- Девушка по имени Ева Армор живет в этом отеле. Знаешь о ней что-нибудь?
Херкимер покачал головой.
- Но у меня есть кузина…
- Кузина? - удивился Саттон.
- Ну да, кузина. Она была сделана в той же лаборатории, что и я, и потому она мне как бы двоюродная сестра.
- В таком случае, у тебя пропасть как бы братьев и сестер.
- Да, - сказал Херкимер. - Много тысяч. И мы держимся вместе. Что, - очень ханжески добавил он, - является образцом семьи.
- Ты думаешь, что кузина может что-нибудь узнать? - спросил Ашер.
Херкимер кивнул.
- Она работает в этом отеле. Она может мне кое-что рассказать.
Он выдернул из кучи бумаг, лежащих на столе, листок.
- Я вижу, сэр, - сказал он, - что они к вам пробрались.
- О чем ты говоришь? - сердито спросил Саттон.
- Из Лиги равенства, - объяснил Херкимер. - Они поджидают любого, кто имеет какой-то вес в обществе. Они составили петицию.
- Да, - подтвердил Саттон. - Точно, они говорили что-то о петиции. Хотели, чтобы я ее подписал.
- И вы не сделали этого? - с деланным безразличием спросил Херкимер.
- Нет, - отрезал Саттон и пристально посмотрел на него.
- Ты - андроид, - сказал он грубовато. - Я думаю, ты им симпатизируешь.
- Сэр, - объяснил Херкимер, - они могут иметь в виду только хорошее, но действуют неправильно, - просят благотворительности, жалости для нас. Но нам не нужны милосердие и жалость.
- А что вам нужно?
- Чтобы нас признали равными человеку, - ответил Херкимер, - Но признали не по особому разрешению, не по человеческой терпимости.
- Я понимаю, - серьезно сказал Саттон, - думаю, что понял, когда они меня поймали в холле. Хотя не уверен, что мог бы это четко выразить.
- Дело обстоит так, сэр, - спокойно рассказывал Херкимер. - Человеческая раса создала нас. Вот что нас гложет. Они сделали нас с точно таким же намерением, с каким фермер выращивает свой скот. Они делают нас для какой-то цели и для нее же и употребляют. Они могут быть добрыми к нам, но за этой добротой стоит жалость. Они не могут разрешить нам самим использовать свои способности. У нас нет врожденного притязания на основные права человека. Мы…
Он сделал паузу, яркий свет в его глазах потух, лицо разгладилось.
- Я вам надоедаю, сэр? - спросил он.
Саттон резко заговорил:
- В этом я твой друг, Херкимер. Никогда не забывай этого. Я твой друг и доказал это заранее, не подписав этой петиции.
Ашер стоял, всматриваясь в андроида.
"Дерзкий и скрытный, - подумал он. - И это мы их такими сделали. Вместе с маркой на лбу на них лежит печать рабства".
- Можешь быть спокоен, - заверил он Херкимера, - я вас не жалею.
- Благодарю вас, сэр, - смутился Херкимер, - от всех нас благодарю.
Саттон повернулся к двери.
- Бентон промахнулся, - вдруг сказал он, - я не мог не убить его.
Херкимер кивнул.
- Но дело не только в этом, сэр. В первый раз я услышал, что человека можно убить пулей в руку.
- В руку? - с недоумением переспросил Саттон.
- Совершенно верно, сэр. Пуля попала ему в руку, и больше его нигде не задело.
- Он был мертв, не так ли?
- О да, - подтвердил Херкимер, - очень, очень мертв.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Адамс нажал на зажигалку и подождал, пока пламя выровняется. Он не отрывал глаз от Саттона, в глазах которого не было мягкости, но это в нем самом были и неуверенность, и жесткость, и раздражительность… хорошо скрытые, но были.
"Этот неотрывный взгляд, - напомнил себе Саттон, - это его старый трюк. Он свирепо смотрит на тебя, с каменным как у сфинкса лицом и, если ты не привык к нему и ко всем его штучкам, он может заставить тебя поверить, что он - Господь Всемогущий".
Да только этот свирепый взгляд не всегда хорошо у него получается, не то, что раньше. В нем чувствуется напряжение, которого не было двадцать лет назад. Была только твердость. Гранит. А сейчас гранит начинает выветриваться.
Он хочет что-то сказать. Что-то, отчего ему не по себе.
Адамс провел зажигалкой по набитой чашечке трубки взад и вперед, обдумывая не спеша, заставляя Саттона ждать.
- Вы, конечно, знаете, - начал Саттон медленно, - что я не могу быть с вами откровенным.
Пламя зажигалки исчезло, и Адамс выпрямился в своем кресле.
- А? - спросил он.
Саттон поздравил себя, что поймал его.
- Сейчас вы, конечно, уже знаете, что я привел домой корабль, который не может летать. Вы знаете, что у меня не было скафандра, что иллюминаторы были разбиты, а корпус изрешечен пробоинами. У меня не было воды и пищи. А 61 Лебедя в одиннадцати световых годах.
Адамс кивнул, не меняя выражения лица.
- Да, мы все это знаем.
- То, как я вернулся и что со мной случилось, не имеет ничего общего с моим рапортом, и я не собирался вам об этом рассказывать.
- Тогда почему вы вообще упоминаете об этом? - громко спросил Адамс.
- Просто, чтобы мы друг друга поняли, - объяснил Саттон, - чтобы вам не пришлось задавать кучу вопросов, на которые не будет ответа Это сэкономит вам много времени.
Адамс откинулся в кресле и удовлетворенно попыхивал своей трубкой.
- Тебя послали добыть информацию, Аш, - мягко напомнил он Саттону. - Любую информацию. Что угодно, что позволит нам понять, больше понять феномен 61 Лебедя. Ты представляешь Землю. Земля все это оплатила, и ты, конечно, кое-что должен Земле.
- Я должен кое-что и 61 Лебедя, - возразил Саттон. - Я обязан 61 Лебедя своей жизнью. Мой корабль разбился, а я погиб.
Адамс кивнул.
- Да. Как раз это Кларк и сказал. Что ты погиб.
- Кто это - Кларк?
- Кларк - инженер-космоконструктор, - ответил ему Адамс. - Он спит с кораблями и чертежами. Он исследовал твой корабль и высчитал кривую координат силы. Он сообщил, что, если бы ты был внутри корабля, когда он упал, у тебя не было ни одного шанса уцелеть.
Адамс уставился в потолок, затем повторил, словно издеваясь:
- Кларк сказал, что, если бы ты был в корабле, когда он ударился, ты превратился бы в желе.
- Просто потрясающе, - сухо заметил Саттон, - что человек может сделать с цифрами.
Адамс сказал снова, чтобы уколоть его:
- Андерсен думает, что ты не человек.
- Полагаю, что Андерсен смог бы установить это, только посмотрев на корабль.
Адамс снова кивнул.
- Ни пищи, ни воздуха. Любой мог придти к такому заключению.
Саттон с сомнением покачал головой.
- Андерсен не прав. Если бы я не был человеком, вы бы никогда меня не увидели. Я бы никогда не вернулся. Но я тосковал по Земле, а вы ждали рапорта.
- Однако ты не очень торопился, - возразил ему Адамс.
- Я должен был быть уверен. Должен был знать, понимаете? Быть способным вернуться сказать вам то или другое: например, опасна ли та планета с 61 Лебедя или нет.
- Ну и что?
- Она не опасна
Адамс ждал, а Саттон молча сидел.
Наконец Адамс спросил:
- И это все?
- Это все, - подтвердил Саттон.
Адамс постучал мундштуком трубки по зубам.
- Мне смерть как не хотелось посылать другого человека для проверки. Особенно после того, как я сообщил всем, что ты привезешь всю нужную информацию.
- Это ничего не даст, - уверенно проговорил Саттон, - никто не смог бы пробраться.
- Ты смог.
- Да, я был первым. А потому, что я был первым, я был и последним.
Адамс через стол неприветливо улыбнулся ему.
- Тебя увлекли эти люди, Аш?
- Это не люди.
- Ну… тогда существа.
- Они даже не существа. Трудно вам точно сказать, что они такое. Вы посмеялись бы надо мной, если бы я сказал, что, по моему мнению, это такое.
- Постарайся как можешь поточнее, - проворчал Адамс.
- Симбиотические абстракции. Это достаточно точно, насколько я мог передать их облик.
- Ты хочешь сказать, что они на самом деле не существуют?
- О, нет! Вполне существуют. Они же есть, их можно чувствовать, вы о них знаете, так же как я знаю о вас, или вы обо мне.
- И у них есть разум? - спросил Адамс.
- Да, - подтвердил Саттон, - они разумны.
- И никто не сможет пробраться снова?
Саттон покачал головой.
- Почему вы не вычеркнете 61 Лебедя из своих списков-поисков? Сделайте вид, что ее там нет. От 61 Лебедя нет абсолютно никакой опасности. Лебедяне никогда не потревожат человека, а человек никогда не попадет туда. Впредь бесполезно и стараться.
- У них не машинная цивилизация?
- Нет, - ответил Ашер, - не машинная.
Адамс сменил тему.
- Ну-ка, посмотрим, сколько тебе лет, Ашер?
- Шестьдесят один, - ответил Саттон.
- Гм, - проворчал Адамс, - совсем еще ребенок, только начинаешь.
Его трубка погасла, и он ковырял ее пальцем, исследуя, но уже не хмурясь.
- Что ты планируешь делать дальше? - поинтересовался он.
- У меня нет планов.
- Ты хочешь остаться на службе, не так ли?
- Это будет зависеть от того, как вы к этому отнесетесь, - ответил Саттон, - хотя я предполагаю, что буду вам не нужен.
- Мы должны заплатить тебе за двадцать лет, сказал Адамс почти ласково. - Деньги тебя ждут. Можешь взять их, когда выйдешь отсюда. Почему бы тебе не взять их прямо сейчас? А можешь взять еще три или четыре года отпуска.
Саттон ничего не ответил.
- Приходи еще как-нибудь, - пригласил Адамс, - мы поговорим по-другому.
- Я не изменю своего решения.
- А никто тебя и не просит.
Саттон медленно поднялся:
- Мне жаль, - сказал Адамс, - что ты мне не доверяешь.
- Я летел, чтобы сделать дело, - решительно заявил Саттон, - я его сделал. Я обо всем сообщил.
- Да, это так, - подтвердил Адамс.
- Полагаю, вы не потеряете со мной связь?
В глазах Адамса мелькнул мрачный огонек.
- Всенепременно, Аш. Я не потеряю с тобой связь.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Саттон спокойно сидел в своем кресле - сорок лет были вычеркнуты из его жизни.
Потому что он снова вернулся на сорок лет назад.
…даже черные чашки были те же самые.
Через открытые окна доктора Рэйвена в кабинете слышались молодые голоса и топот ног студентов по тротуару. В кронах вязов разговаривал ветер, и этот звук был ему знаком. Где-то вдалеке звенел церковный колокол, а прямо через дорогу был слышен девичий смех.
Доктор Рэйвен вручил ему чашку кофе.
- Думаю, что я прав. - и глаза его блеснули, - три куска и без сливок.
- Да, это точно, - подтвердил Саттон, изумленный тем, что доктор мог помнить. "Но помнить, - сказал он себе, - это легко. Я, кажется, смог бы все помнить. Как если бы куски старых привычек начищались и полировались в моем мозгу все эти чуждые годы, ожидая, как прибор заботливо хранимого столового серебра на полке, когда придет время употребить его снова".
- Я помню эти мелочи, - усмехнулся доктор Рэйвен, - чепуховые, бессмысленные мелочи, как, например, количество кусков сахара, и что сказал человек шестьдесят лет назад, но я, бывает, путаюсь в важном… в том, что, как считается, должен помнить каждый человек.
Беломраморный камин был ярко начищен до самого сводчатого потолка, и гербовый щит университета на его полированной поверхности был таким же ярким, как в последний день, когда Саттон его видел.
- Я думаю, - обратился к доктору Саттон, - вы удивитесь, почему я пришел.
- Ничуть, - возразил доктор Рэйвен. - Все мои мальчики рано или поздно возвращаются повидать меня, и я рад видеть их. Это заставляет меня гордиться.
- Я и сам удивляюсь, - улыбнулся Саттон, - и мне кажется, я знаю, почему, но это трудно объяснить.
- Тогда давай спокойнее, - сказал доктор Рэйвен, - помнишь, так, как мы привыкли. Мы сидели н обсуждали вопрос и, наконец, прежде, чем отчетливо понять его, мы находили суть.
Саттон коротко рассмеялся.
- Да, я помню, доктор. Тонкости теологии. Существенные различия в сравнительной религии. Скажите мне вот что. Вы провели за этим всю свою жизнь, вы знаете о религиях земных и других более чем любой человек на Земле. Были ли вы способны хранить одну веру? Вы когда-нибудь испытывали искушение уклониться от учения вашей расы? Доктор Рэйвен поставил чашку.
- Я мог бы заранее знать, что ты озадачишь меня. Ты делал это все время. У тебя была сверхъестественная способность поставить именно тот вопрос, на который человеку труднее всего ответить.
- Я больше не буду вас озадачивать, - заверил его Саттон, - по-моему, вы нашли какие-то хорошие, можно сказать, даже лучшие черты в прошлых религиях.
- Ты нашел новую религию?
- Нет, - произнес Саттон, - это не религия.
Церковный колокол все звонил, а девушка, смех которой доносился, ушла. Ее шаги на тротуаре были уже далеко.
- У вас не было когда-нибудь чувства, - внезапно спросил Саттон, - словно вы сидите здесь и слышите то, что, как вам известно, вам не дано было услышать?
Доктор Рэйвен покачал головой.
- Нет, не думаю, что я когда-нибудь это чувствовал.
- Если бы услышали, что бы вы сказали?
- Я думаю, - сказал доктор Рэйвен, - что я мог бы быть так же озадачен этим, как ты сейчас.
- Мы жили одной верой, по крайней мере, восемь тысяч лет, а может быть, и больше. Наверняка, больше. Потому что, что заставляло неандертальца красить берцовые кости в красное и ставить черепа к востоку лицом, должно было быть верой, слабым проблеском чего-то вроде веры.
- Вера, - мягко произнес доктор Рэйвен, - это могучая вещь.
- Да, могучая, - согласился Саттон, - но даже в ее силе - признание нашей слабости. Наше собственное признание того факта, что мы недостаточно сильны, чтобы стоять самостоятельно, что мы должны иметь посох, чтобы опереться; вера - это выражение надежды и убеждения в существовании какой-то высшей власти, которая укажет нам путь и даст руководство.
- Ты не ожесточился, Аш, тем, что нашел?
Где-то тикали часы, слишком громко для внезапно воцарившейся тишины.
- Доктор, - прервал молчание Саттон, - что вы знаете о судьбе?
- Странно слушать, что ты заговорил о судьбе. Ты всегда был человеком, не склонным ей поклоняться.
- Я имею в виду реальную судьбу, - пояснил Саттон. - не абстракцию, а фактически существующую вещь, а значит, и действительную веру в судьбу. Что говорят книги?
- Всегда есть, были и будут люди, которые верили в судьбу, - сказал доктор Рэйвен. - Некоторые из них, по-видимому, были правы. Но, в основном, они не называли это судьбой, а считали это счастьем или предчувствием, или вдохновением, или чем-нибудь еще в этом роде. Существовали историки, которые писали об очевидной судьбе, но это было не более чем слова Просто сомнительные выверты. Конечно, были и фантазии, были и фанатики, и другие, те, кто верил в судьбу, но преследовал фанатизм.
- Но нет ли свидетельства, - не сдавался Саттон, - нет ли фактического доказательства того, что называют судьбой? Подлинной силы, живой вещи, какой-либо жизненной субстанции, чего-то, до чего можно дотронуться?
Доктор Рэйвен вновь с сомнением покачал головой.
- Нет, насколько я знаю, Аш. Судьба, в конце концов, всего лишь только слово. Это не то, что можно наколоть на бумажку, вера-то тоже могла быть не более чем слова, в точности, как судьба сегодня. Но миллионы людей за тысячи лет сделали ее подлинной силой, вещью, которую можно определить в себе. Вещью, которой можно жить.
- Но предчувствие и счастье, - запротестовал Саттон, - это же не просто случайности!
- Они могут быть проблесками судьбы, - согласился доктор Рэйвен, - едва видимыми вспышками. Предвестниками широкого потока режима случайностей. Узнать, конечно, нельзя. Человек может быть невосприимчивым ко множеству вещей до тех пор, пока у него нет фактов. Поворотные пункты в истории зависят от предвидений. Вдохновенная вера в собственные способности меняла течение событий много больше раз, чем это можно себе представить.
Он поднялся, подошел к книжному шкафу, постоял с откинутой назад головой.
- Где-то, - сказал он, - если смогу ее найти, здесь есть одна книга.
Он поискал, но не нашел.
- Неважно. Я наткнусь на нее попозже, если ты все еще будешь заинтересован. В ней рассказано о старом африканском племени со странной верой. Они верили, что душа или сознание или "эго" (по латыни), или как бы вы ни называли ее, у каждого человека имеет партнера, двойника на какой-то отдаленной планете. Если я правильно помню, они даже знали ее и могли указать на вечернем небе.
Он отвернулся от шкафа и пристально посмотрел на Саттона.
- Вот это и может быть судьбой. - Рэйвен немного помолчал. - Ты знаешь, может быть, и даже очень.
Он пересек комнату и встал перед холодным камином: руки сцеплены за спиной, серебряная голова отклонена в сторону.
- Почему ты так интересуешься судьбой? - спросил он.
- Потому что я нашел судьбу, - ответил Саттон.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Лицо на экране было в маске, и Адамс с холодным гневом сказал:
- Я не принимаю вызовов в маске.
- А этот вы примите, - возразил голос из-под маски, - я тот человек, с которым вы говорили на патио. Помните?
- Вызвали меня из будущего, я полагаю? - поинтересовался Адамс.
- Нет, я пока еще в вашем времени и наблюдаю за вами.
- За Саттоном тоже наблюдали? - не удержался Адамс.
Голова в маске кивнула.
- Вы его уже видели. Что вы думаете?
- Он что-то скрывает, - ответил Адамс, - и он не совсем человек.
- Вы собираетесь его убрать?
- Нет, - сказал Адамс, - я этого не хочу. Он знает что-то, что должен знать я, что должны знать все мы. А убийством мы этого от него не добьемся.
- Тому, что он знает, - резко возразил голос из-под маски, - лучше умереть вместе с тем, кто знает это.
- Возможно, - предположил Адамс, - мы могли бы прийти к соглашению и взаимопониманию, если бы вы сказали мне, что все это такое.
- Я не могу сказать этого вам, Адамс. Хотел бы, но не имею права раскрывать будущее.
- А до тех пор, пока вы этого не сделаете, - огрызнулся Адамс, - я не позволю вам менять прошлое.
А сам он думал:
"Этот человек испуган. Он может убить, когда захочет, но боится это сделать. Саттон должен быть убит человеком его собственного времени… буквально должен быть, потому что время может не стерпеть продления насилия от одной скобки до другой".
- Между прочим, - услышал он голос человека из будущего.
- Да? - спросил Адамс.
- Я собираюсь спросить вас, как дела на Альдебаране XII?
Адамс окаменел в своем кресле. В нем забушевал гнев.
- Если бы не Саттон, - произнес человек в маске, - происшествия на Альдебаране ХХII не случилось бы.
- Но Саттон тогда еще даже не вернулся, - снова огрызнулся Адамс. - Он еще не появлялся…
Его голос затих, потому что он кое-что вспомнил. Имя на титульном листке… "Ашер Саттон".
- Слушайте, - взмолился Адамс, - ради всего святого! Скажите мне, если у вас действительно есть что мне сказать.
- Вы хотите сказать, что пока не догадываетесь, чем это может обернуться?
Адамс покачал головой.