Я спустился к резервуару по отлогому скату. Резервуар напоминал не очень большую по размеру бадью. Я почувствовал под ногами мягкий теплый, скользкий ил, и Талмит кивнул мне и объяснил, что это особый радиоактивный восстанавливающий ил, который будет стимулировать ускорение деления клеток, что и приведет, в конечном счете, к омоложению, и я успокоился. Я растянулся на дне резервуара, и только моя голова торчала над мерцающей темной фиолетовой жидкостью, которой он был наполнен. Ил убаюкивал и ласкал мое уставшее тело. Надо мной возвышался Талмит, который держал в руках что-то вроде запутанных медных проводов, но когда он прижал их к моему сияющему черепу, они сами распутались, распрямились и их кончики вошли в мой череп через кожу и кости прямо в скрытую под ними серую складчатую массу. Я не почувствовал ничего, кроме легких уколов.
- Электроды, - объяснил Талмит, - ищут определенные центры старения в твоем мозгу. Мы уже передаем сигналы, которые вызовут реверсирование естественного процесса старения, и твой мозг утратит способность восприятия направления течения времени. Таким образом, твое тело станет более восприимчивым к стимуляционным воздействиям, которые поступают из массы в резервуаре омоложения. Закрой глаза.
Он положил мне на лицо дыхательную маску, слегка меня подтолкнул, и затылок мой соскочил с края резервуара, и я оказался в его середине. Стало теплее. Смутно я слышал какое-то бульканье. Я рисовал в воображении черные, серые пузыри, которые поднимаются от ила через жидкость, в которой я нахожусь; я представлял себе, как жидкость постепенно приобретает цвет ила. Вот так я и лежал в этом море без прибоя, где-то в глубине осознавая, что через электроды проходит ток, и будто что-то пощипывает мой мозг, и что я весь будто окутан илом, в котором, возможно, была амниотическая жидкость. А откуда-то издалека слышался низкий голос Целителя Талмита, который возвращал меня к молодости, на десятилетия назад, разматывая для меня катушку времени. Во рту у меня был привкус соли. И опять я бороздил Земной Океан, кишащий пиратами, и защищал свои приборы для Наблюдения от их язвительных насмешек и нападок. И опять я стоял под палящим солнцем Эгапта там, где я впервые встретил Эвлуэлу. И еще раз я жил на Пэлаше. Я вернулся туда, где я родился, на западные острова Затерянных Континентов, те, что раньше назывались Сешеа-Амрик. Я во второй раз был свидетелем падения Рама. Обрывки воспоминаний проплывали через мой размягченный мозг. События всплывали хаотично, без всякой последовательности. Вот я ребенок. А вот изможденный старик. Вот я среди Летописцев. А вот я у Сомнамбул. Я вдруг увидел опять, как Принц Рама пытается купить глаза у Изобретателя в Дижоне. Вот я торгуюсь с Прокуратором Парриша. Вот я уже ухватился за ручки своих приборов и вхожу в состояние Наблюдения. Я уже ем какие-то сладости с далеких планет и вдыхаю весенний аромат Пэлаша; вот я вздрагиваю от старческого озноба, а вот уже плаваю в будущем море, жизнерадостный и счастливый; я ссорюсь с Олмэйн; я обнимаю Эвлуэлу. В моем сознании мелькают ночи и дни по мере того, как мои биологические часы двигаются в странном ритме обратного ускоренного движения. Меня преследуют миражи. С неба вдруг полились огненные струи, время рванулось в нескольких направлениях; я стал маленьким и вдруг огромным. Я услышал голоса в отсветах алого и бирюзового цвета. Обрывки какой-то музыки будто вспыхивали над горами. Сердце мое неистово колотилось. Я был словно в ловушке этих обрывков воспоминаний и звуков; руки мои были прижаты к бокам, и мне хотелось занимать как можно меньше места, по мере того, как мозг мой наполнялся этими отзвуками. Звезды на небе трепетали, сжимались, таяли.
Эвлуэла мягко сказала:
- Мы заслуживаем вторую юность не благодаря проявлению своих личных добродетелей, а благодаря снисходительной, доброжелательной воле Провидения.
Олмэйн произнесла:
- Какая я стала холеная!
Талмит сказал:
- Эти колебания процесса восприятия означают исчезновение желания саморазрушения, которое лежит в основе процесса старения.
Гормон сказал:
- Это восприятие колебаний означает только саморазрушение желания до полного его исчезновения, что определяет процесс старения основы.
Прокуратор Манрул Седьмой сказал:
- Мы были ниспосланы на эту планету в качестве инструмента вашего очищения. Мы были ниспосланы Провидением.
Претензионист Девятнадцатый сказал:
- С другой стороны, позвольте мне не согласиться. Переплетение нашей судьбы и судьбы Земли - чистая случайность.
Мои веки окаменели. Маленькие существа, из которых состояли мои легкие, вдруг зацвели. Кожа моя сошла, обнажив мускульную ткань, приросшую к костям.
Олмэйн сказала:
- Мои поры становятся меньше. Тело мое сжимается и становится упругим. Мои груди уменьшаются.
Эвлуэла сказала:
- Потом, Томис, ты полетишь с нами.
Принц Рама закрыл руками свои глаза.
Башни Рама качались под напором солнечного ветра.
Я стащил шаль с проходящего мимо Летописца.
Клоуны рыдали на улицах Парриша.
Талмит сказал:
- Просыпайся, Томис, ну же, открывай глаза.
- Я опять молод, - сказал я.
- Твое возрождение еще только началось, - сказал он.
Я больше не мог двигаться. Помощники схватили меня, закутали в пористые ткани, и положили в носилки на роликах, и повезли ко второму резервуару, гораздо большему по размеру. В нем уже покачивалось на поверхности с десяток человек, каждый - в убаюкивающей изоляции от остальных. Их безволосые черепа были украшены электродами; их глаза были закрыты розовой тесьмой: руки их успокоенно лежали на груди. Вот в этот резервуар меня и поместили, и здесь не было никаких миражей, только сон - без всяких сновидений. На этот раз я пробудился от звука прибоя и обнаружил, что я проплываю по узкому водовороту ногами вперед и попадаю в закрытый резервуар, где я дышу в наполняющей его жидкости и где я нахожусь чуть больше минуты и чуть меньше столетия, пока с моей души счищают слои моих грехов. О, это была очень тяжелая, очень медленная процедура Хирурги работали в отдалении, руки их были продеты в перчатки и управляли крошечными ножичками, и они избавляли меня от зла удар за ударом маленького острия, которое отрезало вину и печаль, ревность и ярость, жадность, похоть и нетерпение.
Когда со всем этим было покончено, они открыли крышку резервуара и подняли меня. Я не мог стоять без поддержки. Используя свои инструменты, они промассажировали мускульную ткань моих конечностей, восстанавливали тонус. И тогда я смог идти самостоятельно. Я взглянул на свое обнаженное тело, сильное, упругое, заряженное энергией. Талмит подошел ко мне и подбросил в воздух пригоршню зеркальной пыли, чтобы я мог разглядеть себя. И когда крошечные частицы соединились, я взглянул на свое мерцающее изображение.
- Нет, - сказал я. - Лицо совсем не мое. Я никогда таким не был. Нос был более заостренным, губы не были такими полными, а волосы совсем не были такими черными…
- Но мы пользовались записями союза Наблюдателей, Томис. Ты просто не помнишь себя таким, это было слишком давно.
- Разве так может быть?
- Если хочешь, мы можем сделать тебя таким, каким ты себя представляешь, а не таким, каким ты был на самом деле. Это был бы легкомысленный поступок с нашей стороны и на это бы потребовалось слишком много времени.
- Да нет, - сказал я. - Это в общем-то не имеет значения.
Он согласился и сказал мне, что мне придется ненадолго задержаться в Доме Обновления, пока я полностью не адаптируюсь к себе. Мне дали нейтральную одежду, потому что я пока не вступил ни в какой союз. Я потерял статус Пилигрима после Обновления, и я мог теперь вступать в любой союз.
- Сколько времени продолжалось мое Обновление? - спросил я Талмита, когда одевался.
Он ответил:
- Ты пришел сюда летом. Сейчас зима. Мы работаем не торопясь.
- А как дела у моей спутницы Олмэйн?
- С ней нас постигла неудача.
- Не понимаю.
- Хочешь взглянуть на нее? - спросил Талмит.
- Да, - ответил я, думая, что он отведет меня в комнату к Олмэйн. Вместо этого он отвел меня к резервуару, где находилась Олмэйн. Я стоял на небольшом возвышении, глядя вниз на закрытый резервуар. Талмит показал мне на волокнистый телескоп, я приник к его широко раскрытому глазу и увидел Олмэйн. Вернее то, что, как мне сказали, было Олмэйн. Обнаженная девочка-ребенок лет одиннадцати, с гладкой кожей, совсем без груди, лежала свернувшись в резервуаре, коленки ее были подтянуты к животу, а большой палец она сунула в рот. Сначала я ничего не понял. Потом ребенок зашевелился, и я узнал в этих детских чертах царственную Олмэйн, которую я когда-то знал: широкий рот, сильный подбородок, высокие острые скулы. Меня пронзил ужас, и я спросил у Талмита:
- Что это?
- Когда у человека слишком темная душа, Томис, мы входим в нее слишком глубоко, чтобы очистить. Случай с Олмэйн оказался очень трудным. Нам не нужно было за него браться. Но она так настаивала, и кое-какие признаки обещали успех. Но эти признаки оказались ошибочными, как ты видишь.
- Что с ней произошло?
- Омоложение вошло в необратимую фазу прежде, чем мы успели очистить ее от ядов, пропитавших ее, - сказал Талмит.
- Вы зашли слишком далеко? Вы слишком омолодили ее?
- Как видишь.
- Что же вы будете теперь делать? Почему вы не вынимаете ее оттуда, чтобы она стала опять взрослым человеком?
- Ты невнимательно слушал меня, Томис. Я сказал, что это омоложение необратимо.
- Необратимо?
- Она сейчас в забытье, и ей снятся детские сны. Каждый час она становится на день моложе. Внутренние часы уже не поддаются контролю. Ее тело сжимается; ее мозг разглаживается. Она впала в детство и уже никогда не проснется.
- А в конце концов, - я оглянулся, - до чего это дойдет? Сперма и яйцо разделятся в резервуаре?
- Регрессия не зайдет так далеко. Она умрет будучи ребенком. Это случается со многими.
- Она говорила о рискованности омоложения, - сказал я.
- Но она настаивала, чтобы ей разрешили это. Душа ее была темна, Томис. Она жила только для себя. Она пришла в Иорсалем, чтобы очиститься, и это произошло, и она успокоилась и примирилась с Провидением. Ты любил ее?
- Никогда. Ни одно мгновение.
- Что же ты потерял тогда?
- Кусочек прошлого, наверное.
Я опять поднес глаз к телескопу и взглянул на Олмэйн, такую невинную, девственную, очищенную от грехов ее, примиренную с Провидением. Я смотрел на ее странным образом изменившееся, но все же такое знакомое лицо и попытался проникнуть в ее сны. Понимала ли она, что с ней произошло, когда она так неожиданно сорвалась в юность? Кричала ли она от душевных страданий и безвыходности, когда почувствовала, что жизнь ускользает от нее? Сверкнула ли надменная Олмэйн в последний раз перед тем как она погрузилась в эту нежелательную непорочность? Ребенок в резервуаре улыбался. Гибкое маленькое тело вытянулось и потом снова свернулось комочком. Олмэйн примирилась с Провидением. Неожиданно, будто Талмит опять рассыпал зеркало в воздухе, я взглянул на себя, обновленного, и понял, что для меня сделали, и понял, что мне даровали еще одну жизнь при условии, что я смогу теперь сделать нечто большее, чем сумел сделать за свою первую жизнь, и я оробел, и дал клятвенное обещание служить Провидению, и меня вдруг охватила радость, которая нахлынула мощными волнами, будто прилив Земного Океана, и я распрощался с Олмэйн и попросил Талмита увести меня оттуда.
11
И Эвлуэла пришла в мою комнату в Дом Обновления, и мы оба испугались этой встречи. На ней был жакет, через который ее крылья выходили наружу; казалось, она не может их контролировать, потому что они как-то нервозно трепетали, и были полуоткрыты, а их прозрачные кончики испускали подрагивающее мерцание. Огромные глаза ее были серьезны; лицо ее, казалось, осунулось и заострилось еще больше, чем обычно. Мы довольно долго молча смотрели друг на друга; моя кожа начала гореть, а взгляд затуманился; я почувствовал, как во мне закипают внутренние силы, которые дремали уже десятилетия, и я в равной степени опасался их, и радовался им.
- Томис? - наконец спросила она, и я кивнул.
Она дотронулась до моих плеч, рук, губ. И я прикоснулся к ее руками, бедрам, а потом, очень нерешительно, к бугоркам ее грудей. Будто двое ослепших, мы изучали друг друга прикосновениями. Мы были чужими. Этот морщинистый старый Наблюдатель, которого она знала и возможно любила, исчез, испарился еще лет на пятьдесят или больше, а на его месте стоял кто-то чудесным образом измененный, неизвестный, незнакомый. Старый Наблюдатель был ей кем-то вроде отца; а кем же будет этот молодой, пока бессоюзный Томис? А кем же она стала для меня? Уже не дочерью? Я был сам себе незнаком. Мне казалось чужой эта гладкая упругая кожа. Я был ошеломлен и испытывал чувство восхищения от того, что во мне играли новые силы и что я был напитан живительными соками, и что я чувствовал пульсации, о которых почти забыл.
- У тебя те же глаза, - сказала она. - Я тебя всегда узнаю по глазам.
- Что ты делала все эти месяцы, Эвлуэла?
- Я летала каждую ночь. Я летала в Эгапт и залетала далеко в Африкию. Потом я возвращалась и улетала в Станбул. Когда темнеет, я уношусь ввысь. Ты знаешь, Томис, я по-настоящему живу, когда я там, наверху!
- Ты - Воздухоплавательнида. Ты и должна именно так чувствовать.
- Когда-нибудь, Томис, мы полетим вместе, бок о бок.
Я засмеялся.
- Старые Операционные закрыты, Эвлуэла. Они творят здесь чудеса, но они не могут сделать из меня Воздухоплавателя. Им нужно родиться.
- Но чтобы летать, крылья не нужны.
- Я знаю. Завоеватели поднимаются в воздух без помощи крыльев. Как-то раз, вскоре после того, как Рам пал, я видел тебя и Гормона в небе вместе, - я покачал головой. - Но ведь я не Завоеватель.
- Ты полетишь со мной, Томис. Мы поднимемся в воздух и не только ночью, несмотря на то, что мои крылья - всего лишь ночные крылья. И в ярком солнечном свете мы будем парить вместе.
Мне понравились ее фантазии. Я обнял ее, и она казалась такой хрупкой в моих объятиях, а тело ее было таким прохладным, но мое собственное тело пылало незнакомым жаром. Какое-то время мы молчали, и я отпрянул, отказавшись от нее в это мгновение, и просто ласкал ее тело. Человек не может проснуться вот так сразу, в одно мгновение.
Потом мы шли по бесконечным коридорам, проходя мимо других таких же обновленных и вошли в большой центральный зал со стеклянным потолком, и мы стояли и смотрели друг на друга, залитые бледным зимним солнечным светом, а потом опять пошли куда-то, и опять о чем-то разговаривали. Я опирался на ее руку, потому что не обрел еще достаточно сил и, в определенном смысле, это возвращало нас к прошлому, когда девушка помогала идти еле державшемуся на ногах старцу. Когда она провела меня назад в комнату, я сказал:
- Еще до моего Обновления ты говорила мне о новом союзе Спасателей. Я…
- Но у нас еще будет время поговорить об этом, - раздосадованно сказала она.
И мы обнялись, и я почувствовал, как во мне зажегся молодой огонь, и я даже испугался, что он поглотит ее хрупкое и прохладное тело. Но этот огонь не сжигает, он только порождает такой же огонь в других. И когда она пришла в состояние блаженного восторга, крылья ее развернулись и обволокли меня своей шелковой нежностью. И когда меня подхватил неистовый порыв наслаждения, я уже знал, что мне больше не придется опираться на ее руку.
Мы уже больше не были чужими; в нас умер страх. Она приходила ко мне каждый день, и мы гуляли с ней, и шаги мои становились все более твердыми и размеренными. А огонь наш разгорался все сильнее и ярче.
Талмит тоже часто навещал меня. Он учил меня, как управлять моим молодым обновленным телом и помогал мне быть молодым. Я отклонил его предложение еще раз взглянуть на Олмэйн. И однажды он сказал мне, что ее ретрогрессия завершилась. Меня охватило чувство сожаления, это было какое-то ощущение опустошенности, которое быстро прошло.
- Скоро ты уйдешь отсюда, - сказал Целитель. - Ты готов?
- Я думаю, да.
- Ты хорошо подумал о том, что ты будешь делать после того, как уйдешь отсюда?
- Я должен найти для себя новый союз.
- Многие союзы приняли бы тебя, Томис. А какой бы союз ты сам для себя выбрал?
- Союз, в котором я буду наиболее полезен человечеству, - сказал я. - Я обязан Провидению жизнью.
Талмит сказал:
- Говорила Воздухоплавательница о тех возможностях, которые перед тобой открываются?
- Она упомянула о новом союзе.
- Она назвала его?
- Союз Спасателей.
- Что ты знаешь о нем?
- Очень мало, - ответил я.
- Ты хочешь узнать больше?
- Если это возможно.
- Я из союза Спасателей, - сказал Талмит. - И Воздухоплавательница Эвлуэла.
- Так вы уже оба в союзе! А как же можно состоять в нескольких? Ведь только Правителям разрешается такая привилегия; и они…
- Томис, союз Спасателей принимает и членов других союзов. Это высший союз, такой, каким был союз Правителей. У нас есть Летописцы и Писатели, Указатели и Слуги, Воздухоплаватели, Землевладельцы, Сомнамбулы, Хирурги, Клоуны, Купцы, Продавцы. Есть и Мутанты, и…
- Мутанты? - ахнул я. - Но ведь у них нет союза, они по закону не имеют права вступать в союз! Как же вы можете принимать их?
- Это союз Спасателей. Каждый Мутант имеет право на спасение, Томис.
Устыдившись, я сказал:
- Даже Мутанты, конечно. Но как необычно думать о таком союзе!
- Ты бы презирал союз, который принимает Мутантов?
- Мне просто трудно это понять.
- Всему свое время.
- Когда придет это свое время?
- В тот день, когда ты уйдешь отсюда, - сказал Талмит.
Этот день пришел очень скоро. Эвлуэла пришла, чтобы увести меня. Я неуверенно ступил в Иорсалемскую весну, и на этом ритуал моего возрождения был завершен. Талмит дал ей последние наставления о том, как меня вести. И она повела меня через город к священным местам, чтобы я мог помолиться в каждом Храме. Я встал на колени у священной Еверской стены и у золоченого купола Мисламов; потом мы спустились дальше в город, прошли через базарную площадь, мимо темного, страшной архитектуры здания, где, как говорят, умер бог Христос; затем я отправился к источнику знаний и фонтану Провидения, а оттуда к зданию союза Пилигримов, чтобы сдать мою маску, одежду и звездный камень, а уже потом - к стене Старого Города. В каждом из этих мест я обратился к Провидению со словами, которые мне так давно хотелось произнести. Пилигримы, другие жители города собрались на почтительном от меня расстоянии - они знали, что я совсем недавно пережил Обновление - в надежде, что какое-то необычное излучение от моего молодого тела принесет им удачу. Наконец, я исполнил свой долг. Я был свободным, здоровым человеком, который мог теперь выбирать свой путь в жизни.
Эвлуэла спросила:
- Ты пойдешь теперь со мной к Спасателям?
- А где мы их найдем? В Иорсалеме?
- Да, в Иорсалеме. Через час они соберутся, чтобы приветствовать твое вступление в союз.
Она извлекла из своей туники что-то маленькое и сверкающее, и я с изумлением узнал звездный камень.