Я недоумевала, что же дальше? Пойманная, как в ловушку, в эту гигантскую тушу и совершенно беспомощная, я могла мало что сделать, но я решила пойти дальше и хотя бы выяснить, что я могу, пока есть возможность. Я подошла к началу ступенек, по которым взбиралась до этого из машины скорой помощи, и начала осторожно спускаться по ним, держась за балюстраду.
- Мать, - произнес резкий, язвительный голос за моей спиной. - Что вы делаете?
Я обернулась и увидела одну из малышек в белой, освещенной лунным светом спецовке. Она была одна Я не ответила и шагнула дальше. До этого я могла рыдать в ярости от этого тяжеловесного, неуклюжего тела, но теперь оно научило меня осторожности.
- Вернитесь. Немедленно вернитесь, - сказала мне малышка.
Я не обратила внимания. Она, легко ступая, спустилась за мной и уцепилась за мои одежды.
- Мать, - снова сказала она. - Вы должны вернуться. Вы там простудитесь.
Я собралась сделать еще шаг, но она потянула за одежду, чтобы удержать меня. Я наклонилась вперед, сопротивляясь. Раздался резкий звук рвущейся ткани. Я качнулась и потеряла равновесие. Последнее, что я увидела - это остаток пролета ступенек, летящий мне навстречу…
Когда я открыла глаза, чей-то голос произнес:
- Так то лучше, но зачем же так капризничать, Мать Орчис. Счастье еще, что не случилось ничего худого. Сделать такую глупость. Мне стыдно за вас - действительно стыдно.
Голова моя раскалывалась, и я с раздражением обнаружила, что вся эта глупость все еще продолжается. Одним словом, я не была в настроении выслушивать град упреков. Я послала ее к черту. На мгновение она выпучила на меня глаза, а потом стала натянуто холодна Она в молчании прилепила мне слева на лоб корпию и пластырь и удалилась, сдерживая себя.
Мне с неохотой пришлось признать, что она была совершенно права. Что вообще намеревалась я сделать - и что вообще могла я сделать, обремененная этой жуткой массой плоти? Огромная волна отвращения к ней и чувство беспомощного страха снова довели меня до слез. Я тосковала по моему собственному чудесному, стройному телу, которое мне так нравилось и делало то, что я его просила. Я вспомнила, как Дональд однажды указал мне на молодое деревце, раскачивавшееся на ветру, и представил его мне, как моего близнеца И всего через пару дней…
Тут внезапно я сделала открытие, от которого я снова попыталась сесть. Пустота в моем мозгу заполнилась до конца Я смогла вспомнить все… От усилий у меня все зазвенело, поэтому я расслабилась и откинулась на подушки, перебирая в памяти все до того момента, когда у меня из руки вытащили иголку и протерли кожу…
Но что случилось после того? Я ожидала галлюцинации и сны… но не такое ясное, до мельчайших деталей, последовательное ощущение действительности… не это состояние, которое, как кошмар, стало всеобъемлющим.
Что же, что, Господи, что со мной сделали?
Я, должно быть, снова заснула, потому что когда я открыла глаза, за окнами было светло и стайка малышек забралась ко мне помочь с туалетом.
Они проворно расстелили простыни и перекатывали меня то так, то этак при помощи искусной технологии для умывания. Я терпеливо вынесла их усердие, ощущала себя свежее и с радостью обнаружила, что головная боль постепенно исчезла. Когда мы почти уже подошли к концу омовения, раздался властный стук в дверь и, не ожидая разрешения, вошли две фигуры, одетые в черную униформу с серебряными пуговицами. Они были типа амазонок, высокие, ширококостные, крепко сложенные и симпатичные. Малышки побросали все и забились, повизгивая от испуга, в дальний угол комнаты, где сбились в кучку.
Те две отдали мне знакомый уже салют. Со странной смесью решимости и почтительности одна из них спросила:
- Вы Орчис - Мать Орчис?
- Так они меня здесь зовут, - допустила я.
Девушка заколебалась, затем, скорее умоляюще, чем приказывая, сказала:
- У меня приказ на ваш арест, Мать. Пожалуйста, следуйте за нами.
Малышки в углу разразились взволнованными, недоверчивыми возгласами. Девушка в униформе успокоила их одним взглядом.
- Оденьте Мать и приготовьте ее к поездке, - скомандовала она,
Малышки нерешительно вышли из своего угла, направляя в сторону пришедших нервные примирительные улыбки. Вторая резко, хотя и не зло, сказала им:
- Идите же, поторапливайтесь!
Меня уже почти запеленали в розовые одежды, когда в комнату вошла доктор. Она нахмурилась при виде тех двух в униформе.
- Что здесь такое? Что вы здесь делаете? - спросила она.
Главная из них объяснила.
- Арестовать?! - воскликнула доктор. - Арестовать Мать! В жизни не слышала такого вздора! В чем обвинение?
Девушка в униформе, слегка смутившись, ответила:
- Она обвиняется в Реакционизме.
Тут доктор просто уставилась на нее.
- Мать - реакционистка! Что ваши люди придумают следующим? А ну, убирайтесь-ка обе.
Молодая женщина запротестовала.
- У нас приказ, доктор.
- Вздор. На это нет права. Слышали вы когда-нибудь, чтобы арестовывали Мать?
- Нет, доктор.
- Не хотите же вы устроить такой прецедент сейчас. Идите же.
Девушка в униформе, расстроенная, заколебалась, но тут ей в голову пришла идея.
- Если бы вы дали мне подписанный вами отказ сдать Мать…? - предложила она с надеждой.
Когда обе отбыли, вполне удовлетворенные своим листком бумаги, доктор мрачно посмотрела на малышек.
- Не можете удержаться и не насплетничать, а, слуги? Все, что вам случается услышать, проходит через вас, как огонь по кукурузному полю, и сеет неприятности повсюду. Ну так вот, если я услышу хоть что-нибудь, я буду знать, откуда ветер дует. - Она повернулась ко мне: - А вы, Мать Орчис, на будущее ограничьте свой лексикон до "да" и "нет" в присутствии этих болтливых маленьких вредителей. Вскоре я вас вновь увижу. Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов, - добавила она и вышла, оставив за собой подавленную прилежную тишину.
Она вернулась, как только был увезен мой поднос, на котором был до этого мой достойный Гаргантюа завтрак, и вернулась не одна Четыре сопровождающие ее женщины выглядели так же нормально, как и она, а за ними следовало несколько малышек, волочивших стулья, которые они и расставили около моего ложа. Когда они удалились, пять женщин, все в белых спецовках, сели и уставились на меня как на диковинку. Одна казалась где-то около того же возраста, что и доктор, две - около 50 лет, а одна - под 60 или больше.
- Ну, Мать Орчис, - сказала доктор таким тоном, будто открывала собрание. - Теперь нам ясно, что здесь имело место что-то в высшей степени необычное. И, естественно, мы заинтересованы выяснить только - что, и, если возможно, почему. Тебе не надо беспокоиться об этих полицейских сегодня утром, с их стороны было неуместно вообще приходить сюда. Это просто расследование - научное расследование - чтобы установить, что же произошло.
- Я хочу этого не меньше вашего, - был мой ответ.
Я посмотрела на них, на комнату вокруг меня и под конец на распростертые внизу массивные формы. - Я сознаю, что все это должно быть галлюцинациями, но что больше всего меня беспокоит, это то, что я всегда считала, что в любой галлюцинации должно недоставать по крайней мере одного измерения - должна отсутствовать реальность каких-нибудь ощущений. Но это не так. Все мои чувства в порядке, и я могу их использовать. Все вещественно: я заключена в плоть, которая на ощупь слишком, слишком материальна. Единственный поразительный недостаток, который я до сих пор наблюдала - это причина, даже чисто символическая причина.
Четверо других женщин уставились на меня в изумлении. Доктор взглянула на них с видом: ну теперь-то вы мне поверите. Потом снова повернулась ко мне.
- Мы начнем с нескольких вопросов, - сказала она.
- Прежде, чем вы начнете, - вставила я, - мне надо кое-что добавить к тому, что я сообщила вам прошлым вечером. Я снова его вспомнила.
- Наверное, удар при падении, - предположила она, взглянув на пластырь. - Что ты пыталась сделать?
Я проигнорировала вопрос.
- Я думаю, мне лучше рассказать вам остальное - что могло бы, по крайней мере, немного помочь.
- Что же, - согласилась она, - ты рассказала мне, что была замужем, но твой муж вскоре после свадьбы погиб, - она бросила взгляд на других, на их лицах было написано непроницаемое равнодушие. - После этого шла та часть, которой недоставало, - добавила доктор.
- Да, - сказала я, - мой муж был летчиком-испытателем. И то, что произошло с ним, случилось после свадьбы через 6 месяцев - всего за месяц до того, как истекал срок его контракта. После его гибели тетя увезла меня на несколько недель. Не думаю, что я когда-нибудь… вообще, что-то смогу вспомнить из того времени. Я… я… вообще тогда ничего не в состоянии была воспринимать.
Но помню, как однажды, проснувшись утром, я ясно себе представила, что так жить больше нельзя. Я осознавала, что мне необходимо чем-то занять себя, скорее всего работой. Доктор Хеллиэр, заведовавший больницей во Врейгестуле, где я работала до свадьбы, сообщил, что рад был бы снова меня там увидеть. Так что я вернулась и усердно работала, чтобы не оставалось много времени на размышления. Это было где-то восемь месяцев назад.
Однажды доктор Хеллиэр рассказал о медикаменте, который удалось синтезировать его другу. Не думаю, чтобы он в действительности просил найти добровольцев для проведения опыта, но из того, что он сказал, выходило, что медикамент обладает необычными и эффективными свойствами. Я предложила себя для испытаний. Мне было все равно, случится со мной что-нибудь или нет, так как меня ничто ни с кем не связывало.
Та доктор, что говорила со мной, прервала меня вопросом:
- Что это был за медикамент?
- Он называется чайнжуатин, - ответила я. - Вы его знаете?
- Да, я слышала название. Что же это такое?
- Наркотик, - ответила я. - В естественном виде он содержится в листьях дерева, растущего главным образом на юге Венесуэлы. Его открыло одно из индейских племен, обитающих там, как, в свою очередь, другие открыли хинин. И почти так же они его используют в оргиях. Некоторые жуют эти листья, впадая в транс, подобно зомби, от одной порции в 6 унций. Состояние транса длится 3–4 дня, в течение которых принявшие наркотик совершенно беспомощны, как дети, и не в состоянии ничего делать, поэтому присматривать за ними и охранять их поручают другим членам племени.
По повериям этого племени, охранять впавших в транс необходимо, так как чайнжуатин высвобождает душу из тела, давая ей свободно блуждать повсюду в пространстве и времени, и самой важной работой охраняющего является присмотр затем, чтобы никакая другая блуждающая душа не проскользнула в тело, пока истинный владелец в отлучке. Когда испытавшие транс приходят в себя, то утверждают, что пережили что-то волшебно-мистическое. Никаких неблагоприятных для здоровья эффектов чайнжуатин, кажется, не оказывает и не становится болезненно необходимым раз принявшему его как наркотик.
О своих же мистических переживаниях принявшие чайнжуатин рассказывают, что они очень сильны и хорошо запоминаются.
Друг доктора Хеллиэра испытывал синтезированный чайнжуатин на лабораторных животных, отрабатывая толерантную дозу или что-то в этом роде, но он не мог узнать, насколько достоверны рассказы о мистических переживаниях. Безусловно, они были результатом воздействия наркотика на нервную систему, но какое же состояние он вызывал: экстаз, страх, трепет, ужас или еще что-то из десятка других состояний. Без "подопытного кролика", обладающего мозгом как человеческий, узнать что-либо было невозможно.
Так вот на что я себя предложила.
Я, замолчав, посмотрела на серьезные, озадаченные лица, обращенные ко мне и на море розового сатина подо мной.
- А на самом деле, - добавила я, - как оказалось, эти наркотические переживания были каким-то сочетанием абсурда, непостижимости а гротеска.
Но их, этих женщин, не так-то легко было сбить с толку, слишком уж они были добросовестны. Им надо были разоблачать ненормальность во что бы то ни стало.
- Понятно, - произнесла главная из них, скорее пытаясь сохранить умный вид, чем сказать что-нибудь. Она заглянула в бумажку, на которой время от времени делала пометки.
- А теперь ты можешь назвать время и дату, когда состоялся эксперимент?
Я могла и сделала это. Потом последовали один вопрос за другим… Что меня меньше всего устраивало, так это то, что от моих ответов в них росла неуверенность в себе, по мере того, как они их получали, но стоило мне задать им вопрос, они его или не замечали, или отвечали на него небрежно, как на не имеющий к разговору отношения.
Все это продолжалось непрерывно, пока не пришлось прерваться из-за моей очередной кормежки. Они ушли, оставив меня в покое.
У меня была слабая надежда, что они вернутся, но когда этого не произошло, я задремала и очнулась от очередного нашествия малышек. Они тащили с собой вагонетку и вскоре уже катили меня юн из здания тем же путем, что и по приезде. На сей раз мы проехали по наклонной плоскости, в низу которой ожидала все та же или, быть может, другая "скорая помощь". Когда меня благополучно в нее погрузили, трое из малышек забрались внутрь, чтобы составить мне компанию. Но что было невыносимым, так это их безостановочная болтовня на протяжении всего полуторачасового путешествия.
Местность немного отличалась от той, что я уже видела, но за воротами были все те же аккуратные поля и похожие одна на другую фермы. Случайных построек было немного, все они были тесно расположенными строениями одного типа.
Мы продолжали ехать по такой же неудобной дороге. На ползи - кое-где группы амазонок, занятых работой, и еще реже - отдельные фигуры. Все уличное движение состояло из редких грузовиков, больших и маленьких, да случайных автобусов, но без единой частной машины. "Моя иллюзия, - отметила я, - удивительно обстоятельна в деталях". Ни одна из амазонок, к примеру, не забывала поднять правую руку в дружественном уважительном приветствии розовой машине.
Один раз мы проехали выемку железнодорожного пути. Сперва, взглянув с моста вниз, я подумала, что это высушенное дно канавы, но потом заметила среди травы и сорняков следы рельс. Большинство деталей уже развалилось, но вполне еще можно было различить семафор.
Мы проехали через скопление одинаковых строений, по размерам напоминавших город, но это было единственным сходством. В 2-х или 3-х километрах от него мы очутились в чем-то вроде парка, миновав украшенные орнаментом ворота.
С одной стороны, парк напоминал чем-то то имение, что мы покинули, так как все здесь было тщательно ухожено: бархатистые газоны, пестревшие весенними ярко-красными клумбами, но строения существенно отличались от прежних. Это были не блочные дома, а в большинстве своем довольно маленькие, разные по стилю домики, некоторые всего в одну комнату. У моих маленьких спутников это место вызвало подавленное настроение, впервые они перестали тараторить и глазели по сторонам с явным благоговением.
Один раз водитель остановила машину, чтобы узнать дорогу у шедшей не спеша с корытом на плече амазонки в спецовке. Она указала дорогу, одарив меня веселой, уважительной улыбкой через окошко, и через некоторое время мы подъехали к опрятному маленькому 2-х этажному домику в стиле Регентства.
На этот раз вагонетки не оказалось. Малышки с помощью водителя, суетясь, помогли мне выбраться из машины и, служа мне своеобразной опорой, поддерживая, ввели в дом.
С трудом удерживая, довели меня до двери, находившейся слева, и я очутилась в прелестной комнате, со вкусом обставленной и украшенной в том же стиле, что и дом. В кресле около камина сидела седовласая женщина в платье из пурпурного шелка. Лицо и руки ее говорили о достаточно почтенном возрасте, но взгляд, которым она посмотрела на меня, был проницательным и живым.
- Добро пожаловать, дорогая моя, - произнесла она голосом, в котором не было и следа старческой дрожи.
Она перевела взгляд на стул. Потом снова на меня и задумалась.
- Я полагаю, на тахте вам будет удобнее, - предложила она.
Я оглядела тахту: да, это была настоящая грузинская работа, подумала я с сомнением.
- А она выдержит? - поинтересовалась я.
- О, я думаю, что да, - сказала она, но тоже с сомнением.
Моя свита осторожно уложила меня и встала рядом с озабоченными лицами. Когда стало ясно, что тахта, хоть и скрипнув, выдержала мой вес, пожилая леди прогнала их вон и позвонила в маленький серебряный колокольчик. Вошла миниатюрная девушка, настоящая горничная ростом в метр.
- Пожалуйста, херес, Милдред, - приказала пожилая леди. - Вы ведь пьете херес, моя дорогая? - обратилась она ко мне.
- Да-да… да, спасибо, - слабо ответила я. После паузы прибавила: - Прошу прощения, миссис… мисс?
- Ох, мне следовало сразу представиться. Меня зовут Лаура, не мисс и не миссис, а просто Лаура. Вы, я знаю, Орчис… мать Орчис.
- Так они говорят, - с отвращением призналась я.
Некоторое время мы изучали друг друга. Впервые с начала галлюцинации я увидела в чьих-то глазах сочувствие, даже жалость. Я снова огляделась, отметив про себя совершенство обстановки.
- Это же… Я ведь не сошла с ума? - спросила я.
Она медленно покачала головой, но не успела ответить, так как вернулась миниатюрная горничная, неся на стеклянном подносе графин граненого стекла и бокалы. Пока та наливала нам, я заметила, что пожилая леди, как бы сравнивая, переводит взгляд с нее на меня и обратно. На ее лице было любопытное необъяснимое выражение. Но я сохраняла спокойствие, внимательно наблюдая за горничной, разливающей вино по стаканам.
- Разве это не мадера? - спросила я.
Она удивилась, а потом, улыбнувшись, кивнула с уважением.
- Думаю, вы в одном предложении заключили весь смысл вашего визита, - сказала она.
Горничная ушла, и мы подняли наши бокалы. Пожилая леди отпила глоток и поставила свой на особый столик рядом с собой.
- Однако, - продолжила она, - давайте-ка побеседуем. Вам сказали, почему вас послали ко мне, моя дорогая?
- Нет, - покачала я головой.
- Потому что я историк, - ответила она мне. - Доступ к истории - это привилегия. В наши дни он предоставляется немногим - и даже тогда с неохотой. Но, к счастью, до сих пор существует мнение, что ни одна из отраслей знания не должна исчезнуть, хотя некоторые из них и преследуются по определенным политическим целям. - Она неодобрительно улыбнулась и затем продолжила. - Потому что, когда требуется что-либо утвердить, нужна консультация специалиста. Вам сказали что-нибудь насчет вашего диагноза?
Я снова отрицательно покачала головой.
- Я думала иначе. Ох, уж эти профессионалы! Ну, я расскажу вам, что мне было сказано по телефону из Дома Матери, так будет легче прояснить ситуацию. Мне сообщили, что вас опросили несколько врачей, которых вы заинтересовали, озадачили и, боюсь, основательно расстроили, бедняжек. Ни у одной из них не было даже минимального поверхностного знания истории. А еще короче: две из них придерживаются мнения, что вы страдаете галлюцинациями на почве шизофрении, а три остальных склонны считать ваш случай подлинным переселением душ. Такое бывает чрезвычайно редко. Существует не более трех достоверных задокументированных случаев и один спорный, как они мне сказали. Но из тех, что признаны, два связаны с медикаментом чайнжуатин, а один с очень схожим с ним препаратом.