Контакт прервался внезапно. Таннер сидел неподвижно, стиснув зубы и стараясь унять дрожь в руках. Писарро в голокамере превратился в маленькое пятнышко, не больше пальца. Он продолжал жестикулировать среди туманных завихрений. Его энергия, высокомерие, настойчивое любопытство, лютая ненависть и зависть, его сила, столь внезапно проявившаяся и приведшая к триумфу, все, что составляло Франсиско Писарро, что Таннер ощущал несколько секунд назад, - все исчезло после того, как Ричардсон пошевелил пальцем.
Вскоре Таннер пришел в себя и повернулся к Ричардсону:
- Что случилось?
- Мне пришлось вытащить тебя оттуда. Я не хотел, чтобы ты рассказал ему о его смерти.
- Я не знаю, как он умер.
- Вот и он не знает, и я решил не рисковать. Неизвестно, как такое сообщение скажется на его психике.
- Ты говоришь о нем как о живом человеке.
- А разве он не живой?
- Если бы я заявил такое, ты обвинил бы меня в невежестве и ненаучном подходе.
Ричардсон слегка улыбнулся:
- Ты прав. Но почему-то мне кажется, я знаю, о чем говорю. Разумеется, я не считаю его живым в полном смысле слова. А что ты думаешь по этому поводу?
- Он поразительный. Поразительный! Его сила… я чувствовал, как она накатывается на меня волнами. А как умен! Так быстро соображает… Догадался, что находится в будущем. Хотел знать, кто сейчас Папа Римский. Хотел посмотреть на Америку. А его самонадеянность! Сказал мне, что не будет завоевывать Америку. Он, мол, попытался бы это сделать - вместо Перу, - но только на несколько лет раньше, не сейчас. Сейчас он, мол, староват для этого. Невероятно! Он даже хотел узнать, как умер! - Таннер сдвинул брови. - А кстати, сколько ему? Какой возраст ты вложил в программу?
- Лет шестьдесят. Пять-шесть лет после завоевания Перу и год-два до смерти. Вершина власти.
- Полагаю, нельзя, чтобы он узнал о своей смерти. А то будет слишком смахивать на призрака.
- Так мы и решили. И смоделировали его таким, каким он был, когда уже сделал все главное в своей жизни, став тем Писарро, которого мы знаем. Но предсмертных впечатлений подлинного Писарро у смоделированного Писарро нет. Ему не нужно о них знать. Никому не нужно. Потому я тебя и отключил, понимаешь? А вдруг ты знаешь об обстоятельствах его смерти и собирался ему сказать.
Таннер покачал головой:
- Если и знал, то забыл. А как он умер?
- Именно так, как он и предполагал: от рук собственных соратников.
- Значит, он видел, к чему все идет.
- В том возрасте, в каком мы его создали, он уже знал, что в Южной Америке вспыхнула гражданская война, что конкистадоры ссорятся из-за дележа добычи. Мы вложили в него и эти знания. Он знает, что его сподвижник Альмагро выступил против него и он, Писсаро, разбил Альмагро в битве и казнил. А вот о том, что сторонники Альмагро намереваются ворваться в нему в дом и убить, он не знает - но наверняка предполагает такую возможность. Прикинул, как все могло случиться. Собственно, так оно и вышло.
- Невероятно. Какая проницательность!
- Конечно, он был негодяем. Но и гениальным человеком.
- На самом деле? Или это ты с помощью программы сделал его гениальным?
- Все, что мы в него вложили, - это факты из его биографии, схемы событий и реакций на них. Плюс информация современников Писарро и позднейших историков - чтобы углубить характер. Вложите достаточное количество таких сведений - и получится цельная личность. Это не моя личность, Гарри, и никого другого из тех, кто работал над проектом. Вложи в модель набор событий и реакций, присущих Писарро, - и получишь Писарро. Как с его жестокостью, так и с его гениальностью. Вложи другой набор - и получится кто-то другой. И на этот раз мы наконец убедились: если все делать правильно, то компьютер выдаст нечто большее, чем простая сумма вложенных данных.
- Ты уверен?
- Заметил, как он был недоволен тем испанским, на котором, по его мнению, ты говорил?
- Да. Он сказал, что язык звучит странно и что, кажется, больше никто не знает, как правильно говорить по-испански. Я особо не обратил внимание. А твой интерфейс говорит на плохом испанском?
- Конечно, на плохом испанском шестнадцатого века. Никто ведь не знает, как правильно звучал испанский язык в шестнадцатом столетии. Мы можем только предполагать. И, судя по всему, наши предположения не совсем верные.
- Но откуда он знает? Ведь это ты его создал! Если ты не знаешь, как звучал испанский в то время, то откуда знать ему? Все его знания об испанском - да и о чем угодно! - это лишь те знания, которые ты в него вложил.
- Совершенно верно, - подтвердил Ричардсон.
- Тогда как такое может быть, Лy?
- А еще он заявил, что и сам говорит не на правильном испанском и что голос у него тоже неправильный. Мол, мы заставили его разговаривать именно так, поскольку считали, что именно так он и говорил, - но ошибались.
- Откуда он знает, как звучал его голос, если это всего-навсего модель, созданная людьми, которые понятия не имеют, что же у него был за голос?..
- У меня нет ответа, - тихо сказал Ричардсон, - Но он знает.
- А знает ли? Может, он затеял какую-то дьявольскую игру в духе Писарро, чтобы заставить нас понервничать - потому что именно таким ты его создал.
- Думаю, он знает, - повторил Ричардсон.
- Ну и как он пронюхал?
- Из программы. Мы понятия не имеем, где там есть такое, а он раскопал. В тех данных, что мы закачали по сети. Мы не знаем, что это, и даже если захотим - не сможем найти. А он - может. Конечно, не создает такую информацию с помощью магии, а собирает по крупицам то, что нам кажется незначительным, анализирует - и делает собственные выводы. Это и называется искусственным интеллектом, Гарри. Наконец у нас появилась программа, которая работает, как человеческий мозг с помощью интуиции. Такие озарения приходят столь внезапно и бывают столь неожиданными, что их невозможно объяснить и вычислить. Просто невозможно. Мы загрузили уйму сведений* так что он может объединять их как угодно, даже если они как будто ничем не связаны друг с другом, - и тем самым создавать и усваивать новую информацию. В этой камере не просто кукла-чревовещатель. Там некто, считающий себя испанцем Писарро, думающий, как Писарро, и знающий то, что знал Писарро, а мы не знаем. А это значит, что мы вышли на качественно новый уровень в разработке искусственного интеллекта. Что и было целью проекта. Это здорово! У меня аж мурашки бегут по спине!
- У меня тоже, - сказал Таннер. - Но больше не от восторга, а от опасения.
- От опасения?
- Мы знаем, что его возможности выходят за рамки, предусмотренные программой. Есть ли полная уверенность в том, что он не подчинит себе твою систему и не сбежит?
- Технически это невозможно. Он весь состоит из электромагнитных импульсов, и в любой момент я могу его обесточить. Так что повода для паники нет. Поверь, Гарри.
- Стараюсь.
- Могу показать тебе схемы. Да, мы получили феноменальную модель. Но это всего лишь модель, не более. Не вампир, не оборотень - ничего сверхъестественного. Это просто лучшая в мире компьютерная модель.
- Она меня беспокоит. Он меня беспокоит.
- Так и надо. В нем столько силы, неукротимости… Как ты думаешь, почему я выбрал именно его, Гарри? Потому что в нем есть то, чего уже нет у нас. Нам нужно изучить его, попытаться понять природу этой настойчивости и решимости. Вот ты поговорил с ним, почувствовал силу его духа - и, ясное дело, он тебя поразил. Он излучает великую уверенность, колоссальную веру в себя. Такие люди могут достичь всего, чего пожелают, даже завоевать целую империю инков, имея под рукой всего полторы сотни солдат - или сколько их там было. Но я не боюсь того, что мы получили. И тебе не стоит бояться. Надо гордиться этим, черт побери! И тебе, и техникам. И ты будешь гордиться!
- Надеюсь, ты прав, - ответил Таннер.
- Вот увидишь.
Некоторое время Таннер рассматривал безмолвную голограмму Писарро.
- Ладно, - сказал он наконец. - Может, я слишком остро реагирую. Может, рассуждаю как невежда и дилетант - а в данном случае так оно и есть. Поверю на слово, что вы способны удержать джиннов в бутылках.
- Удержим.
- Будем надеяться. А что дальше?
Ричардсон озадаченно взглянул на Таннера:
- В каком смысле?
- Что делать с проектом дальше? Куда с ним пойдешь?
- Пока нет официальных предложений, - неуверенно ответил Ричардсон. - Мы думали, что надо подождать и получить твое одобрение на первом этапе работы, а уж потом…
- А как тебе такое? Я хочу, чтобы вы прямо сейчас занялись новой моделью.
- Ну… Да, да, конечно…
- А потом, когда создашь ее, Лу, сможешь поместить в эту же камеру к Писарро?
Ричардсон изумленно поднял брови:
- Ты имеешь в виду, чтобы они могли пообщаться?
- Да.
- Думаю, это возможно, - осторожно сказал Ричардсон. - Должно получиться. Да. Да. По правде говоря, очень любопытное предложение.
Он неуверенно улыбнулся. До сих пор Таннер держался в стороне, осуществлял только общее руководство, наблюдал, но ни во что не вмешивался. А теперь сам ставил задачу, и Ричардсон попросту не знал, как это принимать. Таннер молча смотрел, как коллега ерзает в кресле.
Наконец Ричардсон спросил:
- И чью именно модель ты бы хотел от нас получить?
- Вы уже готовы применить этот ваш параллакс? Который должен выправлять искажение времени и убирать всякие позднейшие мифологические наслоения?
- Почти. Но мы еще не пробовали…
- Отлично. Вот и попробуете. Как насчет того, чтобы создать Сократа?
Под ним простиралось белое море - со всех сторон, как будто весь мир был сделан из овечьей шерсти. А может, это снег? Снег ему доводилось видеть нечасто. Да, случалось такое иногда в Афинах, но то был легкий пушок, туг же тающий под утренним солнцем. Конечно, видел он и много снега, когда воевал на севере, в Потидее, во времена Перикла. Но это было так давно. И тот снег - он хорошо помнил - был совсем не таким, как сейчас. От белого моря, раскинувшегося внизу, не веяло холодом. Это вполне могли быть и облака.
Но как облака оказались под ним? Ведь они состоят только из паров, воздуха и воды, нет в них ничего твердого. Значит, место им вверху. Облака, которые образуются под ногами, не могут быть настоящими!
Снег, но не холодный? Облака, но не парящие в вышине? В этом месте, казалось, ничто не обладало обычными свойствами. Он куда-то шел, но под ногами не было никакой опоры. Он шел прямо по воздуху! Но как можно ходить по воздуху? Аристофан поиздевался над ним в своей комедии, послав парить в облаках подвешенным в корзине и изрекать: "Паря в пространстве, мыслю о судьбе светил". Хоть Аристофан и насмехался, но обижаться на него не стоило - а вот друзья оскорбились. Но то была всего лишь пьеса.
А здесь все выглядело вполне настоящим.
Может, он спит и видит сон, в котором действительно летает в облаках, как у Аристофана? Что там были за прелестные строчки?
Чрезмерно разум напрягать не должен ты,
Направь свободно мысль свою по воздуху…
…Бессильна мысль
Проникнуть в тайны мира запредельного,
В пространствах не повиснув и не будучи
Соединенной с однородным воздухом.
Старина Аристофан! Для него нет ничего святого! Разумеется, кроме поистине святых вещей: мудрости, истины, добродетели.
Нет, находясь внизу и взоры ввысь вперив,
Я ничего б не понял.
Сила земная
Притягивает влагу размышления.
Не то же ли случается с капустою?
Сократ рассмеялся.
Он выставил руки перед собой и начал их рассматривать: короткие крепкие пальцы, широкие сильные запястья. Да, это его руки. Его старые, натруженные руки, которые хорошо служили ему всю жизнь: когда он работал каменотесом, как и отец, когда воевал за свой город, когда упражнялся в гимнасии. Он притронулся к собственному лицу - но не ощутил его. Вот тут должен быть подбородок, тут лоб, и короткий толстый нос, и мясистые губы. Но ничего не было. Вместо лица - воздух. Руки его свободно прошли сквозь то место, где должно быть лицо. Он попытался обхватить голову, изо всей силы сжал руки - и ничего не почувствовал.
"Это очень странное место", - подумал он.
Возможно, он попал в мир чистых идей, о которых так любил рассуждать молодой Платон, где существуют только образы и нет ничего реального.
"Тут находятся идеи облаков, а не сами облака. Я иду по идеальному воздуху. И сам я - идеальный Сократ, свободный от своего грубого обычного тела. Возможно ли это? Видимо, да".
Он немного постоял, размышляя об этом. И подумал, что такой может быть жизнь после жизни. А значит, не исключено, что он встретит каких-нибудь богов, если туг есть боги и если он сможет их найти.
"Я был бы не прочь, - подумал он. - Может, они захотят поговорить со мной. Афина будет рассуждать о мудрости, или Гермес о быстроте, или Арес о природе храбрости, или Зевс о… ну, о чем пожелает. Конечно, я покажусь им полнейшим глупцом, но ничего страшного: любой, кто думает, что будет разговаривать с богами на равных, глуп. Я не питаю таких иллюзий. Если боги вообще существуют, они, несомненно, гораздо выше меня во всех отношениях. Иначе стали бы люди считать их богами?"
Безусловно, он сильно сомневался в самом существовании богов. Но если они есть, было бы разумно полагать, что их можно найти именно в таком месте.
Он поднял глаза. Небо сияло золотом. Он вздохнул полной грудью, улыбнулся и зашагал над белой пустотой, надеясь найти богов.
- А теперь что ты думаешь? - спросил Таннер. - Все еще сомневаешься?
- Пока рано о чем-то говорить, - хмурясь, ответил Ричардсон.
- Но он же выглядит как Сократ.
- Ну, с этим мы справились легко. У нас много описаний Сократа, оставленных людьми, знавшими его: приплюснутый широкий нос, лысая голова, толстые губы, короткая шея. Обычное лицо Сократа, знакомое каждому, как и внешность Шерлока Холмса или Дон Кихота. Мы ничего не выдумывали. Но это не главное. Только то, что происходит у него в голове, покажет, получился ли у нас настоящий Сократ.
- Он там преспокойно бродит, и настроение у него, по-моему, хорошее. Как и должно философу.
- Писарро выглядел таким же философом, когда мы запустили его в камеру.
- Может, Писарро и был таким же философом, - сказал Таннер. - Подобные люди не будут паниковать, если окажутся в непонятном месте.
Скептицизм Ричардсона начинал действовать ему на нервы. Они как будто поменялись ролями: теперь Ричардсон не верил в возможности собственной программы, а Таннер толкал его к новым достижениям.
- У меня все еще есть сомнения, - бесцветным голосом сообщил Ричардсон. - Да, мы использовали новые параллакс-фильтры. Но, боюсь, столкнулись с той же проблемой, что и французы с Дон Кихотом. Да и у нас было нечто подобное при разработке Холмса, Моисея и Цезаря. Данные слишком загрязнены мифами и домыслами. В нашем Сократе столько же выдуманного, сколько и реального; а может, его личность вообще целиком выдумана. Платон мог нафантазировать о нем все, что угодно, - таким же образом Конан Дойл сотворил Холмса. И, боюсь, мы получим что-то вторичное, безжизненное, без малейшего проблеска самостоятельных мыслей, которые нам хотелось бы получить.
- Но новые фильтры…
- Возможно. Возможно…
Таннер упрямо мотнул головой:
- Холмс и Дон Кихот - полностью выдуманные фигуры. Они существуют только в одном измерении, созданном авторами. Можно пробиться сквозь искажения и фантазии, внесенные через какое-то время читателями и комментаторами, но под ними обнаружится только вымышленный персонаж. Платон мог, по каким-то своим соображениям, многое о Сократе придумать - но и оставить многое от реального Сократа. Сократ-то на самом деле жил! Активно участвовал в общественной жизни Афин пятого века. И упоминается в произведениях многих других современников, не только в диалогах Платона. Что и дает нам тот самый параллакс, на который ты надеешься, не правда ли? Мы в состоянии представить Сократа не только с точки зрения одного автора.
- Возможно, так оно и есть. А может, и не так. С Моисеем у нас ничего не вышло. Он тоже выдуманная фигура?
- Кто может сказать? Тебе пришлось руководствоваться только Библией. Ну и тоннами комментариев к ней, если они хоть чего-то стоят. Как видишь, не так уж и много.
- А Цезарь? Ты же не скажешь, что никакого Цезаря на свете не было. Но то, что мы знаем о нем, несомненно, забито всякими выдумками. Когда мы его сотворили, у нас вышла карикатура, да и только. И думаю, помнишь, как быстро вся его речь скатилась к абсолютной тарабарщине.
- Это ничего не значит, - возразил Таннер. - Цезарь был одной из первых моделей. Сейчас ты гораздо больше знаешь о том, что делаешь. Думаю, с Сократом все пойдет как надо.
Таннер решил, что устойчивый пессимизм Ричардсона служит тому защитой, созданной, чтобы отгородиться от возможной новой неудачи. В конце концов, не Ричардсон выбирал Сократа. Кроме того, от впервые использовал параллакс - последнее новшество в программе создания моделей.
Таннер взглянул на него. Ричардсон молчал.
- Давай, действуй, - сказал Таннер. - Вводи Писарро и дай им пообщаться. Тогда и поймем, что за Сократ у тебя получился.
Вдали снова завихрился воздух, и на перламутровом горизонте показалось маленькое темное пятнышко, словно какой-то изъян в ослепительной белизне.
"Еще один демон, - подумал Писарро. - А может, все тот же, американец, предпочитающий показывать только свою голову, без бороды и с короткими волосами".
Но когда демон приблизился, Писарро обнаружил, что это другой, невысокий и крепко сбитый, с широкими плечами и грудью. Незнакомец был почти лысым, но с бородой - густой и неухоженной. Выглядел он лет на шестьдесят - шестьдесят пять и внешность имел безобразную: глаза навыкате, приплюснутый нос с широкими ноздрями, а шея была так коротка, что непомерно большая голова росла, казалось, прямо из туловища. Вся его одежда состояла из тонкой рваной коричневой рубахи, а на ногах ничего не было.
- Эй ты, - позвал Писарро. - Ты! Демон! Ты тоже американец, демон?
- Извиняюсь. Ты сказал: "Афинянин"?
- Я сказал: "Американец". Тот, что был перед тобой. Ты тоже оттуда, демон? Из Америки?
Незнакомец пожал плечами:
- Нет. Думаю, не из Америки. Я из Афин. - В глазах демона мелькнули насмешка и любопытство.
- Грек? Ты - демон-грек?
- Я из Афин, - повторил безобразный старик. - Меня зовут Сократ, сын Софрониска. Я не знаю, кто такой грек, а потому вполне могу им оказаться. Но я так не думаю, разве что греком ты называешь жителя Афин.
Говорил он медленно, с трудом подбирая слова, словно тупоумный. Писарро приходилось иметь дело с такими людьми, и он знал по собственному опыту, что подчас они не так глупы, как прикидываются. С ними нужно держать ухо востро.
- К тому же я не демон, а простой смертный, - продолжал незнакомец. - Как видишь, очень простой.
Писарро фыркнул: