- Начало фразы: "На снегу…". Эти слова указывают на среду обитания. Как, например: "в городе все люди братья". Они не говорят о конкретном месте, они используют символическое обозначение. Открытое пространство, везде, где лежит снег. Ни лес, ни город.
- Может быть.
- Интересно и повторение - "люди-люди". Вы еще сталкивались с подобным?
- Я не слышал. С нами они мало разговаривали. К ним ходил наш главный.
- Одного слова "люди" им показалось недостаточно. Они используют повторение, чтобы отличить общее понятие от частного. Видимо, это повторение нужно понимать, как "все люди" - "люди вообще". Не удивлюсь, если они не употребляют числительные.
- Я и говорю - они примитивные.
- Язык определяется образом жизни, приспосабливается к нему, как животное приспосабливается к среде обитания. По тому, какие изменения происходят в нем, можно судить о развитии или, наоборот, деградации его носителей. В случае Пастушат, скорее всего, второй вариант. Язык упрощается. Из него уходят детали, уходит конкретика. Конец этой дороги - волчий вой.
- Кстати, они очень хорошо им подражают. Волкам.
Они помолчали. Ной подумал о том, как по разному люди ведут себя в неудобных ситуациях: кто-то замыкается и не говорит ни слова, кто-то, наоборот, трещит без умолку и смысла, сам он почти всегда погружается в бесполезные самокопания, а Гамов - начинает излагать свои идеи. Видимо, дело еще в том, что у него нет других слушателей, кроме Ноя. Никому не интересно, что он там думает о развитии языка или преподавании истории в Городе. Невысказанные слова копятся, а потом, в минуты душевного напряжения, когда контроль над ними ослабевает, они выплескиваются. Ни к селу, ни к городу.
Ной не любил пауз в разговоре, напряженных и беспомощных пауз, когда двое, сидя друг напротив друга, старательно смотрят в разные стороны и выглядят, как дураки. Он поискал вокруг глазами, и взгляд его коснулся книжных полок на стене.
- В городской библиотеке есть книга "Повелитель мух"? - спросил Ной.
Гамов оживился, перестал рассматривать свои ногти и подался вперед.
- Есть. Ты ее читал?
- Нет, но хотел бы. Мне хвалил эту книгу наставник из Лаборатории.
- Хм… Неожиданно.
Ной рассказал Гамову про блаженного Рувима, бескорыстного ученого и теоретика правильного отдыха. Выслушав его рассказ, Гамов кивнул и снова сложил руки пирамидкой. Ной откинулся в кресле и приготовился слушать.
- Удивительное дело, - начал Гамов. - За всю историю существования Города в нем не было написано ни одной художественной книги. Только справочники, руководства, учебники - то, что нужно для дела.
- Не до того было, - предположил Ной. - В Городе слишком много дел и слишком мало времени.
- Нет. Не в этом причина. Всегда было много дел, но люди писали. Произошло какое-то качественное изменение в нас. Я думаю, это ощущение будущего. Оно умерло. Мы все живем настоящим моментом, планируем только насущные дела. Мы не заглядываем вперед, это нам даже не приходит в голову. А любая настоящая книга направлена в будущее. Каждая из них заглядывает немного дальше, а все вместе они создают эволюцию человеческой культуры. Вся художественная литература, какая есть в Городе, написана еще до Армагеддона. Это книги, написанные мертвецами. А какое дело мертвецу до нас? До нашей жизни, до нашей цели, какая бы она не была? Будущее, жившее в их книгах, давно умерло. Его там нет. Я глубоко убежден в том, что лишь тогда, когда у Города появится будущее, что-то там - вдалеке, какая-то цель, тогда появится и новая литература.
- А я думаю, что все гораздо проще, - сказал Ной. Эти слова прозвучали неожиданно даже для него самого. Он не планировал вступать в спор с Гамовым. - Думаю, что нас просто слишком мало. Нужно какое-то минимальное количество людей, чтобы среди них родился писатель.
Гамов удивленно вскинул брови и открыл рот, но сказать ничего не успел. В прихожей скрипнула дверь, и послышались шаги.
- Я дома! - крикнула Лайла.
Гамов закрыл рот и встал. Ной последовал его примеру.
- Ной! - воскликнула Лайла. - Как хорошо, что ты пришел! Ты давно ждешь?
- Нет. Не очень.
Лайла сняла шубу, подпархнула к отцу и поцеловала его в щеку.
- Я смотрю, вы говорили о чем-то важном, - сказала она, заметив выражение на лице Гамова.
- Да.
- И что ты скажешь, папа? Ты дашь нам свое родительское благословение?
Лайла вдруг сразу посерьезнела и напряглась. Отец не улыбался, он выглядел задумчивым и даже грустным. Он молчал несколько долгих секунд, потом вдруг встрепенулся и собрался, глубокая полоса, пересекшая его лоб снизу вверх, разгладилась.
- Да. Я дам вам свое благословление. Только предупредите заранее, когда оно понадобится.
Лайла расслабилась и заулыбалась.
- Спасибо, папа! Оно нужно сейчас. Мне.
Она стянула ботинки и взяла Ноя за руку.
- А сейчас я похищаю этого молодого человека. Нам нужно кое-что обсудить.
- Давайте.
Лайла увела Ноя к себе, а Гамов остался в прихожей. Он простоял там несколько минут, не двигаясь и ничего не говоря. Потом выключил свет и вернулся в кабинет.
- Как дела с Лабораторией? - спросила Лайла, по-кошачьи вытянувшись на диване. - Рассказывай все в подробностях.
Ной уселся рядом и принялся рассказывать. Он говорил не без лицемерной гордости, ему нравилось соответствовать ожиданием Лайлы. Это давало чувство собственной значимости, пусть и взращенное на пустом месте - слишком легко и без усилий давалось ему то, за что другие должны были бороться.
- Он заботится о тебе, как о сыне, - заметила Лайла. - У Декера есть дети?
- Да. И как раз сын. Примерно одного со мной возраста.
- Это странно. Чем он занимается?
Ной брезгливо пожал плечами.
- Ничем. Прожигает жизнь.
- Может быть, папа хочет, чтобы перед его глазами появился пример - ты? Хочет вызвать ревность, чтобы направить сына на путь истинный?
- Вряд ли. Симон Декер чихать хотел на примеры.
- Люди меняются, тем более, когда чувствуют опасность потерять то, что считали своим по праву.
- Симон ничего не теряет. Адам Декер не предложил мне ничего особенного.
- Он демонстрирует свое благоволение к тебе. Одно это уже дорогого стоит. Но меня беспокоит то, что у вас с Симоном могут сложиться натянутые отношения.
- Они итак натянутые.
- Это беспредметно. А теперь появится повод.
Лайла немного помолчала, рассеянно водя рукой по гладкому покатому бедру, обтянутому тонкой тканью брюк.
- Хотя, я могу и ошибаться. Посмотрим, как все сложится. Продолжай, я тебя перебила.
Ной рассказал ей о машине. Эта новость привела Лайлу в восторг.
- Я сама научу тебя управлять ей! - заявила она. - О, я уже предвкушаю!
Свой отчет Ной завершил описанием группы умных машин и Рувима. Эту часть Лайла слушала рассеянно. Видно было, что мысли ее занимает что-то другое. Когда Ной замолчал, она сказала:
- Ты должен воспользоваться предложением Декера. Он не случайно предложил тебе помощь.
- Догадываюсь. А нам что-то нужно?
- Конечно нужно! Во-первых, мы должны сменить исповедальную группу. Я узнала, что есть группа, в которую входят молодые люди из Квартала. Там много народа, но для нас найдут место, если попросит Адам Декер.
- Зачем? - удивился Ной. - Ты даже не представляешь, какой там бардак!
- В этом, как ты говоришь, бардаке нам предстоит жить! - строго сказала Лайла. - Этот бардак дает много возможностей. И еще - тебе нужно ходить на собрания. Обязательно регулярно ходить! Это создаст хороший образ. Твоя звезда восходит, тебе нужно следовать ей.
Ной нахмурился. Он не хотел следовать никакой звезде. Мир, в который его неумолимо засасывали обстоятельства, не был его миром. Он не хотел становиться его частью, особенно остро он ощущал это сейчас, в преддверии катастрофы. Он уговаривал себя терпеть, терпеть ради Лайлы, но неистребимое чувство гадливости точило его, словно ржавчина.
"Это жертва", - вспомнил он слова Гамова. Любящий, должен жертвовать.
И он пообещал Лайле поговорить с Декером. Пообещал рассказать ему о планах смены исповедальной группы, о неработающем телефоне и обо всем, что нужно.
Лайла улыбалась. Лайла цвела. Она говорила, что Ной меняется прямо на глазах, что в нем появляется чувство ответственности за них, что ей это нравится. Она прижалась своей теплой головой к его холодному боку.
Вернулась Руфь. И снова повторился спектакль с наставлениями молодых, обещаниями, сомнениями и уверениями, взглядами в будущее и финальным царственным одобрением. Руфь пригласила Ноя с матерью в гости на знакомство, а потом повелела остаться на ужин, после которого Лайла с удовольствием подвезет его до дома.
Пару часов спустя, сидя рядом с ней в машине и глядя на черную бархатную мглу за стеклами, он думал о предстоящем разговоре с Декером. Какими бы ни были мотивы его благосклонности, всему существовал предел. Ною казалось, что просьбы, с которыми он должен к нему пойти - перебор. Придется просить, настаивать на том, что Ной, на самом деле, считал мелким и ненужным. Придется изображать искренность, и снова врать, отстаивать чужие интересы, используя слова Лайлы, в которые сам Ной не верил.
Глава 14. Линии на ладонях
Но ничего отстаивать не пришлось. Декер воспринял просьбы Ноя вполне благосклонно и обещал в ближайшее время поговорить с кем нужно насчет телефона и группы.
- Это хорошая мысль. Правильная, - сказал он. - Я устрою вас в одну группу с Симоном. У вас будет шанс восстановить прежнюю дружбу. К сожалению, он появляется там реже, чем следовало бы, но теперь у него появится хороший пример. Может быть, это на него воздействует.
Не встретив сопротивления своим просьбам, Ной осмелел.
- У меня есть еще одна просьба, - сказал он. - Маленькая просьба, но для меня это очень важно.
- Говори смелее, молодой человек. Не стесняйся. Я рад тебе помочь.
- Это касается… - Ной смущенно умолк, сообразив, что не знает, как зовут Мамочку по-настоящему. Называть ее прозвище казалось плохим началом разговора. - Это касается одной девушки. Она работала… работает в оперативной группе Поиска. Нельзя ли устроить ее в Лабораторию. Подойдет любая работа!
Декер нахмурился.
- Мой мальчик, тебе не кажется, что это совсем ни к чему? Зачем тебе это? Что за блажь? У тебя есть невеста. Тебя ожидает карьера в Лабораториях. Я обещал беречь тебя от глупых ошибок, поэтому говорю - ты делаешь ошибку, хлопоча об этой… Как ее зовут?
Ной покраснел и сжал пальцы.
- Я не знаю ее имени. В отделе только прозвища, и…
Он умолк. Декер покачал головой.
- Да… Знаешь почему оперативники используют прозвища?
- Наверное, это какая-то традиция?
- Традиция! Традиция не ставить святые имена в отчеты об их богомерзкой деятельности! Раньше мы их терпели, от них была польза. Но теперь оперативный отдел - бельмо на глазу Города! Все знают об этом, но, тем не менее, туда приходят и устраиваются на работу. Добровольно. Понятно, какие люди идут туда. Ной, тебе не нужно иметь с ними никаких контактов!
- Она не такая, - возразил Ной, напрягшись. - Она ждет ребенка. Она хочет покончить с прошлым. Ей нужно помочь! Это гуманно!
- Тем более, Ной. Не лезь в чужую семью! У ребенка есть отец - он должен заботиться о нем и его матери. Ты же должен думать о своей собственной будущей семье. Ной, ты должен решить для себя раз и навсегда, что тебе нужно, а не метаться от одного дома к другому. Это мерзкое дело.
"Он прав, - мелькнуло у Ноя в голове. - Как это не называй, он прав". Но отступать было нельзя. Предать Мамочку, нарушить обещание, данное ей, это было еще более мерзко.
- Я не лезу в чужую семью, - сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. - У этого ребенка нет отца. Мамочка одна.
Мамочка - это слово, будто маленький бес, само сорвалось с языка и встало между Ноем и Декером глухой стеной.
- Этой непутевой Мамочке следует обратиться в отдел пособий. Город, как это не прискорбно, вынужден поддерживать таких, как она. Слишком мало здоровых детей рожают честные женщины. Пусть она напишет заявку, ей не откажут.
- Я вас очень прошу, - сказал Ной смиренно. - Я больше ничем не буду вас беспокоить. Пожалуйста! Это очень важно для меня!
- Знаешь, как это называется, Ной? Благодеяние за чужой счет. Не привыкай к этому. К сожалению, ты очень неумно начинаешь свою карьеру. Наверное, я ошибался, посчитав тебя взрослым человеком - слишком много ерунды у тебя в голове. Ты еще не умеешь отличать то, что важно, от блажи. Ты не умеешь сосредоточиться на главном. Я хочу, чтобы ты очень хорошо подумал над этим. Я выполню твою просьбу, хотя и понимаю, что это не пойдет тебе на пользу. То, что дается слишком легко, развращает нас. Человек должен бороться, Ной. И я предоставлю тебе такую возможность.
- Спасибо! Я обещаю - больше никаких просьб!
- Да. Пусть эта женщина подойдет к моему секретарю. Я распоряжусь, чтобы ее пропустили. И - узнай ее имя. На проходной ее внесут в список. А теперь, иди и работай.
Вечером, направляясь по адресу, который дал Караско в день памятного разговора в больнице, Ной мысленно снова вернулся к разговору с Декером.
Тот был прав. "Я пытаюсь сидеть сразу на двух стульях. Лайла, Мамочка - легче перекусить стальную проволоку зубами, чем разобраться в себе. Кого я люблю? Лайлу?".
Ной посмотрел на хмурое темно-серое небо и покачал головой. На лоб ему упала снежинка. Нет, он ее не любит. Лайла - то самое, что пришло к нему в руки без борьбы и усилий. Он просто взял то, что ему предложили. Почему он не отказался? Не хотел обижать? Да. Не видел оснований отказываться? Тоже верно. Она очень красивая, умная. Она может быть душевной. Она из тех девушек, на которых женятся. Это так плохо, строить жизнь с человеком, которого не любишь? Наверное, да. Но ведь он может полюбить ее. Потом. Так бывает. Он слышал об этом много раз. И тогда все встанет на свои места. Отказываясь от Лайлы, он отказывает и ей и себе в возможном счастье. Честно это? Нет, не честно.
"Я люблю Мамочку?".
Этот вопрос оказался гораздо сложнее предыдущего. Ной настолько погрузился в себя, что прошел мимо нужной улицы, и пришлось возвращаться к перекрестку, чтобы повернуть туда, куда надо.
Мамочка вызывала сложные чувства, которые никак не удавалось сформулировать. Все, чего Ной смог от себя добиться, заключалось в одной фразе: ему нравилось быть с ней. Просто быть. Находиться рядом. Разговаривать. Смеяться. Но быть с ней, к сожалению, невозможно. Вот если бы не ребенок! Если бы не эта грязная история в ее прошлом, подробностей которой он - слава Богу! - не знал, но мог представить. Невозможно. Немыслимо быть с ней. Отвратительная иногда штука - жизнь.
Ной поежился и сунул руки поглубже в карманы. Тяжело вздохнул.
Перепутанный клубок, в который злая судьба связала линии на ладонях, теперь затягивался еще туже, когда над всеми ними нависла угроза катастрофы. И Лайла, и Мамочка - обе были дороги Ною. По-разному, но это не имело значения. Он не мог их бросить. Просто не мог, и все.
"А кто из них любит меня? И любит ли вообще?"
Ной мотнул головой, прогоняя эту мысль. Потом, когда все закончится, когда они покинут это место и найдут Большой Город, когда необходимость спасать их жизни останется в прошлом, он покончит с этой дурной двойственностью.
Ной остановился и, глядя на полуразрушенный лабаз впереди, дал себе мысленную клятву.
"Я распутаю этот узел. Я поступлю честно с ними и с самим собой. Клянусь, я это сделаю!".
На душе стало легче, и Ной зашагал быстрее.
Он уходил все дальше от центра Города. Улицы и дома постепенно становились грязнее, вокруг царило унылое запустение. Люди, которые попадались на пути, казались сонными и заторможенными. Проходя мимо, Ной чувствовал их долгие взгляды в спину и невольно ускорял шаг.
Дом Андрея, пятиэтажное здание с почерневшими стенами и гнилыми дверями, производил отталкивающее впечатление. Трудно было представить, что специалист по умным машинам живет в такой дыре. Ной отворил скрипучую дверь подъезда и вошел в затхлую сырую темноту. Нужная квартира располагалась на первом этаже. Звонка при ней не оказалось, пришлось стучать.
Довольно долго было тихо, потом под дверью появилась тусклая полоска света, и хриплый голос спросил:
- Кто?
- Меня зовут Ной. Этот адрес дал мне Самсон Караско.
- Сейчас.
Что-то зазвенело, потом раздался глухой стук, и дверь открылась. С порога на Ноя смотрел высокий худой человек в мешковатом свитере и теплых штанах; длинный шарф закрывал нижнюю половину его лица, во все стороны торчали длинные спутанные волосы. Человек молча оглядел гостя, посторонился и жестом предложил войти.
Прихожая оказалась немногим уютнее сырого подъезда. С потолка на тонком проводе свисала лампа, кое-как разбавлявшая холодный мрак. Ной увидел голые стены, грязный пол и вешалку с какой-то рухлядью. Андрей закрыл дверь, запер ее на замок и положил засов, устроив его в железных скобах.
- Ты… - начал он и вдруг хрипло закашлялся.
Ной испуганно отшатнулся. Кашель сотрясал худую изогнутую фигуру, словно удары невидимого врага. Андрей корчился, прижимая руки к лицу, и отступал назад, пока не уперся спиной в стену. Приступ длился несколько минут, а потом стало тихо. Андрей постоял, обхватив шею двумя руками и бессмысленно глядя на дверь, потом повел плечами, опустил руки и повернулся к Ною.
- Кашель, - объяснил он. - Аж наизнанку выворачивает.
Андрей еще немного помолчал, словно собираясь с силами, и добавил:
- Идем на кухню. Там тепло.
В маленькой жестяной печке плясал и щелкал огонь, освещая желтыми всполохами такие же голые стены, как и в прихожей. Андрей подкинул в печку несколько палок и сел на табурет, возле окна.
- Устраивайся, - сказал он Ною, придвигая ему стул с покрытыми ржавчиной ногами. - Выглядит он не важно, но тебя выдержит.
В темном углу раздался громкий шорох. Андрей быстро нагнулся, вынул из-под табурета осколок кирпича и бросил в направлении звука. Глухо стукнуло и опять стало тихо.
- Крысы? - спросил Ной, садясь.
- Они самые, чтоб их черти съели!
- И много их тут?
- Порядочно. Раньше от них совсем спасу не было. Бывает спишь, а они на тебе - елозят по одеялу. Что за мерзкие твари! Провода жрут, гаденыши. Теперь их, правда, поменьше стало. Не знаю уж почему. Ну и слава Богу!
Ной смотрел на этого Андрея и никак не мог определить его возраст. Голос хриплый и безликий, так мог хрипеть и старик и молодой, если сильно простужен. Фигура его, высокая, нескладная и гнутая, тоже не имела возраста, а лицо скрывал шарф. Глаза, вроде яркие и живые, а двигается с трудом. Рук, этих зеркал жизни, было не разглядеть под тонкими перчатками со срезанными пальцами. Выглядывали только желтые ногти.