- Знаешь, - сказал он, - мы просидели в обнимку несколько часов. Один фонарь, маски на лице, жара. Раны болеть начали. Я плыву, а она уговаривает меня держаться. Расспрашивает про жизнь, рассказывает о себе. А она, ты знаешь, красивая до дрожи. И одежда на ней - сплошная прореха. Грудь видна, ноги. А она нисколько этого не стеснялась. Был бы целым, ну хотя бы не таким поуродованым, точно положил ее под себя. Императрица была бы не против. В то утро я стал ее героем.
Толян смял недокуренную сигарету и продолжил.
- Потом Ганя сказала, что помощь идет, но спасатели вынуждены двигаться от поверхности, потому, что в тоннеле заложены мины. Не она была целью диверсии. Те, кто все это устроил, хотели, чтобы он, джихан, очертя голову кинулся в развороченный тоннель. И подорвался бы…
Рогнеда много мне про него рассказала. Что он одинок, что его никто не понимает, даже порой она. Я это плохо помню, сознание временами уходило. Но одновременно с этим было так хорошо… Если бы я умер тогда, наверное, было бы лучше.
Толик снова закурил.
- Да, - в задумчивости произнес Максим. - Вот какая сказочка. Чем же все кончилось?
- Очнулся я оттого, что где-то рядом стучали отбойные молотки. Плазменные горелки они выключили и копали по - старинке. Потом был врач, зимний воздух, лучший госпиталь… Прием у императора, орден, перевод во второй имущественный класс… Я больше не видел ее, кроме как в новостях. А дальше никчемная, пустая жизнь и эта вот пиявка - мозгокрутка Ирка. Как будто и жил всего пару часов.
На сигнальном браслете Толика в тоже мгновение загорелся красный огонек. Толик не веря своим глазам поднес его ближе, снова взглянул на устройство. Огонек индикатора медленно и плавно изменил цвет на зеленый.
Толик обратил взгляд дна Максима В глазах появилось слезливое, молящее выражение.
- Макс, будь человеком, найди ее. Я так боюсь, что она не вернется.
Максим подошел к оператору обслуживания, взял водки, минералку и салат на закуску. Он поставил все это на стол, похлопал совсем раскисшего приятеля по спине и пошел искать Ирину.
Подруга Толика сидела этажом ниже на террасе закусочной. Она расположилась в углу, потягивая коктейльчик из меню охаянный ею распределительного автомата.
- А, это ты, историк, - иронически сказала Ирина. - Пришлось вспомнить навыки психотерапевта?
Ее глаза говорили совсем другое. "Брось возиться с дураком" - говорили они. - "Неужели ты не видишь, как я хочу тебя".
Ладонь Максима, касавшаяся теплого и влажного лона это красивой, привлекательной женщины, запульсировала от соблазна снова прикоснуться к ней там.
- Только за деньги, - в тон ей ответил Макс.
- Однако ты пошел меня искать.
- Интересно, а как вы обходитесь, когда нет посторонних?
- Обходимся… - ответила она.
- Ты приползаешь или он?
- Обычно он. Закажет цацку подороже, возьмет шампанского, цветы и приходит мириться. Так и живем.
- Скажи, а часто у него загорается на браслете красная лампочка? - спросил Максим.
- Бывает, - ответила Ирина. - Он слишком жалеет о несбывшемся.
- А у тебя? - спросил Максим.
- Издеваешься? - с усмешкой ответила она. - Зачем, по-твоему, я трачу на себя столько его кредитов?
- Ну да, конторы духовного развития, как аналог средневековой торговли индульгенциями. Оттого и дерут три шкуры со слушателей…
- Макс ты никогда не думал о визите ребят в серебристых шлемах? - спросила Ирина.
Вдруг, острое чувство опасности кольнуло Максима. Он поднял глаза и увидел, как на специальную посадочную площадку на крыше космопорта опустился малый десантный люггер, раскрашенный в характерные для Теневого корпуса цвета - черный и серебристый.
Максим хоть и не знал за собой грехов, но на всякий случай взглянул на браслет. Лишь после этого он почувствовал себя более-менее спокойно.
- Страшно? - с насмешливой улыбкой поинтересовалась Ирина. - Не за Толиком ли моим любезным прилетели?
- Пойду, проверю, - сказал Максим.
И, несмотря на холодок, который засел в желудке, направился к подъемнику.
- Ну, сходи, - не таким издевательским тоном сказала она. - Пожалуй, и я с тобой пройдусь.
Они поднялись в зал ресторана, где шлемоголовые крутили руки Толику.
Делали они это все безо всякой злобы, спокойно и отстраненно. Толян вырывался и орал как недорезанный поросенок: - "Пустите меня душегубы, ироды. Я жить хочу".
На бойцов Теневого корпуса эти крики не действовали. Солдаты технично обездвижили пьяного и надели на него наручники.
Толян перестал сопротивляться и лишь только со смертной тоской повторял: - "Я ни в чем не виноват. Это ошибка".
- Что здесь происходит? - спросил Максим казенным, протокольным голосом. - Кто руководит операцией?
- Второй лейтенант Горюнов, - командир группы захвата подошел к Максиму. - В чем дело?
- Владимирский институт исторической реконструкции. Младший научный сотрудник отдела визуализации Максим Величко.
- Что здесь надо ВИИР? - с холодным спокойствием поинтересовался командир, внимательно проверив документ визуально, считывателем и пробив по базе данных.
- Господин второй лейтенант, этот субъект представляет собой определенную ценность для моей организации как носитель уникальных данных.
Максим говорил это медленно, спокойно, безразлично, так, как и требовалось говорить это шлемоголовым, чтобы они поняли.
- К вашему сведению этот субъект в течение 3 месяцев регулярно выходит на показатели соответствующие тяжелому мыслепреступлению.
- Это лишь подтверждает правдивость моих слов. Как учит нас историческая психология, эмоциональные мыслепреступления вызываются прорывом в подсознательное атавистических психотипов.
- И что прикажете мне делать с этим субъектом? - также равнодушно поинтересовался офицер.
- До анализа материалов прошу этого человека не трогать. А дальше его пристроят к месту… Или мы или вы.
- Я не могу позволить, чтобы объект, совершающий опасные противоправные действия разгуливал в общественных местах и сеял психическую заразу.
- У него есть жилье, находящееся в малолюдном районе Гелиоса. Выбираться оттуда до решения вопроса ему совершенно невыгодно.
Лейтенант прикоснулся к уху, где был скрыт динамик, принимая директивы прослушивающего разговор оперативного дежурного.
- Хорошо. Пусть субъект немедленно отправляется домой и находится там до решения, которое мы просим вас предоставить не позднее 14 стандартных суток с момента переговоров. Также прошу учесть, что временная отсрочка выполнения правоохранительных процедур не освобождает его от необходимости привести собственное эмоциональное состояние в порядок.
В противном случае, при изменении ИПС больше чем на 15 единиц от допустимого или же при задержке решения вопроса он будет нейтрализован, несмотря на все пожелания ВИИР.
- Благодарю вас, - ответил Максим. - А теперь отдайте мне этого человека.
- Павлов, освободить…
Шлемоголовые сняли наручники с Копылова и оставили зал ресторана. Они прошли мимо Максима, равнодушно глядя в пространство спокойными, ничего не выражающими глазами.
Солдаты Теневого корпуса погрузились в свою бронированную коробочку и взлетели с крыши.
Замерев, стояли все: от Толяна, который только что канючил и плакал, чтобы его оставили в живых, до оператора обслуживания, белым пятном маячившего в дверях каптерки.
Когда тень люггера скользнула по стеклам и серебристо-черная машина быстро ушла в сияющую лазурь неба, напряжение отпустило.
- Макс, я тебе… - начал Толик.
- Потом поблагодаришь. Молча садись в такси.
- Ира, ты со мной? - с надеждой спросил Толик.
Она с ужасом покачала головой, прячась за Максима.
- Эх, сука… - горько сказал Толик.
- Марш домой, - рявкнул Максим. - Я за тебя, урода, поручился. Мантру читать по 4 джапы в сутки.
- Да-да, конечно, - испуганно согласился его приятель…
- Когда проспишься, я заеду считать с тебя данные.
- А твой рейс? - поинтересовалась Ирина.
- Подождет, - отрезал историк.
Максим с удовольствием избавился от воняющего страхом, нездоровым телом и алкоголем приятеля. Он подошел к оператору ресторана, жестом показал, что хотел бы с ним поговорить приватно.
- Что случилось в мое отсутствие? - спросил историк, когда они остались наедине.
- Ваш приятель начал впадать в тоску. Он что-то бубнил, пропускал стопку за стопкой. Потом вдруг увидел, что индикатор на сигнальном браслете медленно меняет цвет. Это была не просто мгновенная вспышка, а плавный, необратимый переход. Ваш Анатолий побледнел, зачем-то хлебнул водки прямо из бутылки, и кинулся ко мне, требуя фольгу.
- Зачем? - удивился Максим.
- Вот и мне это непонятно. Если бы он просил листовой паразол, чтобы завернуться в него как в кокон и нарушить поток излучаемых мозгом волн, это могло бы немного затруднить пеленгацию…
- Вы дали ему фольгу?
- Я поинтересовался - зачем? Он стал колотить браслетом по стойке, по полу и столам, крича нечто непотребное про холуев и джихановских задолизов.
- Понимаю… На орбитальной станции сигнал запеленговали, и ближайшая свободная группа шлемоголовых свалилась к нам сюда.
- Скоренько это у них… Вы знаете, при всем моем уважении к императору, развоплощать живого, пусть даже такого недоделанного, только за то, что…
- Советую вам никогда не задумываться об этом, - произнес Максим, делая запечатывающий жест на губах.
Сервисмен кивнул…
Максим вышел на террасу. Было жарко, но его по-прежнему бил озноб. Мысли невольно возвращались куполообразным антеннам пеленгаторов на орбитальных спутниках наблюдения, способных определить положение любого источника психоизлучения с точностью до сантиметра…".
- Боже мой, как такое вообще могло быть? - пронеслось в голове Конечникова. Он погрузился в размышления. В нищие времена Семицарствия невозможно было даже представить себе, что человека можно было бы убить за его настроение. Вдруг он ясно осознал, что любой из его знакомых, да и он сам закончили свою жизнь в подвалах Теневого Корпуса. Конечников почувствовал, как ему не хватает Лары. Она бы объяснила ему, все тонкости того времени.
Конечников повернулся к окну и стал глядеть на пейзаж. Даже теперь, когда, он знал, что это имитация, вид не перестал быть от этого менее привлекательным. Как хорошо было бы ускользнуть туда от мерзости реальной жизни…
Он вспоминал видение, показанное призрачной эланской девушкой, задаваясь вопросом, когда это было, до или после? Что было сначала, а что потом? Арестовывали без причины и казнили раньше, чем стали выдумывать поводы или же сначала власть стеснялась отправлять на тот свет, не обосновав для видимости законности хотя бы преступного намерения…
Конечников сидел в размышлении довольно долго. Потом взглянул на сигнальный браслет и увидел, что часы дорогого коммуникатора, который чудом пережил тот злополучный день, когда его владельца размазало по корабельной переборке, остановились без всякой причины.
Конечников вздохнул, выматерился и полетел в рабочую залу хранителя. Профессор Огородников отсутствовал. На табло горели цифры 15–44. Это означало, что прошло время обеда, и день неуклонно клонился к вечеру. Внезапно он увидел, как мигнула цифра в секундном разряде на экране сигнального браслета, увеличив значение на единицу. Он ждал примерно минуту, прежде чем это случилось еще раз…
- "Дела", - подумал Конечников. - "Странное подземелье…".
Он проехался в своем инвалидном кресле по залу - свалке ненужного, старого хлама, который нормальные люди выбрасывают.
Его рука неожиданно дрогнула, и на повороте кресло задело стопку книг и тетрадей. Это добро с грохотом обрушилось на пол. Федор выругался про себя по поводу старого маразматика, который устроил непроходимый бардак, развернулся и стал собирать с пола упавшее барахло.
Конечников с сожалением подумал о том, что руки его действительно не слушаются. Он стал придумывать оправдание для себя и даже вывел, что перед неловким маневром в пальцах появилось что-то похожее на то, когда Лара пыталась заставить его перерезать вены.
Внезапно он увидел в одной из тетрадей компьютерный диск той самой модели, читаемой его древней "персоналкой". Сердце забилось от волнения. "Это мое", - подумал Конечников.
Он на автомате пихнул за спину диск, остальное барахло он сложил на место, старательно придав вещам положение, близкое к первоначальному.
Он вернулся обратно и продолжил смотреть в окно, где раннее утро никак не могло стать днем.
В голове у него была каша. Он пытался переварить события почти 3 тысячелетней давности, понять логику поступков людей.
Конечников снова раскрыл книгу, на этот раз несколько дальше места, где несчастный, непутевый Толик отправился домой, чтобы, трясясь от пережитого страха замаливать грехи.
"…… Подруга Толика в совершенстве знала искусство любви, заставив Максима почувствовать запредельное удовольствие без потери семенной жидкости. Потом Ирина, утомленная многочасовым трахом, удовлетворенная и расслабленная, поднялась с кровати. Она была очень хороша и с удовольствием показывала свое юное, ухоженное тело. Ирине, как понял Максим, было 350 лет, но выглядела она потрясающе. Голой, как и была, не стесняясь Величко, Ирина направилась на кухню.
Видимо любовница Толика решила усилить произведенное горячим и долгим сексом впечатление, продемонстрировав свою заботу о кавалере. Но наметанный взгляд бывшего психиатра совершенно четко отметил, чего ей это стоило. Максим подумал что такие тетки обычно отправляют готовить съестное мужчин…
Когда страсть оставила Максима, все вокруг снова стало выглядеть совершенно отвратным. Его окружало скопление мебели и вещей, какие-то немыслимые тряпки, перья, блестки, горшки, вазы, бутылки и побрякушки. Все это было красиво какой-то варварской красотой, которую историк не приемлел, хоть изучал эти периоды…".
Конечников понял вдруг, как он ошибался, думая, что ничего не меняется. Совершенно невероятные сроки жизни людей, далеких от бессмертной элиты потрясали воображение.
"Неужели это все - правда?" - подумал Конечников. - "Но как, черт возьми, как? Что это за мантра такая?"
Он снова взял в руки книгу. Вероятно она скрывала в себе эту самую возможность прожить не одну человеческую жизнь, сравнявшись с Управителями в главном - феноменальной долговечности.
В дверь деликатно постучали.
- Господин, разрешите войти? - попросился Огородников.
- Войдите, - разрешил Конечников.
- Осмелюсь доложить, - половина пятого. Мы планировали в это время закончить.
- Ах, да, конечно, - ответил Конечников. - Милейший Афанасий Константинович, ни коим образом не хочу нарушать ваши планы. Хотя, право же, чтение оказалось весьма занятным.
- Рад, что был Вам полезен, - сдержанно поклонился историк. - Полагаю, вы хотели бы продолжить…
"Читай-читай, индюк. Чтоб ты мантру - обманку нашел, тупая скотина" - прочитал Конечников в его мозгу.
Конец 13 главы
Глава 14
СКАЗКИ О БЕССМЕРТИИ
Профессор Огородников явно не хотел терпеть неприятного человека, стесняющего его свободу. Оттого он и предложил взять Конечникову книгу с собой.
Виктория отсыпалась сегодня дома после 2 утомительных ночей. У Федора в запасе был вечер и весь следующий день. Он распорядился, чтобы ему быстренько организовали в палате сейф и вернули табельное оружие. Полковник, который, как всегда понимал с полуслова, выполнил все в точности без вопросов, а заодно и настоял на других мерах безопасности. Конечников, скрепя сердце согласился. Потом он неоднократно пожалел об этом - процедуры превратили остаток вечера в сплошной содом.
Пост сестры - сиделки был переведен в помещение по соседству, которое срочно освободили от больных. В палате спешным образом смонтировали специальное оборудование, которое активировалось сигналом от датчиков или с пульта, ее неприступной крепостью. Для этого пришлось основательно побеспокоить и самого Конечникова.
Изгнанный, он мешал всем, путешествуя по месту приготовлений и округе на своем кресле, играя роль раздраженного барина.
Конечников, подражая отцам командирам, на которых за время службы предостаточно насмотрелся, внимательно надзирал за ходом эвакуации соседней больничной палаты. Инспектировал вывоз коек, тумбочек, шествие больных и раненых. Давал ценные указания и внимательно следил, чтобы они неукоснительно выполнялись.
Полковник Терских, которого Конечников избрал основным объектом своего начальственного давления, внимательно проверял ход работ по сверлению толстенных стен и организации защитного периметра с выводом сигнала тревоги через радиоканал на пост охраны.
За окнами собиралась гроза, где-то далеко погромыхивали раскаты грома. Теплые порывы ветра врывались в открытые окна. Голубоватый свет ламп коронного разряда, неестественно четко обрисовывая контуры предметов, подчеркивал нереальность происходящего. Настроение у людей было взвинченное, возбужденное… Работа делалась быстро, нервно и только офицеры особого отдела не давали разгореться скандальной склоке между пациентами, медсестрами, рабочими.
Сами офицеры терпели сбивающее с толку руководство Конечникова только из-за четких распоряжений своего командира относительно въедливого, педантичного и дотошного господина из палаты - люкс.
Люди старались, как могли. Масштаб проведенных мероприятий впечатлял.
Но опасная тропа самозванства требовала неукоснительного выполнения своей роли. Честно говоря, Конечников вошел во вкус, почувствовав, как это приятно и легко говорить любые глупости, требуя внимания и послушания, как легко потакать своим эмоциям и ничего не желающему понимать эгоизму, когда вокруг столько людей, готовых услужливо прогнуться.
Когда, наконец, его оставили в покое, он испытал нечто вроде раскаяния. Он долго разглядывал себя в зеркале, изучая, что за человек смотрит на него с другой стороны. Потом Конечников плюнул на самоедство и устроившись поудобнее в постели принялся за чтение.
"…Максим поражался, какой разительный контраст составляли внешняя парадность Ирининого дома с внутренним пространством, больше похожим на пыльную свалку старого, ненужного хлама.
Настоящего рванья, конечно, не было, но барахло в таких количествах превратилось в пропыленную, однородную массу, которая за долгое время обрела монолитную цельность. Максим вздохнул и сел на кровать.
Ему неприятно было находиться в этом гибриде склада и помойки, которым был дом подруги Толика. Историк раздумывал, не вызвать ли такси и переночевать в гостинице, пока не стало слишком поздно.
Вскоре из прохода донесся какой-то неясный шум. Максим выглянул из дверей. Ирина катила столик на колесиках, на котором позвякивали тарелки с нарезанными на скорую руку бутербродами, пустые стаканы и стопки, бутылка коньяка и кувшин с соком.
- Заждался, милый? - спросила она, целуя его.
Поцелуй вышел робкий, неуверенный, точно побыв 20 минут вдали, она потеряла право это делать. Хотя Ирина совсем не ошибалась. Максиму прикосновение ее губ показалось неприятным.
- Сижу вот, изучаю культурные пласты, - сказал он.
Ирина смутилась.