Фостер Дони был доволен. Кажется, все обошлось прекрасно – они смогли "прощупать" со всех сторон объект, собрали всесторонне характеризующую его информацию. не насторожив его при этом.
Глава 11-я
Прямо перед обратным вылетом в Женеву Сейдзе Сото позвонил из Джакарты Тогу Накаяма.
Ему удалось-таки разговорить кое-кого из тех, кто не просто хорошо знал восьмидесятилетнего Каладжи Неру, но и подробную историю его жизни.
Это был бывший слуга Неру, человек, который давно уже оставил службу у хозяина и в весьма преклонном возрасте доживал в собственном домике в пригороде Джакарты.
Накаяма узнал о нем совершенно случайно.
Дожидаясь случая, он приохотился пить кофе в кофейне неподалеку от дома Неру. Бывший полицейский рассчитывал именно здесь познакомиться с кем-нибудь из обслуги Каладжи Неру, ведь выпить в обед кофе наверняка кто-нибудь из нужных Накаяме людей в ближайшую от места работы кофейню зайдет – быть не могло, чтобы этого не произошло.
Случай узнать нужную информацию предоставился как-то сам по себе. Владелец кофейни, который частенько скучал от безделья, когда клиентов за столиками на открытой веранде кафе почти не было, любил подсесть к кому-нибудь за столик и поболтать, что называется, "за жизнь".
Это был мужчина в годах, далеко за пятьдесят, и именно он дал столь необходимые Накаяме для продолжения работы сведения.
– Дожидаетесь кого-нибудь из дома Неру? – спросил он однажды, присаживаясь за столик бывшего полицейского с чашечкой кофе в руках.
– Почему вы так решили? – сразу же насторожился Накаяма.
– Вы у меня пьете кофе вот уже больше недели. Ничего, кроме кофе. И поглядываете на дом Каладжи, познакомились позавчера с охранником, а я случайно услышал ваш разговор.
Я уважаю Каладжи, как впрочем, и все, кто живет в этом районе. Он хороший человек. Как и многие здесь – частенько заходит ко мне выпить кофе. Мы здесь живем дружно, и стараемся уважать друг друга и помогать друг другу. Так что если вы замыслили против него что-то нехорошее – ничего у вас не получится.
– Уважаемый, – осторожно начал Того. – В сущности, я ищу не Каладжи Неру, я ищу его дочь. У него ведь есть дочь по имени Мио Неру?
Кофейщик задумался.
– Дочь у него была, она долго болела, а что случилось дальше – я не знаю. Зачем спрашивать человека о том, что является его горем? Вам нужно поговорить с Харишем Мосулом, бывшим дворецким Каладжи. Он уже давно не служит, состарился, но кому, как не ему, знать всю историю семьи – ведь он служил так долго, что даже я, когда открывал кофейню, а это было лет тридцать назад, помню его уже стариком.
– А где он сейчас?
– Я напишу вам адрес. Пару лет назад старый Хариш заходил ко мне – он приезжал зачем-то к бывшему хозяину, вот и оставил адрес. На случай, если его кто-нибудь будет спрашивать – мало ли, зачем может понадобиться человек, который работал и жил здесь так долго – наверное, больше полувека.
Так Накаяма "вышел", выражаясь профессиональным слэнгом, на нужный ему объект.
Он разыскал старого Хариша Мосула, и узнал от него все, что требовалось.
– Сото-сан, – докладывал он по телефону. – У Каладжи Неру была дочь – Мио Неру, но она умерла в психиатрической лечебнице. Старик-слуга сказал, что не знает, когда точно и где заболела девушка – по его словам, когда он году в 1960-м устроился на работу дворецким к Каладжи Неру, тот незадолго перед этим приехал в Джакарту откуда-то с островов, построил дом. А Мио Неру уже лежала в больнице, потому что при Харише в новом доме уже не появлялась ни разу. Сам Мосул бывал в больнице всего несколько раз, и говорит, что Мио всегда сидела в кресле у окна. Судя по словам старика, она находилась как бы в ступоре – никого не слышала, никого не узнавала. И молчала.
Мосул отвозил ей по поручения хозяина, когда тот не мог сам проведать дочь, кое-что из фруктов, лекарства персоналу, еще что-то – теперь он не помнит уже, что.
А потом Мио Неру умерла, ей было тогда больше шестидесяти лет.
Я побывал в больнице, но там строгие правила – они соблюдают жесточайшую секретность – это частная и очень дорогая клиника. Мне только удалось узнать за вознаграждение у медсестры, которая ухаживала за Мио Неру, вот что.
Мио у них была, лечилась много лет, но лечение результата не дало.
Однажды она как-будто пришла в себя, незадолго до кончины. Ее отец тогда привез с собой странного человека – кого именно, она не знает, видела его мельком. Но просветление Мио Неру было недолгим – сразу же после ухода Каладжи Неру и этого странного человека, уже на другой день, больная снова ушла в себя, перестала узнавать окружающих, а вскоре после этого – умерла.
– Сэр, – продолжал Накаяма, – я могу попытаться как-то разговорить лечащего врача, но это будет трудно.
Сейдзе Сото вытер платком пот со лба. Он уже знал все, что ему было нужно. И понял, что скорее всего, сны были лишь началом. Началом расплаты.
– Тогу-сан, – сказал он, – возвращайтесь. Все остальное узнают Тахиро и его люди на островах. Вы выполнили работу, выполнили ее хорошо, я распоряжусь, чтобы вам выплатили премию – вернувшись в Токио, свяжитесь с моей приемной, мой секретарь Ошими будет все знать. Примите мою благодарность. И оставьте ваш номер телефона моему секретарю – я ценю настоящих профессионалов.
Сото положил трубку. Он был уверен – бывший полицейский из желания и в будущем быть полезным ему, не станет болтать лишнего.
Прилетев в Женеву, Сейдзе Сото вернулся в свой номер в гостинице, который все это время оставался за ним, принял ванну, побрился и по телефону заказал в ресторане японский завтрак в свой номер.
И только после завтрака он позвонил Гилу Бейтсу, узнал у него, что человек из Москвы со всеми материалами уже вернулся в Женеву, а из Лондона вот-вот должен прилететь Осиновский.
– Мы можем собраться сегодня же, после обеда, и попробовать решить нашу проблему. Сразу же, как только Осиновский прилетит в Женеву.
– Хорошо, – сказал Сото. – Я буду ждать твоего звонка в номере.
Накануне этого дня произошли два события, подготовившие предстоящее совещание у Гила Бейтса.
Сразу же после возвращения из аэропорта Фостер Дони отзвонился своему хозяину. Бейтс попросил Дони ехать прямо в офис, не заезжая домой.
Гилу Бейтсу не терпелось ознакомиться с результатами поездки в Россию.
В офисе, в приемной, Фостер Дони работал с ксероксом.
Секретарь еще не пришла, и Дони пришлось самому готовить материалы для Бейтса. К тому времени, когда чисто выбритый, одетый в серый в полоску костюм Бейтс вошел в приемную, Дони уже сидел в кресле, просматривая утренние газеты, которые в приемную Бейтса приносили рассыльные около семи утра.
Папка с готовыми материалами лежала на секретарском столе.
– Как поездка? – спросил Бейтс, пожимая вставшему Дони руку.
– Неплохо, сэр. Все результаты – в папке. Мне присутствовать, пока вы будете знакомиться с ними?
– Читайте прессу дальше, – хмыкнул в усы Бейтс, открывая на ходу папку.
Он скрылся за дверями кабинета. А Дони позвонил в кафетерий через дорогу, который открывался в шесть утра, и попросил прислать с посыльным прямо в приемную Бейтса два кофе и несколько сэндвичей.
Он успел перекусить, закончил просматривать газеты и принялся за журналы, когда по громкой связи Гил Бейтс пригласил его в кабинет.
Дони сидел за столом напротив Бейтса и перебирал свой экземпляр подборки документов о Монасюке. Оба негромко обменивались впечатлениями.
– Экстрима он не признает, – говорил Дони. – Он не понимает смысла подобных рисков. В общем-то, это понятно, сэр, Анатолий Монасюк – педант, человек осторожный. Он все планирует и старается, чтобы все шло согласно его плану.
– Значит, не авантюрист, – констатировал Бейтс.
– Совершенно верно, Он – противоположность авантюристу. Только – жесткий расчет и четкое следование плану.
Бейтс задумался.
– А ведь в принципе такие люди уязвимы. Рано или поздно любой план дает осечку, и тогда можно легко сломать себе шею – свято веруя в план человек не готов к неожиданностям…
– Нет, мистер Бейтс. У меня сложилось убеждение, что он-то как раз всегда готов к любым неожиданностям.
– Обоснуйте-ка это!
– Не могу, сэр. Это задача для психологов. Но получается, что у него как-будто в голове компьютер – он постоянно все рассчитывает и все, что его окружает, держит под контролем.
– Ну, хорошо, – Бейтс сложил бумаги обратно в папку. – Сможем ли мы убедить его работать на нас?
– Он – из России, сэр. Они там – малопредсказуемые люди. Там человек если не захочет работать – он не будет работать ни за какие деньги. И это так, сэр. У них и социализм рухнул не только из-за того, что мы приложили к этому все усилия, но и потому, что большинство русских работали еле-еле, для видимости.
– А как он относится к нам, американцам?
– Он нас ненавидит.
– Но почему?
– Да потому, что справедливо полагает, что социализм разрушили, в частности, мы. Вы ведь читали его книги – он выступает за двухполярный мир, он считает именно такое устройство – наиболее гармоничным.
– Но ведь они сами отказались от социализма! Их Горбачев и Ельцин…
– Простите, сэр! Вам не кажется, что об этом лучше рассуждать политикам и журналистам? Монасюк американцев на бытовом уровне воспринимает вполне нормально, хотя и считает, что они, русские, и мы, американцы – разные, но так и должно быть.
– Но, если говорить в общем, какие бы полезные для нас черты Монасюка вы бы выделили в первую очередь?
– К позитивным, учитывая, что Монасюка мы разыскали в соответствии с пожеланиями нашего гостя из вакуумной камеры, я бы отнес верность данному слову, желание помогать слабым, ну, и то обстоятельство, что он – природный экстрасенс.
А к негативным – его упертость, упрямство, нелюбовь к власть предержащим. И самое главное – полное довольство тем, что у него есть.
Мы не нашли у него слабых мест, сэр. Пока – не нашли.
Сразу после этого разговора Бейтс отправил Дони домой, отдыхать, но предупредил, что он может понадобиться в любой момент.
А сам достал из стола свой старый, еще первый электронный органайзер, нашел в блоке памяти нужный телефон и позвонил по нему.
Он получил необходимую информацию, и уже через несколько минут дозвонился Осиновскому.
– Это Бейтс, – сказал он, когда в далеком Лондоне Осиновский снял трубку телефона. – Пора нам через столько лет снова собраться прежней компанией. Так что срочно вылетай в Женеву!
Женева. Зал для совещаний в центральном офисе Бейтс Индастриз, но теперь за столом для переговоров участников больше, чем прежде.
Кроме Джанни Абрахамса и Марии Оверман, за столом сидели Павел Абрамович Осиновский, Сейдзе Сото и Фостер Дони. Рядом с ними, а не во главе стола, сидел и Гил Бейтс.
Совещание длилось уже второй час, но особое неудобство ощущала лишь Мария Оверман – ей запретили курить, так как Сейдзе Сото не переносил запаха табака.
Сейчас наступил момент, когда утихли споры, были исчерпаны все доказательства и приведены все аргументы как "за", так и "против" и наступило время делового резюме – не окрашенного эмоциями, не оспариваемого никем вывода. Конечно, слово было за Оверман – аналитиком-профессионалом высочайшего класса, имеющего также диплом психолога.
– Итак, с кем мы имеем дело…
Монасюк – человек, с детства обладающий всеми качествами лидера, то есть сильным харизматическим характером, волей, умом, и заслуженно пользовался и уважением сверстников, и их признанием.
Одновременно, он – не авантюрист, а человек, исключительно расчетливый, планирующий все свои действия и не допускающий случайностей. Так что это, конечно, человек, СПОСОБНЫЙ нам помочь.
Но!.. К числу слабостей у таких людей обычно относят (если они есть!) некую сентиментальность и романтизм – и эти качества также свойственны Монасюку. Доказательство – стремление помогать другим даже в ущерб себе.
– Но позвольте, Мария, это единственная черта характера Монасюка, которую мы просто обязаны использовать, – запротестовал Осиновский.
– Нет-нет, господин Осиновский! – Мария энергично ткнула указательным пальцем в его сторону. – Я прошу вас просто представить себя сентиментальным романтиком со склонностью в ущерб себе помогать людям – вы стали бы тем, чем вы стали? Я имею ввиду ваши успехи в бизнесе?
Осиновский вынужден был лишь пожать плечами и развести обе руки – со всех сторон Оверман была, конечно, права.
– Господин Осиновский не ошибается в одном – если и пытаться уговорить Монасюка, то делая упор именно на его стремлении помогать людям.
И вот здесь я вновь должна сказать – но! Это качество, боюсь, осталось в прошлом. А сейчас…
…а сейчас в целом я бы охарактеризовала этого русского так.
Монасюк – это как бы закрытая система. Конструкция, замкнутая на себя. По сути, такая система это жестко огражденный от любого влияния извне некий внутренний мир.
Смотрите, у Монасюка совсем небольшой доход, но денег хватает как раз на то, чтобы удовлетворять все его потребности, поскольку они невелики.
Его жизнь сложилась так, что в ней было больше разочарований, чем радостей. Поэтому теперь у него нет какой-либо возвышенной мечты, а та, которая была – это была мечта о покое и стабильном, не нарушаемом никакими потрясениями ритме жизни. И эта его мечта сбылась! И именно потому, что это была его единственная мечта, он дорожит своим покоем и изо всех сил будет противиться всему, что может его нарушить.
Такого человека никому в принципе невозможно принудить работать на себя. Деньги его не интересуют, да и никогда особо не интересовали. Обращение к нему с воплем о помощи? Как я уже говорила, результата не будет – все т а к о е у него уже в прошлом.
Если только силой или обманом – но каков будет результат? Он – человек умный, по натуре – политик в высшем смысле слова, а значит – он просто притворится на время, что подчинился, а после этого, не торопясь, разработает такой идеальный способ уйти, что при этом еще и умудрится наказать вас же за насилие или обман.
Присутствующие переглянулись, их лица выразили разочарование. Чувствовалось, что от Оверман они ожидали совсем иного.
– Что же делать, Мария? – негромко спросил Бейтс. – Он жизненно необходим, причем на условиях добровольного согласия помогать нам.
Оверман пожала плечами.
– Знаете, – сказала она, собирая в аккуратную стопку разбросанные по столу перед ней бумаги. – На ум приходит лишь одно – найдите способ раскрыть, взломать его жизненную систему. Сейчас он защищает ее от внешнего мира. Так удивите его, огорошьте так, чтобы он раскрылся, на время забыл о своей защите.
Вот в этот момент, возможно, вы сможете использовать когда-то свойственное ему качество помогать другим, и вам удастся уговорить его помочь.
– Но чем мы можем огорошить его до такой степени?
Мария пожала плечами.
– Не знаю. Подумайте, он – мужчина, и вы мужчины. Так что найти способ предстоит вам.
Она улыбнулась и вышла из помещения. Мужчины остались одни.
Все молчали. Потом круглое лицо японца дрогнуло в улыбке.
– Господа! Кажется, я знаю, что предложить нашему русскому спасителю. Но я хочу, чтобы мы остались втроем – я, Гил и Осиновский.
Не обижайтесь, господа, но это – не вопросы бизнеса, это, я бы сказал – очень личное, касающееся лишь нас троих…
Когда Абрахамс и Дони, негромко переговариваясь, вышли Сейдзе Сото сказал:
– Рассаживайтесь поудобнее. Гил, я хочу попросить вас ответить мне на один вопрос.
Начнем немного издалека. Мои прибыли после уплаты всех налогов, расчета по займам и учета всех затрат составили примерно 50-60 миллиардов за прошлый год. Думаю, Гил, у тебя прибыль несколько больше, не так ли?
– Все так.
– Давайте теперь порассуждаем. Предположим, ты, Гил, пошел в магазинчик купить сигарет, пепси, жевательную резинку и пару журналов.
Ты взял с собой пятьдесят долларов бумажками и мелочью, купил все, что хотел, а когда вернулся домой и достал оставшиеся деньги, то машинально пересчитывая остаток, обнаружил, что не хватает доллара. Одного доллара.
Ты пересчитал еще раз, проверил карманы и обнаружил дырку в одном из них…
Осиновский и Бейтс рассмеялись.
– Сейдзе-сан, – сказал Павел Абрамович, – вот уже много-много лет мы не носим штанов с дырявыми карманами.
Сото также рассмеялся.
– Ну, это же так, просто предположение. Суть не в дырке, а в том, что в нее провалилась долларовая монета и вы ее лишились. Вопрос вот в чем – сильно ли вы будете переживать по этому поводу?
Бейтс и Осиновский переглянулись.
– По поводу потери одного доллара из пятидесяти? Вот нисколько не буду, – заявил Осиновский.
Бейтс кивнул, в знак согласия, но промолчал – он лучше Павла Абрамовича знал японца и насторожился.
У Сейдзе Сото было что-то на уме.
– Ну так как, Гил, – продолжал допытываться Сото. – Ты очень огорчишься пропажей?
– Ладно, Сейдзе, достаточно. Ты ведь понимаешь и сам, что ни один человек, наверняка имея вдобавок кроме этих пятидесяти долларов еще и счет в банке с может быть, тысячами долларов, не будет расстраиваться из-за потери одного доллара.
– Прекрасно. Тогда я могу предложить способ, как огорошить Монасюка.
Мы откроем три счета в банке по одному миллиарду долларов. И подарим их Монасюку. Просто так, ни за что…
– Минуточку, минуточку! – засуетился Павел Абрамович. – Вы можете давать хоть по миллиарду, хоть по два, а мои доходы составляют за год несколько… э-э, миллионов, вот! Так что я…
– Подожди, Павел! – сердито прервал его Бейтс. – Чего ты сможешь добиться таким способом, Сейдзе? Согласен, я могу позволить себе потерять один миллиард. И ты можешь, да и Осиновский – тоже. Помолчи, Павел, ты забыл сон, который тебе показали? Я не оговорился – тебе его именно показали! Напомнили кое-что из очень далеких прошлых времен, верно?
А теперь я напомню тебе кое-что еще. Это ведь из-за тебя мы с Сейдзе оказались в таком дерьме. А знаешь, что случилось с той девочкой? Сейдзе мне только сегодня все рассказал…
– Я сам узнал об этом вчера, – тихо произнес Сото. – Мы прокляты, и виноват в этом ты, Осиновский.
– Так вот, – со сдерживаемым гневом в голосе продолжал Бейтс, – девочка сошла с ума. И всю жизнь оставалась сумасшедшей.
И вот теперь нам не просто напоминают об этом, нас тоже потихоньку сводят с ума. Так что ты дашь деньги, как миленький!
– Дам! – Осиновский вскочил с кресла. Но только сто, нет, десять, нет-нет! Один миллион! Да кто он такой – этот Монасюк? Он тысячи долларов не держал в руках, зачем ему три миллиарда?
– Они нужны не ему! Это нужно для нас!
Гил, думаю, ты уже понял меня. Мы огорошим его невероятно щедрым даром, потом устроим ему свидание с головой из вакуумной камеры. И если эти два фактора не огорошат его настолько, что его можно будет попробовать уговорить помочь нам – то тогда его невозможно удивить больше ничем! И уговорить тоже!