"Пожалуйста, не нужно меня сбивать, - поморщился Фил. - При чем здесь дух? Это слово вызывает определенные ассоциации и представления. К делу не относится, а пониманию сути мешает… Итак, Вселенная содержит не только материю, но и не-материю. И все это существует в бесконечном числе материально-нематериальных измерений. Это наш постулат. Тогда нужно сделать следующий шаг и признать, что формулировки ВСЕХ законов природы должны это обстоятельство учитывать".
"Требует ли наличия Сверхразума представление о материально-нематериальной Вселенной?" - провокативно спросил Кронин.
"Нет, - отрезал Фил. - Как не требует и Бога, поскольку акт творения материи в этом случае является естественным процессом, протекающим в соответствии с новыми формулировками законов природы".
"Тот закон сохранения энергии, что мы учили в школе, есть лишь вершина айсберга, самый верхний его кончик, самая простая его суть, - увлеченно говорил Фил. - Разумеется, в пределах, для которых этот закон написан, он справедлив - как справедлив закон тяготения Ньютона в мире слабой гравитации. Но достаточно перейти к описанию нейтронных звезд или черных дыр, и приходится пользоваться более мощным инструментом - общей теорией тяготения Эйнштейна".
"Можем ли мы хотя бы отдаленно представить себе ИСТИННУЮ формулировку закона сохранения энергии - или любого другого закона природы?" - задумчиво сказала Лиза, и Фил поспешил ответить:
"Поскольку мы пока не знаем, что представляет собой нематериальная составляющая Вселенной, то предположения наши будут умозрительными".
Неожиданно Кронин погрозил Филу пальцем и заявил:
"Умозрительными, говорите? Да что вы, Филипп Викторович! Закон сохранения энергии для замкнутых материальных систем нам известен? Да. Принцип сочетания материальных и нематериальных свойств мы определили? Да. Значит, и полную формулировку закона сохранения энергии тоже можем… Ну, вот, к примеру"…
Николай Евгеньевич наклонился вперед, развел руки в стороны и произнес несколько слов.
Они даже не поняли сначала, что именно сказал Кронин, что показал и о чем подумал. А потом веселились, как дети, и каждый повторил формулу - в том числе ту ее часть, которую можно было представить лишь мысленно и никак невозможно произнести вслух.
Неужели именно тогда убийца задумал расправиться с Лизой?
Или позднее, когда формулировка закона сохранения энергии стала более отточенной - не по форме, конечно, слова и мысли остались теми же, но по исполнению, потому что, в отличие от обычного материального закона, осознание полного его варианта требовало не только хорошей памяти, не только хорошего воображения, но умения управлять подсознанием, не думать ни о чем вообще, кроме вроде бы простой, но бесконечно сложной формы, произносимой вслух и в уме. Это можно было бы назвать заклинанием или молитвой, если бы формулировка закона энергии имела к религии, мистике или колдовству хоть малейшее отношение.
"Неужели буддисты ближе всех остальных подошли к правильному пониманию мироздания?" - сказал Эдик, когда, отрадовавшись, они сосредоточенно замолчали и каждый пытался про себя и вслух (в комнате повисло едва слышное бормотание, будто на молитве в церкви или синагоге) воспроизвести только что созданную формулировку.
"Вряд ли, - ответил Кронин. - В буддизме, как в любой иной религиозной философии, мир двухсущностен: есть материальная составляющая и есть духовная. Духовная же не существует вне разума. А у нас"…
Он не стал продолжать - все его прекрасно поняли.
Неужели уже в тот вечер убийца…
Кто?
9
- Извини, что я без предупреждения, - сказала Вера, переступив порог. На Фила она не смотрела, знала, конечно, что он не очень доволен ее приходом. Ей было все равно.
- Заходи, - сказал Филипп, он только что принял душ и находился в расслабленном состоянии, ему не хотелось быть одному, пусть хоть Вера, сейчас ему тоже было все равно.
Вера вошла в комнату и осмотрелась, будто была здесь впервые. Подошла к старому креслу, стоявшему перед телевизором, и села, положив ногу на ногу. Она сегодня выглядела лучше, чем когда бы то ни было, даже губы подкрасила, хотя никогда прежде этого не делала. Фил отметил, что Вера и кофточку надела не деловую, как обычно, а праздничную, с пикантным вырезом, открывавшим небольшую, но красивую грудь. Для чего Вера пришла к нему? Не о теории говорить, ясное дело. Не о законах большого мира. И не о Лизе, которую Вера в душе наверняка недолюбливала - Фил не был силен в женской психологии, но уж такие нюансы понимал.
- Не могу быть одна, тяжело, - тихо сказала Вера. - Ты действительно не сердишься за то, что я пришла?
- Нет, - сказал Фил. - Хочешь кофе? Или чаю? У меня тортик есть - правда, с прошлой недели.
- Не хочу ничего, - с нажимом произнесла Вера. - Сядь, пожалуйста, нужно поговорить.
Фил опустился на диван - отсюда он видел Веру в профиль и надеялся, что она не станет поворачивать тяжелое кресло, чтобы сесть к нему лицом. Вера усмехнулась уголками губ и сказала:
- Фил, ты действительно считаешь, что кто-то из наших это сделал?
- Сделал… что? - Фил не понял вопроса сразу, лишь несколько секунд спустя до него дошел смысл, и в груди стало холодно.
- То самое, - Вера забралась в кресло с ногами и повернулась так, чтобы все-таки оказаться с Филом лицом к лицу. - Использовать закон. В полной форме.
- Я так считаю? - Фил все еще изображал непонимание.
- Разве нет? Иначе зачем ты вчера выпытывал, где мы все были и что делали, когда Лизе стало плохо?
- Кто-нибудь еще понял смысл моих вопросов? - помедлив, спросил Фил.
- Не знаю, - пожала плечами Вера. - Кто-то один понял наверняка. Тот, кто это сделал.
- Значит, ты тоже считаешь…
Вера обхватила плечи руками, все-таки ей, наверное, было холодно в тонкой кофточке.
- Хочешь, дам тебе плед? - спросил Фил, не закончив фразы.
- Да, - кивнула Вера, - меня немного знобит.
Плед лежал в шкафу под грудой грязного белья. Доставая его и отряхивая, Фил успел взять себя в руки и даже продумать направление разговора. Накинул плед Вере на плечи (она сразу закуталась в ворсистую материю и стала похожа на испуганную девочку) и сказал:
- Ты пришла к такому же выводу, что и я. Почему? И когда?
- Я увидела вчера твои глаза, ты совершенно не умеешь скрывать мысли, глаза у тебя говорят больше, чем ты мог бы сказать словами… И я спросила себя: а если? Мог ли кто-то?.. И сама себе ответила: если уметь - то, наверное, да. Значит, кто-то умеет? Когда мы расходились, я хотела, чтобы ты проводил меня, хотела спросить, поговорить… Но ты… Ладно, я поняла. А потом всю ночь думала, сопоставляла. Если кто-то сделал это, должна была быть причина. Ненависть. Страх. Ревность. Что-то другое? Деньги, например? Невозможно. К утру я сама себя убедила в том, что ты ошибаешься… А днем, на работе, я опять думала об алиби. Николай Евгеньевич говорит, что спал, но никто этого подтвердить не может.
- Может, - сказал Фил. - Он действительно спал в половине одиннадцатого.
- Откуда ты знаешь?
- Я позвонил Софье Евгеньевне. Спросил, когда она ушла домой.
- Она не удивилась твоему вопросу?
- Удивилась, конечно. Возможно, она скажет о моем звонке Николаю Евгеньевичу. Но мне нужно было знать.
- Она в любом случае ушла раньше, чем…
- Да, но, по ее словам, вернулась, потому что забыла одну из авосек. Это было в начале одиннадцатого. Николай Евгеньевич спал, она не стала его будить, взяла авоську и, уходя, слышала, как звонил телефон. Николай Евгеньевич не просыпался, и Софья Евгеньевна не стала поднимать трубку. Вот так.
- Повезло, значит… - странным голосом произнесла Вера. - Тогда, действительно, получается, что никто не мог.
- Вы долго разговаривали с Эдиком? - поинтересовался Фил. - Извини, что спрашиваю.
- Довольно долго. Хочешь знать, о чем?
- Эдик сказал…
- Неправда. Мы говорили об Аиде.
- Его жене…
- Да. Фил, ты не представляешь… Он до сих пор не то что забыть ее не может, но даже принять окончательно, что ее нет. Не знаю, как он живет с постоянным ощущением, будто Аида рядом, ждет его с работы, готовит бастурму с чесночным соусом… Он же психолог по профессии, знает множество методик, других от стрессов избавляет, а сам себя… В общем, когда ему становилось совсем гнусно, он звонил мне и рассказывал… просто говорил, а я слушала. Ты не представляешь, сколько Эдикиных семейных историй и тайн я знаю.
- Долго это продолжалось? - пораженно спросил Фил.
- Больше года. Эдик действительно бегает перед сном. Обычно он мне в такое время не звонит, приступы у него начинаются позднее, когда тишина, темнота. Он сам это называет "детскими стариковскими страхами"… А в тот вечер вдруг накатило, когда он встретил соседку, она собаку выгуливала, Аида обожала этого пса и часто специально выходила, чтобы с ним поиграть и с соседкой поболтать о том, о сем… Эдик позвонил мне и начал рассказывать, как они с Аидой, когда только поженились, ездили на Севан ловить рыбу. Там были такие рассветы и вообще красота неописуемая, куда Байкалу или этому озеру, ну, что в Прибалтике…
- Рица, - подсказал Фил.
- Да… Когда Эдик позвонил, было тринадцать минут одиннадцатого, и не смотри на меня таким взглядом, я, конечно, не знала, сколько точно было времени, потом посмотрела на определитель номера, там указывается время звонка.
- Я не знал, что Эдик… - пробормотал Фил. - Он всегда такой спокойный, я был уверен, что…
- Да, на людях Эдик герой, - усмехнулась Вера. - А наедине с собой… Он все время представляет в воображении эту картину: самолет начинает крениться, Аида сидит у окна и одна из первых замечает пламя, а потом… Ну, ты ведь можешь себе представить, как это было.
Конечно. Крики, паника, пол уходит из-под ног, что-то лопается, дикий скрежет, и пустота под ногами, пустота в легких, пустота в голове, и вообще пустота - навсегда…
- Вот оно, значит, как, - задумчиво проговорил Фил.
- И остается Миша, - сказала Вера. - По словам Софьи Евгеньевны, кто-то Николаю Евгеньевичу действительно звонил. Но Миша ли?
- Ты ему не веришь? - поразился Фил.
- А ты?
- Миша сказал правду, - сообщил Фил. - В десять двадцать из его квартиры было несколько звонков на номер Николая Евгеньевича. Без ответа.
- Откуда ты это можешь знать? - насторожилась Вера.
Фил помедлил и, помолчав, признался:
- Гущин сказал.
- Ты говорил с ним о своих подозрениях? - поразилась Вера. - Фил, ты сошел с ума!
- Нет… Я видел Гущина в тот день, когда… У Лизы, он тоже туда пришел. Мы говорили. Я сказал: могло ли это быть… Неужели, - сказал я, - кто-то нас достал? Нашу группу. Понимаешь?
- Чушь, - с отвращением сказала Вера. - Кому мы сдались со своими завиральными идеями?
- Я был тогда… Неважно. Гущин сказал, что смерть Лизы была естественной, и группа должна работать, как обычно. А сегодня я позвонил ему и сделал вид, что так и не принял его объяснения. Боюсь, мол, что нас все-таки достали. И спросил, может ли он узнать, кто и откуда звонил по всем нашим номерам в то время, когда… Ну, ты понимаешь…
- И Гущин согласился это выяснить?
- А что ему стоит? Он все-таки официальное лицо. Может сослаться на администрацию Президента РАН, да мало ли какие у них там еще есть каналы… Он мне через час прислал на комп сообщение. Так что я точно знаю, что Эдик говорил с тобой семнадцать минут с мобильного телефона, а Миша трижды набирал номер Николая Евгеньевича, но на звонки никто не ответил.
- Так что же ты у нас выпытывал, если все это тебе было известно? - возмутилась Вера и, всплеснув руками, сбросила плед на пол.
- Вчера я ничего не знал, - сказал Фил, опустившись перед Верой на колени и закутывая пледом ее ноги.
Вера провела ладонью по волосам Фила, он опустил голову и уткнулся носом в ее колени, ощущая сквозь ткань пледа их упругость и податливость. Нужно было встать, зачем он делает это, не сейчас, нельзя… Но он только сильнее прижимался лицом к Вериным ногам, на глаза наворачивались слезы, и начали предательски дрожать губы.
- Хороший мой, - тихо сказала Вера. - Что же нам с тобой делать?
Фил понял вопрос по-своему, ответа у него не было.
- Давай забудем, - прошептала Вера ему в ухо. - Лизы нет, так получилось. Я тоже сомневалась, как ты. Но теперь мы поговорили, и я понимаю: никто не убивал.
Фил поднялся с колен, отряхнул брюки, сказал мрачно:
- Забудем, говоришь? Не получится. Потому что он на этом не остановится. Кто будет следующим?
- Фил, ты начитался детективов. Мотива нет, ты же сам знаешь.
- Нет мотива? - Фил стоял перед Верой, смотрел на нее сверху вниз, слова его падали, будто скатывались с высокого холма и подпрыгивали, наталкиваясь на камни. - Ты видела, какими глазами время от времени смотрел на Лизу наш дорогой Николай Евгеньевич?
- О чем ты? - возмутилась Вера.
- Не о нем самом, конечно. О сыне. Гарик. Его постоянная боль, его смертная мука.
- Гарика нет, - пробормотала Вера. - При чем тут Гарик?
- Ты не слышала, как Николай Евгеньевич сказал - это было месяца четыре назад, но я запомнил: "Господи, Елизавета Олеговна, - сказал он, - если бы был жив мой Гарик, вы были бы такой замечательной парой. О лучшей жене для моего сыночка я бы и мечтать не мог"? Ты слышала это?
- Да, - подумав, сказала Вера. - Вспоминаю. Ну и что? Наверно, они действительно было бы хорошей парой - на фотографии Гарик такой импозантный, и человек он был неплохой, судя по рассказам Николая Евгеньевича. Я не понимаю…
- Сейчас поймешь. Он сказал еще: "Гарик смотрит на нас оттуда, и ты ему нравишься, я уверен". Лиза хотела свести все к шутке, я не расслышал, что она сказала, но Николай Евгеньевич не шутил. Он на Лизу смотрел в тот момент глазами своего погибшего сына, и это был взгляд любовника, понимаешь ты это? Ты не видела, а я видел.
- Фил, ты фантазируешь…
- Нет! Он хотел, чтобы Лиза и Гарик были вместе.
- Но это невозможно…
- Ты думаешь? В тот вечер - наверное, да. Тогда мы не добрались еще до формулировки полных законов, да и о большом мире наши дискуссии только начинались. А потом, месяц спустя, когда стало ясно, что система законов существует? Когда Николай Евгеньевич сформулировал полный закон энергии, а мы с Мишей придумали тройной переход? Николай Евгеньевич всю ту неделю был в подавленном состоянии - с ним это часто бывает, ты знаешь, в какие-то дни он вспоминает о Кларе и Гарике слишком часто, это его в конце концов доконает, но я сейчас о другом… Ты вышла в кухню, а Эдик как раз закончил излагать свой постулат о равноправии нематериальной Вселенной… И Николай Евгеньевич вдруг сказал, глядя на Лизу - я ведь сидел рядом с ней и все слышал: "Вот видите, - сказал он, обращаясь к ней, будто они находились одни в комнате, - вы с Гариком еще сможете быть вместе. Не здесь, а…" Он провел рукой окружность в воздухе, Лиза посмотрела на меня, и я увидел: она тоже прекрасно поняла, что именно Николай Евгеньевич имел в виду.
- Не здесь, а в большом мире, - сказала Вера.
- Вот именно. Разве тогда мы уже не знали, что живем не на Земле, точнее, не только на Земле? Разве тогда мы уже не говорили о том, что бесконечномерная Вселенная порождает бесконечномерную жизнь и что человек лишь малой частью своей сущности живет здесь, на этой планете, в своей материальной форме?
Да, они это обсуждали, Вера, конечно, помнила.
"Почему человеку во Вселенной отводится примитивная роль трехмерного существа, перемещающегося в четвертом измерении - времени? - нервничал Эдик. - Мы и человека, как, собственно, все, что существует во Вселенной, должны считать явлением многомерным и лишь частично материальным".
"Если принять вашу гипотезу, - подхватил Николай Евгеньевич, - то можно разрешить многие интересные проблемы. К примеру, смерть трехмерного тела еще не свидетельствует о том, что ушел из жизни человек, как многомерное существо. В трех материальных измерениях он перестал существовать - но он может быть жив во множестве других измерений! Может остаться жить то, например, что мы называем душой, не зная точного определения этой части нашего многомерия. А что представляет собой наше нематериальное тело - не те ли это идеи, которые при жизни трехмерного тела странным образом время от времени "всплывают" в сознании, являя собой неожиданные и, казалось бы, взявшиеся ниоткуда озарения и прозрения?"
"Не оттуда ли явления ясновидения? - поддержал Кронина Миша. - Во множестве измерений нашего тела мы существуем и в будущем, вам не кажется? И канал связи может быть нематериальным, почему нет? Если у человека в трехмерном пространстве есть две руки, то в многомерии почему бы ему не обладать миллионами конечностей - в том числе и нематериальных? И этими нашими неосознаваемыми руками мы приближаем к глазам то, что нам еще предстоит, или то, что предстоит окружающему нас миру. Почему, наконец, не предположить, что многомерный человек, потеряв на время трехмерное свое тело в материальном мире, когда-нибудь не обретет его вновь? Не именно такое, но похожее или даже вовсе другое: как ящерица отращивает себе новый хвост взамен старого? И не этот ли процесс регенерации собственного отмеревшего органа индусы назвали реинкарнацией?"
- Вспомнила тот разговор? - настойчиво спросил Фил.
- Я помню, - сказала Вера. - Не нервничай так, пожалуйста, я поняла. То, что Гарик и Лиза не могли встретиться в нашем трехмерии, еще не означает, что они не знакомы вообще. Согласна. Теоретически это так, но при чем…
- Ты не понимаешь?
- Я понимаю, - резко сказала Вера. - Но не верю в то, что Николай Евгеньевич способен совершить убийство для того лишь, чтобы его сыну стало хорошо.
- Убийство? Почему ты думаешь, что он считает это убийством? Это избавление. Его слова, ты помнишь? Полтора месяца назад. У него был сердечный приступ перед нашим приходом, Софья Евгеньевна задержалась и предупредила, чтобы было поменьше дискуссий. "Просто посидите с ним, - сказала она, - не нужно его утомлять".
- И мы не утомляли, - кивнула Вера. - Болтали о чепухе. Я помню тот вечер, правда, по другой причине. Дима взбрыкнул, я вспылила… В общем, личное. Пустой был вечер.
- И ты не помнишь, как Николай Евгеньевич сказал: "Выход в мир - это избавление. Я бы хотел выйти в мир. Неужели скоро это станет возможно?"
- Все это просто слова, - пробормотала Вера.
- Ты прекрасно понимаешь, что не только слова. Николай Евгеньевич обожал сына. В тот момент я почувствовал, что если бы существовала реальная возможность управлять хоть каким-нибудь общим для большого мира процессом, то первое, что он бы сделал - отправил Веру к Гарику. В большой мир. Чтобы они были счастливы.
- В большой мир… - повторила Вера. - Лиза тоже поняла эти слова именно так?
- Не знаю. Мы никогда не говорили об этом.
- По-твоему, это мотив?
- По-твоему - нет?
- Может быть, - пробормотала Вера. - То есть… Ни для кого, кроме Николая Евгеньевича, то, о чем ты сказал, мотивом стать не могло.