- Му, му, Валентина!..
В их мычании тоже выражена любовь друг к другу и общая - к Фарли.
Фарли Моуэт понимает это. Хохочет. Потом поднимется во весь свой аг-ро-мад-ней-ший рост, - поднимаются вместе с ним Сашеньки, Валюнчики, Петюнчики и прочие Косюнчики! Фарли рычит - ну вылитый бурый медведь-шатун! - достаёт из кармана целлюлоидный шарик-мячик для пинг-понга, показывает.
Предвкушая продолжение, смеются оленеводы, смеётся ребятня, заливисто хохочет Клер. Фарли держит шарик на ладони, поворачивается, чтобы все увидели - вот он! И…
- Гэх!
Вырывается победный клич из широкой груди краснобородого и мяч - вот оно чудо волшебства! - исчезает с ладони. Был и…нет!
- Гэх!
Фарли вытягивает его из уха Клер.
Семён Курилов наклоняется к Максиму Кучаеву.
- Шаман. Настоящий шаман. У меня в романе такой же будет.
- Назови его Фарли Моуэтом! - советует Максим.
- Зачем? У него давно имя есть: Муостоях Уйбаан - великий якутский шаман. Что делал?..У него живой заяц за пазухой появлялся… Из пустого мешка куропаток вытаскивал… Великий шаман!..
- Наш Арутян Акопян сто очков форы дал бы вашему Уйбаану!
- Однако, как знать, как знать…
А Фарли показывает фокусы, а Фарли продолжает отпускать шутки… Пристально смотрит на Клер, словно хочет ей сказать: ты же видишь, я работаю. Такая у меня работа писательская, без которой я не могу существовать. Ты же умница, Клер, ты же - художник. Работай, пожалуйста, и ты. Не скучай дорогая!
Клер - женщина умная - понимает немой разговор. Улыбается, а потом хохочет, показывая всем ровные белоснежные зубы, набирает горсть сухого от морозов снега и суёт Фарли за ворот меховой куртки.
- Прости, Фарли! Я больше не буду отвлекать от работы своим скучающим видом, Фарли! Мне хорошо с тобою, Фарли! Мне с тобою всегда хорошо!..
Женщина - всегда загадка! Надо было с ней так просчитаться!
Эх, Семён, Семён! Эх, Юрий Рытхэу, Юрий Рытхэу! Эх, Максим Кучаев, Максим Кучаев! Именно вы убедили меня - устно и письменно! - что Клер "просто скучающая бабёнка"..
Клер Моуэт - не скучающая особа, а удивительная художница и писательница, по силе таланта равная своему мужу - если талант вообще можно измерить!
Я сегодня, Семён, многое про неё знаю, и Юрий Рытхэу знает и лишь ты, мой дорогой Сёма Курилов, не знаешь, - я не могу послать тебе талантливую книгу Клер Моуэт "Люди с далёкого берега" на тот свет - люди ещё не придумали способа доставки. Там и про тебя, Семён Курилов написано. С любовью написано. Но это будет потом, а сейчас…
Говорит любовные слова, Клер, но, проходит совсем немного времени и снова Клер, - она ещё не научилась скрывать своих чувств! - в задумчивости чертит ножкой узоры на прессованном снегу…
Семён Курилов начинает нервничать, глядя на скучающую красивую женщину, он переживает за Фарли Моуэта.
- И-и эх! Прокачу! - неожиданно кричит Курилов. - Господин иностранец, хватай в охапку свою госпожу, - Семён вскочил на нарты, запряженными тремя оленями и выдернул кол, накрепко вбитый в вечную мерзлоту, не давая олежкам сбежать в тундру - Поспешай!
Переводчик ему тотчас перевёл.
Фарли могучими руками приподнял Клер и кинулся вместе с нею на зов Великого Юкагира. Семён взмахнул руками, гикнул и олени, набрали скорость.
- Гок! Гок! Хэ-эк! Гэ-эй! Гэ-э-э-эй!..
Сделав большой оборот, ловко увёртываясь от кочек, то и дело появляющихся из ничего, Семён Курилов остановил разгоряченных оленей у самого тордоха - откуда отъехал туда и приехал!
Фарли столкнул смеющуюся Клер прямо в снег, сам скатился, а Семён вбил кол в нарты.
Отдышавшись, Фарли спросил, смеясь:
- У меня хороший слух, мистер Курилов, что-то вы кричали по моему адресу?
- Однако, я кричал: гок! гок! гэ-эй! - усмехнулся Курилов.
- Это мне и без перевода понятно, но до меня доносились и другие слова. Сильно нас ругали!?
Семён расхохотался:
- Я действительно кричал: расступись белое безмолвие, юкагир-коммунист везёт иностранных господ по социалистической тундре!
Фарли сделался серьёзным:
- Сразу вношу правку в твой будущий роман, мистер Курилов. Ты возил по тундре не представителя партии из капиталистической страны, а писателя Фарли Моуэта и его жену-художницу Клер Моуэт!
Подошла Клер и Фарли сразу переменил разговор. Хохотнул, разразился пулемётным хохотом, дёрнув при этом себя за огненную бороду.
- Приглашаю в Канаду!.. Приглашай, Клер, это у тебя здорово получается!
Красавица Клер улыбнулась и неожиданно для Курилова и для подошедшего ближе Юрия Рытхэу упала на колени, в мольбе приподняв свои руки с тончайшими пальцами:
- Мистер Курилов, - не вставая с колен, она поклонилась Семёну и повернулась к Юрию Рытхэу и тоже поклонилась, - мистер Рытхэу, мы с мужем приглашаем вас посетить нас в Порт-Хоупе…
"Мистер Рытхэу" посетил дом Моуэтов и описав его, разрешив мне "стибрить" у него описание этого лучшего путешествия, что я и сделаю, когда засяду вплотную за роман.
"Мистер Курилов" не смог, - в отличие от Рытхэу, он числился в неблагодёжных - коммунист Семён Курилов не прошёл бы собеседование с Обкомом Коммунистической партии.
- Приглашение принимаем, - чуть ли не в унисон ответили два "мистера".
Фарли рассмеялся:
- Даю честное слово писателя, в Канаде я буду катать советского юкагира на себе! Вот на этой спине! - Фарли принял стойку боксёра или профессионального грузчика. - Договорились?
- На спине не надо! - взмолился Курилов.
- Тогда - на личном самолёте, мистер Курилов! Из Канады в Америку, из Америки - в Канаду!
- Принимаю приглашение, - подтвердил Курилов, - но не в ближайшем будущем. У меня много работы здесь. Юкагиры требуют, чтобы я написал о них роман. О них ещё никто и никогда не писал романов.
- А Ойунский? - подал свой голос Юрий Рытхэу, закончивший в отличие от самоучки Курилова Ленинградский университет.
- Ойунский никогда не писал романов, Ойунский писал статьи и рассказы, - ответил Курилов.
Но Фарли Моуэту неинтересен был их спор и он тотчас вмешался:
- А вы настоящий юкагир, мистер Курилов?
- Настоящий, настоящий, мистер Фарли. И нос у меня юкагирский…Видите, слегка расширенный. И брови метёлочкой - юкагирские. Как пишут на консервных банках: юкагир в натуральном соку.
Слегка миндалевидные глаза Семёна испускали весёлые лучики, а Фарли Моуэт сделался серьёзным.
- Говорят мистер Курилов, юкагиров в мире осталось чуть более шестисот человек и все они проживают в низовьях Колымы?
- Свыше шестисот!? Явные приписки! В моей картотеке чистокровных юкагиров насчитывается всего четыреста пятьдесят! Но, - Курилов улыбнулся, - появилась надежда со временем нас станет больше.
- Говорят, мистер Курилов, вы начинающий писатель? Мне говорили в Москве - талантливый писатель.
- Талантливый не талантливый, однако - начал писать. Вот вам презент от меня, - Семён Курилов протянул Фарли Моуэту книгу "Юкагирские огни" - сборник стихов и рассказов.
Фарли удивился:
- Какой же вы начинающий, если у вас уже книга есть. Если б такую книжку у нас написал эскимос, об этом факте протрубили бы всему миру! И он бы сразу сделался богат…Четыреста пятьдесят человек и… свой писатель! Вы, мистер Курилов пишите на родном языке?
- Да. Но, это не рентабельно. Юкагирским, допустим, владеют немногие из народностей Арктики, а юкагирам зачем по пять экземпляров?
- Так вот почему, мистер Курилов, вы не издаётесь на родном языке!
- Больше не издаюсь. А вот эта книжка, которую я подарил вам, на юкагирском языке, но написана она не мной одним.
- Интересно! Значит среди юкагиров существует ещё два писателя!
- Да. Мои братья.
- Все юкагиры братья! - ущипнул себя за бороду Фарли.
- Однако, это мои родные братья и мать у нас одна!..Одну книжку моего старшего брата, под псевдонимом Улуро Адо, перевели на русский язык.
Курилов сощурил глаза так, что они стали совсем не видны и продекламировал по-юкагирскии, затем - по-русски стихи Улуро Адо:
Посмотрите люди земли: юкагиры костёр развели.
Пусть он жалок ещё и мал, но ведь жарок уже и ал!..
Фарли посочувствовал:
- Стихи вообще ни в одной стране не находят читателя! А тем более, у малых народностей.
Курилов обиделся, он тогда не только на замечания обижался, он тогда только образовывался!
- Малый народ, однако, читающий народ. Малый народ читает не только по-юкагирски читает, но и по-якутски, и по-русски. Стихи Улуро Адо перевели на русский язык и издали в Москве…Вы недавно из Москвы, господин Фарли, не приходилось вам встречать на книжных прилавках сборник стихов Улуро Адо?
- Не приходилось, - развёл руками Фарли.
- На книжных прилавках и мне не приходилось, - улыбнулся Семён Курилов, - тираж разошёлся мгновенно. Так бы и в руках не пришлось подержать, если б не старший брат - подарил. Улуро Адо переводится как Сын Озера.
- А третий…брат? - поинтересовалась Клер, внимательно прислушиваясь к мужскому разговору.
- Третий участник сборника - мой родной Коля Курилов. Он иллюстрировал наш общий сборник…
- Иллюстратор! - воскликнула Клер. - Познакомьте! Я же тоже, некоторым образом, иллюстратор.
- Да вы видели его работы, когда были в редакции "Колымская правда"! На стенах редакции - его пейзажи!
- Так это он:? Профессионально схвачено. Он ещё и пишет! Передайте ему привет…
На стенах моей хайфской квартиры тоже висят графические пейзажи Николая Курилова.
Он рисовал и несколько моих портретов. Пейзажи подарил мне, а портреты отдал в Черский музей!
Максим Кучаев подошёл к переводчику и, памятуя наставление редактора "Колымки", спросил:
- Пожалуйста, спросите Фарли Моуэта о его ближайших планах?..
Фарли тотчас повернулся к Кучаеву.
- О-о-о! Планы большие! Хочется написать интересную книгу о русском Севере…Чертовски интересную книгу!..Так я думал вчера, так я думаю и сегодня. Но сейчас у меня прибавилось ещё одно желание - увидеть матушку Куриловых и поцеловать ей руку.
Слово "матушка", безбожно коверкая язык и меняя ударение, Фарли Моуэт произнёс по-русски.
Фарли объяснили, что матушка трёх братьев-писателей находится совсем недалеко - "…на олежках восемь часов ходу-то! А если будет попутный борт, то всего часу лёту!"
Подошла мать бригадира оленеводов Василия Ягловского, - якутов с такой фамилией половина Колымы! - Матрёна. Её, несмотря на большие её годы, молодёжь называла Матрёной.
Матрёна Ягловская потрогала Фарли за красную бороду, - "Какая ха-а-рошая борода!" - хотела погладить как ребёнка по голове, но Фарли перехватил её руки, снял с себя и неё варежки, прижал к сердцу, потом опустился перед нею на колени и стал обцеловывать черные от прожитых лет, - Матрёне Ягловской несколько месяцев тому перевалило за сто лет! - кончики старушечьих пальцев. Глаза у Фарли и наблюдающих посверкивали - мороз выжимал слезу!
- Эти руки из красивых в молодости превратились в старости в прекрасные! Клер, отчего это?
- Не знаю, любимый.
- А это от того, Клер, что этими руками много красивого сделано за век!
Матрёна Ягловская поначалу пыталсь прятать руки, но Фарли цепко держал их в своих могучих лапах и целовал высохшие.
- Русский чукча! Настоящий русский чукча! - восторженно прицокивал языком Василий Ягловский, пытаясь отобрать мать у Фарли Моуэта.
Наконец Фарли отпустил старуху, сказал проникновенно:
- Признаться честно, сюда я летел через облака недоверия. Я - писатель, а писатель всегда должен сомневаться. А уезжаю отсюда, - Фарли приложил руку к груди, - оставляю частицу своего сердца.
Наверное, Фарли произнёс это несколько не так выспренно, но переводчик, сотрудник всевидящего КГБ, перевёл именно так.
Эти сердечные слова он повторит и перед вылетом из Черского в Якутск.
ЗОЛОТОНОСНАЯ ЖИЛА
Председатель золотоносной старательской артели "Мир" Меркулов зло взглянул на Сергея Гаранина. Глаза у председателя красные, с кровоизлиянием, голос хоть и громкий, но хрипучий, пропитой. Застучал деревяной колотушкой по дверце гаранинского "Урала":
- За каким дьяволом прибыл?
- За металлоломом, - ответил Гаранин и выдал улыбку.
Но Илья Меркулов - не знойная девица, его улыбками не обольстишь.
- Кто прислал?
- Управляющий прииском имени Мандрикова сказал…
Но Меркулов при имени управляющего прииском только поморщился и не дал Гаранину дальше распространяться на эту тему.
- Винт им с левой резьбой, а не металлолом! - Меркулов вытащил руку из варежки и скрутил фигу. - На чужом хухушеньке в рай въехать хотят! Мы сами, по плану, обязаны сдать пятьдесят тонн "Вторчермету".
Гаранин опускает промёрзшее стекло, высовывает голову, оглядывается. То там, то тут, присыпанные снегом, торчат гусеничные траки, многотонные остова лебёдок и другой техники для добычи золота, загромождая подход к бревенчатому домику. Попасть в дом - ноги переломаешь!
- Тебе, красавец, этого дерьма жалко? Заплатить мне ещё должен за расчистку твоих угодий.
Меркулов ничего ему на это не ответил, вскочил на подножку, дыхнул на Гаранина сивушным перегаром, икнул.
- Звать как?
- Серёга. А тебя?
- Илья.
- А по батюшке? - поинтересовался Гаранин.
Меркулов захохотал.
- Меня чаще всего по-матушке кличут. Зови - Ильёй. От меня не убудет!
- Так как насчёт металла, Илья?
- Поц ты, Серёга, или прикидываешься им?.. Если мы не сдадим по накладной пятьдесят тонн этой рухляди, нам запчасти не продадут. А ты мне мозги полощешь "управлящий прииском имени Мандрикова сказал!" Ври складнее, мы не мандриковские и твоему управляющему не подчиняемся. Мы - от "Старта".
Вместо ответа, Сергей нагнулся над сиденьем и бутылку питьевого спирта ногой отодвинул вглубь кабины. Вроде, мешала ему бутылка. Меркулов хмыкнул.
- Глубоко пашешь, Серёга! Ладно, пошли в дом, сядем рядком, поговорим ладком…
Закопчённый внутри и прокопченный насквозь домишко - маленькая кухонька и такая же лилипутская комната. На кухне - с потолка провисли шматья прессованной пыли! - прислонились к чёрной прокопчённой стене два огромных ящика. В одном - лук, в другом - конфеты-подушечки, бывшие когда-то жёлтыми. Стол завален грязной посудой. На плите - чайник-негр. Не просто чёрный от копоти, а с налипшей в несколько миллиметров сажей…
В комнатушке - две железных кровати. На них спят два полуодетых, - или полураздетых! - старателя. Подле кровати - колом стоят носки.
Гаранин ухмыльнулся: уж не об этих ли носках анекдот? "Эй, приятель, ты когда-нибудь меняешь носки? Меняю. Но только на масло!"
На стенах: зачехлённая электрическая гитара, двухствольное ружьё, кусок олова - замысловатая абстрактная фигурка, сработанная природой! - и глянцевые фотографии голых женщин - порнуха японского производства. Таки долетели в этакую глухомань бесстыдные заморские пташки и морозов трескучих не боятся!
- Ладно, бикицер, хватит глазеть, - буркнул Меркулов, - временно мы здесь. У нас квартиры в Питере. А в квартирах, смею тебя уверить, есть всё, что необходимо цивилизованному человеку… Ты, Серёга, какой институт кончал?
- Институт?..Восемь классов и коридор, - ответил Гаранин и улыбнулся. - Мало?
- Маловато. Н-да! А, говорят, ваши…по нации…
Но Гаранин его перебил.
- А разве это так важно?
- Важно, - ответил Меркулов серьёзно, - вот, лично я, окончил Ленинградский политехнический, аспирантуру, защитился…
- Стало быть, доцент-процент! - засмеялся Гаранин.
- Ага. Кандидат технических наук…А те двое, что спят, тоже с инженерным высшим образованием.
- С образованием и…сюда!? - Гаранин покрутил головою.
- Сюда. Деньги нужны. Для жизни гроши треба. А образование, высшее образование, много чего даёт! Мы вполне, с нашими знаниями обходимся без многих узких специалистов!..Но здешний заработок засасывает…Лично я, - стукнул кулаком о стол Меркулов, - запретил бы находится на северах более шести лет.
- Вот и я наметил себе столько же, - сказал Гаранин, - отбуду здесь несколько лет, вытяну деньгу и… Да здравствует материк!
- Молодец, Серёга Гаранин!
Илья Меркулов локтем сдвинул немытые тарелки на край стола, протёр промасленным рукавом ватника доски с отколупленной краской.
- Ставь!
Гаранин выставил бутылку с ядовитой зеленой надписью "Спирт питьевой". Меркулов вытащил пробку, разлил спирт по стаканам.
- Согрейся! - пододвинул стакан ближе к Гаранину.
Но Сергей отказался.
- Почки что-то стали барахлить. Временно воздержусь.
Меркулов не стал настаивать.
- А я глотну. Голова что-то трещит.
Выпил, не разбавляя водой. Закусил жёлтой с чёрными подтёками повидла, подушечкой. Зачадил "Примой".
- Вот так-то, Серый. Квартира в Питере, а я…Ладно. Пиши!
Гаранин вытащил тетрадку, авторучку.
- Что писать?
- Пиши: в счёт "Вторчермета" получено от старательской артели "Мир"…Сколько возьмёшь?
- Тонн двенадцать. Максимум.
- Лады! Пиши: получено двадцать две тонны чёрных металлов…
Расстались довольные друг другом. Даже расцеловались:
- До встречи, Илья Александрович! Как попаду в ваши места - обязательно заеду!
- Заезжай, парень. Когда проведаешь нас в следующий раз, головой думай, меркешкин,!
- Это как понимать, доцент-процент?
Сергей раздумывал: обидеться ему или нет. Решил не обижаться - что с пьяного возьмёшь! Но на всякий случай спросил:
- Это как понимать! - Гаранин вытянул шею из кабины. - Вроде бы, я и сейчас не без башки приехал?
Илья Меркулов расхохотался.
- С башкой! С башкой! Помница, ты за столом о каком-то чире упоминал. Дескать, у нас в Колыме…
- В озёрах Олеринской тундры, - поправил его Сергей.
- А нам без разницы!..Вот и раскинь мозгами. Чир будет - будет и металолом!.. - Понял, красавец!
РАЗМЫШЛЕНИЯ ПЕРЕД НАЧАЛОМ ОЧЕРЕДНОГО РОМАНА
И перо не тянется к бумаге, и мысль спотыкается, как подвыпивший путник на скользком колымском льду. Устал. Зверски устал. От мыслей, от чувств, от поисков слов. Тысячи страничек, исписанных размашистым почерком, давят на маленький полированный стол.
Неужели это он - Семен Курилов - исписал этот ворох бумаг!? Неужели люди безмолвной тундры ожили под его пером?.. Что ожидает эту птицу-книгу, выпущенную с ладони юкагира в чистое небо?..
Шелестя страницами-судьбами, слова рукописи еще готовятся взлететь в поднебесье, а жар сомнений уже поджигает больное сердце. Еще нет ни внутренних, ни внешних рецензий, еще не теребят книгу литературоведы, пробуя крепость оперения, но сознание уже подыскивает слова, которыми он - Семен Курилов - будет защищаться от недоброжелательных критиков.
Почему - недоброжелательных!? Когда пишешь, надеешься на критика-союзника, критика-единомышленника. Но, непонимающие тоже будут. Непонимающих всегда хватает…
"В вашем романе слабо ощущается классовая борьба".
"Но зачем же подходить к северному роману с обыкновенными российскими мерками?"