- Зачем спрашивать об этом? Спросите, хороший ли он командир, - парировал Анненковский. - Любой из нас справился бы лучше.
- Он вел переговоры с американцами… они прошли неудачно? - поинтересовался Плетнев.
- Нет, - сказал Гарабедян. - Вполне гладко.
- Тогда я не понимаю, что вам не нравится. Мирский придет в норму. Он перенес травму, причем, весьма загадочную. Не следовало думать, что это никак его не изменит.
Анненковский нахмурился и покачал головой.
- Я не согласен с тем, что он успешно провел переговоры. Он пошел на многие уступки, которых не следовало делать.
- Но, вместе с тем, он добился уступок, весьма полезных для нас, - сказал Плетнев. - Я знаю. Благодаря достигнутым соглашениям мы, возможно, скоро сможем перебраться в города.
- Он не в своем уме! - гневно возразил Анненковский. - Все говорит о том, что он не тот человек - у него нет… манер, обязательных для командующего, генерала!
Плетнев посмотрел на двух майоров, а затем, прищурившись, перевел взгляд на плазменную трубку.
- Что могли бы сделать для нас Велигорский, Языков и Белозерский? Ничего. Могло бы быть еще хуже. Более чем вероятно, что они просто убили бы нас, всех троих. Я хочу сказать, не стоит менять знакомого дьявола на неизвестного. Мирский - дьявол вполне умеренный.
- Он ягненок, а не дьявол, - с сомнением сказал Гарабедян. - Я считаю его своим другом, но… Плетнев вопросительно поднял бровь. - Но сейчас, в критический момент, я не знаю, как он себя поведет.
- Думаю, все кризисы уже позади, - заметил Плетнев. - Теперь забудьте об этом разговоре. Идите. Не раскачивайте лодку. Дайте мне спокойно достроить хижину.
Гарабедян кивнул, сунул руки в карманы и повернулся. Анненковский на мгновение задержался, глядя, как Плетнев делает зарубку на бревне.
- Мы думали о том, чтобы сделать вас нашим командиром, - спокойно сказал Анненковский. - Мы не собираемся причинять какой-либо вред генералу Мирскому.
- Я не согласен, - не оборачиваясь, бросил Плетнев.
- Что если он окончательно свихнется?
- Не свихнется.
- Где вы? - в десятый раз крикнул Мирский.
Он стоял посреди библиотечного зала, среди кресел и информационных терминалов, подняв вверх кулаки. Лицо его было красным и потным, а горло сжимали гнев и отчаяние.
- Вы мертвы, так же как и я? Они казнили вас?
Ответа не было.
- Вы убили меня!
Он стиснул зубы, изо всех сил стараясь восстановить дыхание. Он знал, что если попытается сказать что-либо еще, слова превратятся в нечленораздельные обрывки. Слабый сигнал в мозгу, короткое, поясняющее предупреждение: "Сейчас вы используете материал, несвойственный вашей личности", - почти довело его до предела. Очень многое из того, о чем он думал и что делал, характеризовалось этим сообщением. Он тщательно исследовал эту область - лежа ночью в своем гамаке, стараясь заснуть и понимая, что он не нуждается в сне.
У него появилось ощущение, что большая часть того, что он помнил, являлось лишь логической реконструкцией. Вся левая сторона его тела казалась свежей и новой, имела, так сказать, другой запах. Он понимал, что новым было не тело, а соответствующая часть мозга.
В первые несколько дней Мирскому казалось, что все идет хорошо. Он считал, что сможет привыкнуть к положению воскресшего Лазаря; он заставлял себя относиться к этому как к шутке, считая, что воскрес из мертвых, дабы мягко дискредитировать заявление Погодина о том, что Велигорский вышиб Мирскому мозги. Но шутка не сработала.
Солдатам библиотека казалась столь же плотно закрытой и угнетающей, как могила. А что можно найти в могиле?..
Шутка превратилась в мрачную оценку реальности. Никто теперь не воспринимал всерьез его руководство. Он был призраком; не полковником, только что получившим повышение и внезапно ставшим генерал-лейтенантом, а странным пришельцем из глубин города третьей камеры.
Суеверие, невероятно развитое среди военных.
После недели бесплодных попыток вновь стать таким, как в прошлом, он вернулся в библиотеку. До этого он боялся приходить сюда, опасаясь, что его могут встретить три замполита и снова расстрелять.
Суеверие.
Он ждал, пока те, кто был внутри, уйдут - сначала китайцы, мужчина и женщина, а потом единственный русский, ефрейтор Родженский. Лишь когда библиотека опустела, он зашел в нее.
И кричал до хрипоты.
Он сел в кресло, нашаривая пульт информационного терминала, подняв и снова уронив крышку. Наконец, он вставил пальцы в пять углублений.
- Законы! - потребовал Мирский. - Законы покинутого города!
Библиотека задала несколько вопросов, сужая поиск до разумных пределов.
- Убийство!.
Материал был обширным и подробным. Убийство было преступлением, наказывавшимся психологической оценкой и перестройкой личности, если это требовалось.
- Что если некому исполнить наказание?
"Это не наказание, - ответил голос автомата, - это искупление вины, исправление недостатков, возвращение в общество".
- Что если нет закона, нет полиции, нет судей или судов, нет психологов?
"Подозреваемый может быть задержан на девятнадцать дней. Если по прошествии этого времени приговор не вынесен или ответственность не установлена, подозреваемый подлежит освобождению и передается под опеку клиники для восстановительного лечения".
- А если нет клиники?
"Подозреваемый подлежит освобождению под его личную ответственность".
- Где происходит освобождение?
"Если не требуется иное, по месту заключения".
- Куда их помещают после того, как схватят?
"Если они захвачены в помещении достаточного размера, чтобы можно было воспользоваться специальной медицинской аппаратурой…"
Он увидел в качестве примера часть библиотеки, за плотно закрытой дверью в северной стене: две маленьких набитых оборудованием комнаты.
"…тогда подозреваемых держат под воздействием снотворного, пока их не затребуют власти или не пройдет девятнадцать дней. Медицинские роботы при необходимости выполняют роль полицейских".
У него было еще два дня.
Мирский вернулся в четвертую камеру и в течение нескольких часов играл роль командира. Он встретился с Хоффман и Римская, чтобы продолжить дискуссию об открытии городов второй и третьей камеры для поселенцев.
Затем он незаметно ушел, взял автомат и вернулся в третью камеру. В библиотеке было пять человек: снова Родженский, а с ним четверо людей НАТО, один из них - морской пехотинец. Мирский дождался, пока они уйдут, и вошел в библиотеку с оружием в руках.
Он дал политработникам шанс. Если они будут освобождены, единственное, что они смогут сделать - это снова прийти за ним. Он останется в библиотеке в течение следующих двух дней и будет терпеливо ждать…
Библиотека была пустой уже несколько часов. За это время он понял, что его план не имеет смысла. Библиотека не будет долго пустовать. Он должен исполнить свой приговор - смерть - тайно, иначе это будет не только бессмысленно, но даже хуже. Если он не уничтожит трех политработников более тщательно, чем они уничтожили его, они воскреснут, а он будет заключен на девятнадцать дней, и все начнется сначала - цикл безумия и жестокости, превосходящий даже кошмары Гоголя.
Он подошел к стене, за которой без сознания ждали три замполита, и направил автомат в пол массива кресел, быстро моргая.
- Я не тот же самый человек, которого вы убили, - сказал он. - Почему я должен мстить?
Даже если бы он чувствовал себя тем же самым человеком, это могло быть оправданием. Он мог посткпить так, как подспудно хотел в течение многих лет. Возможно, ясность мыслям придало разрушение некой иррациональной части его сознания, высвободившее истинное и четкое побуждение.
Мирский всегда мечтал о звездах, но не ценой собственной души. А работа в советской системе - даже такой, какую он пытался установить здесь - всегда означала действия вопреки таким людям как Белозерский, Языков и Велигорский. Эти лица появлялись на всем протяжении русской истории: злобные лакеи и способный, но жестокий лидер.
Он должен вырваться из этого круга. Сейчас у него появился шанс. Родина погибла. Долг был выполнен - он уже один раз умирал ради своих людей. Возможно, если бы генерал-майор Сосницкий был жив… Но тогда Мирский не занял бы такого положения. Его занимал бы Сосницкий.
Он вышел из библиотеки и отправился на поезде в форт четвертой камеры. Там он погрузил в грузовик припасы - никто не интересовался его намерениями, даже Плетнев, слегка озадаченно наблюдавший за ним.
"Они будут рады от меня избавиться, - подумал Мирский. - Они смогут продолжать интриги и жестокости. Политический триумвират вернется, чтобы занять свои места. Я все время был препятствием для них…"
Последним его долгом было написать записку Гарабедяну.
"Виктор!
Три замполита скоро вернутся. Они появятся в библиотеке третьей камеры в течение ближайших сорока часов. Если хотите, можете считать их своим руководством; я больше не стану вам мешать.
Павел".
Он оставил записку в конверте в палатке Гарабедяна.
Мирский вел грузовик через лес, направляясь к до сих пор не исследованной точке на стовосьмидесятом градусе. Здесь он будет один. Можно построить плот и отправиться по неглубокому озеру к поросшему деревьями острову или просто исследовать густые леса, виднеющиеся километрах в пятидесяти отсюда.
И он сможет решить, что делать дальше.
Он не думал, что когда-либо вернется.
Глава 57
Внутренность корабля, заполненного привилегированными гражданами и высокопоставленными сановниками, отличалась еще более свободными формами, чем корабль Ольми. Цвет поверхностей варьировался от жемчужного до серого, и казалось, нигде не было никаких граней или углов - лишь одна обширная длинная кабина, окружающая цилиндр трехметровой ширины, через который проходил поток и где находились реактивные двигатели. Существа самых разнообразных форм перемещались с места на место, обмениваясь пиктограммами или беседуя по-английски и по-китайски. Некоторые потягивали напитки из свободно плавающих шаров с жидкостью, которым каким-то образом удавалось не сталкиваться со случайно оказавшимися рядом людьми. Сосуды с изяществом огибали препятствия, словно обладали разумом.
Лэньер с трудом смог разобраться, как маневрировать с помощью силовых полей. Фарли это удавалось несколько лучше - она была прирожденной гимнасткой, что вызывало у Гарри некоторую досаду. Он направил все свои усилия на то, чтобы овладеть этим искусством.
- Это восхитительно, - призналась Карен, медленно вращаясь рядом с ним, потом протянула руку и затормозила, коснувшись мягко светящегося фиолетовым силового поля.
Хайнеман и Кэрролсон поддерживали друг друга среди гомоморфов и неоморфов, напряженно улыбаясь, кивая и надеясь, что - как сказал Ольми - здесь практически невозможно совершить что-либо неприемлемое с точки зрения общества. Что бы они ни сделали, какую бы ошибку ни совершили, это должно казаться лишь забавным. В конце концов, они - "диковины".
Патриция пыталась сосредоточиться, сжимая в руках сумку, с электронным блокнотом, процессором и мультиметром. Однако ей никак не удавалось остаться незамеченной.
Сули Рам Кикура подплыла к Патриции и прервала быстрый поток пиктограмм человека с черной блестящей кожей. Тот несколькими простыми пиктограммами извинился за свое предположение, что Патриция знакома с графоречью высокого уровня. Затем на весьма приличном английском - несомненно, изученном скоростным методом за несколько минут до посадки на корабль - он включился в сложную дискуссию на тему древней земной экономики. Кикура удалилась, чтобы сгладить другую неловкость: Лэньера, хотя и медленно, но явно затягивало в промежуток между двумя стройными симпатичными дамами. Дамы были одеты в облегающие трико, а между их руками и ногами была натянута легкая полупрозрачная ткань. Они напоминали фантастических золотых рыбок; и Гарии, и Карен вряд ли могли что-либо совершить, что-либо обескураживающее их.
Патриция несколько минут слушала рассуждения чернокожего, потом сказала:
- Я в этом совершенно не разбираюсь. Моя специальность - физика.
Тот уставился на нее, и она почти услышала, как он переключается на заранее запрограммированную часть своего импланта.
- Да, это замечательно. В ваше время возникло столько новых идей в области физики…
Ольми быстро приблизился и изобразил что-то, чего Патриция не поняла. Чернокожий возмущенно удалился, выстроив вокруг лица тонкий красный круг.
- Возможно, это была не лучшая идея, - заметил Ольми, сопровождая ее к франту, занятому разговором с двумя неоморфами - один имел форму медузы, а в другом она узнала председателя Нексуса Хьюлейна Рам Сейджа.
- Полагаю, нам придется к этому привыкнуть, - сказала Патриция. "А зачем, собственно?" Она не собиралась оставаться здесь навсегда.
- Сер Рам Сейджа, - представил франт, поворачиваясь к ней, - это наш первый гость. - Широко открытые глаза франта, казалось, излучали хорошее настроение и расположение духа. Хотя она сочла слово "гость" не слишком уместным, в устах франта оно не возмущало.
- Я ждал возможности поговорить с вами где-нибудь вне Палат, - сказал Рам Сейджа. - Хотя вряд ли это самый подходящий момент…
Патриция взглянула на лицо, расположенное посреди сферы, служащей телом. У нее появилось ощущение, что она на экскурсии в Диснейленде и видит нечто необычное, чему есть, правда, вполне разумное объяснение. Какое-то время она молчала, а затем внезапно вышла из задумчивости.
- Да, конечно.
- Вам понравится Тимбл, наш мир, - сказал франт. - Мы - давние постоянные партнеры Гексамона. Это очень спокойные, давно открытые ворота.
- Сначала мы отправимся туда, - сообщил Рам Сейджа. - Четырехчасовое путешествие к воротам франтов на отметке четыре экс шесть, а затем двухдневный отдых. Мы надеемся, что президент сможет сделать перерыв в совещании, чтобы встретиться с нами.
"Четыре экс шесть - четыре миллиона километров по коридору - просто прыг, скок и готово, - подумала она. - Каждая тысяча километров - сдвиг на один год вперед во времени; каждая доля миллиметра - переход в альтернативную вселенную…"
Насколько ближе к дому?
- Я буду рада встретиться с ним и посетить Тимбл, - покорно согласилась она.
- Нас зовут на нос, - сказал Лэньер, приближаясь к ней вместе с Фарли. Хайнеман и Кэрролсон уже двигались в нужную сторону. Толпа расступалась перед ними. Патриция никогда не видела столько улыбающихся лиц и не ощущала такого интереса к своей персоне. Она терпеть этого не могла; ей хотелось убежать и спрятаться.
Нащупав через комбинезон письмо от Пола, она последовала за франтом и Ольми в носовую часть корабля.
Там находилась сенатор Ойю вместе с тремя гомоморфами-надеритами из Аксис Торо; все трое были историками. Они улыбнулись и освободили место для прибывших. Капитан корабля, неоморф с мужским туловищем и телом змеи ниже пояса, трехметровой длины, присоединился к ним последним.
- Честь начать наше короткое путешествие принадлежит первому гостю, прибывшему в Аксис, - сказал капитан. Патриция взяла его за руку и переместилась на нос, поближе к потоку.
- Мисс Васкес, не окажете ли честь? Просто попросите корабль стартовать.
- Поехали, - тихо сказала она.
Появился четко очерченный круг диаметром, примерно, в пять метров, открыв Путь. Казалось, они плыли высоко над полосами движения и терминалами у ворот. Сверкающая линия сингулярности ярко сияла прямо перед самым носом. Пока никакого ощущения движения не было.
Патриция повернулась к Ольми, Лэньеру и Фарли. Лэньер улыбнулся ей; она улыбнулась в ответ. Несмотря ни на что, во всем этом было что-то волнующее. Она чувствовала себя избалованным ребеноком, попавшим на вечеринку весьма своеобразных взрослых.
"Мы - гусеницы, они - бабочки", - подумала она.
Через полчаса корабль двигался настолько быстро - свыше ста четурех километров в секунду, - что стены Пути превратились в непрерывное мелькание черных и золотых полос. Они уже преодолели около девяносто четыре тысячи километров и продолжали ускоряться. Впереди пульсировало красное сияние. Патриция почувствовала руку Карен Фарли на своем плече.
- Удивительно, насколько это напоминает прием на Земле, - заметила Фарли. - Не в Хобэе, а в Лос-Анджелесе или Токио. Я летела через Токио в Лос-Анджелес, и во Флориду… Тогда было устроено несколько приемов. Прием в посольстве… - Она покачала головой и улыбнулась. - Где, черт побери, где мы, Патриция? Я ничего не могу понять.
- Это люди, такие же, как мы.
- Я просто не… не всегда верю в то, что происходит. В мыслях я возвращаюсь в те времена, когда была маленькой девочкой в Хобэе и слушала, чему учил меня отец. Я просто убегаю от действительности.
"Принести Рамону почитать "Тьемпос де Лос-Анджелес"…"
- Любые приемы вскоре становятся утомительными. Я бы лучше поработала, - сказала Патриция, - но это не очень красиво по отношению к хозяевам. Ольми хочет, чтобы мы были общительны.
К ним с озабоченным видом приблизилась Сули Рам Кикура.
- Кто-нибудь вас обидел? - спросила она. - Или сделал неудачное предложение?
- Нет, - ответила Фарли. - Мы с Патрицией просто смотрим.
- Конечно… вы устали. Ольми забывает о необходимости сна и отдыха.
- Я не устала, - возразила Патриция. - Я очень взволнована.
- Я тоже, - согласилась Фарли. - Возможно, более подходящее слово - ошеломлена.
- Вы можете уединиться в любое время, когда пожелаете, - сказала Рам Кикура.
- Мы останемся на носу и будем просто смотреть. - Патриция плавала, скрестив ноги в позе лотоса, так же как и Фарли.
- Мы прекрасно себя чувствуем, - сказала Фарли, - и скоро присоединимся к остальным.
Рам Кикура поплыла на корму, к группе неоморфов, обменивавшихся сложными и загадочными пиктограммами.
- Не так уж здесь и плохо, - заговорила Фарли после нескольких минут молчания. - Эти люди не жестоки.
- О, да, - Патрициясогласно качая головой. - Ольми очень любезен, и Кикура мне нравится.
- Прежде чем мы ушли, она разговаривала с Гарри и со мной о наших правах на продажу исторической информации. Или обмен на привилегии, как она это назвала. Очевидно, мы можем получить доступ к любой ценной информации в обмен на то, что есть в нашей памяти.
- Это я тоже слышала, - сказала Патриция.
Через час Патриция, Хайнеман и Кэрролсон уединились в задней части кабины. Пока они спали, франт отгонял любопытных, пока они спали. Лэньер и Фарли были слишком увлечены, чтобы отдыхать; они остались на носу, наблюдая за проносящимся мимо коридором. В середине путешествия корабль двигался со скоростью около четурехсот шестнадцати километров в секунду; затем началось торможение.
Еще через два часа корабль замедлился до скорости, кажущейся черепашьей - всего несколько десятков километров в час. Внизу торжественно летело над трассами множество широких серебристо-серых дисков. На расстоянии были отчетливо видны четыре больших искривленных пирамиды - терминалы перед четырьмя воротами, ведущими в Тимбл.