И этого, козла вонючего, гнать надо, - прикинул Филипп. - Ученость свою показывает, простого слова от него не услышишь. "Интенсивный синдром..." Только как его выгонишь, если на нем вся канцелярия держится.
- Пить меньше надо, - перевела Марфута.
- Это значит я того?.. - не стал договаривать Филипп. Вроде и так начинала ясность появляться.
- Ага, - подтвердила Марфута. - С Хролом. Со всякой шантрапой путаешься, вот и того.
- С чего бы это? - водяной задумался. - Я, вроде, и не собирался. И причины нет никакой.
- Хрол себе новый ковшик для воды выстругал, вы его и стали обмывать. Дообмывались.
Водяной осторожно ощупал голову. Голова была цела, но по-прежнему болела неимоверно, прямо раскалывалась. Теперь хоть стало понятно отчего.
- Тихо все прошло? - с надеждой спросил Филипп.
- Вы как с Хролом стакнетесь, так у вас тихо не бывает, - ключница так и буравила водяного маленькими острыми глазками. - Надрызгались и пошли куролесить. Ты посмотри, что с новой тельняшкой сделал: дырка на дырке, как щуки драли.
Филипп посмотрел на тельняшку. И верно, утром новую надел, а теперь выбрасывать придется.
- Так уж и надрызгались, - неуверенно возразил он. - Ты скажешь.
- А то!
- С жалобами приходили?
- Пока нет. Моховики говорят, вы какого-то барсука поймали и в малиновую краску окунули.
- Моховики соврут, тоже недорого возьмут. Чего их слушать. Ну где, скажи ты мне, ночью в Лесу малиновую краску можно найти? И для какой такой радости мы бы его красить стали. Барсук жаловаться приходил?
- Пока не приходил.
- А ты, говоришь, покрасили. Знаю я, этих барсуков. Если бы мы его покрасили, он бы здесь с утра торчал, за моральный ущерб свежей рыбы просил.
- А еще говорят, - ехидно продолжала Марфута, - вы с Хролом на дерево забрались, на ветках качались и русалок изображали.
- Я русалку? - не поверил Филипп. - Не может такого быть.
- Вот и я говорю, какая из тебя русалка. С твоим-то пузом и бородищей только по деревьям и прыгать.
- Ничего не помню, - признался водяной. - Совсем ничего: ни про барсука, ни про русалок.
Мимо, заботливо хлопоча хвостиком, проплыла домашняя рыбка. В голове как молотком застучало.
- Ну что ты волну гонишь! - с укоризной выговорил ей водяной. - Что ты волну гонишь!
Рыбка шеметом из омута шмыгнула.
- Невозможно такое терпеть, ох и болит голова, - простонал Филипп. - Марфута, рассольчику бы.
- Где я тебе рассол возьму, - никакого сочувствия не было в голосе ключницы. - Ты прошлый раз, когда пить зарекался, во весь голос орал: "Чтобы я в своем омуте больше этой гадости не видел!" Вот мы рассол и вылили.
- Весь? - не поверил Филипп, зная хозяйственную жилку ключницы. - Может, немного осталось?
- Весь! - отрезала ключница. - Мы народ подневольный, что приказано, то и делаем.
- Ой-ой-ой... - водяной взялся двумя руками за голову. - Чтобы я еще когда-нибудь... Марфута, полечиться бы мне... Сока березового...
- Нету, батюшка, сока. Ты еще на той неделе приказал, чтобы ни одного туеска в омуте не держали. А мы что, мы народ послушный.
- Бутылочка заморская где-то должна быть, - вспомнил Филипп. - Плоская такая. Принеси, а то никакой мочи нет.
- Что-то я не припомню. Может и потерялась.
Кобенилась Марфута, ясное дело. Хотела, чтобы он поуговаривал, поупрашивал поискать. Филипп уговаривать змеюку не стал. Тоже уставился на нее, прямо в прищуренные щелки, и взгляд не отводил. А сам думал: "Пришибить ее сейчас, что ли? Чем-нибудь тяжелым по башке стукнуть, а потом поспрашивать: болит голова, или не болит?"
Марфута понятливая, не первый год служит, сообразила, чем кончится может.
- Пойду, поищу, может, и завалялась где, - и вышла.
- Сейчас принесет, - обнадежил водяного Ефтей. - Она хоть и баба, но службу знает.
И верно, вскоре Марфута вернулась, молча протянула Филиппу небольшую плоскую бутылку с цветной наклейкой. И, снова поджав губы, с укоризной уставилась на водяного.
- Ох... - простонал тот, сворачивая пробку. - Ох... - он приложился к горлышку и сделал маленький глоток. - Ну и гадость, - потом сделал другой глоток, побольше. И третий. - Прямо огнем жжет. Как они ее только употребляют, отраву такую?! Все, хватит. Видит Нептун, не пьем, а лечимся, - он завинтил пробку, вздохнул и прислушался к головной боли... Она вроде бы стала утихать. Филипп осторожно покачал головой. - Утихало...
- Чего это она такая зеленая? - спросил Ефтей.
- Хе, - Филипп потряс головой сильней. Полного порядка еще не было, но прежней боли он уже не ощутил, это точно. Вот что значит, вовремя лекарство принять. - Так заморская ведь. У них жаркий климат, почти что тропики. Береза не растет и пить, поэтому, нечего. Вот они и гонят эту отраву, из зеленого агавского растения. Хочешь попробовать?
Глянул на Марфуту, а та глаза опустила, вроде видеть ничего не хочет, и слышать не хочет. И правильно, нечего встревать в такое серьезное дело, как выпивка. Все равно ничего она в нем не соображает.
- Слушаюсь! - вытянулся коряжник. Хлебнуть горяченького, Ефтея уговаривать не надо.
Филипп передал ему бутылку. Коряжник осторожно принял ее, обтер пальцами губы и хлебнул. Из деликатности только один глоток и сделал. Один, но какой! Если бы на три глотка пошел, так опорожнил бы бутылку до донышка.
- Отрава! - подтвердил Ефтей. Он опять обтер губы, подумал немного и добавил: - Гадость, но пить можно, шибает.
Филипп с любопытством посмотрел на Кондея: хлебнет, козел вонючий, или не хлебнет?
- Глоточек? - предложил он прибрежнику.
- Не ощущаю потребности в наркотических стимуляторах, - выдал, козел вонючий. И бородой потряс.
Филипп так и думал, что откажется. И тяжело вздохнул, потому что приличного канцеляриста сейчас и не найдешь. Он поглядел на бутылку, подумал, что неплохо бы еще разочек губы смочить, но удержался, не стал.
- Унеси, женщина, бутылку! - и небрежно отдал ее ключнице. - Под замок ее. Да запомни, старая, куда положила. А то память у тебя совсем никуда уже не годиться, - решил он уесть Марфуту. - Поняла?!
- Чего тут не понять, - ключница по-прежнему смотрела на водяного щукой. - Как прикажешь, так и сделаем, мы же подневольные, - и ушла.
- Подневольная выискалась, - выдал ей вдогонку водяной. - Что ни скажешь, она всегда слово поперек найдет. Крокодила в юбке. Анаконда усатая.
Голова окончательно перестала болеть. И даже веселость какая-то появилась. Захотелось поговорить.
- Так не знаешь, куда мы с Хролом ходили? - подмигнул он Ефтею.
- Докладываю: шумели, песни пели, барсука красили. За русалками, конечно, гонялись. Какую поймаете - целовали с полным удовольствием. Потом сами русалками представлялись. Полезли на деревья, на ветках качаться стали. Так ты же мужчина видный, тяжелый, ни один сук не удержит, вот и шмякнулся.
- То-то чувствую, у меня спину ломит. Это, от того, что я с дерева сверзился...
- Никак нет. Болит от того, что тебя жердью два раза поперек спины перетянули.
- Эт-то ты врешь. Кто в Лесу водяного жердью обхаживать станет!? Да еще два раза!
- Докладываю по порядку действий. Сначала полевик. Вы с Хролом, когда гуляли, на Ромашковой елани полевика встретили. Он в Лес прошлым месяцем забрел, теперь пережидает, когда выбраться сумеет. Хрол с ним и сцепился, заспорили они. Ты их разнимать стал, отвесил каждому. А полевик тебя жердью. Ты жердь у полевика отобрал, выбросил, хотел морду ему набить. А он испугался и в бега ударился. Тут тебе еще какой-то лохматый под руку подвернулся, ты в раже ему по уху влепил. А он жердь, что полевик бросил, подобрал и опять тебе по тому же месту, поперек спины. Ты тогда совсем освирепел и со всего маху в зубы ему врезал. Он лишние зубы выплюнул и в кусты уполз. Правильно сделал, а то ты вполне мог его жизни решить.
Водяной задумался:
- Раз такое дело, значит, перебрал, - признался он. - Этот, которому я зубы сосчитал, жаловаться приходил?
- Никак нет! Пока тихо.
- С полевиком что, с Хролом? Чего они не поделили, спорить стали?
- Полевик говорил, что в поле лучше, а Хрол, что лучше в Лесу.
- В Лесу... В поле... Каждому известно - лучше всего в воде, - определил Филипп.
- Так точно! В воде лучше всего! - подтвердил коряжник. - Теперь у полевика под правым глазом фингал, а у Хрола под левым.
- Чего они так друг-дружка по пустяку? - заинтересовался водяной.
- Так не они друг друга, это ты их, когда уговаривал не буянить.
- Да ну?.. - удивился водяной. - Хролу тоже я подвесил?
- Хролу тоже.
- И приличный фингал?
- Твой, фирменный. Левый глаз у лешего начисто затянуло. А окраска должна сегодня полностью проявиться.
- Это хорошо, - водяной был доволен, что Хролу достался фирменный фингал. - Он и виноват, что мы набрались: "давай еще по одной, да еще по одной". Совсем нет у лешего тормозов. И меня заманил. Ему хороший фингал к пользе. Полевику тоже - нечего с дураком связываться, - и чтобы не понял его коряжник неправильно, уточнил: - Нечего с дурным Хролом связываться.
- Так точно! - подтвердил Ефтей.
- Этот, которому я в зубы... как придет, скажи мне. Одаривать стану. Я справедливый. Раз не прав - буду откупаться. А еще что было? - продолжал интересоваться водяной.
- Так что, ничего особенного. После победы над полевиком и лохматым, вы опять к Хролу завалились. Марфута как услышала про такое, меня с братом позвала с собой и сразу к лешему в землянку. А вы оба в лежачем положении, храпите. Хрол субтильный, он потихоньку храпит, со свистом, а ты с рокотом, солидно и громогласно, как водопад. Всю живность в округе распугал. Пустыми туесами из-под березового сока вы у Хрола весь угол завалили. Хорошо вы вчера с лешим приняли, обстоятельно, - отметил он, со знанием дела. - И карты, значит, по всему столу разбросаны.
- Карты, говоришь. Хм... - Филипп вспомнил, что и верно играл в карты с лешим. - Точно, в карты... На что же мы играли?.. - водяной задумался, но вспомнить не смог. - Завелись мы с ним оба. На кон что-то большое ставили и он и я. А вот выиграл я или проиграл - не помню. В народе ничего не говорят?
- Никак нет! Никто и не знает, что вы картишками баловались. Только Марфута да мы с братом, - и надо было понимать: уж они-то никому не расскажут, что хозяин с лешим всю ночь березовый сок пил и в карты резался.
- Я забыл, на что играли, - водяной рассмеялся. - Вот и хорошо, что забыл. Хрол жульничал, это точно. Только отвернешься, он карту из рукава достает. Надо было его мордой об стол. Хорошо, что я ему фингал прилепил. Честно в карты он играть не может, натура у него такая. Леший, наверняка, и выиграл. А раз я забыл, то он, хлипкий, тем более забыл. И квиты мы, никто ничего не проиграл.
Тут опять канцелярист, сутяжная душонка, выступил.
- У тебя, хозяин, сегодня малый прием скоро начинается. Надо предстать перед народом, - напомнил он.
- Тьфу ты, - сплюнул водяной, - Этого еще не хватало. Отмени! Видишь, болею.
- Согласно традиции никак невозможно, - поблеял козломордый. - Необходимо предстать. И в полном облачении, как славными твоими предками заведено.
Филипп и сам понимал, что малый прием отменять нельзя. Народ, со своими заботами, явился и надо с каждым поговорить. Какой же он благодетель, если просьбы народа выслушивать не станет. Тем более, голова уже не болела. И облачиться тоже надо. Чтобы уважение испытывали. Не босяк какой-нибудь, а сам водяной.
- Марфута! - крикнул он ключницу.
Та вошла. Руки опущены, губы ниточкой, пол разглядывает. Угнетенную сиротку из себя строит.
- Ты вот что, не придуривайся, - прямо так и выдал ей Филипп. - Ну, выпил, гульнул, так с каждым случается. А сейчас дело справлять надо, - он посмотрел на прибрежника и поморщился. - Малый прием пора начинать. Неси мне, Марфута, новую тельняшку. Ты что думаешь, я в такой тельняшке к народу выйду?! - он просунул руку в одну из дыр и повертел ею. - У нас что, добра мало!? Нельзя водяному в рваной тельняшке ходить?! Тащи тельняшку, новый пояс, с блестящей пряжкой и лучшие мои шорты давай сюда, ненадеванные еще, плисовые.
Насчет плисовых, специально напомнил, что они лучшие. Для примирения с ключницей. Она эти шорты сама скроила, сама сшила и гордилась своей работой.
- Сейчас, батюшка, принесу, - оттаяла ключница и вроде бы чуть ли не улыбнулась. - Шорты плисовые, это ты правильно, батюшка, решил.
Вот что делают плисовые шорты, - с удовольствием отметил Филипп. - Отмякла старая крокодила. С ней ссориться, себе дороже, со света сживет.
- И Джонни ко мне. Пусть золотую цепь тащит, штук пять перстней с камнями что побольше и на голову что-нибудь такое, сверкающее.
Первой Джонни прибежала. Молодая, длинноногая, такой что не прибежать первой. Пока Марфута свои телеса на шаг переносила, Джонни десять шагов отмахивала. Ее Филипп из-за моря привез от берегов заграничной Шотоландии. Она по специальности узге, хранительница драгоценностей. Сама по себе деваха неказистая, тощая, как селедка раками обглоданная. Но аккуратная и суровая, всякие боевые приемчики знает. Под ее присмотром ни один камень не потеряется, ни одна золотинка не пропадет.
Джонни одела водяному на шею золотую кованую цепь, старинной работы. На пальцы левой руки три массивных золотых перстня с красными рубинами, на пальцы правой - два перстня, но с алмазами. Полулысую голову высоким обручем украсила. Филипп это украшение в каком-то теплом море у тамошнего водяного за картишками добыл. Ставили на кон как золотое. Оно и блестело, как золото, а там - кто его знает... Джонни отошла и застыла, любуясь драгоценностями. Знала в них толк и ценила красоту.
Потом Марфута появилась. И пояс принесла, и тельняшку новую, и шорты плисовые. Филипп переоделся, бороду причесал, и совсем другим сделался, не узнать. Был галах-галахом, бродяга в дранной тельняшке. Такого ни в один приличный омут не пустят. А сейчас барин-барином. Глянешь на золотую цепь, на перстни, на новые плисовые шорты - и уважать хочется.
Водяной подошел к большому зеркалу, стал себя рассматривать. Оно, конечно, при полном параде вид солидный, но не сказать, чтобы остался полностью доволен. Лицо припухло, под глазами мешки, сразу видно, что веселую ночь провел.
Марфуте его вид вовсе не понравился.
- Может, отменишь на сегодня, - предложила она. - Рожа у тебя больно помятая.
- А ничего! - решил Филипп. Голова уже не болела, а после опохмеления он еще и прилив бодрости почувствовал. И что-нибудь такое эдакое захотелось совершить. - А ничего! Ефтей! Если кто вякнет, по поводу моего внешнего вида, ты его в три шеи гони. И больше на порог не пускать, прощелыгу. Я им всем благодетель. И с помятой рожей - все равно благодетель.
- Погоди, - остановила его Марфута. - Нет в тебе сейчас настоящей осанки. Не впечатляешь. Надо имидж подправить.
Она вприщурку осмотрела водяного, подумала немного, потом вынула из кармана широкую ярко-красную ленту.
- Сейчас и подправим.
Ключница перекинула водяному ленту чрез плечо. Лента наискось легла поперек всей груди и спины, а внизу Марфута завязала ее хитрым узлом - бантиком. Отошла в сторонку, оценила и осталась довольна.
- Вот так хорошо будет, - никто и не глянет на твою зачуханную физиономию, все на красную ленту смотреть станут.
Филипп ключнице не поверил, но прежде чем обругать ее и выбросить дурацкую ленту, посмотрел в зеркало. А ведь права была змеюка. И сам не заметил черноты под глазами, красная лента в глаза лезла, и все остальное перебивала.
Ухватиста, из чего хочешь вывернется, - подумал водяной. - Знает свое дело. Как исхитрилась - одной лентой всю ночную гульбу поправила. Нельзя ее гнать. Выгонишь, так на ее место прихлебаи подсунут какую-нибудь дурынду, из своих, и будешь с ней маяться. Лучше уж эту ядовитую анаконду держать, от нее хоть толк есть.
Малый прием, как из старых времен повелось, проводили в Малом Гранитном Гроте. Чтобы все было солидно и чинно. Чтобы каждый, кому не лень, не лез, куда ему не надо, и не мельтешил. И как в старину, Филипп уселся на большую красного гранита глыбу. Сидеть на камне было неудобно и жестко. Филипп давно собирался приказать, чтобы соорудили подушечку из водорослей, да все как-то забывал. "А сами, бездельники, не догадаются, - ерзая на жестком камне, размышлял водяной. - Работнички... Без приказа они и плотву не поймают".
В крыше грота была прорублена дыра, и солнечный луч падал прямо на водяного. Вид у него был внушительный. Обруч на голове блестел, и большая пряжка на поясе блестела, и золотая цепь блестела. Поперек груди широкая красная лента. Издали, следов ночной гулянки увидеть было невозможно, а близко к водяному никого из посторонних не подпускали.
Все сопровождавшие водяного на малый прием стояли. Справа от Филиппа Марфута с ключами на поясе. Слева начальник охраны омута коряжник Ефтей. Немного в сторонке, справа, козел бородатый, прибрежник Кондей с пергаментами в рукаве. А у входа громоздился плечистый и лопоухий старший подкоряжник Фитюк, загораживающий трезубцем вход в Грот от непрошеных гостей.
- Можно начинать, - кивнул водяной Кондею.
Кондей вытянулся, вдохнул поглубже, и заорал:
- Филипп Первый! Великий водяной! Хозяин проток, заливов и проливов, Владыка омутов и перекатов, Повелитель рек, озер и всех других водных пространств начинает малый прием!
Филипп сидел на своей неудобной каменюке и ногой такт отбивал, проверял, не пропустит ли чего козлобородый. Тот все правильно сказал, ничего не пропустил и, главное, одним дыхом выдал.
- Впускай, - кивнул водяной Ефтею.
- Дозволено впускать! - объявил тот старшему подкоряжнику. Фитюку.
Фитюк убрал трезубец, поманил кого-то рукой.
Вошли два старых седых бобра и с достоинством поклонились Филппу. Один из них подал Кондею небольшой листок пергамента. Канцелярист быстро пробежал его глазами.
- Два семейства бобров, прибывших к нам из соседней реки, просят отвести им участок для строительства плотины и домиков, - доложил он.
- Ну, и отведи. Реке от бобров польза.
- Никак невозможно исполнить такое их желание.
- Это почему?
- Нет подтверждения, что они являются бобрами, - проблеял козел.
- Как это? - удивился Филипп. - Бобры ведь.
- Твоим великим прадедом, водяным этих мест Ферапонтом Четвертым был составлен "Реестр определений всего сущего в данной акватории". Там значится, - Кондей вынул из рукава пергамент, развернул его и прочел: - "Все бобры ведут оседлый образ жизни. У каждой семьи имеется персональный домик и общая для рода плотина..." - прибрежник свернул пергамент и убрал его в рукав. - А у этих ни плотины, ни домика. По такой объективной причине за бобров мы их принять не можем.
- Ты посмотри на них. На хвосты посмотри, на зубы... Бобры они или не бобры?
- Не могу знать. Согласно официальным данным - они являются неизвестными персонами.
- А если на глазок?