- Не пойду, - втягивая голову в плечи в ожидании удара, сказал Гунек. - Собака у Виктора - зверь. Порвет.
Конечников сунул 2 пальца в рот и оглушительно свистнул.
- Кто там? - раздался грубоватый, сильный, узнаваемый по характерным интонациям голос.
- Отзовись, - приказал Федор Опанаскину.
- Витька, это я, Гунек, - крикнул тот. - Дело есть.
Виктор невнятно выругался, но зашагал в их сторону.
- Если ты, Гуня с пустяками по ночам шляешься, ей-богу, Крайта спущу.
- Грозный какой. Не было б нужды, не приперся бы на ночь глядя.
- Про Федора опять чего-то пришло?
- Да ты топай, топай, нетерпеливый.
Виктор распахнул скрипучую калитку. Брат заматерел, задубел кожей, покрылся морщинками, зарос густой бородой. Лицо его было усталым, глаза потухшими.
- Выкладывай, Гуня, - грубо сказал он. Тут Виктор увидел, что Опанаскин не один. - Зачем привел? На постой не возьму.
Конечников - младший оглядел Федора с головы до ног. Его глаза остались такими же неприветливыми.
Федор подумал, что в легком армейском скафандре узнать его сложно.
- Ну, давай теперь братьев не узнавать, - произнес он, откидывая шлем.
- Федька, ты?! - Виктор сделал шаг, пристально вглядываясь в лицо пришельца. - Живой, чертяка!
Виктор обнял его так, что затрещали кости.
- Силен, черт! - вырвалось у Федора - Здорово, брат! Тише, я нынче весь из кусочков.
Виктор отпустил его, отступил назад и только тогда заметил палку в руках брата.
- Нормально, не рассыплюсь, - он перевел глаза на Славу Опанаскина. - Гунек, чемоданы в дом.
Возница, бурча что-то невнятное, полез за багажом. Виктор хотел было подсобить, но, поглядев на лицо Гунька, ухмыльнулся, и пошел во двор к собаке, сделать привязь пса короче.
Гунек покорно перетаскал все добро, поднял его по лестнице и остался стоять, вопросительно глядя на братьев.
- Чего тебе? - поинтересовался Федор.
- Дык это… Возил, носил… Как бы надо того…
- Тебе мало? - не предвещающим ничего хорошего тоном спросил он. - Могу добавить, если понравилось.
- Премного благодарен вашбродь, обойдусь.
- Знаешь, Гунек, - сказал Виктор, беря возницу за локоть и подталкивая к воротам. - Смотрю я на тебя и думаю - не женился ли ты часом.
- А чего? - поинтересовался Опанаскин.
- Да вот заметил - рога расти стали.
И действительно, шишки основательно созрели, напоминая пробивающиеся молодые рога у лося. Возница молчал, топая по дорожке, ведомый хозяином дома. У калитки он негромко, чтобы не услышал Федор, сказал:
- Да уж, отблагодарил твой братец. Уезжал - был на человека похож, вернулся держимордой.
- Ладно, топай, герой, нечего выступать. Спасибо скажи, что не убил, - брезгливо сказал Виктор, выталкивая Гунька.
Собака продолжала без особого энтузиазма дежурно лаять в сторону террасы, где стоял странный гость.
Виктор, проходя мимо, нагнулся, и погладив пса, сказал:
- Свои, Крайтушка, свои.
Виктор по-молодецки, одним махом взлетел по лестнице на террасу.
- Братан, чего в дом не заходишь? - спросил он.
- Тебя жду.
- Не стесняйся, это и твой дом.
Конечников толкнул массивную деревянную дверь, укрепленную грубо скованными металлическими полосами. Петли пропели душераздирающую мелодию.
- Кого там носит, Витя? - раздался незнакомый голос.
На пороге, шлепая голыми ногами по доскам пола, показалась довольно молодая, но явно не следящая за собой тетка в несвежей исподней рубашке. Увидев постороннего, она пронзительно взвизгнула и опрометью бросилась в дом.
Виктор, услышав крик, влетел следом.
- Вот баба, вот дура, - с досадой крикнул он вослед тетке. - Кого ты испугалась? Это же Федька, брательник мой вернулся.
- Ты располагайся, сейчас чай будем пить, - предложил Виктор. - А я пока Тому успокою. Она тут после случая одного всех боится.
Конечников прошелся по темной горнице, вдыхая ароматы дерева, цветущей герани на окне, свежего хлеба и горящей печи.
По местным меркам остановка была богатой. Чувствовалось, что у хозяйки дома хороший вкус: на полочках располагались красивые кристаллы, на стенах висели картинки, окна обрамляли ажурные занавески, столы и подоконники покрывали салфетки и скатерти. Но на всем этом лежала тень запустения: стекла картинок засидели мухи, искусно связанные крючком занавески и скатерти захватаны руками, домотканые половички с причудливыми узорами были истерты и грязны. Складывалось впечатление будто в один прекрасный день хозяйке надоело наводить порядок, и она предпочла безучастно наблюдать, как все ветшает, грязнится и портится.
Из соседней комнаты доносился разговор брата с женой.
- Ну Федька, это, Федька. Видала ведь и не раз. Чего боишься, не укусит ведь, - уговаривал супругу Виктор.
- Не он это. Погиб твой брат, - возражала, задыхаясь от страха, она. - Гони его. Опять худо будет.
- Здрасте, - возмутился Витька. - Никуда я своего брательника гнать не буду…
- Оборотень это, из тех, что деда Арсения стрелили.
- Витька, - вмешался в их разговор Федор. - Что с дедом случилось?
- Да живой он, - ответил брат. - Погодь малехо, жану вот уговорю…
- Может мне термокостюм снять? - предложил он.
- Снимай, мабуть она без этой дьявольской одежи бояться тебя перестанет.
Конечников с треском оторвал липучки гермошва, дернул молнию и быстро выскочил из костюма, оставшись в комбинезоне. От резких движений головой мир опять пошел кругом. Он оперся о стену, чтобы сохранить равновесие.
- Ну, чего там? - поинтересовался Виктор.
- Вылез. Пол у тебя холодный.
- Потерпи, сейчас пимки домашние дам, - ответил брат. И, обращаясь к жене, приказал - Выгляни. Огонь - то тебе зачем?
- Отстань, - огрызнулась она.
Из-за занавески выплыла свеча в полной руке, а потом показалась бледная маска лица, на которой бусинками блестели глаза.
- Иди, - приказал Виктор.
Дрожа крупным телом, оглядываясь на непреклонного мужа, стоящего позади, Тамара сделала пару шагов. Она двигалась мелкими шажками, подслеповато щурясь и вытягивая вперед свободную руку, точно боясь наткнуться на невидимую преграду…
Вдруг страх на ее лице сменился радостью узнавания.
- Федя Конечников, - удивленно сказала она.
- Это я, - подтвердил он. - А ты кто?
- Не узнал, - покачала головой тетка. - Я Томка Девяткина из поселка.
- А, это тебя мы с Витькой на солнцеворот в Гремячке искупали. В тот год, когда я в армию ушел.
- С Алены своей, небось, пылинки сдували, - обиженно сказала Тамара.
Вдруг она заплакала, развернулась и убежала, оттолкнув мужа.
- Томка, ты чегой? - поразился Виктор. - Том, я, правда, не понял… Что он о нас подумат?
- Отстать, не мешай, - донесся сдавленный голос.
- Я зараз, - сказал брат и пошел за женой.
"Ты чего-й, обалдела?" - уловил Конечников шепот за стеной. - "Нашла время красоту наводить. Стол накрывай, чай заваривай, етить твою мать. Он, поди, с дороги вечерять хочет, а ты у зеркала выкручиваешься".
"А ты и рад меня пугалом выставить", - тихо, но злобно, ответила Виктору Тамара. - "Пока не соберусь, не выйду".
- Ну вот, что ты тут поделаешь? - сказал Виктор, выныривая из-за занавески. - Братан, ты голодный?
- Нет, - ответил он. - Дай после перелета отойти…
- А это? - Виктор щелкнул себя по тому месту, где челюсть переходит в шею.
- Может завтра? Время позднее.
- Да брось, - возразил Виктор. - Девять вечера, а завтра воскресенье. Бог простит, что проспали заутреню.
- Тогда деда буди, - сказал Конечников.
- Не он, наверное, не будет, - подумав, ответил брат. - Да вечером он к нам и не ходит.
- Как это? - удивился Конечников.
- Живет он в своей халупке. Кушает с нами, за детьми приглядывает, по хозяйству помогает, что может. А ночевать - к себе в нору. И весь изведется, если не отведешь. Мычать будет, шамкать, даже плакать. Чем ему этот дом не по нраву? Тута и пригляду больше и теплей. Мы ему тут отдельну комнату выделили. А там, того и гляди, спалит старый дом, и сам сгорит, не дай Бог.
- Я к нему, - сказал Федор.
- Без меня не ходи, - предупредил Виктор. - Крайт тебя не знает. На двор выйдешь - налетит. Подожди, лучше я деда приведу. Мыслю, он по такому случаю противиться не станет.
Виктор ловко нырнул в сапоги, накинул полушубок, прихватил лампу и был таков. Конечников поднялся. Он прошелся по горнице, нашел на стене старинные, знакомые с детства картинки с кораблями и зданиями. От времени они сильно поблекли, изображение скорее угадывалось, чем было различимо.
Были и относительно свежие карандашные рисунки местных видов, детей, Виктора и деда.
Обнаружил он и свой портрет, нарисованный по-памяти, оттого не слишком похожий.
Набросок был обрамлен в темную рамку с траурной лентой в правом нижнем углу. Чьим-то нетвердым почерком было выведено: "Раб Божий Федор, воин". Конечников почувствовал тревогу. В реальном мире все было совсем не так, как он увидел однажды в своем сне. Занавеска отодвинулась. Появилась Тамара.
Она была некрасива даже сильно напудренной, с намазанными свекольным соком губами и подведенными сажей бровями. На ее треугольном, скуластом лице с тяжелыми веками застыло выражение привычной тупости, слегка разбавленное явным желанием понравиться шурину.
То, что Тома была в этом доме лишней, было видно с первого взгляда. Мужчина строит такое для той, которую любит до безумия и которая способна оценить его усердие.
Смотря на Тому, Конечников явственно представлял обычные для этого типа теток протекающую крышу хаты, треснутые чугунки, неметеные полы и битые стекла на окнах.
Тамара принялась хозяйствовать, стараясь, однако, не измазать парадный, явно с чужого плеча сарафан, в котором она выглядела как чучело из этнографического музея. Конечников помнил, как смеялась Алена над этой одеждой "поселковых дур". Конечникову стало неприятно, обидно за Алену и брата, который выбрал себе в спутницы такую чурку.
Тома отставила в сторону печную заслонку и стала греметь чугунками в печи, доставая ужин для гостя. На ее лице легко угадывалось сожаление по поводу непредвиденной траты продуктов.
- Спасибо, не хочется, - вежливо отказался Конечников. - Пока добрался, думал, помру. Пусть душа на место встанет.
- А как же ты там, между звезд летал? - жалостливо удивилась Тамара.
- И мы когда-то были рысаками, - ответил он. - Попью воду с истоков Гремячки - оклемаюсь.
- А было-то чего? - спросила она. - В прошлом годе в поселке почту открыли, сразу кипа писем от тебя за много лет и похоронка. Мы не чаяли больше тебя живым увидеть.
- Бой был, ранило меня. Поторопились наши ребята чуть-чуть, - пожав плечами, ответил Конечников, не став вдаваться в подробности.
- А кем ты был там? - Тома показала глазами вверх.
- Командиром корабля, - ответил он…
- О… - произнесла она и уважительно покачала головой. - Большой человек. Деньгов, наверное, много получал.
Дверь раскрылась. На пороге, опираясь на плечо младшего внука и на палку, появился дед Арсений, весь высохший, сгорбленный, с безумным блеском в слезящихся, красных глазах. Он немощно тряс головой и механически загребал палкой.
- Давай, деда, давай, - мягко уговаривал его Виктор. - Пойдем, недолго осталось.
Старик с помощью внука одолел пару шагов до лавки и сел, продолжая трясти головой, и беззвучно шамкая что-то, одному ему ведомое.
- Дедушка, Федор к нам вернулся, - громко и внятно произнес Виктор.
- Какой Федор? - продолжая трясти головой и глядеть перед собой мутными, бессмысленными глазами, спросил старик.
- Я, деда, - сказал Конечников, подходя к нему. - Приехал, вот, на побывку.
- Мой Федя постарше будет, - сказал старик, махая рукой, точно пытаясь разогнать перед собой морок. - Так ты говоришь, тебя тоже Федором звать?
- Я - Федор, - с изумлением и болью глядя на старика, которого помнил здоровым и крепким, ответил он.
- И ты Федор, - согласился старик. - А моего внучка там не видал? Говорят, сгинул он, только я не сильно верю. Озорником был, все время бежал куда-то. А тут, видишь ли, бумажка пришла, - умер, дескать, геройски. Только враки все это.
- Видал, - согласился Конечников. - В госпитале он, раненый.
- А что с ним? - живо поинтересовался старик. - Женилку - то чай не оттяпали? Как же он детей делать будет? Очень я хочу правнучат от его, непутевого дождаться.
- На месте у него женилка. За медсестрами бегал, хоть и на костылях, - уверил старика Конечников.
- Ой, скорей бы приехал, етить его мать, - старик заплакал.
- Приедет. Скоро приедет. Меня вот, вперед послал.
- Мил человек, ты располагайся, чувствуй себя, как дома, - проявил заботу дед, пытаясь вытереть слезы. - Аленушка нам кашки с сальцем даст повечерять.
- Я не Алена, я Тамара, - с огорчением и раздражением поправила его хозяйка.
- Витька, а деду можно? - спросил Федор, показывая на пальцах вечный знак, обозначающий бутылку.
- Да наливаем ему стопочку… - ответил Виктор. - Дед у нас геройский, сидит, цедит весь вечер по глоточку.
- У меня коньяк есть. Эланский.
- Ну, давай свой каньяк, - согласился Виктор.
Очень скоро на столе было все что надо. В чугунке исходило паром вареное просо, рядом на глиняной тарелке лежали нарезанное мелкими ломтиками сало и домашняя колбаса. В глиняной плошке, распространяя совершенно невозможный, давно забытый запах, похожий одновременно на аромат парного молока и влажную свежесть чистого, слегка подтаявшего снега, лежали малосольные огурцы. Духовито - вкусно пахло свежевыпеченным хлебом.
В центре Виктор, явно гордясь собой, поставил лампу местной работы из расписной керамики, в виде непонятного зверя тянитолкайский породы. Виктор залез лучинкой в печь, вытащил на ее кончике потрескивающий огонек и зажег свет.
Горела двухсветная масляная коптилка слишком тускло, чтобы разогнать мрак горницы и слишком ярко, чтобы можно было нормально видеть ночным зрением.
- Может не надо? - спросил Конечников. - Видеть в темноте я не разучился.
- Деда не видит ночью без лампы, - вполголоса, глядя куда-то в сторону, - произнес Виктор.
Он выудил древние, потемневшие от времени стопки с многочисленными сколами и мелкими, едва заметными глазу трещинками.
Виктор взял выставленную Федором на стол бутылку, в котором плескалась жидкость цвета темного янтаря, с уважением посмотрел на красную с золотом этикетку, на непонятные буквы. Марочный эланский коньяк на обыкновенном деревянном столе, среди деревенской снеди, выглядел гостем из другого мира, само существование которого невозможно в этом Богом забытом хуторе в пять домов, посреди мрачного елового леса.
- М-да, - сказал, наконец, Виктор, справившись с пробкой. - А дальше- то, как?
Он показал на пластиковую шайбу, которая не давала выливаться жидкости сразу, а выпускала ее тонкой струйкой.
- Как? Наливай и пей.
- Вот ведь придумают, - с удивлением и восторгом, протянул Виктор, когда у него получилось наполнить стопки.
- Ну, деда, давай с нами выпьем, - предложил Виктор. - За Федьку нашего, за то, что живой вернулся.
Два брата чокнулись друг с другом, с Томой и стариком, который с детской радостью поднял нетвердой рукой склянку и пригубил огненный напиток, перестав шамкать беззубым ртом.
За первой последовали вторая, потом третья стопки. Дед Арсений уснул, свесив голову на грудь и пуская слюни.
За стеной заплакал ребенок, и Тома с облегчением поспешила к нему.
В разговоре наступила неловкая пауза. В окна лился синеватый свет Крионы. Стояла неправдоподобная, мертвая тишина.
Конечников погасил совершенно ненужную лампу. Ночное зрение позволяло до мелочей рассмотреть комнату, оценить стены и потолок.
- Как тебе дом? - поинтересовался, наконец, Виктор.
- Супер, - ответил он. - Хоромы.
- Старался, - вздохнул Виктор. - Эх, жизня. Ты-то как, брат?
- Нормально.
- Не женился?
- Куда там… Без своего угла, мотаюсь по крепостям и гарнизонам.
- А как оно на небе? - поинтересовался Виктор. - Узнал, какие звезды с обратной стороны?
- Узнал, - сказал Конечников. - С избытком.
- Федя, а, сколько лет тебя дома не было? Пятнадцать, двадцать?
- Двадцать почти, - ответил он.
- А на вид, будто годов пять прожил в свое удовольствие на ентом, как его там, курорте.
- От этого Гуня взбесился? - спросил Федор. - Кричал: "бездельник, бабник, пьяница".
- А ты его… - брат усмехнулся, изобразив движение кулаком.
- Пришлось поучить хорошим манерам. Ты мне лучше про деда расскажи.
- А чего про него рассказыват, - зубы Виктора скрипнули. - Вернулся я раз с охоты… Пришел рано, с доброй добычей. Гуся на дальних лугах подстрелил…
А тут… Дети ревмя ревут, Алена, посреди двора лежит, без головы. Кровищи лужа натекла. Деда нет… Он потом к ночи приполз. Избитый, стреленный.
- И кто это сделал? - чувствуя, как его захлестывает бешеная злоба, поинтересовался Конечников.
- Дед сказал, что прилетали космонауты на овальной штуке с башенками…
- Сколько орудий было в установках? - резко спросил Конечников.
- А я видел? - отстраненно отозвался Виктор, весь погруженный в воспоминания о том страшном дне. - Дед не сразу на голову поплохел. Он сказывал, что били его, допытывались про летопись. Даже накарябал, что не по нашему было на боку этой диавольской лодки прописано.
- Осталась запись?
- Осталась, куды ей деваться, - сказал Виктор поднимаясь. Он слегка, покачиваясь, подошел к киоту извлек клочок бумаги, вернулся к столу и протянул записку брату. - На вот, читай, коли могешь.
- ST boato de skoto № 2. Apartenajo de EKS "Praido Elano", - прочитал Конечников. - Так… "Прайдо Элано".
- Что ты там бормоташ, нихрена не понятно, - возмутился брат. - И писано не по человечески, и что читаш ты, тоже не поймешь. Гул один.
- Тут написано: "Посадочная шлюпка скаута номер 2. Собственность эланского космического корабля "Прайдо Элано". Ты с этой бумажкой к коменданту ходил?
- Тож умный отыскался, - зло выкрикнул Виктор, непроизвольно стискивая кулаки. - Алену нужно было по-человечески схоронить, за дедом приглядеть, бо очень плох был, да дитев кормить.
И добавил, сникая точно сдувающийся воздушный шарик: "Ходил, конечно"…
- Ну и что дальше?
- А чего сделают оне? - глядя в пространство, сказал Виктор. - Алену не воскресят, деда не поднимут. Посочувствовали, аптечку дали с лекарствами.
- Да… Выпьем, - предложил Федор. - За Алену, царствие ей Небесное.
Братья не чокаясь, выпили.
Потом они долго молчали.
- Значит, Аленка за тебя пошла? - поинтересовался Конечников.
- Она лет пять ждала… Если ты об ентом… - глухо сказал Виктор.
- Нет, не об этом. Это она все сделала? - Конечников обвел рукой по сторонам.
- Да, - ответил Виктор. - Редкостного таланта баба. А каки картины рисовала… Я прибрал, чтобы не попортились. Только портреты оставил.
- Видал. Дед, ну просто вылитый.