- Чудак. Это модель "Хиуса", вот что это такое. Я, брат, всего-навсего геолог и в этих вещах не силен. Но в общем дело обстоит следующим образом. Старые ракеты вынуждены все время экономить горючее и пользоваться притяжением Солнца и планет. Например, перелет до Венеры занимал несколько месяцев. Из этого срока двигатель ракеты действовал всего час при взлете и несколько минут при подходе к спутнику. Остальное время ракета двигалась пассивно, по законам всемирного тяготения. А "Хиус"…
- Ну, а "Хиус"?
- "Хиусу" не нужно экономить. Термоядерная ракета. Почему-то ее называют "фотонной". Она все время летит с включенными реакторами и может, как говорят, достигать любых скоростей. Но как это делается - убей, не знаю.
- Он сейчас на полигоне?
- Нет, что ты! Он в пробном рейсе. Побыл на наших искусственных спутниках при Венере и должен через две недели вернуться. Еще вопросы?
- Почему сгорел первый "Хиус"?
Вальцев, прищурившись, посмотрел на Алексея Петровича.
- Тебе это уже известно, оказывается? Да… Никто не знает почему. Спросить не у кого. Единственный человек, который мог бы пролить свет на происшествие, как говорится в детективных романах, это Ашот Петросян, светлая ему память. Он распался в атомную пыль вместе с массой тугоплавкой легированной стали, из которой был сделан корпус первого "Хиуса".
Он помолчал, играя вилкой.
- Конечно, "Хиус" еще очень несовершенен. Но ведь нужно! Нужно, Алеша! Сейчас это единственное средство освоить Венеру. Вот и летим. Подумай, миллиарды тонн радиоактивных материалов, когда мы дрожим над каждой тонной! И прямо под ногами. Какая находка для государства! А время не терпит…
Алексей Петрович ласково глядел на товарища. Левка, видимо, все еще считает, что он боится. Да разве дело в страхе?
Самое главное - суметь сделать то, чего от него ждут. А это еще не совсем ясно. Но, надо думать, станет ясно в ближайшее время. От вина на душе стало легко и тепло, ощущение риска и опасности притупилось. Лева Вальцев, старый друг, которого он выручил в Черных Песках, ручался за него. И раз он идет на такое дело, как может позволить себе отстать капитан Громыко?
Он встал и прошелся по комнате. У пианино задержался, снова поглядел на фотографию.
- Ну, хорошо. Хватит о "Хиусе", о "красных кольцах". Кто это, если не секрет?
- Нет, какой же секрет, - нехотя сказал Вальцев. - Маша Бирская. Сашкина сестра.
- А-а…
- Мы были женаты, потом она ушла. Да, слушай, как у тебя дела?.
- Дела?
- Ну да, с этой твоей… алма-атинской красавицей.
Алексей Петрович сразу поскучнел.
- Так себе, - грустно сказал он. - Встречаемся, когда приезжаю.
- Ага, встречаетесь, когда ты приезжаешь. Ну и что?
- Что? И ничего.
- Ты ей делал предложение?
- Делал.
- И она отказала?
- Нет. Сказала, что подумает, - Давно она это сказала?
- Да… скоро уже год.
- Дурак ты, Леша, как я погляжу.
Алексей Петрович обреченно вздохнул. Вальцев с откровенной насмешкой смотрел на него.
- Нет, вы подумайте! - сказал он. - Человеку тридцать пять лет. Заслуженный командир. Не пьет… Во всяком случае, не напивается. Влюблен в красивую незамужнюю женщину и встречается с ней уже десять лет…
- Семь.
- Пускай будет семь. На седьмой год делает ей предложение… Сколько лет ты собирался сделать ей предложение?
- Шесть лет.
- Да… Наконец делает ей предложение. Заметьте, она терпеливо ждала целых шесть лет, эта несчастная женщина.
- Ну, ладно, хватит.
- После этого, когда она из скромности или из маленькой мести сказала, что подумает, он ждет еще год…
- Хватит, говорю!
- Правда, Алешка, ты самый положительный дурак, каких…
- Ну? - Алексей Петрович схватил с дивана валик и поднял над головой.
- Молчу, молчу… Садись, пожалуйста, Алексей Петрович, сделай милость. Если уж говорить серьезно, то ты сам виноват.
Я ее хорошо не знаю, видел всего два… нет, три раза, а ты знаком семь лет. Но ведь твой способ знакомства похож на издевательство. Ты ее и не обнял, наверное, ни разу. Что она о тебе подумает? Но, кажется, она славная женщина. Тебе просто везет.
- Куда уж мне с моим-то рылом… - уныло сказал Алексей Петрович.
Вальцев хлопнул его по спине.
- Не горюй. Вернешься домой - герой! - у тебя и уверенности больше будет, все сразу уладится.
- А вдруг за это время…
- Господи! За семь лет ведь ничего не случилось, верно?
Алексею Петровичу было страшно приятно, что друг Лева успокаивает его и так уверенно говорит о его будущем. Он повеселел, схватил Леву за шею и одним движением пригнул до пола.
- Ох, и силен же, чертяка! - морщась от боли, проговорил Вальцев. - Вот за это самое вас, офицеров, девушки и любят.
Алексей Петрович рассмеялся.
- Брось скромничать. Да зажги-ка, брат, свет, и давай еще чего-нибудь выпьем.
- Не вредно, не вредно, милостивый государь!
Комната ярко осветилась, за окнами стало совсем темно.
Вальцев опустил шторы.
- Светло и уютно, - хихикнул он, потирая руки. - Чего желаешь?
- Налей сухого, если есть.
- Как не быть, дорогой? Изволь, вот цинандали. Пойдет?
- Еще как!
Они сели рядом на диван с бокалами в руках.
- Знаешь, Лева, расскажи-ка ты мне об этих ребятах.
- О каких?
- О наших. О нашей команде. Кто они такие и что собой представляют? Тебе они нравятся?
Вальцев задумчиво отхлебнул вина, затем поставил бокал на стол.
- О наших ребятах, значит… Мне-то они очень нравятся.
Подбор людей в эту экспедицию до удивления хороший. Только Строгова, командира, я знаю плохо.
- А остальные, значит…
- Хорошие, я же тебе говорю. Орлы!
- И этот "пижон"?
- Какой пижон?
- Бирский.
- С чего ты взял, что он пижон?
Алексей Петрович сделал неопределенный жест.
- Так мне кажется.
- Ладно, начнем с Бирского. Ты на него не сердись. Он хороший парень и, когда вы поработаете вместе, станет твоим лучшим другом.
- Сомневаюсь.
- Твое дело. Только когда я впервые пришел в Управление, он меня третировал еще хуже. Понимаешь, у него бзик: всякий, кто приходит "со стороны", то есть не имел высокой чести крутиться в шаровых камерах и сидеть месяцами в маске в азотной атмосфере - это все глупости, которые проделывают со слушателями Института подготовки, - так вот, тот, кто не прошел через это, для работы в пространстве, по его мнению, не годится. А потом мы с ним очень подружились во время экспедиции на Марс. Он, конечно, немного неврастеник. Но что в нем характерно, так это полное отсутствие инстинкта само сохранения. Он смел, как наполеоновский гвардеец, вернее, как Рикки-Тикки-Тави. И вместе с тем очень добрый и отзывчивый парень.
- Положим, - пробормотал Алексей Петрович, поднимаясь, чтобы налить себе вина.
- Вот тебе и "положим". В общем, не пройдет и месяца, как вы перестанете глядеть друг на друга волком… или я не знаю тебя и его. Здесь, понимаешь, вот еще что. Вначале в экспедицию намечали Савушкина, его большого приятеля. А потом назначили вдруг тебя.
- Ага…
- Но это обойдется.
- Ладно, посмотрим. А что Гриша?
- Гришка Ершов? У нас его называют "небожителем". Если ему дать волю, он вообще не будет возвращаться на Землю. Для него существует только пространство и приборы в кабине. И еще Верочка Званцева - ты ее не знаешь. У нас есть несколько таких - отравленных на всю жизнь.
- А ты?
- Я? Нет, я - другой. И таких, как я, большинство, и ты, вероятнее всего, будешь таким же. Мы "тоскуем по голубому небу". Есть такой вид психического расстройства - "тоска по голубому небу". Я своими глазами видел, как прославленные межпланетники, вернувшись на Землю после длительного рейса плакали и хохотали в истерике и прыгали, как молодые козлята, выйдя из звездолета. А вот Гриша - не такой. У него все это наоборот. Хороший милый человек, между прочим. Страшно любит старых друзей, с остальными держится просто приветливо. Большой друг Крутикова, хотя люди они совершенно разные. Бывают же чудеса, скажи на милость!
- А что Крутиков?
- Даты его с первого взгляда видишь. Как на ладони. Прекрасный семьянин, во время рейсов очень тоскует по жене и детям и втихомолку проклинает свою профессию, но жить без нее тоже не может. И вот тебе пара, всегда летают вместе: "небожитель" Гриша и Санчо Панса Крутиков. "Этот камушек я повезу Лёлечке. Какое странное растение! Жалко, что его не видит мой Мишка. Он бы его обязательно нарисовал". Говорят, когда-то над ним очень смеялись. Но однажды… В общем, милый и, главное, верный человек. Гений добросовестности, идеальный штурман. Ну вот, кажется, все. Доволен?
- Доволен. У тебя все они очень милые, добрые и… и отзывчивые.
- Да ведь так оно и есть, дорогуша! Давай по последней, что ли? Содвинем их разом… будь здоров.
Они выпили и с удовольствием посмотрели друг, на друга.
- Хорошо…
- Хорошо, брат Алеха!
- Вперед?
- Вперед, Алеха!
- "Как аргонавты в старину…" Да, кстати, что это за стихи?
Знакомые, но откуда, чьи - хоть убей, не помню.
Вальцев рассмеялся.
- Это эпиграф к какому-то рассказу Лондона. А у наших межпланетников, особенно у старых, это нечто вроде девиза. Кто первый ввел его в обиход, сейчас уже неизвестно.
- Как-то подходит он к вашему делу, верно?
- Верно. Трус и подлец так не скажет:
Как аргонавты в старину.
Покинув отчий дом.
Поплыли мы, тирам-та-там,
За золотым руном.
Курение тоже, конечно, не поощрялось. В окончательном варианте Дауге сообщает Быкову, что в походе ему курить будет запрещено. Штурман Крутиков возит с собой трубочку, но не курит. И не хочется. А вот первоначальные представления о возможности курения в космической экспедиции были несколько иные. Причем все это подавалось ненавязчиво, парой слов, как некое привычное действо, о котором вроде бы и упоминать не стоит…
Курят в "Хиусе":
- Сто пятьдесят. Кто больше? - Вальцев взял из портсигара Строгова папиросу и стал разминать ее трясущимися пальцами. - Честное слово, я чувствую, как в меня врезаются протоны.
<…> На Михаила Ивановича напала икота, и он, морщась, выколотил трубку.
<…> - Проще? - Строгов закурил - Не думаю, что это так просто.
<…> Пространство доносило до "Хиуса" радиосигналы с Земли, но не пропускало его радиосигналы. Строгов неустанно расхаживал по рубке. Бирский сидел неподвижно с закрытыми глазами. Возле Вальцева в пустом коробке росла кучка изжеванных окурков. Алексей Петрович рассеянно ломал на мелкие кусочки обгорелые спички.
<…> Звездолет сильно качнуло.
- Начинается? - Михаил Иванович осмотрелся, достал трубочку и принялся набивать ее. - Как все это непохоже на прежние рейсы, правда, Саша? Проваливаемся черт-те знает куда…
<…> Алексей Петрович торопливо оделся, достал из чемодана спецкостюм и облачился в него. Все уже собрались в кают-компании и стояли вокруг стола с откинутыми на спину спектролитовыми колпаками, молча поглядывая друг на друга.
Строгов и Вальцев курили, Михаил Иванович сосал пустую трубочку.
< > -Тогда почему? - восклицал Вальцев, яростно раздавливая в пепельнице дымящийся окурок.
<…> В узком коридоре Строгов присел на один из тюков, достал папиросу, закурил. Все выжидательно смотрели на него.
И курят в "Мальчике":
Геологи сидели в своем уголке за откидным столиком. Бирский быстро листал какой-то справочник, посвистывая сквозь зубы. Вальцев, еще бледный, курил, уставясь в потолок. Тихо, мирно, уютно… Алексей Петрович сразу захотел спать - сказывалось нечеловеческое напряжение последних часов. Глаза слипались.
- Анатолий Борисович…
- Спать, спать, - быстро прервал его Строгов. - Никаких разговоров, капитан.
- Слушаюсь, - обрадовано сказал Алексей Петрович и присел на тюки, снимая шлем. Вальцев, жмуря от дыма правый глаз, следил за ним с дружеской улыбкой. Но, когда капитан снял колпак, улыбка пропала. Вальцев выронил папиросу.
Бирский вскарабкался на броню и сел рядом с Алексеем Петровичем. Он отдыхал и был настроен благодушно.
- Хорошо бы закурить сейчас, а, капитан? Единственный серьезный недостаток краюхинского СК.
<…> Час спустя, когда Алексей Петрович вел транспортер, осторожно огибая тяжелые туши многочисленных здесь валунов, а Строгов сидел над своими записями с папиросой во рту, Вальцев вдруг вскочил и провозгласил громким шепотом: <…>
<…> Алексей Петрович попытался вытереть потный лоб и с досадой отдернул руку. Вечно забываешь про этот шлем! Иногда пальцы сами собой подбираются к затылку - почесать в трудную минуту, или хочешь в рассеянности закурить и натыкаешься на гладкую прозрачную преграду.
<…> - Пора, пора! - Бирский, уже раздетый, благодушествовал на своей койке, пуская в низкий потолок серый табачный дым.
<…> Установка третьего маяка близилась к концу. Оставались считанные часы работы, когда Алексей Петрович забежал в транспортер выкурить сигарету и отдохнуть.
<…> - Да что там говорить, - легкомысленно помахивая дымящейся папиросой, вставил Бирский, - с Венерой покончено. Дорога проложена, семафор открыт, как говорили наши предки в те времена, когда еще были семафоры. И новые дороги пройдут не здесь. <…>
Видимо, Стругацкие с запретом на курение еще не сталкивались. Да и в зарубежной фантастике того времени постоянно наталкиваешься на курение в космических кораблях.
О ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ.
Как-то в фэн-прессе в дискуссии о женских образах в фантастике некто упрекал Стругацких за отсутствие ярких образов женщин в их творчестве - всё-то они на вторых ролях да не выписаны… Меня это несколько задело, и я сгоряча стала составлять список вообще всех женщин в творчестве Стругацких: "Как это нет ярких образов? А Наина Киевна? А Варечка?.."
Первая же исследованная мною повесть (СБТ) дала целую галерею аспектов отношения к женщине. Тут и любовь трагическая - Ермаков, и любовь несчастная к недостойному объекту - Дауге, и романтическая любовь - Спицын, и даже (ах!) отвлеченно - романтическая - Юрковский ("Милая! Спутница осени серой! Ты забыла? Ты помнишь? Ты ждешь?"), любовь банально-семейная - Крутиков (он решает мировые проблемы, сынок - весь в папу - муравейник изучает, а женщины в это время смородину добывают с куста), ну, и "тюфяк" Быков, конечно, с его ухаживанием, похожим на издевательство.
Как оказалось, жен в "Стране багровых туч" тоже немало, бывшая жена Дауге, будущая жена Быкова… В рукописи, оказывается, была еще и чужая жена…
Столовая была освещена неяркими отсветами вечернего солнца. На диване, склонившись друг к другу, сидели Гриша и Вера Николаевна. Они молчали, глядя в окно, и лица их были так серьезны и необычайно грустны, что у Алексея Петровича сжалось сердце. Большая темная рука Гриши обнимала узкие хрупкие плечи женщины.
Вальцев потянул Алексея Петровича за рукав, и они на цыпочках прошли на второй этаж.
- Вот, брат, как бывает, - проговорил Лева. - Встречаются только на неделю, на две, и снова в разные стороны. Она старше его на пять лет, муж, двое детей… Любовь, ничего не поделаешь. Настоящая большая любовь.
Он задумался. Алексей Петрович осторожно спросил:
- Муж знает?
- Кто? А… конечно, знает… - не сразу ответил Вальцев.
- Да при чем здесь муж? Они встречаются раз, много - два раза в год, понимаешь?
- Понимаю, - пробормотал Алексей Петрович, но затем сказал решительно: - Нет, ни черта не понимаю. Что ж они так-то, украдкой? Взяла бы развод, жили бы вместе, вместе и летали…
- Вместе… Вместе им никак нельзя, Алеха - рубаха. Жить вместе у них не выйдет. Так стоит ли огород городить?
- То есть как это "стоит ли"?
- Ну… Стоит ли из-за недели в год разбивать семью? Летать им вместе нельзя, ведь Гриша ходит в такие экспедиции, куда женщин не берут. Понял? Какая же это будет семья?
- Нет, - честно сказал Алексей Петрович. - Могли бы все по-человечески устроить, если бы захотели.
- Может быть, конечно. Может быть, они просто выдумали себе эту любовь?
Супруга Быкова тоже предстает в первых вариантах рукописи если не воочию, то весьма ярко. Это, кстати, один из тех немногих эпизодов в творчестве Стругацких, когда они позволяли себе размышлять от имени женщины.