3
- Это точно: не поверят, - согласился тот; у него был чистый тенорок. - Но знаете что, вам не нужно с собой уносить - ни футляр, ни состав. Оставьте все здесь. Нет, серьезно…
- Почему?!
- Понимаете, там ведь "осколочные" материалы. Ну, продукты деления урана и плутония, осколки их ядер… - речь у сцепщика была внятная, культурная. - У них короткие периоды полураспада. Не более двухсот лет. У многих и вовсе годы, даже месяцы…
На разговор подошли Буров и Дуся Климов. Все НИИвцы смотрели на развитого сцепщика с живым интересом.
- Так что при вашем К-миллион в Ловушке к завтрашнему утру, когда сюда нагрянут корреспонденты, экологи и телевизионщики, в контейнерах все начисто высветится. Распадется. Ведь пройдет несколько тысяч К-лет. И составчик с рельсами будет на месте - и радиации в нем нет никакой. Нет, серьезно. Вместо сенсации - пшик.
- Так вы не сцепщик? - спросил Буров.
- Почему? Сейчас сцепщик. Живу вон в том общежитии… - он указал рукой на двухэтажный барак правее пустыря. - До этого - пациент клиники при Институте судебной психиатрии имени Сербского. А еще до этого старший научный сотрудник ядерного центра, откуда прибыли этот состав. Нет, серьезно…
- А откуда вы знаете, что утром нагрянут масс-медиа и экологи? - спросил Панкратов.
- Так я ж им и звонил. И фотографии передал. Завтра в 11 обещали быть.
- Отблагодарить, значицца, захотелось? - сразу вник в суть Дуся Климов; он почуял в сцепщике близкую душу. - Родимому ядерному центру? Не иначе как за институт Сербского?..
Тот кивнул.
- Но теперь выходит, что вы их подвели, репортеров-то? - уточнил Панкратов. - Примчат на пшик.
- А вам что, их жалко? Подвели по-настоящему-то их вы, я только рельсы развинчивал. Да и что мне они! - При свете дня Миша заметил, что глаза у сцепщика голубые; сейчас, в сумраке, он разглядел, что они у него бедовые и злые. - С вами-то тиреснее. Но в самом деле лучше, если состав утром окажется на месте - с высветившимися до нуля отходами. Нет, серьезно. Они ведь с приборами приедут, с добровольными экспертами с физфака университета… А не окажется - рыскать начнут, выспрашивать: кто был, что да как, где состав?..
- Он прав! - поднял палец Буров.
- А как с благодарностью родимому центру… за институт Сербского, надо полагать? - Спросил Миша; он был наслышан о крутых нравах в ядерных организациях.
Сцепщик отмахнулся, как от мухи:
- Да бог с ними. С вами мне тиреснее. И вам со мной тоже будет, вот увидите. Нет, серьезно.
- Степень есть? - поинтересовался Буров.
- Кандидатская. Физ-мат. Докторская диссертация лежит.
- Как это вы нас так сходу вычислили? - спросил Панкратов.
- Не сходу. После вашего Шаротряса. Сгулял в центральную библиотеку, собрал и прочел все материалы об НПВ. Когда слухи о пропажах, об "инопланетянах" пошли, понял что к чему. Я бы и сам так сделал. Нет, серьезно… Догадаться нетрудно - доказать трудно. На вас еще долго никто ничего не докажет.
- Растакую мать, я за! - горячо сказал Дусик. - Нашего человека сразу видно - он просто создан для НПВ.
- Вы сами-то еще без году неделя наш человек, - буркнул Буров, недовольный тем, что решают без него.
- Не неделю, а целых три, Виктор Федорович, - парировал Климов. - В НПВ это очень много. На целую неделю больше, чем вы главный инженер. И уже давите!
Они стояли вокруг темного цилиндра на двух треногах; футляр как футляр - только около скобы-ручки рдели два индикатора, зеленый ("К-заряжен") и желтый ("Загружен"). Вверху накалялись во тьме звезды обычного неба. Зажглись на мачтах прожекторы станции.
- Как вас зовут? - сросил Панкратов. - Меня Миша.
- Зовите НетСурьезом. Так везде, с вуза. По речевой привычке.
- Хм… ладно, это вместо фамилии. А имя?
- Имярек Имярекович. Не придавайте значения пустякам. Я муни. Знаете, кто это?
- Ну, наш человек, пробы негде ставить! - снова горячо вступил Климов. - Что те имена, в самом деле! Я вот Евдоким Афанасьевич, так меня, знаешь, в Дусю переделали. И фамилию даже присобачили от того монтера Мечникова из "Двенадцати стульев" - хотя я вовсе не алкаш.
- Но и своего не упустит, - поддал Панкратов.
- А какой русский человек свое упустит!.. Так что теперь нас двое! - и протянул руку сцепщику.
4
Так в жизнь НИИ, в жизнь странного НПВ-мира вошел странный - подстать ему - человек.
В НПВ все происходит быстро и в НИИ НПВ все решают быстро и неординарно. Ловушку-монстра с десятью платформами опаснейшего груза внутри (о котором и речи не было, чтоб передать ее заинтересованному и хорошо знакомому человеку, Страшнову) оставили на Катагани-товарной под присмотром "сцепщика", с коим встретились впервые. И с полной уверенностью: свой человек, наш.
…А сами направились одни в Овечий Филиал, другие в НИИ - возиться с Полигоном, решать головоломку: как наполнять его, где взять веществва и так далее.
В 10 утра на Катагань-товарную подскочил опять на машине Панкратов. Сцепщик ждал его у колеи без рельс. Миша аккуратно выпростал из "футляра для чертежей" состав с рельсами - даже шпалы легли в свои выемки.
Протекшие в Ловушке века отразились на металле колес и боках контейнеров ровными пятнами сухой ржавчины. И нигде не осталось следа смазки.
- Класс… - сказал НетСурьез, когда вернулся с инструментом от конца состава. - Даже стык свинтил без усилий.
- Не "класс", а кибернетика, - ответил Миша. - Процессор Ловушки запомнил все манипуляции ввода, для вывода дает их зеркально, в обратном порядке.
"Сцепщик" забрал в пристанционном бараке-общаге скудные пожитки, книги, и они уехали в НИИ.
В одиннадцать часов на товарной появилось много людей с видекамерами, фотоаппаратами, магнитофонами, приборами и даже плакатами. Все получилось, как предсказал НетСурьез: ни радиации, ни сенсации - пшик.
Глава девятнадцатая. Гений из подворотни и ученые в законе
"В спорах рождается истина"? Да - но не в спорах со жлобами. Для тех главное: поставить на своем.
К. Прутков-философ
День текущий 10.55139 окт
6.454968E+08 Шторм-цикл текущий МВ
11 октября 14 ч 14 мин
11+ 15 окт 13 ч Уровня К 6
На полигоне 25 марта/шареня 115/97 К-года
Светит 35004-е МВ-солнце
…Под этим номером также сияло не солнце-звезда, а МВ-галактика: соседняя, за найденной окраинной, более отдаленная. Но не слишком - вот фотоэлементы автоматики Бурова и приняли ее за самую яркую звезду; немудрено. Сфокусировали полями пространственные линзы, начали по sin- закону приближать.
Утром она была "неправильной", светящейся кляксой. Ближе к полудню из нее сформировался звездный трехрукавный вихрь; наиболее ярко светило округлое ядро. В полдень рукава вихря свернулись и сомкнулись - галактика стала эллиптической. Потом снова вихрь расширяющийся, к вечеру - клякса иной формы. Ядро растеклось.
Но это между прочим. Антураж, от которого у знающих цепенела душа, а прочим было все равно.
Далее следует вставное эссе. Оно вставное и Эссе, потому что не очень сюжетно. Однако на нем, точнее, на его герое, висят сюжеты всего последующего, еще трех с половиной романов. Речь о НетСурьезе. Потому что его идеи затмевают любые, даже самые крутые, коллизии.
1
…У каждого есть своя личная жизнь. У вас, читатель. У меня, автора. У персонажей, разумеется, около чьих передряг и переживаний мы особенно склонны поронять слюни, тоже. У собак и кошек тоже своя личная жизнь, каждый кто наблюдал их, это не оспорит. Наверняка она есть и у земноводных, наших предшественников по владычеству на планете, например, у лягушек - особенно весной, когда они томно воют и ухают на болотах: ведь от всей же души, во имя любви и долгого личного счастья. И у стрекоз, жучков-мотыльков она есть… и так, наверно, вплоть до бактерий и вирусов.
Уже из этих экстраполяций ясно, какая это, извините, мура. Хоть ей и посвящена большая часть художественной литературы. Литература сия - так называемая "реалистическая" - суть простой фокус, что первый заметил юный еще Максим Горький, который рассматривал на просвет страницы романов: буквы, закорючки на бумаге, а читаешь - и все живет… что за черт?! И я не читатель, а вроде сам этот храбрый рыцарь, или умирающая дева… Фокус сей в том и состоит, чтобы подрочить вас за чувства. Лучше за самые простые: чем они проще, тем массовее, тем больше тираж и выручка за бестселлеры. Отсюда, в частности, неугасимая популярность и доходность порнухи.
Если глубже, то все искусства, включая литературу, присоединяют нас - через образы и звуки, слова и мышление - к Индивидуальности Мира. Она одна на всех, непредставимо громадная. И для мошек тоже, для любой твари - а то, что они присоединяются не через чтение, глядение и слушание, так, вероятно, еще прямее. Но фокус тот, что каждому существу представляется, что только он индивидуум и ого-го, а прочее все гиль.
И уж если в этом сплошная иллюзия, что не-мое, ВсеОбщее есть мое, что говорить о всем прочем.
Мы отдали дань личной жизни наших героев еще в первом романе: у Пеца было одно, у Корнева другое, у Толюна третье и так далее. Не смогли увернуться от сего и здесь: у Панкратовых вон завелись НПВ-детишки, Валю Синицу директором не выбрали… ай-ай! Будет и дальше, обойти невозможно, о людях пишем. Но лишь в той мере, в какой автору не удастся сей предмет обойти, увернуться от него, проскочить мимо - как он и в жизни, кстати, уворачивается от этого - и довольно успешно - последние годы: надоело.
Потому что все это, повторяю, чепуха. Сопли. (Кстати, наши предки - особенно из славян, а среди них особенно из дворян и казаков - это лучше нас понимали; потому и крупнее жили, размашистей, шире.)
Главным в жизни людей и человечества, цивилизаций и вселенных были и есть Идеи. (Один мой знакомый вопрошал: "Да зачем людям идеи?.." Не та постановка вопроса. Зачем Идеям - люди? А ежели кто и оказался им нужен, то это для него - честь.)
Сверхсюжет этих романов посвящен возникновению и развитию новых идей и знаний о мире. А от них - и сверхчудовищных событий и дел (пока только чуть затронутых вначале), против коих все личностные штучки-дрючки просто неразличимы.
Наиболее примечателен в этом - наш новичок.
Из личной жизни его приведу лишь одну подробность (да и ту, пожалуй, смог без моей помощи уже подметить вдумчивый читатель). Он говорил нормально: "Нет, серьезно"., или "Нет, я серьезно…" - речевая привычка, вполне уместная в устах человека, чьи высказывания неординарны и, как правило, действительно весьма серьезны, значительны; настолько, что неподготовленному собеседнику трудно бывает, как говорят, врубиться, принять их к размышлению. А коли так, то проще поднять на бу-га-га. Вот и пересобачили на жлобское "Нет, сурьезно", сделали кличкой - еще в институте.
О прочем в его жизни только и остается нам судить по тому, что человек сей отрекся даже от имени-отчества своего, да и от фамилии тоже. Принимайте, мол, меня таким - вне имен и названий. Муни. Отшельник.
В его отшельничестве было спокойно-усталое: да пошли вы все.
2
Как жизнь обычных людей измеряют в годах, так жизнь Имярека Имярековича НетСурьеза можно измерять в Идеях. Мы не станем тревожить те, которые довели его до изгнания из НИИ п/я…, затем до психушки и завершились пребыванием на Катагани-товарной в качестве сцепщика. Начнем с тех, какими он утвердил себя… попутно и восстановил многих против себя - в НИИ НПВ.
Он слонялся везде, покуривал, посматривал, послушивал - не спеша ни подключиться к какому-то делу, ни присоединиться к чьему-то замыслу. Побывал в зоне у "полигона Будущего Материка", на НПВ-баржах внутри его, на ВнешКольце и на КапМостике, на верхотуре - от трен-зала по обновленную ГиМ-2.
(2а
Он заглянул в Лабораторию Ловушек на уровне К110, как раз когда Миша Панкратов и Дуся Климов развивали только что родившуюся идею Транспортировки по Многим Площадкам. ТМП, сразу и абревиатуру дали.
Предложил ее Миша взамен перевозки взятых в горах утесов вертолетами в Ловушках-схронах - и право, она была неплоха.
- Раз мы берем что угодно через облака на дистанции в сотни километров, то это взятое, вышеупомянутое… будь то валун, банк или железнодорожный состав, не играет роли, - единым духом выдавал Михаил Аркадьич, стоя с мелом возле доски, - то вывалив его из Ловушки, точно так можно взять другой Ловушкой с расстояния в сотни километров через облака…
- Если они будут где надо, - вставил Климов. - Между этой площадкой и той Ловушкой.
- Естественно, - согласился Миша. - Но сейчас осень, октябрь. За облака и тучи можно не волноваться. И тогда смотри… - он принялся рисовать мелом на коричневой поверхности зазубрины слева, круг на палочке справа, извив в середине внизу, два облакоподобных овала вверху; соединил через них двумя дугами левую и правую части. - Вот горы, вот Овечье с ЛОМами, вот НИИ… а вот подходящие облака. Берем камень… кладем на площадку в Овечьем… Ловушка около НИИ чрез свое облако берет его…
- Зачем ОКОЛО - прямо на краю ВнешКольца ее и ставить!
- Правильно! Тогда та же Ловушка и опустит взятый валун на полигон. Никаких схронов, главное, никаких вертолетов… А!
Это победное "А!" было адресовано не столько Климову, кой уже внес свой вклад в идею ТМП, сколько НетСурьезу. Он стоял, смотрел, покуривал сигарету; потом усмехнулся:
- Вы те самые два тонущие ростовщика. Нет, серьезно.
- Какие ростовщики, где тонут?
- В пруду. Нет, ну, там был один. Все тянут руки, кричат: "Давай!" - а он не дает. И тонет. Насреддин понял его натуру, протянул руку со словами: "На, бери!" - и тот сразу ухватился.
- Ага… - скучно взглянул на него Климов. - Мы тонущие ростовщики, ты Ходжа Насреддин. Возмутитель спокойствия. Ну, валяй, протягивай руку и говори "На!" Я не гордый, я возьму.)
(2б
Стоит заметить, что такому повороту разговора - с явным вниманием к реплике только что пришедшего человека, да еще и новичка - кое-что предшествовало. НетСурьеза, вопреки его кличке, уже принимали всерьез. Миша Панкратов так наверняка.
Ну, прежде всего, то его "рацпредложение" на Катагани-товарной: не таскать радиоактивный эшелон, а оставить на месте, сам высветится. Так и вышло. Затем последовало еще более крупное - в первый же день работы в НИИ (он, правда, длился для Имярека более пяти суток… человек, что называется, дорвался); настолько крупное, что оно, если говорить прямо, породило Ловушки следующего поколения, ЛОМДы - Ловушки-миллиардники.
- Надо это… 20-метровые цистерны, - сказал он раздумчиво Панкратову, понаблюдав в мастерской сотого уровня за сборкой ЛОМов. Там в жерла "максутика" как раз вставляли и крепили метровой длины цилиндр, 2-ю ступень; его потом и заряжали самым крутым К-пространством, чтоб потом упрятать туда 50-метровый утес. - На сто двадцать тонн бензина, они же 120 кубов… на восьмиосных платформах. Ну, платформы, понятно, долой. Видел такие?
У него была скверная манера говорить не слишком доходчиво и не совсем внятно - будто всем наперед должно быть понятно и известно то, что ясно ему и что он знает. С полуслова.
- Может, и видел, не припомню, - отозвался Панкратов. - Так что?
- Так… сколько в нее, цистерну, влезет, во вторую ступень-то… против этих цилиндриков. Только вставлять в "максута" придется не так. Засовывать К-языком.
Миша смотрел на него с не меньшим интересом, чем тогда на станции, когда сцепщик в замасленной фуфайке начал изрекать насчет "осколочных" изотопов и их ускоренного высвечивания. Ну, тип, ну, башка!.. Панкратову вполне хватило этих невнятных фраз: все верно. Да, они помещали эти цилиндры в трубы "максутиков" потому что так было привычно и удобно: меньшее в большее. Но возможность поместить БОЛЬШЕЕ в МЕНЬШЕЕ осталась неиспользованной - а на то и НПВ, на то и Ловушки! Ведь этот цилиндр после введения К-пространства в первую ступень Ловушки обращался там в светящуюся иголочку. Так что места там явно хватит и для цистерны. А они пренебрегли. И вот, пожалуйста, свежий человек со свежим взглядом ткнул его носом.
- Там на Катагани-товарной я видел на крайнем запасном, - продолжал НетСурьез как ни в чем не бывало, - в другую сторону от нашего эшелона… составчик таких. Цистерн пятнадцать, все восьмиосные… Вроде порожняк. Так может, съездим?
- А то!.. - сказал Миша.
И в сумеречную пору этого дня они вдвоем снова посетили те же пути, прихватив тот же "футляр для чертежей" и треноги. Отыскали на тупиковом крайнем пути и этот эшелон, 16 белых двадцатиметровых цилиндров высотой с дом, на четырех двухосных катках каждый.
…Когда дошло до дела, Панкратов замешкался. Тормознул.
- Слушай, а ведь они же чьи-то, эти цистерны. Чьи?
- Там на боках написано. А что?
Миша посмотрел. В сумерках ничего нельзя было разобрать.
- Но мы же кого-то разорим.
До сих пор Панкратов более "спасал" обреченную на переплавку, а то и на свалку научную аппаратуру; брать чужое добро не слишком ему нравилось.