- Все это так, - объяснил ему робот, - но она была дискредитирована. Вы, люди, сами дискредитировали ее, или вы теряете на нее право. Нельзя забывать ее с одним вздохом и взывать к ней со следующим.
- Тогда, кажется, я влип, - сказал Саттон.
- Согласно пересмотру 7990 года, - сказал робот, - достигнуто соглашение: каждый человек-мужчина в возрасте до ста лет, здоровый умом и телом и не связанный религиозными узами или верованиями, должен драться на дуэли, когда бы его не вызвали.
- Понятно, - нахмурился Саттон.
- История дуэлей очень интересна, - продолжал робот.
- Варварство, - не согласился с ним Саттон.
- Может быть и так, но люди все еще варвары и во многом другом.
- Вы дерзите, - сказал ему Саттон.
- Я по горло сыт всем этим людским самодовольством - это так, но - за исключением преступлений людей. А множество преступлений, которые вы уничтожили - вовсе не преступления, если не судить о них по человеческим меркам. Вы говорите, что отменили войну. Вы ее не отменили, вы ее просто устроили так, что никто не осмеливается драться с вами.
- Вы здорово рискуете, приятель, разговаривая так, - мягко сказал Саттон.
- Можете всадить в меня пулю, - ответил ему робот, - когда захотите. Жизнь не стоит того, той работы, которую я выполняю.
Он увидел выражение лица Саттона и заторопился.
- Постарайтесь посмотреть на это так, сэр. На протяжении всей своей истории Человек был убийцей. Он был умен и жесток, с самого начала. Он был слаб, но сумел приспособить для себя дубину и камни, а когда камни были недостаточно остры, он обтачивал. Вначале существовали создания, которых он, по идее, не должен был убивать. Они должны были убивать его. Но он был умен, и у него вдобавок были дубинка и камни. И человек убил мамонта и саблезубого тигра, других зверей, которых он не осмелился бы тронуть голыми руками. Так он отвоевал землю у животных. Он уничтожил их, кроме тех, которым разрешил жить за то, что они ему что-то давали. И даже когда он боролся со зверями, он боролся с другими людьми. Когда с животными было покончено, он продолжал сражаться… человек против человека, нация против нации.
- Но это все в прошлом, - сказал Саттон. - Войны нет уже более тысячи лет. Людям сейчас не нужно воевать.
- В том-то и дело, - не умолкал робот. - Больше не нужно воевать, больше не нужно убивать. Иногда, может быть, на какой-нибудь отдаленной планете, где человек должен убивать для защиты своей шкуры, жизни или власти. Но в общем и целом, больше нет нужды убивать. И все же вы убиваете! Вы должны убивать. В вас еще сохранилось старое зверство. Вы пьянеете от власти, а власть, знак власти - убийство. Вам это стало привычным… Вы принесли это еще из пещер. Вам некого убивать, кроме как друг друга, и вы называете это дуэлью. Вы знаете, что это ложь, но вы лицемерите. Вы создали целую систему слов, чтобы это выглядело вполне приличным, отважным и даже благородным делом. Вы называете убийство рыцарским делом, а если вы так и не говорите, то вы так думаете. Вы прикрываетесь атрибутами вашего порочного прошлого, вы приукрашиваетесь словами, но слова - в ваших устах - ширма…
- Слушайте, - оборвал Саттон. - Я не хочу драться на этой чертовой дуэли. Не думаю, что это…
В голосе робота прозвучало мстительное ликование.
- Но вы должны драться. Пути назад нет. Может, вам нужно несколько советов? У меня есть все виды приемов…
- Я думал, вы не одобряете дуэли.
- Да, - сказал робот, - но это моя работа. Я не могу от нее отделаться. Я стараюсь делать ее хорошо. Я могу вам рассказать личную историю каждого, кто когда-либо дрался на дуэли. Я часами могу говорить о преимуществах рапир перед пистолетами. Или, если вы желаете, чтобы я отстаивал пистолеты, я могу доказать и это. Я могу рассказать вам о вооруженных стычках на древнем американском Западе, о чикагских гангстерах, о штучках с носовым платком и кинжалом, о…
- Нет, спасибо, - отказался Саттон.
- Вам неинтересно?
- У меня нет времени.
- Но, сэр, - взмолился робот, - мне нечасто выпадают случаи поговорить. Я получаю мало вызовов. Всегда лишь около часа…
- Нет, - твердо сказал Саттон.
- Ну, ладно. Может вы мне скажете, кто вас вызвал?
- Бентон. Джеффри Бентон.
Робот присвистнул.
- Неужели он настолько хорош? - поинтересовался Саттон.
- На все сто, - ответил робот.
Саттон выключил визор. Он тихо сидел в кресле, уставясь на револьвер. Потом медленно протянул руку и взял его. Рукоятка удобно легла в ладонь. Палец сам опустился на спусковой крючок. Саттон поднял револьвер, прицеливаясь в дверную ручку. С пистолетом было легко обращаться. Почти также, как если бы он был частью его организма. В нем чувствовалась власть и господство. Как если бы Саттон стал сильнее и более опасным. Он вздохнул и отложил оружие. Робот был прав.
Он дотянулся до визора, нажал кнопку и вызвал конторку в холле. Появилось лицо Фердинанда.
- Кто-нибудь ждет меня внизу, Фердинанд?
- Ни души, - ответил Фердинанд.
- Кто-нибудь меня спрашивал?
- Никто, мистер Саттон.
- Репортеров или фотографов тоже нет?
- Нет, мистер Саттон, вы их ждали?
Саттон не ответил. Он отключился, чувствуя себя довольно глупо.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Человек распылен по всей галактике. Одна пригоршня здесь, другая там. Слишком слабы создания из костей, мозга, мускулов, чтобы сдерживать Галактику. Слишком хрупкие плечи, чтобы держать мантию величия человеческой расы простертой через тысячи световых лет.
Все это потому, что Человек слишком спешил, был перегружен много больше своих физических способностей. Не силой удерживал он свои звездные аванпосты, но чем-то еще… глубиной человеческого характера, всем своим колоссальным самомнением, своим диким убеждением, что Человек - величайшее существо, которое когда-либо породила Галактика. И все это происходило несмотря на множество опровергающих факторов и фактор, которые он брал, оценивал и отбрасывал, полный презрения к любому величию, креме величия безжалостного и агрессивного - величия Человека.
- Слишком тонко, - сказал себе Кристофер Адамс, - слишком тонко и слишком далеко вытянуто. Один человек, поддерживаемый дюжиной андроидов и сотней роботов, может держать Солнечную систему в повиновении. Может держать ее до тех пор, пока что-нибудь не даст трещину, или до тех пор, пока не прибудет подкрепление к врагу.
Со временем людей станет больше, если уровень рождаемости продержится на прежней высоте. Но пройдет еще много веков, прежде чем линия власти станет надежнее, потому что Человек держит только ключевые точки… одну планету в целой системе, да и то не в каждой системе. Человек двигался скачками, ибо людей не хватает, Человек создавал стратегические сферы влияния, отбрасывая все системы Галактики, кроме самых богатых и, самых влиятельных.
Места для расселения хватит на миллионы лет, если только через миллион лет останутся люди. Если жизнь на тех, других планетах поможет людям, позволит людям жить и если когда-нибудь не придет тот день, когда они захотят уплатить ужасную цену за то, чтобы стереть с лица Вселенной всю человеческую расу.
- Цена будет высокой, - рассуждал Адамс, - но это будет сделано, и довольно легко, работы всего на несколько часов.
Утром люди есть, к ночи людей не осталось.
Что с того, что тысяча чужих умрет за смерть одного человека… или десять тысяч, или сто тысяч? При определенных обстоятельствах такую цену могут посчитать совсем невысокой.
Даже сейчас существовали очаги сопротивления, где надо было двигаться осторожно… или даже обходить стороной. Как 61 Лебедя, например.
Все это требует умения разбираться в обстановке и некоторого терпения, и большой дозы скрытого зверства, но более всего - сомнения, абсолютного непоколебимого убеждения, что Человек священен и неприкосновенен, что его нельзя задевать, что он едва ли может умереть.
Но пятеро умерли у реки, три человека и два андроида, у реки, что течет на Альдебаране XII, всего в нескольких километрах от Андрелона, столицы планеты.
Они умерли от насилия, в этом нет никакого сомнения.
Глаза Адамса нашли параграф последнего сообщения Торна: "…сила была применена снаружи. Мы нашли дыру, прожженную в атомной экранировке двигателя. Эта сила, наверняка, контролировалась, иначе результатом было бы полное разрушение. Автоматика вступила в действие и отразила удар, но машина вышла из строя, вышла из-под контроля и врезалась в дерево. Местность была заражена интенсивной радиацией".
"Торн - толковый парень, - подумал Адамс, - он не упустит ни одной детали. Его роботы были там прежде, чем место остыло".
Но многого уже не найдешь… Мало того, почти не на что получить ответ. Просто куча вопросительных знаков.
Пять человек умерли, и, сказав это, ты положишь конец фактам. Потому что они были сожжены и раздавлены, и не осталось никаких черт, отпечатков пальцев или глаз, чтобы сличить их с данными записей.
В нескольких футах от черных пятен разбросанных тел в дерево врезалась машина, обернулась вокруг него, почти расколов ствол пополам… Машина, которая, как и люди, была без паспорта. Машина, у которой не было копии во всей известной части Галактики, и, во всяком случае до сих пор, машина без названия. Торн возьмет ее в оборот. Он исследует ее солидографом вплоть до последнего раздробленного куска стекла и пластика. Она будет проанализирована и занесена в диаграммы, и роботы поместят ее в считывающее устройство, которое исследует и опишет ее молекулу за молекулой. И они могут что-нибудь найти. Возможно, что найдут.
Адамс захлопнул рапорт и откинулся в кресле. Он лениво, по буквам, прочитал свое имя, написанное на двери офиса, читая задом наперед, медленно и с преувеличенной осторожностью. Как будто он никогда не видел своего имени. Как будто он не знал его, разбирая по буквам, а потом и строчку пониже:
"ИНСПЕКТОР БЮРО ВНЕЗЕМНЫХ ОТНОШЕНИЙ
КОСМИЧЕСКИЙ СЕКТОР 16"
И еще одну строчку:
"ОТДЕЛ ГАЛАКТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ"
(ЮСТИЦИЯ)
Свет раннего утра проник через окно и упал на его голову, ярко осветил подстриженные серебряные усы и начинающие белеть волосы на висках.
Пятеро человек погибли…
Он хотел выкинуть это из головы. Было много другой работы. Эта штучка Саттон, например. Сообщения об этом придут примерно через час. Но фотография… фотография от Торна, которую он не мог забыть.
Разбитая машина, раздавленное тело и большая дымящаяся воронка, выбитая в дерне. Серебристая река молчаливо текла, ее молчание чувствовалось даже на фотографии, а вдали на розоватом небе вздымались паучьи переплетения Андрелона.
Адамс тихонько улыбнулся про себя:
"Альдебаран XII, - подумал он, - должно быть, чудесный мир".
Он никогда не был там и никогда не будет… Потому что планет слишком много, слишком много планет, чтобы человек мог хотя бы мечтать увидеть их все.
Может быть, когда-нибудь телепорты и будут работать на расстоянии многих световых лет вместо ничтожных нескольких миль. Может, человек сумеет просто шагнуть к избранной им планете, на день или на час, чтобы сказать - он там был!
Но Адамсу не нужно было быть там. У него везде были глаза и уши, на каждой планете его сектора.
Там был Торн, а Торн - способный человек. Он не будет отдыхать до тех пор, пока не выжмет последнюю унцию информации из разбитых обломков и тел.
"Хотел бы я забыть это, - напомнил себе Адамс, - это, конечно, важно, но не сверхважно".
Загудел зуммер, и Адамс щелкнул тумблером на столе.
- В чем дело?
Голос андроида ответил:
- Это мистер Торн, сэр, по ментофону из Андрелона.
- Спасибо, Алиса, - сказал Адамс.
Он отпер ящик, вынул и надел на голову менто-фуражку, приладив ее твердыми спокойными пальцами. В мозгу его замерцали мысли, несвязные, случайные мысли. Все слабые и отдаленные. Мысли-призраки, дрейфующие во Вселенной - необъяснимый мусор от умов и созданий во времени и пространстве, о которых нельзя было даже догадаться…
Адамс вздрогнул.
- Я никогда к этому не привыкну, - сказал он себе. - Я всегда буду вздрагивать, как ребенок, который знает, что он заслужил наказание.
Призрачные мысли крутились в его мозгу. Адамс закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
- Хелло, Торн, - подумал он.
Мысли Торна через пространство более пятидесяти световых лет пришли слабенькими и расстроенными.
- Это вы, Адамс? Принимаете тут, снаружи, довольно слабо.
- Да. Это я, что там у тебя?
Высокая монотонная мысль появилась и проскользнула у него в мозгу:
- …болтая, трещотка… ущипни рыбку… кислород дорого стоит…
Адамс выгнал мысль из мозга и восстановил свою сосредоточенность.
- Начни сначала, Торн. Появился призрак и стер тебя. Сейчас мысль Торна была громче и более отчетлива.
- Я хотел спросить вас об одном имени, я его слышал раньше, но не уверен.
- Что это за имя?
Торн сейчас передавал мысли с промежутками, отправляя их медленно и с усилием, чтобы они пробились через бесконечность
- Имя - Ашер Саттон.
Адамс резко выпрямился в кресле.
Челюсть его отвисла.
- Что? - проревел он.
- Иди на запад, - сказал голос в его мозгу. - Иди на запад, а потом прямо вверх.
Наконец-то снова пробилась мысль Торна:
- …это имя, которое было на форзаце.
- Давай по новой, - взволновался Адамс, - сначала и помедленней. Нас снова разъединили. Я не понял ничего из того, что ты думал.
Мысли Торна шли медленно. Каждое слово было веским.
- Это было так: вы помните ту развалину здесь, у нас? Пятеро убитых…
- Да, да. Конечно, помню.
- Ну так вот, мы нашли книгу или то, что раньше было книгой, на одном из трупов. Она была обуглена, опалена насквозь излучением. Роботы сделали с ней, что могли - немного, конечно. Словечко там, словечко тут. Ничего, из чего можно было извлечь какой-то смысл.
Мысленный фон замурлыкал и заурчал. Бродячие обрывки мыслей, в которых не было ни человеческого смысла, ни значения, даже если бы их услышали целиком.
- Начни сначала, - подумал Адамс в отчаянии. - Начни сначала.
- Вы знаете об этих обломках. Пятеро…
- Да, да Это я принял. До того места, что с книгой. А где вступает в дело Саттон?
- Это было почти все, что роботы смогли выявить, - сказал ему Торн. Всего три слова: "Произведение Ашера Саттона". Словно он был автором. Словно книга могла быть написана им. Это было на одной из первых страниц. Может быть, на титульном листе. Такая-то книга, произведение Ашера Саттона.
Наступило молчание. Даже голоса призраков на минуту утихли. А потом появилась какая-то плачущая, лепечущая мысль. Мысль-ребенок, недоразвитая и хнычущая. И мысль была без контекста, непереводимая, почти бессмысленная, страшная и расшатывающая нервы своим неземным значением.
Адамс почувствовал, как вдоль позвоночника проскользнул внезапный холодок страха. Он схватился обеими руками за подлокотники кресла и держался, пока грязный отросший ноготь копошился в его внутренностях. Неожиданно мысль исчезла, бездна в пятьдесят световых лет посвистывала в редком безмолвии.
Адамс расслабился и почувствовал, как из-под мышек у него течет пот и тонкой струей сбегает по ребрам.
- Ты здесь, Торн? - спросил он.
- Да. Я тоже кое-что уловил из этой, последней.
- Довольно скверно, не так ли?
- Я хуже этого не слышал никогда, - сказал Торн.
Наступило секундное молчание. Потом опять возникла мысль Торна.
- Может, я просто теряю время, но мне показалось, что я помню это имя.
- Помнишь, - подумал в ответ Адамс. - Саттон ушел к 61 Лебедя.
- Ах, так это он?
- Он вернулся сегодня утром.
- Тогда это не мог быть он. Кто-нибудь с таким же именем - может быть.
- Должен бы быть он, - вдруг вспыхнуло и угасло в голове Адамса.
- Больше докладывать нечего, - сказал ему Торн, - это имя просто беспокоило меня.
- Ухватись за это, - попросил Адамс. - Дай мне знать, если что подвернется.
- Сделаю, - пообещал Торн. - До свидания.
- Спасибо, что вызвал.
Адамс снял фуражку. Он открыл глаза, и вид комнаты, обычной и земной, с солнечным светом, струящимся через окно, был почти физическим шоком. Он расслабился в кресле, думал, вспоминая…
…Человек пришел в сумерках, выйдя из теней на патио, и он сидел в темноте и разговаривал, как и всякий другой человек, за исключением того, что он говорил сумасшедшие вещи.
- Когда Саттон вернется, он должен быть убит. Я ваш преемник.
Сумасшедший разговор. Невероятно. Невозможно.
И все-таки, может быть, мне надо было послушать. Может быть, его надо было выслушать вместо того, чтобы вспылить.
Но дело в том, что не убивают человека, вернувшегося через двадцать лет. Особенно такого человека, как Саттон.
Саттон хороший работник, один из лучших в бюро. Ловкий как лиса, хорошо разбирается во внеземной психологии, знаток галактической политики. Никто другой не смог бы выполнить задание на 61 Лебедя так же хорошо. Если только он его выполнил.
Я этого, конечно, не знаю. Но он будет здесь завтра, и он мне все расскажет об этом.
Адамс медленно убрал менто-фуражку, почти нехотя протянул руку и щелкнул тумблером.
Алиса мгновенно ответила.
- Доставьте ко мне личное дело Ашера Саттона.
- Да, мистер Адамс.
Адамс снова удобно устроился в кресле.
Плечи его чувствовали приятную теплоту солнца. Тиканье часов тоже было успокаивающим.
Все обычное и успокаивающее после призрачных голосов галактики, шепчущихся в космосе. Мысли, которые невозможно сказать, невозможно связать и проследить: "Вот это началось тогда-то, так-то и так-то…"
- Как бы мы ни планировали наши действия, - думал Адамс, - человек будет пробовать все, испытывать любой шанс, не упустит ни одной решающей возможности.
Он хмыкнул про себя. Усмехнулся обреченности замысла: Тысячи слухачей, вслушивающихся в погоне за ключами, за намеками, за направлениями в редкие мысли разрозненных пространств и времен… Выискивать клочок смысла в потоке тарабарщины… охотиться за словом, предложением или разрозненной мыслью, которая может быть преобразована в новую философию, новую науку или новую технику… или в новое Что-то, о чем человеческая раса никогда и не мечтала.
- Новая концепция, - сказал себе Адамс, - совершенно новая концепция. Он мысленно нахмурился.
Новая концепция может быть опасной. Сейчас не время для того, чтобы не входить в привычную колею, что не совпадает с образом человеческих мыслей и действий.
Не должно быть никакого беспорядка Не должно быть ничего, кроме абсолютной бульдожьей решимости повиснуть на шее, вонзить свои зубы и так и остаться, поддерживая статус кво.
Когда-нибудь, позднее, через много веков, будет и время, и место, и свободное пространство для новой концепции. Когда хватка человека станет крепче, когда нить человеческого могущества не будет такой тонкой, когда ошибка - другая не будут означать фатального несчастья.