- Не вижу повода для беспокойства, - сказала Шай, продолжая трудиться, - работа мне эта очень интересна. К тому же, за нее было обещано золото. Поэтому убегать я не собираюсь. И не забывайте, я всегда могла бы сбежать из темницы.
- Ах, да, конечно, - изрек Гаотона, - ты бы переделала стенки камеры и сбежала. Утоли мое любопытство, скажи, ты хоть когда-нибудь изучала антрацит? Ну, то есть камень, в который ты собиралась превратить стены. Насколько я помню, их не так-то легко поджечь.
А он хорошо соображает, и очень зря остальные не считаются с его мнением.
Поджечь антрацит свечой - невероятно трудно. В теории камень возгорался при определенной температуре, но вот на деле довести целый блок камня свечкой до температуры горения - очень и очень проблематично.
- Ну и что, я могла бы воссоздать необходимые условия, какую-то часть камней обернуть в уголь, разломала бы кровать - вот и дрова.
- И все это - без печи? - удивленно спросил Гаотона, - без мехов? Но это не важно. То есть ты бы находилась в камере с пылающими стенами? Да там температура была бы более двух тысяч градусов. Ты бы просто задохнулась внутри такой жаровни. Ах, ну да! Ты бы, конечно, взяла бы постельное белье и сделала из него какой-нибудь плохой тепло-проводник, скажем, стекло, да? Смастерила бы из него эдакий щит и выждала бы, когда все закончится?
Шай сосредоточенно продолжала резать. Он сказал это так, будто…
Конечно, он прекрасно понимал, что ничего этого она бы не сделала. Большинство Великих совершенно не соображали в воссоздании, и он в том числе. Однако его знаний вполне хватило понять, что таким способом она бы не смогла ускользнуть. Как и не смогла бы превратить постельное тряпье в стекло.
Более того! Просто взять и обратить всю стену в камень какого-нибудь другого вида - задача архисложная.
Пришлось бы менять слишком много деталей. Например, переписывать историю камней так, словно неподалеку от каменоломен добывали и антрацит. И будто бы кто-то что-то перепутал и завез по ошибке породу не с каменного рудника, а с антрацитового!
В таком деле - это слишком серьезные изменения, практически невозможные. Особенно учитывая, что она совсем не знала никаких деталей о настоящих, реальных, каменоломнях.
Правдоподобность - вот что было ключевым условием при воссоздании, будь оно магическим или нет. В народе, конечно, ходили слухи, что Воссоздатели переделывают свинец в золото, однако реальность такова, что сделать из золота свинец гораздо проще.
Придумать историю для слитка золота, в который кто-то где-то подмешал свинец… Ну, это была бы правдоподобная ложь. Но обратное будет так невероятно, что печать для подобной трансформации долго не протянет.
- Вы впечатлили меня, ваша светлость, - наконец ответила Шай. - Рассуждаете прям как Воссоздатель.
Гаотона помрачнел.
- Это был комплимент, - заметила она.
- Я ценю правду, юная леди. Не подделки, - он одарил ее взглядом разочарованного дедушки. - Я видел одну из твоих работ. Та поддельная картина, которую ты создала… она замечательна и, тем не менее, создана во имя выгоды. Какие чудесные работы ты могла бы сотворить, если бы посвятила себя стараниям и красоте, а не богатству и обману?
- То, что я делаю, - великое искусство.
- Нет. Ты копируешь великое искусство других. То, что делаешь ты, технически великолепно, но полностью лишено души.
Шай чуть не выпустила зубило, ее руки напряглись. Как он посмел? Одно дело - угрожать ее жизни, но оскорблять ее искусство? Это ставило ее в один ряд с теми… с теми Воссоздателями-недоучками, штампующими урну за урной.
Она с трудом успокоилась и выдавила улыбку. Тетушка Сол однажды сказала, что худшие оскорбления нужно встречать улыбкой и огрызаться на самые незначительные. Тогда ни один человек не догадается, что у тебя на сердце.
- Так как вы собираетесь держать меня под контролем? - спросила она. - Мы с вами выяснили, что я подлая мерзавка и не могу слоняться по коридорам дворца. В то же время вы не можете связать меня, как и не можете доверить мою охрану своим людям.
- Ну, - вымолвил Гаотона, - по возможности я буду лично следить за твоей работой.
Она бы предпочла Фраву - казалось, той легче манипулировать, но и это было приемлемо.
- Как пожелаете, - сказала Шай. - Но в большинстве своем моя работа будет скучной для того, кто не разбирается в воссоздании.
- Я здесь не для веселья, - ответил Гаотона. Он жестом подозвал капитана Зу. - Я всегда буду приходить в сопровождении капитана. Он единственный из Бойцов, осведомленный о ране императора… и о наших планах в отношении тебя. Остальные охранники будут присматривать за тобой в течение дня. Только посмей заговорить с ними о своей работе. Я не допущу никаких слухов о происходящем.
- Можете не волноваться, ни с кем разговаривать я не собираюсь, - честно сказала Шай - Чем больше народу знает о задуманном воссоздании, тем скорее оно не удастся.
"Более того , - подумала она, - стоит мне заговорить с любым охранником, как его тут же казнят - чтобы не разболтал лишнего".
Не то, чтобы она сильно любила Бойцов; просто империю она любила еще меньше. А Бойцы, они те же рабы. Да и не очень хотелось, чтобы кого-то убивали просто так.
- Вот и отлично, - выговорил Гаотона. - Кстати, за дверью ждет еще одна небольшая гарантия того, что ты никуда не убежишь. Прошу Вас, капитан, заводите.
Зу открыл дверь. Среди охраны кто-то стоял - в плаще и с накинутым капюшоном. Он грациозно прошел в комнату, однако в его движениях было что-то фальшивое, неестественное. Зу закрыл дверь, и незнакомец откинул капюшон. Глаза у него были красные, а кожа на лице - молочно-белая.
Шай зашипела:
- И вы еще смеете утверждать, что мое ремесло - грязное колдовство?
Гаотона не обратил на восклицания Шай ни малейшего внимания. Он поднялся и поприветствовал вошедшего:
- Скажи ей.
Незнакомец провел по двери длинными тонкими пальцами, изучая каждую деталь.
- Вот здесь я поставлю руну, - произнес он с акцентом. - Стоит ей покинуть комнату или вдруг трансформировать дверь или руну - я мгновенно об этом узнаю. А мои "собачки" тут же начнут погоню.
Шай вздрогнула. Она взглянула на Гаотону пылающим взглядом:
- Это же Клеймящий Кровью! И вы привели его в свой дворец?
- Он себя хорошо проявил, и мы его очень ценим, - объяснил Гаотона. - Он предан, надежен и главное - эффективен. Понимаешь ли, порой приходится обращаться к злу, особенно если нужно сдержать еще большее зло.
Девушка вновь тихо зашипела, когда Клеймящщий достал что-то из-за пазухи. Печать души! Костяная и грубо выполненная. Значит, и его "собачки" - человеческие жизни - воссозданные из костей усопших!
Клеймящий взглянул на нее.
Шай в ужасе отступила.
- Вы не посмеете!
Зу схватил ее за руки. О, Ночи, как он силен! Шай запаниковала. О, если б только у нее были знаки сущности, если бы только…! С их помощью она бы им устроила! Она бы высвободилась и бежала, бежала, бежала…
Зу сделал ей надрез вдоль руки. Шай едва почувствовала боль, но продолжала вырываться.
Клеймящий подошел и своим страшным инструментом провел по крови в ране, развернулся и приложил печать прямо в центр двери.
Метка в форме глаза слабо засветилась красным огоньком.
В этот же момент Шай ощутила резкую боль на месте пореза…
Она вскрикнула, широко раскрыв глаза. Никто и никогда не посмел бы сотворить с ней такое. Лучше бы ее убили! Лучше бы убили…
"А ну возьми себя в руки , - приказала девушка самой себе. - Будь той, кто может все это вынести…"
Она глубоко вздохнула. И стала другой Шай - сильной. Это называется "имитация" - грубое воссоздание, можно сказать - психологический трюк. Она пыталась представить, будто всегда была выдержанной и спокойной. И это помогло.
Шай все-таки вырвалась из хватки Зу, а затем взяла платок, протянутый Гаотоной. Она бросила гневный взгляд на Клеймящего. Боль уже почти прошла.
Он улыбнулся. Губы его были бледно-белые, полупрозрачные, как кожица личинки. Кивнув Гаотоне, он набросил капюшон и вышел из комнаты, закрывая за собой дверь.
Шай с трудом восстановила дыхание, успокаивая себя. В работе Клеймящих не было никакого изящества и тонкости. Все это им чуждо. Ни умения, ни мастерства - только обман, только кровь!
Зато эффективно. Если Шай попытается бежать - он сразу узнает об этом. Ведь дверь запечатана кровью, а метка настроена на нее. Это означало, что его собачки-скелеты настигнут Шай где бы то ни было, попробуй она бежать.
Гаотона поудобнее устроился в кресле:
- Надеюсь, ты понимаешь, что с тобой будет, если ты вдруг решишься убежать?
Она со злостью посмотрела на него.
- Теперь видишь, насколько критическая наша ситуация, - мягко сказал он, сложив пальцы в замок. - Если попытаешься бежать, мы отдадим тебя Клеймящему. А твои кости станут его очередной собачкой. Кстати, это условие было его единственной просьбой за свою работу. Приступай к делу, Воссоздатель. Сделай все хорошо и избежишь этой участи.
День пятый
Она работала.
Шай начала копаться в отчетах о жизни императора.
Мало кто понимал, что воссоздание требовало серьезного штудирования и изучения материала. Любой желающий мог бы освоить это искусство; единственное, что требовалось, - твердая рука и внимание к деталям. А также готовность тратить недели, месяцы, даже годы для подготовки идеальной печати души.
У Шай было менее ста дней.
Она второпях читала под прессом времени: биографию за биографией без сна и отдыха, постоянно что-то выписывая. Она совсем не верила, что сможет выполнить свое задание.
Создать правдоподобно воссозданную душу другого человека, особенно за столь короткое время, было просто невозможно.
К сожалению, Шай приходилось изображать кипучую деятельность. Сама же она готовила побег.
Из комнаты ее не выпускали.
Справлять естественную нужду приходилось в горшок. Иногда приносили бадью с теплой водой - помыться, и сменную одежду.
Она все время была под присмотром, даже принимая ванну.
Клеймящий Кровью приходил каждый день, чтобы обновить печать на двери. И каждый такой раз требовал крови Шай. Вскоре ее руки покрылись мелкими порезами.
Все это время заходил Гаотона.
Пожилой арбитр внимательно наблюдал за ее чтением предосудительным взглядом, но без ненависти.
Шай постоянно думала о способах побега. Во время таких размышлений одно она поняла точно: чтобы бежать, ей придется каким-то образом повлиять на него, попытаться им манипулировать.
День двенадцатый
Шай вдавила печать в столешницу.
Клеймо вошло в материал плавно, как и всегда. Оттиск от печати души осязаем, и не важно, на какой материал ставится. Девушка повернула штамп вполоборота. Любопытно, что краска совсем не размазывается, но почему - Шай не знала.
Как-то один из наставников объяснил ей, что печать не мажет потому, что там, в глубине материала, она соприкасается уже не просто с предметом, а с его душой.
Шай отвела штамп от поверхности стола: на нем остался ярко-красный след, как будто в этом месте, на дереве, резьба была всегда.
В тот же миг затертый, безыскусный, неполированный кедровый стол вдруг превратился в изящный, ухоженный, с нанесенной на него патиной теплого цвета, отражающей огонь стоявших перед ней свечей.
Шай провела пальцами по поверхности стола - мягкой и приятной на ощупь. Бортики и ножки покрылись искусной резьбой с вкраплениями серебра.
Гаотона, до этого читавший, выпрямился. Зу, увидевший воссоздание, беспокойно заерзал.
- Это еще что? - требовательно спросил Гаотона.
- У меня от него занозы, - ответила Шай, удобнее усаживаясь на стуле. Тот весь заскрипел. "Ну что ж, он следующий", - подумала девушка.
Гаотона подошел к столу, потрогал его, будто не веря, что перед ним не иллюзия, а настоящая мебель. Реальная! Стол подобного изящества теперь совсем не вписывался в унылую обстановку комнаты.
- И ты на это потратила время?
- Мне так лучше думается.
- Ты делом занимайся! - воскликнул Гаотона. - Такое легкомыслие не лезет уже ни в какие рамки. Империя в опасности!
"О, нет, - подумала Шай. - Не империя, а ваше правление в ней!"
Прошло уже одиннадцать дней, а она все никак не могла найти подход к Гаотоне. Ничего, за что можно было бы зацепиться.
- Я работаю над вашей проблемой, Гаотона, - сказала она. - И она, скажу вам, далеко не из легких.
- А столик заменить, напротив, легко и просто?
- Конечно! - парировала Шай. - Тут работы всего-ничего, пустяки: переписать историю стола так, будто бы за ним ухаживали и периодически обновляли.
Гаотона слегка замялся, а затем присел на колени, осматривая стол.
- Все эти резные узоры, инкрустация… изначально ничего такого не было.
- Я добавила немного деталей.
Признаться, Шай не знала, получилась ли трансформация полностью. Вполне вероятно, что через пару минут печать развеется, а стол опять станет прежним. И все же она полагала, что угадала прошлое предмета достаточно неплохо. Когда-то Шай читала про разные дворцовые подарки: откуда, кому, куда…
"Конкретно этот стол, - думала она, - наверняка был подарком из далекого Свордена предшественнику Ашравана. Отношения со Сворденом потом испортились, стол убрали и забыли".
- Я не узнаю его, - выговорил Гаотона, продолжая рассматривать предмет.
- И не должны.
- Я очень долго изучал древнее искусство, - ответил он. - Это какой период, династия Виварэ?
- Нет.
- Копия работ Шамрава?
- Нет.
- Тогда что это?
- Ничего, - раздраженно произнесла Шай. - Это совсем не копия. Все тот же стол, просто лучше.
Подобное улучшение предмета считалось хорошим тоном в искусстве воссоздания, люди обычно хорошо принимали подделку, ведь она была как-никак лучше оригинала.
Гаотона поднялся со слегка озадаченным взглядом. "Он, наверное, опять думает, что мой талант растрачивается понапрасну", - подумала Шай раздосадованно. Она отодвинула пачку бумаг - всевозможные записи об императоре и его жизни.
Их принесли по ее просьбе. Все, что записано со слов придворной челяди. Шай не могла обойтись только официальными летописями. Ей нужна была правда и реальность, а не сухие строчки из хроник.
Гаотона вернулся на стул.
- Честно говоря, не понимаю, как такая работа может считаться пустячной. Я, конечно, осознаю, что переделать стол в разы проще, чем сделать то, что мы у тебя попросили. Но все же и то, и другое кажется мне непостижимым.
- Переделать душу человека - гораздо сложнее.
- Теоретически я, конечно, это понимаю. Но вот практически, в чем разница? Девушка посмотрела на него. Он хочет разузнать побольше о воссоздании. "Так он сможет лучше понять, насколько хорошо я готова к побегу". Конечно, он прекрасно понимал, что Шай постарается выскользнуть. Теперь они оба притворяются, что ничего не знают о замыслах друг друга.
- Хорошо, - сказала Шай. Она встала и подошла к стене. - Поговорим о воссоздании. Стены той камеры, в которой вы меня держали, выложены из сорока четырех разных пород. Все это для того, чтобы занять меня на максимально возможное время. То есть, чтобы убежать, мне пришлось бы придумать прошлое каждому блоку. Зачем мне придумывать прошлое камней?
- Затем, чтобы провести воссоздание стены и сбежать. Это же понятно.
- Хорошо. Но зачем переписывать историю именно каждого блока? - спросила она. - Ведь можно заменить один блок или несколько. Сделать потом какой-нибудь туннель или проход и удрать?
- Я… - он нахмурился. - Я не знаю.
Шай провела рукой по внешней стене комнаты. Покрашено… правда краска кое-где уже отходит. Отчетливо чувствовались отдельные блоки в стене.
- Все вещи пребывают в трех плоскостях, Гаотона: в физической, ментальной и духовной. Физическая ипостась - это то, что мы видим и чувствуем; это сам предмет, тот, что перед нами. Ментальная - это то, как мы воспринимаем объект, что мы думаем о нем, и то, что он думает о себе. А духовная плоскость - это душа объекта, сама его сущность. Это то, как этот предмет связан с другими предметами и людьми его окружающими.
- Так, постой, - вымолвил Гаотона, - я не верю в эти языческие байки.
- Да, конечно, вы служите солнцу, - ответила Шай, с трудом подавляя насмешливость в голосе. - Ой, нет, восьмидесяти солнцам. И несмотря на то, что все они похожи друг на друга как две капли воды, вы продолжаете верить, что каждый день восходит новое… В любом случае, вы попросили рассказать о воссоздании и объяснить, почему так трудно сделать императору новую душу. Так вот, все дело - в этих трех плоскостях.
- Ну, хорошо. Продолжай.
- Итак. Если предмет существует как единое целое достаточно продолжительное время и таковым воспринимается окружающими тоже долгое время, то такой предмет все сильней и сильней воспринимает сам себя как единое целое. Например, стол - он состоит из разных деревянных частей - но воспринимаем ли мы его как набор частей? Нет. Мы воспринимаем его как единое целое.
- Таким образом, чтобы воссоздать стол, мне нужно представить его целостным. Аналогично со стеной. Стена в моей камере существует уже давно, а потому ощущает себя тоже как единое. Я могла бы попытаться поработать с отдельными блоками - возможно, они все еще воспринимают себя отдельно от стены, но это очень трудно, стена бы не позволила. Ведь сама она действует уже как целое.
- Сама стена, - монотонно повторил Гаотона, - действует как целое…
- Именно.
- Ты говоришь так, будто бы у стены есть душа.
- У всех вещей есть душа, - ответила Шай. - Каждый объект как-то воспринимает себя. Воля объекта, намерения, его связи, вот что важно. И именно поэтому, уважаемый господин арбитр, так сложно переписать душу вашего императора. Не получится просто поставить печать и гуляй дальше. В семи отчетах сказано, что любимый цвет императора - зеленый. Почему зеленый, не знаете?
- Нет, - произнес Гаотона. - А ты?
- Я тоже пока не знаю, - ответила Шай. - Предполагаю, что данный цвет нравился брату Ашравана, он умер, когда императору было шесть. С тех пор император и обожает этот цвет, он напоминает ему о родственнике. А может быть, зеленый он любит из-за чувства привязанности к родине? Ведь он родился в Укурги, а в этой провинции как раз зеленый флаг.
Гаотона, казалось, растерялся.
- Неужели нужно все знать вплоть до таких мелочей?