Федор чувствовал себя паршиво от того, как он заставил просить и унижаться Викторию, которая заботилась о нем и ублажала в меру сил, сообразно своим представлениям о том, что нужно мужчине от женщины…
Конечников подумал, зачем он так поступает с полковником, который хоть и был сволочью, но ему лично ничего плохого не сделал. Эти мысли долго не давали ему покоя, пока он со скоростью пешехода пробирался над верхушками деревьев парка.
Он выбрал беседку, чтобы иметь укрытие на случай дождя, и принялся читать. Это была очередная книга из спецхрана и судя по-всему последняя, которую самозваный Управитель прочтет здесь.
С той поры, как он узнал печальную историю цареградского правителя, Конечников читал до самозабвения о давно прошедших годах золотого века, когда люди были спокойны и невозмутимы, не испытывали проблем с жильем, едой и сексом.
Федор забыл, что хотел подробней узнать про то, что случилось на Амальгаме. Он не мог жить без рассказов об эпохе джихана, светлом пятне среди темных будней, наполненных погоней смертных "человеков" за иллюзорными победами и материальными благами.
Снова и снова оказываясь в сияющем мире Князя Князей, он испытывал сожаление о времени, в которой слово "смерть" было лишь пустым звуком, а столь значимое в иные времена стремление достигать, добиваться, переживать и наслаждаться - младенческим лепетом незрелого разума. Всякий раз, Федор понимал неразумность своего решения об уходе из этого чистого, удобно устроенного мира.
Сегодня Конечникову попался роман о смене эпох. Древний автор, явно страдающий синдромом ненужности, от первого лица расписывал страдания человека, вынужденного оставаться молодым на протяжении сотен лет.
При этом, по собственным понятиям, герой отнюдь не желал себе ничего плохого. В то далекое время границы между жизнью и смертью были размыты, зыбки. Живые пировали вместе с призраками, занимались любовью и просто жили рядом с ними, воспринимая их как нормальных, полноценных существ. Призраки могли вновь обрести тело, пройдя реинкарнацию, и сохранив при этом свою личность.
Поэтому герой досадовал, что ему приходится следовать обязательному для всех рационалистическому подходу с иссушающим самоанализом и техниками контроля эмоций, чтобы поддерживать в порядке бренное тело, которое во все времена было лишь дешевым, легко сменяемым орудием для получения чувственных наслаждений.
Федор вспомнил, как только что у него в ногах валялась красивая девушка, умоляя дать то, от чего отказывались пресыщенные идиоты тех времен, и чуть не разорвал старинный раритет с досады.
"Подумать только, от чего страдал придурок", - пронеслось в голове Конечникова. - "Много таких было. Они страдали, отказывались, старались забыть, чтобы потешить свою значимость. Решили, наконец, проблему, дебилы… А теперь их потомки их проклинают и мечтают снова вернуть то, от чего отказались эти зажравшиеся уроды - эмоционали".
Древние книги, прочитанные им, обыкновенным артиллерийским капитаном, знакомым с историей по краткому курсу для кадетов, дали совершенно неожиданный для забитого, чинопочитающего века, взгляд на правильное, позволительное и полезное.
Бывшего жителя Амальгамы в самое сердце поразила идея независимой от остальных жизни, в которой изобилие было нормой, а спокойствие и созерцательность законодательно предписаны гражданам Обитаемого Пространства.
Федор размышлял о времени, которое он мог бы потратить на себя, о том, как много книг прочел бы, в скольких проблемах разобрался… Но принятый в государствах Семицарствия порядок обязывал большую часть дня проводить в служении государству. И не просто отбывать время - позволять машине угнетения высасывать из себя силы и саму жизнь. Делать работу, от которой общество "тирана" было избавлено самим фактом правильной организации. Добровольно ограничивать себя в понимании миропорядка, чтобы не выскочить за пределы дозволенной нормы.
"И ведь как протестовали", - с досадой подумал Конечников. - "Заваливали землю своими и чужими трупами, но все же добились гибельной для системы разбалансировки".
Конечникову вспомнились организованные для таких извращенцев (тут он полностью соглашался с точкой зрения тогдашнего официоза), лагеря в пустынных областях удаленных планет - последняя отчаянная попытка системы спасти от психического заражения нормальных людей.
Это было началом конца, плацдармом для желающих потешить свои чувства и пожить тяжелой, полной лишений жизнью.
После этого никакие меры не смогли остановить победное шествие любителей смолы и скрежета зубовного. Особенно после того, как Даниила I убили заговорщики.
Император немного не успел… Конечников прочитал, что Проклятый практически закончил на окраине Галактики, у одной из звезд созвездия Золотой Рыбы, строительство Колокола Смерти. Это устройство с дальностью действия в десятки парсек, предназначалось для избирательного уничтожения эмоционалей, не трогая милых сердцу императора созерцателей, лентяев и философов.
Конечникову стало ясно, зачем на ныне разрушенной орбитальной крепости над Солейной было такое мощное вооружение…
Распад империи был лавинообразным. Система материальных взаимодействий деградировала вместе с людьми. По мере того, как все больше и больше тон в обществе задавали "живые и чувствующие", все хуже работали подземные заводы и средства распределения.
В практику вошли товарно-денежные отношения между людьми, породив все прелести этого образа жизни от эксплуатации человека человеком до разрушения среды обитания. Все это происходило на фоне взрывообразного роста численности населения на планетах.
Двуногая саранча с энтузиазмом принялась плодиться, жрать, заваливать отходами и вытаптывать миры Галактики. Вскоре людям пришлось напрягать все силы для того, чтобы просто поддерживать свое существование. Ожесточенная конкуренция, постоянные битвы за лучшее место, собственность, партнера и просто кусок хлеба стали смыслом существования.
Когда народ спохватился, оказалось, что большинству стало жить хуже. А потом и вовсе стало нестерпимо плохо. Новая элита приняла все меры, что падение по спирали продолжалось до самого дна.
Новый порядок утверждался силой оружия и подлым, изматывающим психотеррором, рассчитанным на то, чтобы люди добровольно забыли о своих правах и свободах, которыми пользовались в прежние времена, в надежде, что их оставят в покое.
Уже после двухсот лет правления "живых и чувствующих", в освобожденном от "диктатуры" Обитаемом Пространстве вновь были расконсервированы станции прослушивания мыслей, но отлавливали они теперь тех, кто не горел желанием "страдать и наслаждаться".
Дальше стало совсем плохо. Восторги эмоционалей по поводу неограниченной возможности предаваться страстям, сменились ужасом. И было от чего прийти в отчаяние. Продолжительность жизни резко упала. Человеки стали изнашивать свои тела за 100–120 лет, но не это было самым страшным.
Вновь инкарнированные все тяжелее и тяжелее вспоминали свои прошлые жизни, пока в один прекрасный день вечность кончилась - богатства знаний и опыта, накопленного за долгие годы иных воплощений, перестали быть доступными новой личности.
После краткого периода паники проблема была решена крайне просто - реинкарнация была объявлена научной теорией, а потом и просто вымыслом, сказкой невежественных предков. Хотя невеждами по-праву можно было называть новых двуногих, запертых в границах между рождением и смертью.
Даже реформированная православная церковь отказалась от концепции постоянного возрождения, заменив исканием царствия небесного за одну земную жизнь, как альтернативы адскому пламени, которое непременно ожидает изначально грешных потомков Адама и Лилит.
Теперь в закрытых библиотеках оказывались работы, в которых сравнивались интеллектуальные, психические и сверхпсихические возможности новой и старой ветвей Хомо Сапиенс.
На общество обрушилась лавина проблем, связанных с воспитанием новорожденных, их обучения, отягощенного быстрой сменой поколений и необходимостью за короткие сроки забивать в головы людей огромные объемы информации.
Особо сложной стала борьба за телесное здоровье, больше не поддерживаемое практически уснувшим разумом. Планеты стали захлестывать эпидемии давно забытых заболеваний, лекарства от которых были давно утрачены за ненадобностью.
Наследники божественно мудрых, бессмертных и могущественных людей стали обычными говорящими обезьянами, с примитивной неразвитой психикой и опустившимся до зачаточного уровня интеллектом.
Этому способствовали войны, начавшиеся после распада Первой Звездной Империи, в огне которых горели и архивы, и тонкая душевная организация людей, заставляющая искать ответ на вопросы экзистенции.
Федор оторвал глаза от книги, и долго бессмысленно глядел перед собой на облетающие березки. Он почувствовал, что что-то случилось. Скорее всего, полковник прочел предназначенную ему мантру. Конечников встряхнулся и стал оправдываться, давя нехорошее, мерзкое чувство вины. Это был его первый поступок в духе Управителей Жизни, для которых смертные были легко сменяемым, дешевым материалом в достижении собственных целей.
Когда он вернулся в корпус, его посетил капитан Застенкер. Капитан, несмотря на свою страшную фамилию, был приятным в общении, тихим, усталым молодым человеком. "Особист" деликатно постучался в палату к Федору.
- Позвольте войти, Федор Андреевич, - робко спросил он.
- Пожалуйста, - равнодушно пожав плечами, ответил Конечников и поинтересовался. - Чем обязан? Где полковник Терских?
- Осмелюсь доложить, с Борисом Николаевичем случилась беда, - мягко и деликатно ответил Застенкер.
- Что с ним такое… - недовольно произнес Федор.
- Он умер, - максимально печальным голосом произнес капитан.
- А почему не пришел? - поинтересовался Конечников, продолжая свои игру.
- Простите? - не понял Застенкер.
- О Боже… Не сразу дошло. Он казался таким здоровым и крепким, - сыграл в виноватое удивление Конечников. - Я хотел спросить, отчего?
- Кровоизлияние в мозг, Федор Андреевич. Прямо в рабочем кабинете.
- Я могу взглянуть на него? - спросил Конечников.
- Разумеется, Федор Андреевич, - ответил "особист".
Неистребимый запах мертвецкой витал в воздухе пустой, холодной "смотровой", комнаты с тускло блестящими металлическими стенами, куда выкатили тело. Эта вонь пробивалась, несмотря на поглотитель запаха в кондиционерах.
Терских лежал на каталке. Федор сразу понял, что это он, узнав свешивающуюся волосатую руку с золотыми командирскими "Сентако".
Крок, откинув край простыни, взглянул в сине-багровое лицо мертвого полковника. Сомнений не осталось, это был Борис… Начальник первого отдела: хлопотун, соглядатай, сводник и палач.
В лице "особиста" вместе с мукой застыло бесконечное изумление, будто он так и не смог понять - за что.
- Похороните достойно, - сказал Конечников Застенкеру. - У него есть жена, дети?
- Да, - ответил капитан.
- Я позабочусь, чтобы вдова получила хорошую пенсию, а Борису Николаевичу дали орден посмертно за заслуги перед отечеством.
"Особист" кивнул головой.
Конечников отвратительно чувствовал себя. Сколько бы он не убеждал себя, что это просто необходимо, что каста "эсбешников" никогда с людьми не церемонилась, сколько он не вспоминал про халявных девок и бани, все равно злодейство оставалось злодейством.
Однако такого случая он упустить не мог. Мантра требовала проверки, да Федору для жизни в новом качестве нужны были деньги и документы.
Все сложилось как по-писаному. Сексотный фонд службы безопасности и личные накопления нечистого на руку сотрудника, добытые торговлей фальшивыми удостоверениями, а главное - два добровольца, желающие вечности…
Если бы полковник остался жив, то дело бы, конечно, несколько осложнилось. Но и в этом случае, чипкарты удостоверений личности и изрядный кусок денежных средств лже - Управителю все равно был бы гарантирован.
Конечников вернулся в палату. Виктория стояла у окна, бледная, несчастная, раздавленная увиденным.
- Грустно, - сказала она.
- Что? - неестественно бодрым тоном спросил Конечников.
- Федя, ведь он даже не понял, - также глядя вдаль, сказала девушка. - Борис обрадовался, переписал слоги мантры. На радостях дал мне тысячу рублей. Мы долго говорили про то, как будем жить до конца времен, строили планы на века вперед. Потом он начал читать по слогам. Со второго раза у него получилось. Тут будто что-то хлопнуло. Боря упал, хрипя и задыхаясь. Пару минут он сучил ногами и пытался что-то сказать…
- Мне это не слишком интересно. Где мантра? - спросил Федор.
Девушка, молча, протянула ему бумагу.
- Ведь Борис умер из-за нее? - спросила она.
- Именно так… - спокойно подтвердил Конечников и жестко приказал: - Бланки.
Девушка нервно вытряхнула из кармана пачку чистых чипкарт удостоверений личности и записывающий аппарат, маленькую блестящую коробочку размером с портсигар.
- Возьми себе, пригодится, - он отодвинул три пластмассовых прямоугольника.
- Зачем? - спросила медсестра. - Мне не надо.
- А когда тебе стукнет 50, а ты останешься двадцатилетней, как ты это объяснишь? Будешь лепетать про здоровую наследственность или системы дыхательных упражнений?
Виктория убрала бланки документов в карман.
- Теперь самое главное, - сказал он.
- А именно? - поинтересовалась Виктория.
- Ключ- карту от секретного счета, разумеется, - с усмешкой ответил Конечников.
- Зачем она тебе без пароля? - удивилась она.
- Я знаю пароль, - отрезал Конечников. - Занятная комбинация из нескольких символов. Мне дали его перед началом операции.
На самом деле все было не так. Мнительный "особист" имел привычку часто повторять про себя код доступа, известный только ему. Это было вполне объяснимо из-за огромной ответственности, которая лежала на покойном полковнике СБ за подконтрольные ему немалые денежные средства.
Способ хранения денег был, мягко говоря, экстремальным - после неверного ввода, ключ просто становился мертвым хламом. Конечников выделил это короткое слово из потока образов в голове хлопотуна.
- Пользуйся, - бесцветным голосом сказала Виктория.
- Это не все, - с усмешкой продолжил он. - Денежки давай, киса.
- Какие деньги? - попыталась отпереться медсестра.
Виктория взглянула в неумолимо-твердые глаза своего любовника, заплакала и пошла на медпост. Она принесла сумку, из которой вынула объемистый сверток и швырнула его на кровать.
- Подавись, - сказала девушка.
Сверток порвался, и тугие пачки кредитных билетов высшего достоинства рассыпались по одеялу. Конечников никогда в жизни не видел столько денег. При его лейтенантском жаловании, взносах в кассу взаимопомощи, перечислениям в банк, наличности на руках оставалось до обидного мало.
Да и, пожалуй, он за всю службу не заработал столько, при семирублевом довольствии в бытность курсантом и жаловании первого лейтенанта, составляющего невозможную, унизительную сумму в 93 рубля 57 копеек в месяц.
- Не надо грубить, - сказал он, - накажу. Никто не имеет права торговать казенными удостоверениями. Мы должны были прекратить этот разбойных промысел. Но при этом, я полагаю, мы имеем право на маленькое вознаграждение. Вот твоя доля, вот моя.
Конечников честно разложил деньги на 2 равных стопки, отметив, что в его половине все равно больше, чем он получил за всю службу.
- А карта? - попыталась вставить Виктория.
- А с какой стати мы будем делить казенные деньги? - ответил ей Федор.
- Но мы ведь тоже их украли, - сказала она.
- Вот их-то мы и не крали, - возразил Конечников. - Деньги были перечислены для меня. Зачастую человек и не догадывается, что является лишь временным хозяином.
Конечников собрал свою долю и спрятал в сейф.
- Никакой ты не Управитель, - не слишком правда, веря в то, что она говорит, ответила ему Виктория. - Борис об этом сказал.
- Очень смешно. Ха-ха-ха. Оттого он так лебезил и пресмыкался, - произнес он, глядя в заоконные сумерки. - Там на столе листок бумаги. Читай скорее, и займемся в последний раз любовью.
Конечникову очень не хотел видеть, как станет умирать Виктория. Он боялся, что интерес к происходящему выдаст его.
- Ты от меня избавиться хочешь? Как от Бориса? - спросила она.
- Читай, - страшно сказал Конечников. - Хотел бы я тебя убить, давно бы прикончил. И ничего бы мне за это не было.
Девушка дрожащим от волнения голосом несколько раз прочла заковыристый, непривычный текст. Постепенно ей это стало нравиться, и она с охотой повторяла странные сочетания звуков.
- Ну, хватит на первый раз, - остановил ее Конечников.
Он обернулся и посмотрел на девушку. Радикальных, волшебных перемен с ней не случилось, но глаза медсестры стали глубже, губы краснее, от кожи, казалось, исходило свечение, так она стала свежа.
- Ну как? - спросил Конечников.
Он почувствовал облегчение оттого, что Виктория жива. И тут до Конечникова дошло, что это означает для него. Мантра бессмертия прошла испытание.
* * *
Комментарий 12.
Некоторое время спустя.