25
Свешников сидит дома за письменным столом. Настольная лампа ярко освещает предметы на столе: разбросанные черно-белые и цветные фотографии "линзы" в разных ракурсах, снятые в котловане; стакан с ручками и карандашами; телефон и настольные часы; стопку толстых почитанных, с торчащими закладками книг – справочники и монографии по зоологи и палеонтологии; листы чистой и исписанной, изрисованной бумаги; общие тетради в истрепанных переплетах, – все небрежно разложено под лампой в творческом беспорядке. Чуть сбоку стоит включенный компьютер. На экране цифровое фото все той же линзы. Руки профессора – в круге света, лицо – в полутьме. Он сосредоточенно разглядывает через большую лупу один из снимков, откладывает его и пытается продолжить карандашный набросок: несколько паучьих лап и овал вместо туловища. Он пытается прорисовать одну из лап, отбрасывает карандаш и откидывается на спинку кресла.
– Ч-черт, – бормочет он растерянно. – Что это такое? Черт знает, что за существо! И откуда оно взялось? – Он хватает телефонную трубку и стучит по кнопкам, набирая номер Хранилища. Короткие гудки. – С кем он там треплется? – злится профессор.
26
В вахтерской трубка по-прежнему лежит на столе.
Дима плещется в озере, ныряет, фыркает, насвистывает. Пес, поскуливая, бегает по берегу и не решается последовать за Димой.
– Джонни! – кричит Дима весело, и эхо мечется в деревьях за озером. – Ко мне! Джонни! Давай! Прыгай! Ко мне!
Пес мечется по берегу и вдруг, с короткого разбега, бросается в воду, подняв тучу брызг.
В бассейне, уже на две трети заполненном грязной водой, стоит основательно подтаявшая глыба. Лапа, торчащая из глыбы, шевелится, скребет дно, баламутит воду. С другой стороны, пробив истончившийся лед, из глыбы выдвигаются еще две такие же отвратительные лапы. Они упираются в дно бассейна и замирают.
А через несколько мгновений, словно под мощным давлением изнутри, глыба с треском, звоном и плеском взрывается тысячью осколков. В бассейне вздымается столб из воды и льда. Лопаются, сыпля искрами, лампы дневного света, разбитые осколками льда.
27
По проселочной дороге едут машины – впереди "Мерседес", а за ним, подпрыгивая на ухабах, рефрижератор.
В "Мерседесе" Владимир говорит Еременко:
– И куда же мы приедем?
– К Хранилищу, – ответствует тот. – Через площадку.
– Значит, наблюдать оттуда хорошо? – вопрошает Коля. – Ну а как насчет – подъехать к Хранилищу?
– От площадки – пологий спуск по такому же проселку. Выходит эта дорога прямо во двор Хранилища.
– Скоро? – интересуется Владимир.
Еременко поглядывает в окошки. Всматривается в полутьму.
– Почти приехали. За поворотом будет площадка.
Дима, приглаживая мокрые волосы, поднимается по пандусу. Одежда местами промокла и прилипла к влажному телу. Дима оглядывается. На берегу мокрый пес старательно и с удовольствием отряхивается, рассыпая брызги.
– Джонни! Пошли! – зовет его Дима, открывая дверь.
Пес, отряхнувшись, неторопливой трусцой направляется к пандусу.
– Джонни! – сердится Дима. – Быстрее, олух!
Пес бросается к дверям со всех ног и влетает в Хранилище раньше Димы.
Дима входит в вахтерскую и кладет на место телефонную трубку. Телефон тотчас начинает звонить.
– Алле! – утомленным голосом говорит Дима в трубку.
– Дмитрий? – раздается голос Свешникова.
– Он самый, Петр Андреевич, – узнает его Дима.
Пес, который, улегся было на прежнее место под стеной, поднимает голову и прислушивается к чему-то за пределами вахтерской.
– Как там "линза"? – интересуется Свешников.
– Тает помаленьку.
Пес встает и подходит к двери, опускает голову к щели под дверью, принюхивается, фыркает. Начинает царапать дверь лапой и скулить.
– Давно смотрел? – спрашивает Свешников Диму.
– Да нет, – мямлит Дима. – Не очень.
Пес беспокойно смотрит на Диму, занятого разговором, снова скребется и принюхивается, пронзительно поскуливает.
– Понятно, – продолжает Свешников. – И что там видно?
– Все то же.
– Один только лед?
Дима мнется.
– Н-ну, в общем…
– Больше пока ничего?
– Вроде ничего, – неопределенно тянет Дима.
Пес тревожно тявкает в сторону Димы и снова царапает дверь.
– Будь добр, – просит Свешников. – Прямо сейчас пойди, посмотри еще раз и сразу же перезвони.
Дима морщится и недовольно качает головой – мол, замучил.
– Хорошо, сейчас посмотрю. – Он кладет трубку и поворачивается к псу: – Ты чего умным людям разговаривать мешаешь?
Джонни требовательно гавкает, глядя на Диму.
– Прогуляться хочешь? – Дима открывает дверь. – Давай, беги. Только не нагадь.
Пес молча уносится в глубину зала.
На каменном выступе над проселком стоят Владимир, Еременко и Коля. Внизу, на проселке, видны "Мерседес" и рефрижератор. Владимир смотрит в бинокль на главное здание Хранилища, все окна которого освещены.
– А почему везде свет горит? – осведомляется он у Еременко.
Тот в затруднении пожимает плечами и после заминки отвечает:
– Так… положено. Наверное.
– Тем лучше! – одобрительно чеканит Владимир.
28
Дима входит в зал с бассейном. Подскальзывается на подтаявшем осколке и замирает. Медленно оглядывает зал. Глаза его становятся круглыми. На лице сменяют друг друга недоумение, удивление, изумление.
– Едрена мама!.. – веско молвит он, оглядываясь.
В зале горят всего две уцелевших лампы под потолком, одна из которых жужжит и часто мигает. Слышен еще один звук, журчание, – это с кафельного пола в бассейн струйкой стекает вода.
Даже в скудном свете двух ламп хорошо различим весь кавардак: разбитые лампы, лужи и осколки льда вперемежку с осколками стекла на полу вокруг бассейна, заполненного водой. Там, где стояла линза, из воды виднеется лишь груда ледяных обломов.
– Не понял… – говорит Дима и осторожно подходит к бассейну, глядя на остатки линзы. – Так что, там ничего не было? Или оно взорвалось? – Он шагает вдоль бассейна, осторожно ступая по хрустящим льдинкам, и видит мокрые полосы, – будто что-то волокли по полу. Он направляется по этим потекам и останавливается перед еще одной дверью. Она выбита настолько мощным ударом, что от нее остались только щепки, разбросанные вокруг.
– Ни хрена себе… – шепчет Дима и начинает пятиться, поворачивается и, перепугано оглядываясь на разбитую дверь, бросается к той двери, через которую вошел.
29
На остановке остались только Наташа, парень и пожилая женщина с сумкой. Парень стоит на краю тротуара и голосует проносящиеся маршрутки и такси. Женщина медленно поворачивается и понуро бредет прочь с остановки. Наташа в бешенстве – кусает губы и сжимает кулаки. Потом рассерженно шарит в карманах куртки и достает мобильник.
Дима бежит к вахтерской. На лице его – ужас. Еще издалека он слышит настойчивые звонки телефона. Это Наташа, сердито хмурясь, звонит ему с остановки.
Когда он вбегает в комнату, телефон уже молчит. Дима хватает трубку. В этот миг он слышит отчаянный лай Джонни, перепуганного насмерть, а затем короткий истошный предсмертный собачий визг, который переходит в затихающий вой.
– Ох, ты ж, мать твою… – испуганно бормочет Дима, ведет пальцем по списку сотрудников на столе под стеклом и, промахиваясь дрожащим пальцем мимо отверстий диска, торопливо набирает номер Свешникова.
Свешников работает за компьютером. На экране он пытается смоделировать неведомое существо. Получилась паучья лапа и округлый очерк брюшка, похожего на брюшко насекомого.
Свешников берет со стола большую чашку чая с лимоном и отпивает несколько глотков. Звонит телефон. Свешников не спеша ставит чашку и берет трубку.
– Да!
– Петр Андреевич! – глухо говорит Дима, прикрывая свободной ладонью трубку и опасливо выглядывая в окошечко вахтерской. – Эта штука… Все растаяло и эта штука ожила!..
Свешников подается вперед.
– Что?! Как? – На лице профессора проступает азартная радость охотника, которому невероятно повезло с добычей. – Ожила? Отлично! Великолепно!
– Какого черта! – с ужасом орет Дима и пытается подтащить к двери стол, чтобы перегородить вход, – дверь вахтерской открывается внутрь. – Послушайте! Оно уже собаку сожрало! Я ухожу к чертовой матери!
– Спокойно! – рявкает в трубку Свешников. И – вкрадчиво: – А ты сам его видел? Существо это.
– Еще чего!
– Ну, так вполне возможно, Существо не такое уж и крупное, как тебе с перепугу представляется. И если оно что-то и сделало с собакой, то, скорее всего – обороняясь.
Дима, все еще тяжело дыша, рукой вытирает вспотевший лоб. Несколько секунд он молчит, начинает успокаиваться. В самом деле, у страха глаза велики. Может, и впрямь там какая-нибудь гадость, которая видит совершенно чужой для нее мир. И тоже боится незнакомого этого мира. И сейчас это Существо забьется куда-нибудь в темный угол и будет сидеть там, пока его не найдут и не поймают.
– Вы думаете, опасности нет? – с сомнением говорит он.
Свешников хмурит брови, кривит губы – ему неприятно врать, но чего только не сделаешь ради науки.
– Убежден! Жди меня. Я выезжаю.
– Ладно, – неуверенно тянет Дима. – Подождем. – Кладет трубку и говорит сам себе: – Все-таки профессор…
На пустой остановке Наташа голосует проезжающие машины. Как назло, нет ни маршруток в нужную ей сторону, ни свободных такси.
С разгону лихо тормозит серый "Опель Рекорд". Наташа открывает переднюю дверь. За рулем мужчина лет сорока пяти с грубоватым сытым лицом.
– До Петровки,- говорит Наташа.
Он оценивающе оглядывает ее и с улыбкой предлагает:
– С ветерком. Но беру натурой.
– Пош-ш-шел, педрила! – сквозь зубы рычит Наташа и захлопывает дверь.
Машина срывается с места и уносится по пустой улице.
Свешников гонит "Вольво" по городу – притормаживает у светофоров на широких улицах, сворачивает в темные переулки, где приходится на полную мощность включать фары. Снова вырывается на проспекты и бульвары, плавно обходит редкие машины. Проносится мимо голосующей Наташи.
30
Свет в вахтерской погашен. Только через окошечко из зала тусклый отсвет проникает внутрь. Дверь забаррикадирована столом и придвинутым к столу диваном. На диване, спрятав ладони под мышки, сидит Дима с круглыми от страха глазами и напряженно смотрит на забранное решеткой окошко. Он слышит, как в зале Хранилища грохочут переворачиваемые Существом стеллажи и шкафы, звенят разбивающиеся стекла, – Существо явно еще не насытилось или не успокоилось после пробуждения.
– Ничего себе – малыш… – ворчит Дима со страхом. – А я тут сижу, как идиот, запер себя в этой мышеловке…
Он слышит гулкое цоканье шагов многоногого и, несомненно, весьма крупного существа. Слышит и другие – непривычной тональности – звуки: стрекот, шуршание, странное фырканье. Звуки приближаются к вахтерской.
Дима, оторопело приоткрыв рот, медленно и неслышно сползает с дивана на пол и придвигается к столу, чтобы его не было видно из окошка.
За дверью слышится очередной металлический грохот и звон бьющегося стекла. Тишина, потом звенят и хрустят осколки под тяжелой поступью. Шаги удаляются.
Дима облегченно вздыхает, облизывает пересохшие губы. Лоб его в крупных каплях пота, но он даже не замечает этого.
– Нет, надо сваливать отсюда, – бормочет он в панике. – Вот только позвоню… куда-нибудь… – Он поднимает руку и нащупывает на столе телефон. Берет его, снимает трубку – телефон мертв. – Не судьба, – шепчет Дима в пространство.
Ослабевшая рука Димы с трубкой медленно опускается.
31
На каменную площадку по длинному, крутому склону поднимается Коля.
Владимир и Еременко выжидательно смотрят на него сверху. Владимир невозмутим, да и Еременко успокоился.
– Подходы мы и без вас изучили, – рассказывает Владимир. – Двое наших бойцов полдня ошивались вокруг вашего Хранилища. Под бомжей "косили". Спирт у сотрудников выпрашивали.
– Тогда я… – начинает Еременко.
– Вы нам нужны внутри, – обрывает его Владимир. – Без остановок и задержек подведете нас к месту. И будете помогать.
– Помогать? Я же не грузчик.
– Вы неправильно поняли, – растолковывает Владимир. – Будете смотреть, чтобы при загрузке штуковину эту не повредили…
– Тогда все в порядке, – успокаивается Еременко.
– …И будете контролировать доставку и хранение, – добавляет Владимир. – Сопровождать то есть.
Лицо Еременко вытягивается.
– Доставку – ладно. А хранение… Я что же, как… как часовой, при нем дежурить должен?
Владимир разводит руками – безо всякого участия и сочувствия.
– Ничего, подежурите.
– Я, вообще-то, работаю. И на немаленькой должности.
– И что с того?
– Да ведь прогулы… – раздражаясь, говорит Еременко.
– Да ведь это не мы одолжения у вас просим, – в тон проректору отвечает Владимир. – Это вы должок свой отрабатываете.
Плечи у Еременко медленно опускаются. Возразить ему нечего. Капкан крепко держит. Приходится смирить гордыню.
– А вы, Виктор Иванович, на работу сообщите завтра, что приболели на пару дней и будете отлеживаться… Вы ведь, говорите, на немаленькой должности… Так что беспокоить не станут. Дача есть?.. Ах да, есть! – усмехается Владимир. – Будете болеть на даче. А мобильник дома оставите.
– Как же без связи? А если что?..
– Мы вам на время другой дадим. – Владимир зло щурится. – А вот "если что" – нам не надо. И вам тоже.
Еременко хмурит лоб. Негромко откашливается. Его подмывает сказать что-нибудь весомое, продемонстрировать, что он все же не пешка, что к нему следует прислушиваться, с ним надо считаться.
– Меня интересует следующее. Таможня…
– Пусть это вас не интересует, – обрывает его Владимир.
Коля уже перед ними.
– Все! – докладывает он, слегка запыхавшись. – Порядок. Телефоны отрубили. Сигнализации в этом сарае нет. То есть – можно считать, что нет. Одно название… А теперь и названия нет. Так что можем начинать.
Вдалеке на бетонке, ведущей к Хранилищу и хорошо видной со скальной площадки, появляется свет фар. Свет на бешеной скорости приближается к Хранилищу. Владимир замечает его. На миг он теряет дар речи. Безмолвно открывает рот, как рыба на суше, и тычет пальцем в сторону бетонки.
– А эт-т-то что такое?! – наконец негодующе выговаривает он, повышая голос, и поднимает бинокль к глазам. Обращается к Еременко: – Профессор, может, это кто-то из ваших?
– В такое время? – удивляется Еременко.
В бинокль видно, как "Вольво" Свешникова резко тормозит в освещенном дворе Хранилища, так что машину даже немного заносит.
Владимир протягивает бинокль Еременко.
– Посмотрите-ка! Вдруг, узнаете…
32
Свешников, немного не доехав до пандуса, глушит двигатель и резким рывком ставит машину на ручной тормоз. Выскакивает из кабины, хлопает дверцей и почти бегом поднимается по пандусу к Хранилищу.
В кабине "Вольво" ключ остается в зажигании. Под ним слегка покачиваются брелок сигнализации и обычный брелок – миниатюрный глобус.
Дима слышит шум подъехавшей машины. Он привстает и опасливо глядит через окошечко вахтерской в зал – там никакого движения.
В вахтерской требовательно дребезжит входной звонок.
– Тихо – тихо – тихо… – причитает Дима, поспешно и суетливо разбирая баррикаду: оттягивает от двери диван и стол. Потом открывает дверь, высовывает голову, озирается и бежит к двери проходной.
В зале – жуткий кавардак: опрокинутые и покосившиеся стеллажи и шкафы, в проходах – груды битого стекла, треснувших склянок, лужи формалина, валяются разорванные, истерзанные экспонаты.
Дима отпирает дверь. Свешников решительно пытается войти, но Дима еще более решительно, навалившись всем телом, выталкивает его наружу и вываливается сам. Плотно закрывает за собой дверь и прижимается к ней спиной.
– В чем дело? – надменно произносит профессор.
– Эта сволочь, похоже, величиной со слона, – с мольбой и ужасом в голосе говорит Дима. – Вы бы видели, что она там натворила.
Свешников порывается войти – пытается отодвинуть Диму от двери, но не тут-то было. Откуда у парня только взялось столько сил? Он остается недвижим, как будто у него самого веса не меньше, чем у слона.
Свешников прекращает безуспешную борьбу с Димой и отступает.
– И что же оно натворило? – говорит он, стараясь, чтобы в голосе звучали насмешка и недоверие. – Я не видел. Покажи!
Дима отрицательно мотает головой.
– Нам с вами там делать нечего. – И – с отчаянием: – Надо вызывать милицию… армию!..- С каждым словом Дима все больше переходит на истерический крик: – Расстрелять! Спалить! Разбомбить! С землей сравнять!..
– Успокойся! – гневно орет профессор и дает Диме пощечину.
Тот затихает, гладит щеку и часто моргает.
– Удивительно! – говорит Свешников деловитым тоном. Он все еще спокоен и собран. – Подействовало. А я думал – врут.
– Я туда не пойду! – отчеканивает Дима.
– Верно. Одному там делать нечего. Но нас-то уже двое, – убеждает его Свешников. – И теперь мы пойдем туда вдвоем. И вооружимся… Чем-нибудь.
– Чем? – безнадежно говорит Дима. – Чучелами?
– Хоть один пожарный щит внутри сохранился?
– Не отменяли пока…
– Отлично! Там – топоры, ломы, огнетушители. Чем не оружие?
– Да уж. Супер. Только до него дойти надо. И в живых остаться.
– Ну, конечно, Существо прямо-таки стоит за дверью и ждет, когда мы войдем, чтобы нами слегка перекусить. Ерунда!
Дима молча берется за ручку двери, с натугой отворяет створку и отходит в сторону. Свешников делает шаг внутрь и ошеломленно останавливается, разглядывает разгром в зале. Медленно и глухо выдыхает:
– Да-а-а…
– Вот именно, – говорит Дима.
– Где щит?
Дима указывает пальцем вглубь зала. Давно не крашеный пожарный щит висит на стене шагах в десяти от двери вахтерской.
– Да что тут идти? – удивляется Свешников. – А если бегом, так вообще – на два счета. Раз-два и на месте.
– Бегите, – безразличным тоном говорит Дима. – А я буду считать.
Свешников поворачивается к Диме, кладет руку ему на плечо.
– Я уверен, мы его одолеем.
Дима кивает.
– Ага! Но без меня.