сознательно принимает на себя риски с этим связанные. Необходимо нести ответственность за свои поступки, а не убивать будущего ребенка при наступлении незапланированной беременности.
- Правильно ли я понимаю, что по-вашему человек, осведомленный о рисках некоего поступка, должен нести полную ответственность в том случае, если неприятность все же случается? – безмятежно улыбаясь осведомился Перуччи, - То есть факт добровольного согласия на секс со стороны девушки предполагает и добровольное согласие на беременность в случае ее наступления, и потому она не имеет права делать аборт?
- Да. Именно так.
- Интересно, - Перуччи усмехнулся, - Видите ли, есть данные, что для девушки, надевшей платье, подчеркивающее ее сексуальность, вероятность быть изнасилованной заметно возрастает. И девушки об этом зачастую знают. Но означает ли это, что, надев подобное платье, они фактически берут на себя ответственность за возможное изнасилование и не должны ему сопротивляться? Разумеется, нет! Это полная чушь! Даже если девушка будет ходить по улицам города абсолютно голой, это не дает никому права ее насиловать! Так что ваша идея, господин Клей, состоящая в том, что человек всегда обязан мириться с вероятными негативными результатами своих действий, если он был осведомлен, что они могут случиться, в корне неверна. Никто не обязан мириться с недобровольными манипуляциями над своим телом, даже если он и совершал поступки, которые увеличивали вероятность этих манипуляций! И неважно идет ли речь о незапланированной беременности или об изнасиловании. Если вы признаете в подобной ситуации право женщины на сопротивление изнасилованию, то вы должны также признать и ее право на аборт. Это очевидно! Или вы одобряете изнасилования девушек в откровенных платьях? – не тая сарказма, осведомился адвокат, - К тому же, сопротивляясь изнасилованию девушка тоже фактически убивает потенциального ребенка, - едко добавил он, - А вы ведь так переживаете за жизнь будущих детей. Так может вы и сопротивление насильнику осуждаете?
- Какого ребенка девушка убивает, сопротивляясь изнасилованию? – ошалело спросил Клей.
- Потенциального ребенка насильника, разумеется, - невинно ответил Перуччи, - Вероятность забеременеть при изнасиловании при прочих равных даже выше чем при добровольном сексе. И очевидно, что успешное сопротивление изнасилованию приведет к тому, что невинное дитя так никогда и не будет рождено и канет в небытие. А оно ведь, в отличие от насильника, ни в чем не виновато. И если вы считаете, что право будущего ребенка на жизнь превыше всего и в том числе и права женщины распоряжаться своим телом, то вы должны требовать законодательного запрета сопротивлению при изнасиловании. Не хотите ли прямо сейчас обратиться к миллиардам женщин наблюдающим за нашей дискуссией, посоветовав им стойко и не сопротивляясь переносить изнасилование ради будущего ребенка и лишь потом обращаться в полицию? И разумеется… разумеется никаких абортов!
- Вы извращаете мои слова!
- Ни в коей мере, - ровным голосом ответил Перуччи, - Все мной сказанное прямо из ваших слов и следует.
- Я хотел бы вызвать свидетеля, - резко сменил тему Клей.
- Это ваше право. И кто это будет? – спросил Перуччи.
- Известная писательница Пира Сонг.
- Вот как? – Перуччи приподнял бровь, - Интересный выбор.
Дверь студии плавно растаяла, и женщина в строгом костюме прошествовала к диванчику для свидетелей, расположенному между креслами Перуччи и Клея. Она элегантно присела, сложив руки на коленях, и едва заметно кивнула Клею. Ее нитка бус из серого жемчуга слегка блеснула в лучах софитов.
Юлиус Клей ободряюще ей улыбнулся.
- Думаю, - начал он, - Женщина, сидящая перед нами, не нуждается в представлении. Ее роман о бесчеловечных концлагерях в системе Мидори, основанный на воспоминаниях ее матери, получил восторженные отзывы критиков и популярность среди благодарных читателей. Но сегодня она здесь не по этой причине. Сегодня она здесь, чтобы сказать свое слово против убийств нерожденных детей. Сколько вам лет Пира? - мягко спросил Клей.
- Фактически мне восемьдесят четыре года. Я на три года старше вас, Юлиус. Но мой биологический возраст около сорока лет. Я уже два раза проходила наногеронтологическую терапию, и по уверениям врачей мой организм вполне выдержит еще две. Так что ожидаемая продолжительность моей жизни, если конечно не случится какой-либо несчастный случай, стремится к среднестатистическим ста шестидесяти годам.
- Не могли бы вы рассказать о подробностях своего появления на свет?
- Могла бы, - твердо ответила писательница, - Могла бы. И расскажу. В концлагере, куда попала моя мать, его управляющий сделал ее наложницей и насиловал ее до тех пор, пока она не забеременела, - продолжила Пира Сонг ровным голосом, - После он отправил ее работать уборщицей на офицерскую кухню. Это спасло ей жизнь. Объедки, которые она вытаскивала из мусорных баков помогли продержаться до освобождения концлагеря миррской армией. Когда это случилось, она пробралась с канистрой горючей смазки в тюрьму, в которой, ожидая суда, содержался начальник концлагеря и облила его сквозь зарешеченное окошко. А затем подожгла. Фактически он сгорел живьем. Миррская военная оккупационная администрация ее полностью оправдала. Получив компенсацию, моя мать покинула систему Мидори и купила виллу на Себастиане IV. Через три месяца родилась я.
- Себастиан IV это ведь неокатолическая колония, не таки ли? И аборты там строго запрещены? – уточнил Клей.
- Именно так. Сначала моя мать хотела сделать аборт, но пока она искала нелегального врача для операции – она передумала. Она решила, что ребенок, то есть я, ни в чем не виноват…
- …и это ее решение подарило нам одну из величайших писательниц галактики, - завершил за нее Клей, -
Фактически можно сказать, что именно запрет на аборты спас вам жизнь? Вы согласны Пира?
- Абсолютно! Запрет на аборты и воля божья! Вот две вещи благодаря которым я живу.
- И когда вам сообщили, что ваша будущая дочь страдает синдромом Дауна…?
- Разумеется я отказалась делать аборт! Кто я такая, чтобы решать, кому жить, а кому умереть – это в руках бога!
- И вы являетесь противницей права женщин на аборт?
- Да! Точно также, как и права женщин убивать детей! Это одно и то же!
- Хотите задать свидетельнице какие-либо вопросы? – снисходительно обратился Клей к Перуччи.
- Хочу, - спокойно ответил Перуччи и повернулся к женщине, - Скажите, я правильно понимаю, что вы одобряете запрет на аборты именно из-за того, что благодаря ему вы родились? То есть если бы этого запрета не было, то не было бы и вас и ваших прекрасных книг.
- Правильно, - уверенно ответила писательница, - Запрет абортов на Себастиане IV спас мне жизнь!
- То есть геноцид миллиардов невинных людей устроенный в системе Мидори по приказу президента Кусами вы тоже одобряете? – невинно осведомился Перуччи.
Пира Сонг покраснела от гнева.
- С чего вы взяли, что…?!
- Но ведь без этого геноцида вас также не было бы, как и без запрета абортов, - уточнил Перуччи, - И без изнасилования вашей матери, - добавил он.
- Я… Это… Это совсем другое!
- Чем же другое? – пожал плечами адвокат, - Вы требуете отобрать у миллиардов женщин право распоряжаться своим телом и прерывать беременность на том, основании, что когда-то запрет на аборты позволил вам родиться. Без него бы вас не было. Но и без геноцида в системе Мидори вас точно также не было бы. И без изнасилования вашей матери начальником концлагеря…
- Вы не имеете права…!
- Имею, - ледяным тоном ответил Перуччи, - Вас ведь ознакомили с тем, какие права имеет свидетель и адвокаты? И вы согласились свидетельствовать?
- Да! Но…
- Итак, вы отказываетесь от своего тезиса, что запрет на аборты был благом, так как именно благодаря ему вы родились? Или нет? И если нет, то понимаете ли вы, что тем самым вы одобряете и геноцид в системе Мидори и изнасилование вашей матери? Без них бы вас также не было. Вы готовы глядя в глаза миллиардам следящих сейчас за нашей дискуссией заявить, что это было благом?!
- Я… Вероятно я неправильно выразилась и…
- Так вы отказываетесь от своего утверждения?
- Да! Я отказываюсь! – писательница схватила с журнального столика перед ней стакан с водой и сделала несколько судорожных глотков.
- Спасибо, - Перуччи кивнул Пире Сонг, - На самом деле вы не виноваты. Вы человек творческий – эмоции очень важны для вас и неудивительно, что вы не всегда можете сразу обнаружить логические противоречия в ваших утверждениях. Виноват, как ни прискорбно мне об этом говорить, господин Клей, который с вашей помощью пытался манипулировать нашими зрителями. Есть такое известное когнитивное искажение - эффект ореола. Его суть состоит в том, что люди подсознательно по известным им сторонам человека судят о неизвестных. И часто ошибаются. Вы великая писательница и безусловно человек высочайших моральных качеств. Именно поэтому господин Клей и пригласил вас. Ведь в силу вашей популярности ваши высказывания даже в той области, в которой вы не являетесь экспертом были бы восприняты большинством
телезрителей весьма благосклонно и некритически. Люди верят тем, кто им симпатичен. И не слишком задаются вопросом компетентности в подобном случае. Поэтому…
- А где вообще граница?! – перебил Юлиус Клей Перуччи.
- Граница?
- Да. Вы так упорно доказывали нам, что эмбрион - это еще не человек. Так что же – сам факт рождения переводит то, что вы называете конгломератом клеток, в статус гражданина? Вам не кажется, что это звучит абсурдно?! Если принять вашу точку зрения, то и после рождения ребенок еще не человек. Его разум - это чистый лист. И поэтому и его убийство не является убийством. Так почему бы не разрешить усыпление нежеланных детей после рождения?! Если идти, то уж до конца!
Перуччи остался невозмутим.
- Это отличный вопрос, коллега, - ответил он, - И я рад, что вы задали его. В самом деле, где граница?
Очевидно, что эмбрион - это еще не человек. Но и новорожденного вряд ли можно назвать полноценным человеком. Это всего лишь чистый лист, на который окружение будет наносить свои письмена, формируя личность. Да и сознание не появляется у детей мгновенно. Ребенок становится человеком постепенно. И очень медленно. Здесь нет четкой границы. И поэтому, как всегда в таких случаях, условную границу должны установить мы сами. Руководствуясь, разумеется, логикой и целесообразностью. И именно логика и целесообразность говорят нам, что рождение ребенка является той самой чертой, после которой имеет смысл наделить его человеческими правами.
- И почему же?
- Тому есть множество причин. Прежде всего, с момента рождения ребенок уже не зависит от организма матери и, следовательно, не нарушается право женщины на распоряжение своим телом, если она захочет от данного ребенка по какой-либо причине отказаться.
- Например потому, что ребенок родился с ограниченными возможностями, - вставил Клей и взглянул на Пиру, - И тогда бремя его содержания ляжет на все общество. Разве это рационально? – патетически вопросил он, - Если конечно принимать за рациональность тот циничный подход, который вы здесь пропагандируете. И уж если ему следовать, то не лучше ли такого ребенка убить?
- Не лучше, - пожал плечами Перуччи, - Не лучше по той самой причине, по которой наше современное общество бесплатно лечит нуждающихся, не способных заплатить за лечение, платит пособие по безработице тем, кто не в состоянии работать и делает еще много добрых дел. По той самой причине, по которой вообще благотворительность в нашем обществе так широко распространена. Мы, люди - социальные животные с развитой эмпатией. И нам нравится помогать другим. И мы даже готовы за это платить. И немало. Это наша воля. А в демократиях правительство обязано прислушиваться к воле большинства, если эта воля не противоречит правам человека. Человека, а не конгломерата биологических клеток. Если вы еще не поняли, большинство сторонников права женщины на аборт отнюдь не желают смерти эмбрионам просто по факту их существования. Однако и делать вид, что проблемы не существует мы не собираемся. Она существует. И состоит в фундаментальном и неразрешимом конфликте интересов забеременевшей женщины, которая не хочет ребенка, и интересов эмбриона. В данной ситуации мы в силу причин, которые я уже изложил, становимся на сторону женщины. Но после рождения ребенка, значительная часть этих причин исчезает. И к тому же возникает множество новых, чтобы оставить уже рожденного ребенка в живых, даже если это означает дополнительные расходы для налогоплательщиков.
- Это какие же новые причины возникают после рождения ребенка? – сухо поинтересовался Клей.
- Люди не любят эмбрионы, но люди любят детей. И испытывают желание их защищать. Мы запрограммированы на это эволюцией. Это у нас в генах. Соответственно сама мысль о том, что ребенку может быть причинен вред причиняет нам страдание.
- Эмбрион - это тоже ребенок, - возразил Клей.
- Но эмбрионы не расхаживали среди людей в каменном веке. У нас нет никаких генетических предпосылок к тому, чтобы заботиться о них. А вот к детям отношение иное. Младенческие пропорции тела (большая голова, пухлое тельце, коротенькие ручки и ножки) и черты лица (большие глаза, например) вызывают у нас умиление. И, как я уже говорил, желание защитить это милое создание. Даже у тех, кто сам еще не имеет детей. Причем подобное умиление распространяется также и на вещи, которым знающие об этом дизайнеры специально придают инфантильные черты. Так что, с одной стороны, рожденный ребенок уже не нуждается эксплуатации тела матери без ее согласия, плюс выходит из состояния похожего на анестезиологический сон, а с другой люди, причем не только его родители, испытывают к младенцам сильные генетически обусловленные чувства и потому готовы идти на жертвы и платить больше налогов лишь бы их защитить. Так что считать ребенка человеком, хотя и не обладающим, разумеется, всей полнотой прав взрослого, именно с момента рождения было бы вполне разумным ходом.
- Я испытываю к эмбрионам то же чувство любви, что и к уже рожденным младенцам, - безоговорочно заявила Пира Сонг, о которой адвокаты в пылу спора, казалось, совсем забыли, - Так что ваше утверждение, господин Перуччи, совершенно ложно.
- В самом деле? – Перуччи с интересом взглянул на писательницу, - В таком случае у меня есть для вас сюрприз, - он поманил пальцем своего помощника и тот, быстро подойдя, передал ему в руки небольшой пластиковый бокс. Держа его в руках, адвокат встал со своего кресла и уселся на диванчик рядом с Пирой, - Вы действительно уверены, что для вас нет разницы между эмбрионом и ребенком? – снова спросил он.
- Абсолютно!
- Тогда подержите это пожалуйста, - и Перуччи мгновенно, словно фокусник, открыв бокс, сунул в руки писательнице нечто студенистое, с кровавыми прожилками внутри и напоминающее маленького извивающегося и пульсирующего полупрозрачного червяка с боковыми отростками.
Пира не сразу осознала, что у нее в руках. Но через мгновение, она отшвырнула это нечто от себя, и оно с глухим шлепком шлепнулось на пол. Писательница зашлась в визге, суматошно вытирая руки о свое платье.
Затем вскочила и убежала за кулисы.
- Кажется, утверждение уважаемой мадам Сонг о том, что она относится к живым человеческим эмбрионам также как младенцам не совсем соответствует действительности, - усмехнулся Перуччи, - Очень сомневаюсь, что она швырнула бы на пол младенца как вот этот эмбрион возрастом в двенадцать недель, - Перуччи встал и подобрал эмбрион с пола, - Не хотите ли подержать, - протянул он его Клею, но тот в ужасе отпрянул.
- Вы…! Вы что принесли сюда живой эмбрион человека?! Да как вы могли! Вы чудовище!
- Это?! – Перуччи приподнял в руке ее содержимое и продемонстрировал камерам, - Ну что вы, это не человеческий эмбрион, разумеется. Но это его абсолютно точная копия. Мы заказали ее у специалистов по спецэффектам. И уверяю вас, она идеальна. Даже ведущие эмбриологи не смогли отличить эту копию от настоящего эмбриона. И как мы все сейчас убедились, ни вы, ни тем более мадам Сонг не проявили к человеческому эмбриону, декларируемой пламенной любви. И тому есть простое объяснение. Эмбрион совсем не похож на младенца, и потому его вид не служит триггером для запуска родительского инстинкта.
Наводит на определенные размышления, не так ли?