Бред какой-то. Но как объяснить все эти странности, явное желание заманить его в путешествие? То, что это все неспроста, не случайно – ясно как божий день. Истинные свои цели девушка скрывает. Сам он догадаться не может, в чем тут дело, напрямую спросить ее – также не может. Почему, собственно? Да потому что боится потерять ее. Именно так. Если он даст понять, что в чем-то подозревает ее, то она может его просто-напросто бросить, сойти с маршрута в первом же городке и вернуться на электричке домой. Она поступит так в любом случае: если что-то есть, или если ничего нет и все его опасения – просто фантазия. Сторож мог обознаться. Мало ли на свете девушек, которые рассматривают катера и яхты? Может быть, у мужика плохое зрение. Может быть, он был вдребезги пьян. И самое главное – вдруг Иван просто нравится ей?
Пора было останавливаться на ночлег. Они прошли уже три шлюза и двигались по узкому створу канала мимо Яхромы.
– Есть два пути, – объявил Иван. – Можно добраться до турбазы или яхт-клуба, поставить "Джинс" на причал и переночевать в гостинице. Вон, кстати, прямо по курсу болтается клубный флаг.
– А второй путь какой? – спросила Делла.
– Ночевать в каюте. Да и встать на якорь можно чуть ли не в любом месте. Для того и построен катер, чтобы в нем жить.
– Я хочу жить в катере! – воскликнула Делла, захлопав в ладоши.
– Каюта у нас одна, – посуровев, сказал Иван.
– Но койки же две, – сказала Делла, указывая в полумрак помещения.
– Если тебя такая ситуация не смущает, то я не против. "Джинс" – это и есть мой дом на ближайшие дни, и я хочу жить именно в нем. Тем боле, что для жизни тут есть абсолютно всё.
Делла вдруг закусила губу.
– Только… – начала она, но Иван перебил ее.
– Я уже понял. Никакого интима. Послушай, разве я хоть чем-то намекал на это?
– Да? И ты не попытаешься ко мне приставать среди ночи в душной каюте?
– В хорошо вентилируемой при помощи японского кондиционера. Не попытаюсь.
– А почему?
– А что – надо?
Делла вдруг расхохоталась.
– Не надо, конечно! Просто, я подумала, что ты думаешь…
– Послушай, – перебил ее Иван. – Мы всего лишь идем по реке и все. Я не заметил с твоей стороны ни малейшего стремления быть со мной. Поэтому и не навязываюсь.
Делла вскинула на него удивленный взгляд.
– Но ведь по-вашему, по-буржуйски, человек за все должен платить, разве не так?
Теперь уж удивился и Иван:
– А ты собиралась платить?
Делла повела плечом:
– Нет. Но была готова к такому разговору. Значит, мы просто друзья, да?
– Не разлей вода! – сказал Иван. – Соратники в общем деле. Собираем древние легенды, предания, тосты…
Тут только до него дошло, что в туристическом снаряжении юной изыскательницы не хватает неких предметов.
Все вещички девушки были как на ладони: да, в принципе, могли бы в ладони и уместиться, если это, конечно, крупная мужская ладонь.
Кроме старинной книги, куда Иван все же заглянул украдкой, выбрав момент, когда Делла зашла в гальюн. Очень странной книги, поскольку это оказался действительно справочник по грибам – с хорошими гравюрами, подробными витиеватыми описаниями. Зачем ей таскать эту бессмысленную книгу, которая занимает добрую половину сумки?
Но не это обеспокоило Ивана в данный момент. Не то, что Делла взяла в свое путешествие, а то, чего она не взяла. Красная тетрадка, блокнотик, куда она время от времени рассыпала свой бисер, то закрывая глаза и дрожа ресницами, то обводя взглядом вещи как будто поверх их сущности, – на месте. Хочешь – конспектируй древние легенды, предания, особенно тосты… Ну, а где же магнитофон? А коли старушек, после тостов, да потянет народные песни исполнять на языке угреш?
Так. Еще одна загадочка в копилку. С тем, что девушке позарез надо пройти по реке и что в качестве транспортного средства она заранее выбрала Ивана, он уже смирился, но вот цель этого путешествия внезапно подернулась туманом. Зловещим туманом, подумал Иван, глядя на близкую стену канала, чьи трещины, похоже, как раз сейчас принялись излучать некие грибовидные испарения.
Как же велика сила мысли, фантазии! Девочка просто забыла диктофон. Возможно, она рассчитывает, что Иван сам купит ей в ближайшем городке столь пустяковую вещь. И вот, все это проросло мрачными грибными шляпками из трещин облицовки, за которой, как всем известно, далеко не с миром покоились останки строителей этого грандиозного сооружения.
И все же, все же… Что мы имеем на сегодняшний день, какие данные?
Поэтесса Делла Сирота, стремительно влюбив в себя средней руки промышленника, увлекла его в некое загадочное путешествие. Ни видеокамеры, ни диктофона, ни даже фотоаппарата в арсенале не предусматривалось. Не мобильником же она будет снимать аудио– и видеоинформацию?
– Красивые на лугах туманы, – сказал Иван, когда остановились на ночлег и сели за стол, ожидая, пока закипит чайник.
– Ага, живописные, – буркнула в ответ девушка.
– Да и вообще нас ждут великолепные места… Кстати, Деллочка, как ты собираешься обойтись без фотоаппарата и прочей аппаратуры? Думаешь, что у меня это все само собой есть?
Делла посмотрела на Ивана с удивлением, затем вдруг быстро отвела глаза, словно намереваясь соврать.
– Проблем, конечно, нет: я куплю все, что нужно в ближайшем порту…
– Да незачем, – сказала Делла.
– Какие же мы будем тогда исследователи?
Она помолчала, испытующе поглядев на Ивана, покусывая губы, явно борясь с решением: сказать или не сказать? Наконец все же сказала:
– Никакие мы с тобой не исследователи.
– А кто же мы?
– Собиратели.
– Да? И что же мы собираем – местные грибы?
– Местные амулеты, – она быстро сорвала с запястья браслет и швырнула на стол, Иван перехватил его.
– Я уже видел подобное, – сказал он, перебирая, словно четки, плоские камушки.
– У матери, как я понимаю?
– Ну да. Все они сгорели, конечно.
– Не все.
– Я что же – буду тебе врать?
– Не будешь, я уже достаточно узнала тебя… Дай руки! – она вдруг метнула над столом свою, длинную и узкую, словно змея.
Иван недоуменно протянул раскрытые ладони.
– Переверни.
Он сделал это, блеснув печаткой перстня.
– Как ты думаешь, что это за камушек?
– Да неужели? – он с недоумением воззрился на довольно большой прямоугольник черного обсидиана, вправленный в серебро.
– Как это уцелело в пожаре?
– Никак. Мать заставила носить меня этот перстень на шнурке, вроде нательного креста.
– Вместо креста! – воскликнула Делла.
– Это символ? – помолчав, спросил Иван.
– Еще какой!
– Объясни.
– Не могу.
– Тайны от меня?
– Вовсе нет. Потому что я сама не знаю, что это такое.
Иван с недоумением разглядел свою печатку. Мать наказала носить ее на шее, пока его пальцы не вырастут, затем – надеть на безымянный правой руки, а когда женится, водрузить на его место обручальное кольцо, а печатку перенести на левую руку.
– Снимай, – тихо, но веско приказала Делла.
Иван повиновался, подумав, что совсем не по-мужски спорить с девушкой о таком пустяке… Впрочем, и не о пустяке вовсе, как выяснилось через несколько секунд, когда Делла схватила со стола нож и ловко выковыряла камень, изуродовав серебро.
Он и теперь не стал дергаться: с молчаливым любопытством смотрел на Деллу, которая, нетерпеливо отщелкнув лупу, разглядывала камень.
– Есть! – резюмировала она, блеснув зубами.
Иван вытянул шею, выглядывая, что это там такое "есть".
– Буква, – уточнила Делла.
Действительно, на нижней, прежде скрытой части камушка был выгравирован крошечный знак. Иван взял в руки и рассмотрел его ближе. Это было похоже на дерево, на двух ветвях которого висели крупные плоды. Иван уже где-то видел подобное, но вспомнить не смог…
Глаза девушки сияли. Она бесцеремонно развязала (просто разорвала узел зубами) свой браслет и рассыпала камни по столу.
– Смотри: буквы есть на всех камнях! – сказала она значительно.
Иван перевернул несколько. И вправду: на каждом камне был высечен причудливый знак, причем, только с одной стороны (вторая была просто иссечена неровными полосками. Причуда была в том, что перстень Ивана как раз не демонстрировал, а скрывал знак, и он всю жизнь думал, что эти асимметричные полоски – и есть лицевая сторона камня, проецирующая какой-то национальный узор.
– И что это значит?
– Не имею никакого понятия. Но такие камушки должны быть у многих угрешей. Если не у всех.
Она достала из сумочки маленький замшевый мешочек и высыпала оттуда еще несколько камней в общую кучу.
– Это я добыла раньше. Выпросила у угрешей-москвичей.
– Эй! – вскрикнул Иван. – Ты ж все смешала. Теперь и мой камушек потерялся, и твои тоже.
– Не нервничай! – огрызнулась Делла.
– Ну, и где теперь мой камень? – чуть ли не плаксиво произнес Иван, двигая пальцами элементы на столе.
Делла взяла один из них и отщелкнула его в сторону.
– Узнаешь?
Иван посмотрел:
– Да, вроде, мой…
– Вот и хорошо. Дело в том, что я знаю наизусть все эти камни. Потому что это все не просто так. На моем браслете, например – вполне определенная надпись.
Она принялась выщелкивать из кучи некоторые камушки. Иван любовался ее пальцами, думая о том, что все же не всегда они будут спать в разных койках, и не останутся просто друзьями "не разлей вода".
Тем временем Делла разложила горсть камушков линией, в которой Иван автоматически насчитал тринадцать символов. Сказала:
– Вот в таком порядке они и болтались на кожаной полоске, когда вещицу мне подарила бабушка.
Знаки были странные, иные напоминали латиницу, иные – какую-то китайскую грамоту. Иван заметил только, что один и тот же знак повторялся дважды: на второй позиции и в конце "строки".
– Никогда не видел таких букв.
– Это не буквы, – сказала Делла. – Это иероглифы. Частично – идеограммы.
– В чем разница?
– Иероглиф может быть словом или слогом. Идеограмма – это понятие. Вот, видишь, кружок с лучами. Что это, как думаешь?
– Солнце.
– Разумеется. Либо солнце, либо он сам, потому что Амамутя на языке угрешей и означает – Солнце. А вот этот знак, похожий на дерево, что на твоем камне?
– Дерево, разумеется.
– А вот и нет. Этот иероглиф, и он означает "жизнь". В нашем языке изначально были смешаны два способа записи. Это уникально, и я не знаю, почему так случилось. В том-то и загадка древней письменности народа угреш.
– Большой однако вопрос. Меня волнует чуть менее важная мелочь. Зачем это мать наказала носить мне всю жизнь эту "жизнь"?
– Не известно. Спросить не у кого. Возможно, твоя жизнь имеет какую-то особенную ценность для угрешей. Но то, что написано у меня, что дала мне бабуля, я расшифровала давно. С этого и началось мое изучение родного языка.
– И что же тебе наказала бабуля?
– Скорее, это был наказ, данные ей самой старшим предком. Кому он был адресован изначально – неведомо мне.
Делла перевела надпись, поочередно прикасаясь кончиком пальца к камушкам. Справа-налево, как оказалось, следовало читать письмена угреш.
– Молодость свою отдай свету, и пусть солнце возьмет, чтобы вернуть обратно, молодость твою, – проговорила она.
Голос ее звучал глухо и слабо. Иван почувствовал, что девушка изрядно волнуется.
– Думаю, что ты все же подозреваешь, что эти слова обращены именно к тебе, – сказал он.
– Я просто боюсь этого. Вот почему и не хочется верить.
Иван немного поразмыслил над текстом, но не нашел ни малейшего намека на то, что он значит.
– Подумай, – сказал он. – В жизни твоей матери или бабушки, или кого-либо из прямых родственников было что-то такое… Нечто, к чему можно привязать эти слова.
– Уже многажды думала. Ничего. Абсолютно ничего такого мне неведомо.
– Значит?
– Значит, это обращено ко мне, – проговорила Делла упавшим голосом. – И эти события должны произойти в моей жизни.
Первая ночь на катере
Долго не могли заснуть, лежа в каюте на узких койках, разделенные обеденным столом. Барабан также не спал на новом месте, ворочаясь в камбузном углу и порой стуча лапами в переборку.
– Все у тебя иностранное, – проворчала Делла, – буржуйское. Холодильник китайской, кондиционер японский, двигатель…
– Ну, допустим, насчет кондиционера я соврал.
– Зачем?
– Думал, для солидности.
– Значит, кондиционер отечественный.
– Нет.
– Ты меня в тоску вгоняешь. Если он не русский и не зарубежный, то какой – инопланетный?
– Почти, – сказал Иван. – Кондиционер – моей собственной конструкции. Моя запатентованная идея.
– Так вот этим и гордиться надо, а не фирмами какими-то!
– У меня своя фирма. Ею и горжусь. Фирма – и есть идея.
Помолчали.
– Прости, если обидела, – сказала Делла в темноте.
– Да проехали давно, девушка, – немедленно ответил Иван.
Но, оказалось, говорила она вовсе о другом…
– Если бы я могла выйти замуж… – сказала Делла и умолкла, не закончив фразы.
Иван приподнялся на локте, смутно видя ее лицо за столешницей.
– Что же у тебя за тайна такая? Почему ты не можешь выйти замуж?
– Не могу, – сказала она твердо, и Иван понял, что дальнейшие вопросы бесполезны.
– Но мой муж был бы обязательно только угрешем! – Делла тоже приподнялась на локте, и в бледном свете блеснул ее завитой локон. – Я бы нарожала ему кучу детей – угрешей.
Свет этот, в котором сиял образ девушки, происходил от стояночных огней самого "Джинса", отраженных в воде и льющихся в каюту через стекло. Весь остальной мир реки был во мраке.
Иван молчал. Самое время сделать девушке предложение руки и сердца, но поверит ли? Он откинулся на подушку, сказал:
– Давай просто уснем, завтра будет тяжелый день.
Неужели она рассчитывает заполучить его в мужья таким примитивным девичьим маневром, – с горечью думал Иван. – Пока был бедным, жениться не успел. Пока строил первые лодки, налаживал жизнь верфи, было не до невест вообще. Когда спохватился, стало уже поздно: либо бери одну из тех красавиц, что околачиваются возле богатых, либо хоть туристом притворись: плыви по реке, знакомься на провинциальных пляжах. Катер? Это корпоративный, премировали поездкой за хорошую работу. Ролекс? Да так, имитация… Я простой работяга, девушка. Видишь, руки какие мозолистые?
Утром он не сразу вспомнил, как это всегда бывает при перемене места, как очутился в каюте и где вообще находится катер. Первые мгновения он искреннее был уверен, что задержался вчера на работе и решил, как обычно, заночевать на борту, и даже успел удивиться, почему это он спит в "Джинсе", хотя последнее время предпочитал для этой цели "Чоппер.
Делла шмыгнула носом, Иван обрел твердую реальность.
– Давно не спишь? – спросил он.
– Минут десять, – откликнулась девушка, невидимая за швертовым колодцем, который был скрыт под столом и выглядел как его опора.
Иван подтянулся вверх по койке и поднял голову над столешницей. Делла лежала навзничь, разглядывая потолок. Ее волосы свисали с края постели. Она заметила движение и скосила глаза.
– Что это за штука такая? – Делла хлопнула ладошкой по обшивке колодца, – ноги не вытянешь под столом из-за нее.
– Это и есть шверт, – сказал Иван. – Нечто вроде выдвижного киля. Прячется под столом. Когда киль опускается, катер становится шертботом и идет под парусом.
Делла села на койке, натянула на плечо лямку лифчика. Сказала:
– Странно, что такой свежий воздух в этой тесной каюте. Неужто, это все твой кондиционер?
– Именно так. Воздух в каюте ничем не отличается от воздуха снаружи.
Иван тоже сел. Делла встала, отыскала свою футболку, натянула ее.
– А покажи мне этот кондиционер, где он? – спросила она.
– Ты его не увидишь.
– Ага! Невидимый кондиционер.
Иван топнул ногой.
– Как ты думаешь, Деллушка, какое у "Джинса" днище – такое же плоское, как пол, на котором ты стоишь?
Делла провела носком сапожка по пайолу.
– Да вряд ли. Дно, – она схлопнула ладони ребрами, – скорее острое.
– Правильно. Ты стоишь на пайоле. Так в нашем деле называется пол, настил. Чтобы ты не промочила ножки. Но это у деревянных судов, у них всегда чуть подтекают борта. Мое же судно сделано из стеклоцемента, и оно абсолютно сухое. Вопрос: что может быть под пайолом и зачем?
– Кондиционер?
– Умница! Что-то вроде змеевика общей длиной тридцать метров, свернутого в пять раз. На носу судна – дырочка. По этому змеевику воздух проходит снаружи, где жарко. Дно у нас восемь миллиметров толщиной. Воздух движется, почти соприкасаясь с водой, и охлаждается. Днем вода холоднее воздуха. Под койками есть щели. Через них поступает в каюту свежесть и прохлада. Без всяких вентиляторов, на естественной тяге. Нагреваясь, воздух поднимается и уходит через отверстия в потолке. Это и есть запатентованный кондиционер Ивана Клепикова.
– И чем же он замечателен, запатентованный?
– Да тем, что не потребляет энергии. Дает некоторую экономию.
– Понятно, буржуин несчастный! Ты не устройство запатентовал, а сэкономленные денежки.
– Да как ты не понимаешь? – волнуясь, Иван потрясал щепотью пальцев, – Экономлю не только я, но и пользователи всех моделей "Джинс". И дело не в денежках, а в творчестве. Это все равно, что тебе поэму написать.
– Ну-ну, – пробормотала Делла и, раскрыв одну створку каюты, легко выскочила в кокпит.
Ивану, чтобы выйти за нею, пришлось открыть вторую створку.
– Я обманул тебя, – с грустью сказал он.
– Что? Не ты изобрел кондиционер?
– Я изобрел. Только вот не работает он без электрического вентилятора, как мне поначалу хотелось. Не удалась поэма.
Они смотрели, как мимо проходит круизный теплоход "Ломоносов". Иван мог бы многое рассказать Делле об этом знаменитом немецком судне: где, когда оно было построено, с какими приключениями эксплуатировалось, но меньше всего на свете ему хотелось наскучить девушке.
– Умываемся, завтракаем и вперед! – сказал он.
Помыв посуду, что весьма порадовало Ивана, Делла достала свою красную тетрадь, из тетради вытащила сложенный лист, развернула. Это оказалась карта, вернее, распечатка волжской лоции, склеенная из нескольких листов.
– У меня есть такая, – сказал Иван.
– Такой у тебя точно нет, – возразила Делла.
Иван окинул лоцию внимательным взглядом. Вдоль русла реки были нанесены звездочки.
– Такие знаки угреши рисуют вместо крестиков, – сказала Делла. – То есть, там, где обычно ставят крест, например, изображая место, где зарыт клад, мы рисуем такую восьмиконечную звезду, два креста один на другом.
– Ну да, – сказал Иван. – Клад – это вполне обычное дело. Вон сколько их впереди.
– Кроме шуток, Вань! Знаки нарисовала я. Это всего лишь деревни и городки, где живут семьи угрешей.
– "На берегах великих рек…" – вспомнил Иван.