауге хохотал, дрыгая ногами, а Коля Ермаков стоял в сторонке и глядел на Юрковского. Глаза у него блестели.
Потом Алексей Петрович отпустил Юрковского и сказал:
- А теперь давайте пить шампанское.
Юрковский упал в кресло и начал тихо стонать. Он стонал на разные лады долго и жалобно, до тех пор, пока Алексей Петрович не протянул ему стакан.
- Пей, - сказал Алексей Петрович.
- Не буду, - сказал Юрковский.
- Пей, - повторил Алексей Петрович, надвигаясь.
Юрковский взял стакан и поднялся.
- Ох, - сказал он, хватаясь за поясницу.
Все стали вокруг стола с поднятыми стаканами. Алексей Петрович обвел всех глазами и сказал глухо:
- Вместе.
- Вместе, - сказал Юрковский.
- Вместе, - сказал Дауге.
- Слава богу, - вздохнув, молвил Михаил Антонович.
Они выпили, не чокаясь, и Николай Ермаков выпил вместе с ними. Мокрая ящерица шелестя выскользнула из своего угла и вскарабкалась на плечо Юрковского.
- Так, - сказал Алексей Петрович, уставясь на нее. - Уж не собираешься ли ты взять ее на Амальтею?
- Умгу, - сказал Юрковский, ласково дернув ящерицу за хвост. - Обязательно.
- Что? - сказал Алексей Петрович ужасным голосом. - В мой корабль?
- Умгу, - сказал Юрковский и осведомился: - А нет ли у вас чего-нибудь съестного? Смерть, как есть хочется.
Коля Ермаков метнулся к буфету, а Дауге сказал:
- Эту дрянь - прощу прощения, это милое существо - Владимир Сергеевич изволят таскать с собой везде. Однажды он пришел с ней на прием к министру.
Юрковский ел хлеб с маслом.
- Не мог же я оставить ее дома одну. Она страшно скучает в одиночестве. Зато на приеме было очень весело.
- Могу себе представить, - сказал Алексей Петрович. - Николай, там должна быть курица.
- Курица - это хорошо, - сказал Юрковский.
- Нет здесь курицы, дядя Леша, - сказал Коля Ермаков из буфета.
- Поищи, - сказал Алексей Петрович и посмотрел на Михаила Антоновича. - Впрочем, не стоит.
- Тут есть какая-то рыба, - сообщил Коля Ермаков.
- Рыба - это великолепно, - сказал Юрковский нетерпеливо. - Вы очень медлительны, юноша.
Коля поставил на стол блюдо с заливным. При виде заливного Юрковский заурчал.
- Уксусу и горчицы, - воскликнул он.
- А ведь Володька не узнаёт, - сказал Дауге. - Ей-ей, не узнаёт.
- Кого? - осведомился Юрковский, жуя и причмокивая.
- Колю Ермакова ты не узнаешь, - сказал Дауге.
Юрковский оторвался от рыбы и посмотрел на Колю.
- Черт возьми, - сказал он. - Ведь это Николашка.
- Ясно даже и ежу, - сказал Коля Ермаков.-
Все засмеялись. Михаил Антонович заливался серебристым колокольчиком, и Дауге хлопнул его по спине.
- Николашка, - сказал Юрковский торжественно, - да ведь ты совсем мужчина! Я, черт возьми, произвожу тебя в Николаи.
Он взял кусочек рыбы и сунул его под нос ящерице. Ящерица сидела неподвижная как чучело и медленно мигала.
- Не хочет, - сказал Юрковский. - Еще рано.
- Эта тварь, - пояснил Дауге, - виноват, эта очаровательная старушка кушает раз в сутки. Дышит она, кажется, тоже раз в сутки, а что касается сна, то она не спит вообще. Так, во всяком случае, говорит Володька, но, по-моему, он врет.
- Отнюдь, - сказал Юрковский. - Всё так. Варечка родилась на Марсе, где дышать трудно и мало еды. И она вообще неприхотлива. Когда нас с Дауге однажды засыпало, мы провалялись под завалом часов пятьдесят И когда нас откопали, то мы с Дауге моментально угодили в госпиталь, где и провели полмесяца в разнообразных развлечениях, а Варечка только - потеряла хвост и переднюю ногу, но вскоре обросла вновь.
Алексей Петрович смотрел на друзей со странным чувством.
Все было так, как раньше, и все-таки совсем не так. Юрковский стал совсем седой. Щеку Дауге пересекал тонкий старый шрам.
Они шутили и болтали, как прежде, но Алексей Петрович почему-то не верил шуткам. Не то они говорят, думал он, не то. Неужели нам не о чем говорить, кроме как об этом чудище…
- Это чудо приспособляемости, - разглагольствовал Юрковский. - Я держал ее долгое время в термостате, но потом она удрала оттуда и стала жить в чисто земных условиях, как мы с вами. Один раз ее облили серной кислотой. Я уверен, что если ее сунуть в поток плазмы твоего "Хиуса", Алексей, ничего не случится.
Ящерица круглым глазом уставилась на Быкова. Алексей Петрович поглядел на нее с ненавистью. Юрковский наконец умолк и откинулся на спинку стула, катая хлебные шарики. Все замолчали, только время от времени шумно вздыхал чувствительный Михаил Антонович. Вместе, думал Алексей Петрович.
Вы понимаете, что это такое - вместе? Или вы этого не понимаете? Вот я помню все. Багровые тучи над черными пустынями Венеры. Берега Дымного моря. Перекошенный, вплавившийся в растекшийся гранит "Мальчик". Сто пятьдесят тысяч шагов. Обуглившееся тело Дауге, хрип Юрковского в наушниках. С тех пор прошло много лет. Я многое узнал и многое повидал. Я видел Бурый Джуп с Амальтеи и сверкающие поля колец Сатурна. Я узнал, что такое сын. Ведь вы оба не знаете, что такое сын. И сына я назвал Володей, потому что жене не нравилось имя Григорий. Но каждый раз, когда мне приходилось слышать или читать стихи, я вспоминал Юрковского. И каждый раз, когда я видел черноволосого сухощавого человека, у меня ёкало сердце, но это был не Дауге. Мне очень хочется сейчас рассказать вам об этом. Как орал на Михаила Антоновича, когда тот вздыхал: "И где-то сейчас наши мальчики? Каково им там?" Как просился на рейсовый танкер Венера - Земля.
Как потом добивался перевода на грузовой планетолет второго класса, ходивший четыре раза в - год к Марсу, и мне сказали:
"Вы слишком хороший капитан для таких полетов"…
- Кто-нибудь еще летит с нами? - спросил Юрковский.
- Да, летит, - медленно сказал Алексей Петрович. - Летят еще двое. Летит Шарль Моллар - радиооптик, и один японец - некто Окада Сусуму.
- Ничего себе - некто, - сказал Юрковский. - Действительный член Академии Неклассических Механик.
Алексей Петрович равнодушно сказал:
- Вот как? Ну, академиков мы возили. И не раз. Академики очень любят Юпитер.
- Я так и не понял, будем мы облетать Юпитер или прямо пойдем на Амальтею, - сказал Дауге.
- Как же, - сказал Михаил Антонович. - Обязательно. Четыре витка вокруг Юпитера.
- Потом, мы летим не одни, - сказал Алексей Петрович. - Стартуем вместе с "Викингом". На "Викинге" полетят киношники. Будут снимать Джуп, "Хиус", Амальтею, Джей-станцию…
- Они делают фильм "Страшная большая планета", - тихонько вставил Коля Ермаков.
- Юрковский криво усмехнулся и сказал жестко:
- Это будет интересный фильм. Очень интересный. Героический.
- Н-да, - сказал Алексей Петрович, знавший хорошо, что такое Юпитер.
- Вот чего я все-таки никак не могу понять, - задумчиво произнес Дауге, уставясь в потолок, - зачем нам все это. Венеру мы штурмовали, потому что там была Урановая Голконда.
На Марсе выращивают хлореллу. Прелестно. Но ради чего погиб Поль Данже? На Юпитере мы угробили массу средств и несколько замечательных капитанов. А ведь Юпитер - это нуль, ничто. Толстый водородный пузырь…
- А зачем Ляхов ушел в Первую Звездную? - сказал Алексей Петрович.
- Да. Зачем?
- Че-ло-век, - сказал Юрковский.
- Ну и что?
- Всё, - сказал Юрковский. - Просто - Че-ло-век. Сначала он говорит: "Я хочу есть", - тогда он еще не человек. Потом он говорит: "Я хочу знать" - и становится человеком.
- Ясно даже и ежу, - сказал Коля Ермаков вполголоса.
Алексей Петрович посмотрел на часы и сказал:
- Ляхов вышел в зону абсолютного полета. Вы бы лучше рассказали, что нового в мире.
- Этот ваш че-ло-век, - сказал Дауге, - еще не знает толком, что делается в центре Земли, а уже размахивается на звезды.
- На то он и че-ло-век, - сказал Юрковский.
- Ладно, - сказал Дауге. - Расскажи лучше про сороконожку.
- Могу, - сказал Юрковский. - Но сначала мы выпьем.
…В это время Василий Ляхов кончил укладывать пилотов в анабиотические ящики и остался один. Он сидел перед пуль том в капитанской рубке, пил содовую прямо из бутылки и прислушивался, как у него что-то скрипит и щелкает внутри. "Фотон" двигался со скоростью 150 километров в секунду. Это была еще очень маленькая скорость.