Доктор повернулся, отошел к столу и начал собирать свой чемоданчик. Мать лежала на кровати, любуясь ребенком; улыбалась, тиская его. Она была счастлива.
- Здравствуй. Адольфус, - шептала она. - Здравствуй, мой маленький Адольф.
- Шшш! Послушайте, кажется идет ваш муж, - сказала хозяйка.
Врач подошел к двери и, открыв ее, выглянул в коридор.
- Герр Гитлер!
- Он самый.
- Заходите, пожалуйста.
Невысокий человек в темно-зеленой форме аккуратно вступил в комнату и огляделся.
- Поздравляю, - сказал доктор. - У вас сын.
Усы у вошедшего были тщательно ухожены на манер императора Франца-Иосифа; от него сильно пахло пивом.
- Сын?
- Именно.
- Ну и как он?
- Отлично. Так же, как и ваша жена.
- Ладно, - отец обернулся и семенящим, неловким шагом важно прошествовал к постели, где лежала его жена.
- Ну, Клара, - сказал он, улыбаясь сквозь усы. - Как оно?
Он посмотрел на ребенка, потом нагнулся ниже. И так, резкими и быстрыми движениями, он нагибался все ниже, пока его лицо не приблизилось к младенцу почти вплотную. Жена лежала на боку, глядя на него со страхом и мольбой.
- У него замечательные легкие, - объявила хозяйка гостиницы, - послушали бы вы, как он голосил, едва появившись на свет.
- Но, Боже мой, Клара…
- Что, милый?
- Этот еще меньше Отто!
Доктор сделал несколько быстрых шагов вперед.
- С ребенком все в порядке, - проговорил он.
Мужчина медленно выпрямился и оглянулся. Он выглядел огорошенным и смущенным.
- Не хорошо обманывать, доктор, - сказал он, - Я знаю, что это значит. Все снова повторится.
- Ну-ка, послушайте меня… - начал доктор.
- А вы знаете, что было с остальными?
- Забудьте о них, герр Гитлер. Дайте шанс этому.
- Этому маленькому и слабому?!
- Он ведь только появился на свет.
- Даже если так…
- Что это вы хотите сделать? - закричала хозяйка гостиницы. - Похоронить его загодя?!
- Ну, хватит! - резко сказал доктор.
А мать тем временем рыдала. Тяжелые стоны сотрясали ее тело.
Доктор подошел к мужу и положил руку ему на плечо.
- Будьте добры с ней, - прошептал он. - Пожалуйста. Это очень важно.
Затем он сильно сжал плечо мужчины и начал незаметно подталкивать его к краю кровати. Тот колебался. Доктор сжал плечо еще сильнее, настойчиво сигнализируя всеми пальцами. Наконец муж наклонился и неохотно поцеловал жену в щеку.
- Ладно, Клара, - сказал он. - Хватит плакать.
- Я так молилась, чтобы он выжил, Алоис.
- Ага.
- Каждый день все это время я ходила в церковь и на коленях молилась, чтобы этому ребенку было дано выжить.
- Да, Клара, я знаю.
- Три смерти - четвертую я уже не перенесу, ты что, не понимаешь?
- Понимаю, конечно.
- Он должен жить, Алоис. Он должен жить, должен… О Господи, будь милосердным…
СВИНЬЯ
1
Однажды в городе Нью-Йорке появился на свет чудесный малыш, и счастливые родители назвали его Лексингтоном.
Как только мать вернулась из больницы домой с Лексингтоном на руках, она тут же сказала мужу:
- Милый, ты просто обязан сводить меня в самый респектабельный ресторан, чтобы отпраздновать появление сына и наследника.
Муж нежно обнял ее и согласился, что любая женщина, способная родить столь прекрасное существо, как Лексингтон, заслуживает пойти в любое, угодное ей место. Но он хотел бы знать, хватит ли у нее сил, чтобы болтаться по городу в такое позднее время.
- Нет, - сказала она, - не хватит. Но, черт побери, можно попробовать.
Вот почему в тот же вечер они, разодевшись по моде и оставив маленького Лексингтона на попечение опытной шотландской кормилицы, стоившей им двадцать долларов в день, отправились в самый дорогой и наилучший ресторан. Там они поужинали огромным омаром и выпили бутылку шампанского, а затем пошли в ночной клуб, где выпили еще одну. Потом просидели пару часов за столиком, взявшись за руки и восхищенно обсуждая отдельные достоинства телосложения их славного новорожденного.
Они вернулись к своему особняку в Ист-сайде Манхэттена около двух ночи. Муж расплатился с таксистом и принялся шарить по карманам в поисках ключа от входной двери. Наконец он объявил, что, должно быть, оставил его в другом костюме, и предложил позвонить и разбудить кормилицу, чтобы та сошла вниз и открыла им дверь. Получая двадцать долларов в день, сказал муж, она вполне могла примириться с тем, что ее вытащат раз-другой из постели среди ночи.
Итак, он нажал кнопку звонка. Они подождали. Никакого результата. Он позвонил снова, долго и громко. Они подождали еще с минуту. Потом отступили назад и позвали ее по имени (Макпоттл), глядя в окно детской на третьем этаже, но ответа не последовало. Дом казался темным и пустым. Жена начала волноваться. "Мой малыш заперт, словно в камере, - повторяла она. - Наедине с Макпоттл. А впрочем, кто она такая?"
Они познакомились с ней лишь пару дней назад, вот и все. И у кормилицы - тонкие губы, укоризненный взгляд и накрахмаленная рубашка, что наверняка указывало на привычку крепко спать, забывав свои обязанности. Если она не слышит звонка у входной двери, то стоит ли ожидать, что ее разбудит плач младенца? И как раз в этот миг бедняжка, быть может, подавился или задыхается, уткнувшись в подушку…
- У него нет подушки, - заметил муж. - Тебе не следует волноваться. И вообще, я впущу тебя в дом, если ты этого хочешь.
После шампанского, он чувствовал себя превосходно. Нагнувшись, он развязал шнурок одного из черных лаковых башмаков и снял его. Затем, взяв за носок, размахнулся и с силой швырнул его в окно столовой на первом этаже.
- Ну вот, - добавил он, улыбаясь. - Мы вычтем за стекло из жалованья Макпоттл.
Шагнув вперед, он осторожно просунул руку сквозь дыру в стекле и открыл защелку. Затем поднял раму.
- Вначале я подсажу тебя, молодая мамаша, - сказал он и, обняв жену за талию, поднял ее. При этом ее крупные красные губы поравнялись с его губами и приблизились настолько, чтобы он мог их поцеловать. Собственный опыт говорил ему, что женщинам очень нравится, если их целуют в этом положении. Поэтому он занимался этим довольно долго, а она лишь болтала ногами, изредка перехватывая глоток кислорода. Наконец муж развернул ее и принялся осторожно просовывать в открытое окно столовой. В этот миг на улице появился полицейский автомобиль и тихо направился в их сторону. Он остановился футах в тридцати, и трое выскочивших из него ирландцев-полицейских, потрясая револьверами, бросились к супружеской паре.
- Руки в гору! - кричали фараоны. - Руки в гору!
Но муж не мог выполнить приказ, не выпуская жены из рук, - тогда она либо упала бы на землю, либо повисла бы ногами наружу, что ставило ее в крайне неудобную ситуацию. Поэтому он продолжал галантно проталкивать жену через окно. Полицейские, каждый из которых имел медаль за убитых грабителей, немедленно открыли огонь. Хотя стрельба велась на бегу, да и женщина, в частности, представляла довольно трудную цель, они все же ухитрились влепить по несколько пуль в каждое тело - достаточно, чтобы оба случая оказались смертельными.
Вот так, не прожив и двенадцати дней, Лексингтон стал сиротой.
2
Газеты наперебой уведомили всех родственников об этом убийстве, за которое трое полицейских впоследствии получили поощрения. На следующее утро ближайшие родственники вместе с парой гробовщиков, тремя поверенными и пастором отправились к особняку с разбитым окном. Все собрались в гостиной и расселись кружком на диванах и креслах, покуривая сигареты, прихлебывая шерри и ломая головы над тем, как поступить с лежащим этажом выше крошкой-сиротой Лексингтоном.
Вскоре выяснилось, что никто из родственников не горит желанием принять ответственность за малыша, и бурные дебаты продолжались весь день. Каждый проявил огромное, почти невероятное желание ухаживать за ним и сделал бы это с величайшим удовольствием, если бы не определенные помехи. Например: слишком маленькая квартира, или наличие одного ребенка, не позволяющее прокормить второго, а также летний заграничный отпуск, когда не с кем оставить малыша и множество других причин. Конечно же, все знали, что отец ребенка не вылезал из долгов и особняк заложен, так что ребенок не наследует никаких денег…
В шесть вечера, когда они все еще с жаром спорили, в гостиную вдруг ворвалась старая тетя покойного, прибывшая из штата Вирджиния (ее звали Глосспэн). Не снимая шляпки и пальто, не присев даже на минутку и игнорируя предложенные мартини и шерри, она твердо заявила, что станет единственной опекуншей малыша. Более того, она берет на себя полную финансовую ответственность по всем пунктам, включая образование. Поэтому все они могут отправляться по домам и снять тяжкий груз со своей совести. С этими словами она заспешила вверх по лестнице в детскую, выхватила Лексингтона из колыбели и, крепко прижимая к себе, выбежала из дома. Что касается родственников - они глазели друг на друга, облегченно улыбаясь, а кормилица Макпоттл застыла на нижней площадке в своей накрахмаленной рубашке, сжав губы и скрестив руки на груди.
Вот каким образом младенец Лексингтон, тринадцати дней от роду, покинул город Нью-Йорк и поехал на юг, чтобы жить с тетушкой Глосспэн в штате Вирджиния.
3
Тетушке было около семидесяти, когда она стала опекуншей Лексингтона, но глядя на нее, вы ни за что бы этому не поверили. Она сохранила бодрость лучших прожитых лет и на морщинистом, но еще привлекательном лице светились добрые карие глаза с искринкой. Вдобавок, она осталась старой девой, хотя вы не поверили бы и этому, поскольку у тетушки не было присущих старым девам качеств: она никогда не казалась сердитой, хмурой или раздражительной, у нее не росли усики и она никому не завидовала. Согласитесь, что это не свойственно ни старухам, ни старым девам, да и не известно, относилась ли Глосспэн к тем или другим…
Но она, несомненно, была весьма эксцентричной старушкой. Последние тридцать лет она жила одна, в изолированном от мира крошечном коттедже высоко на склонах Синих Гор, в нескольких милях от ближайшей деревушки. У нее было пастбище в пять акров, участок под огород, цветочный сад, три коровы, дюжина куриц и прекрасный петушок.
А теперь появился и маленький Лексингтон. Тетушка была старой вегетарианкой и считала питание мясом убитых животных не только нездоровой и отвратительной привычкой, но и ужасной жестокостью. Она жила на здоровой и чистой пище - молоко, масло, яйца, творог, сыр овощи и орехи, зелень и фрукты - и радовалась от того, что ни одно живое существо не будет убито ради нее - даже какая-нибудь креветка. Однажды, когда ее коричневая курица распрощалась с жизнью во цвете лет из-за непроходимости яйцевода, тетя так расстроилась, что едва не исключила из своего рациона яйца.
О том, как следует обращаться с младенцами, она не имела ни малейшего понятия, но это ее ничуть не беспокоило. На нью-йоркском вокзале в ожидании поезда, который увезет их с Лексингтоном в Вирджинию, она купила шесть детских бутылочек, пару дюжин пеленок, коробку булавок, контейнер с молоком и книжечку "Уход за младенцами". Можно ли желать большего? Когда поезд тронулся, она напоила ребенка молоком, сменила пеленки и уложила поспать на сиденье. Затем прочитала от корки до корки "Уход за младенцами".
- Здесь нет ничего сложного, - заметила она, выбрасывая книжонку в окно. - Ничего сложного!
Как ни странно, но так оно и было. Дома, в коттедже, все шло на удивление гладко. Маленький Лексингтон пил свое молоко, отрыгивал, исходил криком и крепко спал, как полагалось послушным малышам, и тетушка Глосспэн всякий раз рдела от радости, поглядывая на него, и с утра до вечера осыпала его поцелуями.
4
В шесть лет юный Лексингтон превратился в прекраснейшего мальчугана с длинными золотистыми волосами и темно-синими васильковыми глазами. Он рос сообразительным, веселым и уже учился помогать старой тете по хозяйству, вращая ручку маслобойки, выкапывая картофель на огороде и отыскивая дикие травы на горном склоне. Вскоре тетушка решила, что пора подумать и о его образовании.
Но она вовсе не собиралась отправлять его в школу. Она любила его столь сильно, что малейшая разлука на любое время просто убила бы ее. Конечно же, в долине имелась деревенская школа, но выглядела она ужасно, и тетя знала, что, появись там Лексингтон - его с первого дня заставят есть мясо.
- Вот что, мой милый, - обратилась она к нему однажды, когда он сидел в кухне на табурете, наблюдая за приготовлением сыра. - Пожалуй, ничто не помешает мне самой давать тебе уроки.
Мальчик глянул на нее большими синими глазами и доверчиво улыбнулся.
- Это было бы чудесно, - согласился он.
- И первое, что следует сделать - это научить тебя готовить.
- Наверное, мне это понравится, тетя Глосспэн.
- Понравится или нет - поучиться все же придется, - предупредила она. - У нас, вегетарианцев, не столь богатый выбор пищи, как у обычных людей. Поэтому нам нужно быть вдвое опытнее с продуктами, которые у нас есть.
- Тетя, а что именно едят обычные люди, в отличие от нас? - спросил мальчик.
- Животных, - ответила она, презрительно вздергивая головой.
- Неужели, живых животных?
- Нет. Только мертвых. Мальчик на минуту задумался.
- То есть, после того, как они умрут, их едят, вместо того, чтобы похоронить?
- Люди не дожидаются их смерти, милый. Они убивают их.
- Как убивают, тетя Глосспэн?
- Обычно - перерезают глотки ножом.
- А каким именно животным?
- В основном, коровам и свиньям. И овцам.
- Коровам! То есть, таким же, как Маргаритка, Снежинка и Лилия?
- Совершенно верно, милый.
- Но как их едят, тетя?
- Режут на куски и варят. Больше всего людям нравится, когда мясо - красное, с кровью и прилипает к костям. Они любят коровье мясо с сочащейся кровью,
- И свиней тоже?
- Свиней они обожают.
- Куски кровавого свиного мяса, - произнес мальчуган. - Надо же. А что еще они едят, тетя Глосспэн?
- Цыплят.
- Цыплят!
- Миллионы цыплят.
- С перьями и прочим?
- Нет, милый. Без перьев. А теперь, сбегай на огород и принеси тетушке Глосспэн пучок луку.
Вскоре начались их занятия. Они состояли из пяти предметов: чтения, письма, географии, арифметики и кулинарии, хотя последняя дисциплина пользовалась не сравнимой с прочими любовью учительницы и ученика. Ведь вскоре выяснилось, что юный Лексингтон обладал поистине замечательным талантом в этой области. Он оказался прирожденным поваром - ловким и быстрым. Со сковородами он управлялся словно жонглер. Он мог разрезать картофелину на двадцать тончайших ломтиков быстрее, чем тетя успевала ее очистить. Вкус у него был настолько тонок, что он, снимая пробу с крепкого лукового супа, тут же определял наличие единственного листика полыни. Подобные способности в таком юном возрасте не могли не поразить тетушку и, откровенно говоря, она понятия не имела, чем это может обернуться. Но тем не менее гордилась этим и предсказывала ребенку блестящее будущее. "Слава Богу, - говорила она, - что у меня есть прекрасный малыш, который поухаживает за мной на старости лет".
И через пару лет она удалилась из кухни навсегда, доверив юному Лексингтону всю домашнюю кулинарию. Мальчику было уже десять лет, а тетушке Глосспэн почти восемьдесят.
5
Завладев кухней, Лексингтон немедленно начал изобретать собственные блюда. Старые, излюбленные рецепты потеряли для него всякий интерес. Его охватила страсть созидания, а в голове замелькали сотни свежих идей. "Начну с суфле из каштанов", - решил он и, приготовив это блюдо, в тот же вечер подал его на ужин.
- Ты просто гений! - вскричала тетушка Глосспэн, срываясь со стула и целуя его в обе щеки. - Ты войдешь в историю!..
После этого не проходило ни дня, чтобы на столе не оказывалось какого-нибудь нового деликатеса. Он готовил: суп из бразильских орехов, котлеты из мамалыги, овощное рагу, омлет из одуванчиков, "сюрприз" с капустной начинкой, лук-шалот "красавица", пикантный свекольный мусс, сушеные сливы а ля "Строганофф", плавленый сыр по-голландски, жгучие пирожки из еловых игл и множество прочих пикантных композиций.
Тетушка Глосспэн заявила, что "в жизни не пробовала ничего подобного". Теперь она выходила на крыльцо по утрам задолго до завтрака и усаживалась в свою качалку, раздумывая о предстоящем блюде, облизывая губы и вдыхая доносящийся из кухни аромат.
- Что ты готовишь сегодня, малыш? - звала она с крыльца.
- Попробуйте отгадать, тетя Глосспэн.
- Похоже на пирожки из корешков козлобородника, - говорила она, жадно принюхиваясь.
Затем появлялся он, десятилетний паренек, с победной улыбкой на лице и большой кастрюлей в руках, распространяющей аромат студня из пастернака с приправами.
- Вот что я тебе скажу, - поучала тетушка, глотая студень кусками. - Изволь сию же минуту взять бумагу и карандаш и приняться за "Кулинарную книгу".
Он поглядывал на нее, медленно жуя пастернак.
- Ей-богу! - настаивала она. - Я научила тебя писать и готовить, а теперь тебе нужно лишь объединить эти две науки. Ты напишешь "Кулинарную книгу", мой милый, и она прославит тебя по всему свету.
- Хорошо, - согласился он. - Я напишу.
И в тот же день Лексингтон принялся за первую страницу монументального труда, заполнившего всю его оставшуюся жизнь. Он назвал его "За хорошую и здоровую пищу".