Ербол был спокоен и уверен в Никите. Руки легли на плечи… но слияние не получилось. Или получилось, но Никита не мог управлять им. Виновен был Ербол, слишком охваченный любопытством к окружающему. Ему не хотелось так скоро покидать мир, куда он так долго мечтал попасть.
- Ты мешаешь мне. - укоризненно сказал Никита, разорвав контакт - Мы сюда еще не раз вернемся, если сможем сейчас вернуться домой.
Ербол был смущен - несдержанным любопытством мешать другим делать дело довольно неприлично в двадцать втором веке. Не будь этого и других подобных обычаев уважения к личности, жизнь на планете с шестнадцатью миллиардами населения стала бы невозможной. Теперь слияние вынужден был вести сам Никита, Ербол не сопротивлялся, но и не помогал. Однако все получилось отлично. Волнение может не только мешать, но и способствовать. И вот они уже стоят в лаборатории, а Сепе и Шурик поздравляют их из-за тонкой пленки биозащиты.
После первого успеха дело пошло легко. Перебрасывать вместе с человеком и вещи оказалось даже проще. Когда Ербол сообразил в чем дело, он стал помогать, держа предметы своей мыслью, так что Никите оставалось только направлять перенос. Уже на третьем опыте Ербол попал в иномирье полностью одетый, так что удалось задержаться там на несколько часов. До этого момента, в одиночку, Никита не оставался в чужом мире больше получаса. Правда лишнее время не дало ничего кроме знания, что переход назад осуществляется даже легче после отдыха. Хотя Никита немного волновался, уверенность Ербола, что все будет хорошо, помогла ему расслабиться и заняться изучением местности. Изучать, по правде сказать, было особенно нечего. Зима бесснежная и мокрая, как в северной Европе. В лесу тишина и беззверье - все попрятались от ненастья, а голые ветки ничем не отличаются от земных лесов. И промокшие листья под ногами тоже ничем не выдают своего иномирного происхождения. Лес и лес. Ночью все кошки серы, а зимой все леса одинаково скучны. Зато для Никиты это унылое серо-бурое однообразие, в котором время и вовсе не шло, помогло справиться с волнением, отдохнуть.
За всеми делами на Земле подошел потихоньку новый 2185-й год. Первое Новогодье Никиты в новом мире. В мире, где он прожил уже пол года, который становился ему все роднее и приятнее. Никита не заметил на улицах никакой предновогодней суеты, обычной для его родного 20-го века. Ну ладно, никто не бегал по магазинам за покупками. Ну, не было здесь магазинов. Но никто не украшал улицы гирляндами и фонарями, не ставил елки. Хотя зачем гирлянды, фонари и прочие украшения, если световые панели стен имели ту же природу, что мониторы компьютеров? На них можно было вывести любое изображение - цветное, объемное, сверкающее. Так что глаз не отличит настоящей гирлянды от экранной. А елки, что, они тоже собираются на экране показывать? А как же запах, ощущение свежести, морозного леса? Может они вообще Новый Год не празднуют? Мол, праздновать его - пережиток старины. На вопрос Аня ответила улыбаясь: да, празднуют. Но это праздник домашний, семейный. Его встречают в кругу близких друзей, а общих веселых сборищ нет. По крайней мере, в России. У других народов иначе. А елки в дома действительно не носят. Не дело это - убивать дерево ради мелкой прихоти. Про себя Никита немного посмеялся - уж в двадцать втором веке биофабрика в подвале могла бы вырастить в считанные часы любое количество елок. Видно это была чисто воспитательная мера. Ведь елка с биофабрики - все равно что искусственная. В еде нам нужен вкус, способность насыщать тело. А елка насыщает душу. И то, что она на самом деле не из леса, пусть и точная копия, снижает ценность ее почти до нуля. Видно и в самом деле есть в том старом обычае что-то варварское, жестокое, если праздник не в праздник без наслаждения медленным умиранием живого существа, пусть и дерева. Елка - не цветок. В природе век цветка краток, те же несколько дней, что он проживет в вазе. А ель могла бы прожить столетия, если не срубить ее под корень и не обрядить как невесту, или скорее как юную покойницу, которой родные отдают все лучшее, всю любовь, что не смогли отдать при жизни.
Наступило утро тридцать первого, а Никита не знал, куда ему приткнуться. Аня, похоже, не относила его к членам своей семьи, а навязываться Никите не позволяла гордость. В конце концов, он здесь один, чужой в чужой стране. Он не знает всех обычаев. Это дело друзей - пригласить его, объяснить. А если он не смог приобрести друзей - сам виноват. Придется коротать праздник в одиночестве.
На деле все оказалось совсем не так. В обед, когда Никита закончил с учебной программой на сегодня - праздник, не праздник, а приходится наверстывать два упущенных столетия, Аня сказала:
- А сейчас, если хочешь встречать Новый Год с нами, быстро собирайся.
- С кем это с вами? И меня пока никто не приглашал. - гордость порой играла с Никитой дурные шутки.
Но Аня вроде ничего не заметила:
- Так я тебя приглашаю. Будут все наши маги, Володя, и еще твои знакомые. Пойдешь?
И Никита метнулся пулей одеваться. Аня приготовила ему комбинезон, как Никита понял, что-то среднее между одеждой полярников и армейской. Странноватый костюм для праздника, но удобный, легкий и не паркий даже в теплой комнате. Опять автоматика - понял Никита, костюм-термостат.
Гравикар полетел знакомой дорогой куда-то в сторону Володиной школы. Но опустился несколько раньше, в лесу. На небольшой прогалине среди деревьев уже горел костер - прямо на снегу, на специальном коврике из жуткой кремнийорганики. Никите уже были знакомы эти штучки здешних туристов. Аня сразу отправилась наряжать небольшую, метра три, но очень пушистую елочку недалеко от костра. Сепе и Ербол, как обычно, пилили дрова. Никиту несколько раздражало пристрастие людей двадцать второго века к архаизмам. Ну зачем, в самом деле, елозить первобытной железкой, пусть из не тупящегося легированного титана, по бревну, когда цепной саморез разделал бы его в секунды?
- Обычай - система ограничений, - объяснил не совсем понятно Володя, - когда вместо того, чтобы делать проще, делают как положено. Если уж вышел в лес развлекаться - полагайся, как и предки, только на свою мускульную силу и то, что можешь утащить на своей спине.
- Бессмысленный какой-то обычай! - сказал Никита - Зачем вообще нужны эти ограничения?
- А зачем идти в лес, ходить пешком, когда можно вообще не выходить из комнаты? Зачем есть мясо - точную имитацию частей тела животных, жевать жесткие волокна, когда можно вообще не двигаться, а автомат тебе прямо в рот кашицу по трубке нальет? Если уж мы решили сохранять пока это тело, то должны обеспечивать его нужными нагрузками. Отсюда все обычаи, ограничения. По земле ходить пешком - вообще архаизм, когда можно на гравикарах передвигаться. Но ведь приятно, черт побери!
Сейчас, видимо, был не совсем случай полных ограничений. Потому что по канонам лесохождения комбинезон-термостат тоже не полагался. Допускалась для природы лишь одежда, лишенная источников энергии и автоматики.
Володя отправил Никиту утаптывать снег на поляне и устилать его ковриками. Работу эту он попросил делать особо тщательно, не торопясь, чтобы поверхность была ровной - для танцев. А сам пошел развешивать по деревьям освещение и динамики. Потом Никите стал помогать Андрей Печковский, показавший, как соединять края ковриков, так что они склеивались со щелчком, а сам коврик становился жестким, слегка пружинящим. Танцплощадка, одним словом, получилась что надо! В результате вскоре после захода солнца, когда заря еще занимала пол-неба, поляна превратилась в уютный и красивый зал. Так вот почему в двадцать втором веке не ставят в квартиры елки - люди сами идут в лес к елкам и празднуют вместе с ними, не убивая. Конечно в прошлом такого быть не могло. Провести ночь в зимнем лесу могли только наиболее привычные к суровым условиям. А сейчас все просто: одежда позволяет чувствовать себя комфортно при любом морозе. Если нужно, можно и поляну затянуть пленкой, подогреть воздух. Для деревьев это не страшно. Еда не стынет в самонагревающихся тарелках. Да и тащиться пешком по глубокому снегу не нужно - гравикар опустит тебя прямо в середину лесной сказки. Но зато как здорово: вокруг не декорации, а настоящий заснеженный лес. Кажется, вот-вот выйдет из-за деревьев не западный вертлявый Санта-Клаус, а его старший брат - русский Дед Мороз, суровый хозяин зимы, повелитель метелей, для которого разнести подарки в новогоднюю ночь - наименьшая и самая приятная часть забот. И он не станет лазить в печную трубу. Он в дверь кулаком стучит, а коли замешкались нерадушные хозяева, так может и сам ногой отворить вместе с петлями. Лучше уж его в лесу подождать, без дверей. А Снегурочка у нас уже есть своя - Никита взглянул на Аню, которая как раз стоя на плечах Володи пристраивала мерцающую радужную звезду на верхушку елки. И вдруг взлетела со своего носителя ракетой, что-то радостно крича: на поляну опускался еще гравикар. И привез он еще двух Снегурочек, правда черноволосых, уже знакомых Никите Беатрис и Терезу. Очень кстати, а то Ани и Светы - жены Андрея Печковского явно было мало для всех мужчин. Приветствия, представления - только Никита видел раньше испанских подруг Ани. Потом разгрузка гравикара - девушки привезли с собой испанские яства и вина. Настоящие, не с пищевой фабрики, как отметила Тереза. Никита уже знал, что у испанцев это национальный пунктик - настоящие продукты ручного приготовления. Правда, только для праздников. Даже испанцы не рвались убивать жизнь на кулинарию.
Когда уже совсем стемнело, Никита увидел вспыхнувшие на верхушках сосен вокруг поляны зеленые огни.
- Что это за сигналы? - спросил он Володю - Или просто иллюминация?
- Это такой обычай. Бывает, что человеку не с кем встретить Новый Год. Он берет гравикар и летит в лес. Вокруг много таких компаний, как наша. Если огни красные, то чужие нежелательны. А если зеленые - это приглашение. Только нельзя пролетать над поляной низко и садиться рядом. Гость не должен видеть хозяев, пока не выйдет из леса к костру. Хозяева не выбирают гостей, но и гости не выбирают хозяев.
- А в городе никто совсем Новый Год не встречает?
- Почему? У кого-то маленький ребенок, у кого-то другие причины. Но в городе - это не то! Без елки, без леса и снега.
Никита поразился в очередной раз, как меняются обычаи. За три века до его рождения встречали Новый Год осенью. Елка появилась за век до его рождения примерно, и на Рождество, не на Новый Год. А через два века после его рождения опять все другое.
- Так по всей Земле встречают новый Год?
- Нет, конечно. У каждого народа свои обычаи.
- Странно. В мое время считали, что в будущем все народы и обычаи смешаются. Когда легче станет перемещаться с места на место.
- Так было в прошлом веке. А потом перемещаться стало слишком легко. Не нужно уже жить рядом с местом работы. Да и за работой в другую страну ехать не нужно стало.
- Можно вообще работать через компьютерные сети, как Эрик со мной.
- Точно. А жить всегда приятнее среди своих, тех, кто ближе по культуре, обычаям. В этом веке смешение народов здорово замедлилось.
Все готово, все расселись у костра на надувных бревнах, вино разлито в бокалы, неотличимые от хрусталя. И звенят так же. Но опять технология: на самом деле это кристаллоблок - термостат с зарядом энергии. Совершенно прозрачный, но поддерживает температуру напитка на заданном уровне. А у Ани в руках появилась гитара - настоящая, старинная, деревянная. Ане она досталась от предков и сделана чуть ли не в конце двадцатого века. Или немного позже - семейные хроники умалчивают. Аня проводила изыскания и установила только, что фабрика, где эта гитара была сделана, исчезла в первой трети двадцать первого века. А дед Ани реставрировал реликвию, что-то сделал с деревом, так что гитара залечила раны времени и стала звучать куда лучше. Конечно электроника дает несравненно более чистый звук, но в старине, неповторимости есть свое очарование. И песни пели к этому случаю старинные, русские, печальные и протяжные. В переливах живого огненного света Аня была волшебницей, завораживающей, ведущей за собой в неведомые дали, в прекрасную и несчастную любовь. Даже испанки Тереза и Беатрис попали под власть ее голоса, не так сильного и правильного, как искреннего, пленительного настоящим чувством. Они сидели тихие, с мечтательными лицами, кажется даже не замечая, что одну обнял Шурик, а другую Сепе.
Ербол, оказывается, тоже знает гитару не понаслышке. И уж тем более Володя - для учителя это профессиональная необходимость. Гитара переходит из рук в руки, песни сменяют друг друга. Философские миниатюры Ербола, веселые, даже разухабистые Володи, огненные, на староиспанском, которые Тереза исполняет резким низким голосом под аккомпанемент Беатрис. Жаль, что Никита в свое время так и не научился играть на гитаре. Песни, что пел он у костров в двадцатом веке, вполне подошли бы здесь. Суть людей во все века одинакова. И то, что шло от сердца у предков, так же будет воспламенять сердца потомков.
А потом Ербол встал, предложив всем приготовиться. Зашипело испанское шампанское - кава, право же не уступающее французскому. Заиграли в зазолотившихся бокалах оранжевые искры. И знакомый бой курантов, перенесенный электроникой в зимний лес. А Никита загадал себе… Впрочем, к чему говорить об этом? Это слишком личное. Все пьют, а Беатрис с Терезой давятся виноградинами. Таков их испанский обычай: с каждым ударом часов съедать по виноградине. Правда, куранты Кремля бьют медленнее, чем куранты с Пласа-дель-Соль. Так что обошлось без медицинской помощи.
Потом были танцы. Наверное Никита несколько перебрал, поскольку видел все даже не как сквозь туман, а как наблюдатель. Его руки, ноги и язык действовали сами по себе, и неплохо, как он заметил, действовали. А их хозяин сидел вроде бы в кресле у телевизора и смотрел фильм, в котором играет он сам. Сепе давно уже облапил маленькую Беатрис, навис над ней могучим колобком. Бедняга, он и не догадывался, что Беатрис танцевала с быками. Что ей обрусевший китаец! И действительно Беатрис вскочила, дернула Сепе, и он вылетел на площадку в бешеный рок. Но оказался крепче быка, и Беатрис летала в его широких ручищах невесомым черным лучиком. А Сепе двигался солидно, как раздутый пузырь, но удивительно быстрый и изящный пузырь. Потом над Никитой возникло смеющееся лицо Ани, и он тоже пошел. Он не знал, что они танцевали, но это было хорошо. Ведь это была их обычная утренняя разминка, движения которой он вспомнил бы в любом состоянии, только под музыку и чуть побыстрее. Общие аплодисменты удивили его: за что? Но он догадался, что это Аней восторгаются. Он же только выполнял заученный комплекс, вроде подвижного столба, а Аня создала вокруг него танец. Спасибо хоть, что не помешал.
Потом пошли танцевать Аня, Беатрис и Тереза. И это было самое прекрасное. Па-де-труа это называется, вспомнилось почему-то. Па-де-труа в свете Луны и костра. Такие удивительно, замечательно непохожие. Изящная и сдержанная Беатрис в пляске оказалась яростной и страстной, как испанская ночь. А строгая светлая Аня стала бьющимся в этой ночи пламенем. Тереза же, с ее жарким южным обликом, танцевала спокойно и задумчиво, сдерживая порывы подруг, как дуновение зимы, долетающее из далекой России на берега бурного Биская. Нет, это не импровизация. Все заранее задумано, наверное Аней. Так вот куда она исчезала в последнее время по вечерам. Интересно, а как девчонки управляют музыкой? Наверняка делают это они - еще одно волшебство. Никита добродушно смеялся, любуясь красотой и ласковой хитростью кокетливых подруг.
А потом Аня сказала, отчего-то волнуясь, что хочет показать что-то новое, незаконченное, не танец, а так, наброски к танцу. И было еще замечательнее, впечатление даже усилилось оттого, что незакончено. Так маленький, лепечущий нам милее взрослого говоруна. Никита не понял, о чем этот танец. Да наверное Аня и сама еще не понимала. Наверное впечатления прошедшего года - радость удачи, мечта о новом, еще большая удача впереди. Но ведь закончен только календарный год. А год настоящий, год свершений только подходил к середине. И Аня не знала еще, чем он кончится. И танец не закончился, он просто прекратился, затих. Жаль, что Никита не мог ничего умного сказать Ане по этому поводу. Он просто сидел ошеломленный. А вот девицы обступили ее и что-то со знанием дела втолковывали. Но Никита почему-то был уверен, что взгляды мужиков Ане важнее и говорят больше, чем искушенная критика подруг.
Так хотелось, чтобы ночь никогда не кончалась. Но уже небо на востоке поголубело, и по самым верхушкам сосен пробилась дымная розовая полоска. А на краю поляны ветки качнулись, сбрасывая снег.
Не может быть! Там стоял Дед Мороз собственной персоной. Совсем такой, как в фильмах детства: высокий, могучий, в валенках и серебряно-голубой шубе, высокой шапке с белым мехом по краю. Мешок и посох… и без бороды! Вислые седые усы, а бороды нет. Да это же Андрей Угомон! Видно в школе праздник уже закончился, вот он и потянул сюда, на огонек да на выпивку. Что ему десять верст по колено в снегу - крепок он, как дуб! Как дуб? Рядом с Андрюхой язык не поворачивался назвать дуб крепким. Разнес бы он дуб в щепки своим кулачищем.
Угомон молча подошел к костру, бухнул мешок на коврик и вдруг резко ткнул Никиту в грудь своим посохом. Никита и сам не понял, откуда что взялось! Только сидел разомлевший, расслабленный от увиденного и выпитого, а тело само упруго перекатилось назад, пропуская удар сверху. Еще миг и он стоит на ногах в боевой стойке, готовый отпрыгнуть от нового удара или напасть. Видно пошли занятия впрок, крепко вбиты сквозь синяки защитные рефлексы. Андрей рассмеялся добродушно:
- Молодчага! Будет из тебя толк. А мы детвору угомонили, и я к вам с подарками. Или уже спать собрались?
- Куда там, до полудня посидим небось, солнышко приветим. - ответил Володя - Жаль ты танцы пропустил.
- Анин-то я успел посмотреть из-за кустов. Да ладно, посмотрю потом в записи. Или нет?
Володя рассмеялся. Он, хитрый, действительно установил по деревьям видеодатчики, так что компьютер сможет восстановить все с любой точки, хоть для иллювизора с полным эффектом присутствия.