- Если на глазок, то бобры конечно. Но поскольку они явились без удостоверяющих свое происхождение строениями, доказать что они бобры совершенно невозможно.
- Они что, домики и плотину сюда притащить должны?
- Они должны удостоверить факт, что являются бобрами, - ушел от прямого ответа Кондей.
Водяному захотелось придушить заведующего канцелярией. Прямо сейчас, непременно при всех. Пусть все видят и знают, что будет с тем, кто станет крутить идиотскую канитель с простыми решениями.
- Выдели, - как можно спокойней сказал он.
- Согласно Реестра всего сущего, не имеем права, - затряс бородой Кондей. Не побоялся возразить водяному.
Филипп опять удержался. Не стукнул канцелярскую амебу, и даже голос не повысил.
- С моего высочайшего соизволения, - сказал он очень тихо, но очень твердо, - выдели бобрам место для строительства на Журавушкином ерике. Чтобы строились и прославляли нашу справедливость.
Кондей открыл рот, хотел что-то сказать. Но в это время Филипп так на него глянул, что тот сразу понял: больше перечить водяному нельзя. Канцелярист поперхнулся, закрыл рот, снова открыл и снова поперхнулся.
- М-м-м, - сказал он. - М-м-м... - и опять замолчал. Глаза его стали большими и совершенно пустыми. Он никак не мог сообразить, что делать.
"Точно козел, - подумал Филипп. - Он и мекает, как козел".
Наконец, канцелярист до конца принял свое поражение.
- Согласно прямому и непосредственному указанию Великого водяного Филиппа Первого, существам, именующим себя бобрами, выделяется место для строительства плотины и необходимых домиков на Журавушкином ерике, - сообщил он. - Посмотрел на Филиппа и с тоской в голосе добавил: - решение окончательное и обжалованию не подлежит.
- Можете смело говорить всем, - обратился к бобрам водяной, - что здесь у нас каждый найдет поддержку. Я и мои приближенные только о том и думают, чтобы сделать вас всех равными, свободными и сытыми. Можете идти.
Седые бобры опять с достоинством поклонились Филиппу и вышли.
- Кто там еще? - спросил Филипп.
Фитюк выглянул из пещеры, поманил пальцем. В грот вошли три болотника. Все трое невысокого росточка. Кривоватые, тонкие как у лягушек ноги делали их еще ниже. Головы у болотников лысенькие, а бороденки путанные, кудлатые. Мордочки грязные, с ушей свисали клочки тины болотной. Были они совершенно одинаковые, как головастики от одной лягушки.
- Ну и красавцы, - глядя на них, покачал головой Филипп. - Отворотясь не насмотришься.
Болотники остановились у входа и с любопытством разглядывали водяного. Рты пораскрывали, восхищенные блестящей пряжкой на поясе и золотой цепью. Отроду не видели они у себя в болоте такого блеска.
А Кондей молчал. Никак не мог очухаться, после истории с бобрами.
- Докладывай! - окликнул его водяной.
Концелярист вздрогнул, будто его неожиданно разбудили и тут же дали хорошего щелбана по лбу. Оглянулся и сразу сообразил, в чем дело.
- К твоей милости болотники, - доложил он.
Филипп кивнул.
- По какому поводу явились? - спросил Кондей болотников.
Болотники переглянулись, зашевелились, стали переступать с ноги на ногу. Жизнь на болоте неторопливая и соображали они медленно.
- В речку вашу хотим, - наконец выдал один.
- Ага, - подтвердил второй.
- Угу, - внес свою лепту в завязавшийся разговор третий.
И опять наступило молчание. Филипп не выдержал.
- У вас на болоте разве плохо? - спросил он.
- Не, на болоте хорошо, - подумав, заявил второй.
- Отчего же вам в речку захотелось?
- Так у вас в речке лягушки вкусней, - опять вступил в разговор первый. - Большие у вас лягушки, жирные.
- Ага, - поддержал его второй.
Третий молчал.
- Понятно... - Филипп посмотрел на канцеляриста. - Как там у тебя в Реестре? Может болотников и болотниками считать нельзя? - пошутил он.
Кондей шутки не понял. Канцелярист вынул из левого рукава пергамент, сверился с ним и доложил:
- Описанию данные существа полностью соответствуют. Бороды, ноги, лысины и тина на ушах обозначены. Исходя из "Реестра определения всего сущего данной акватории", составленного великим водяным этих мест Ферапонтом Четвертым, данные существа следует считать болотниками.
- Все-таки болотники. Так принимать их или нет, как думаешь?
- Поскольку имеется соответствие, то противопоказаний нет, - на этот раз поостожничал канцелярист.
- Понятно. Лягушки вам наши нравятся? - спросил Филлип болотников.
- Ага, - сообразил первый.
А второй так и не успел сообразить, о чем их спросили, потому что Филипп задал еще один вопрос.
- Чего это вы такие грязные?
- Так это... - первый наверно славился в кругу болотников своей болтливостью. - Для счастья. Грязь с себя смывать - это значит счастье смывать.
- Получается - вы счастливые?
- Ага, - подтвердил второй.
Третий по-прежнему молчал. Возможно, он был в своем болоте самым умным, а умные, как известно, помалкивают.
- Чего же вы от своего счастья уйти собрались? - поинтересовался водяной.
- Так лягушки у вас вкусные, - первый демонстрировал чудеса сообразительности. - А мыться мы и здесь не будем. Счастье при нас останется, - вполне логично размыслил он.
- Вопрос серьезный. Я в таком вопросе сам разобраться не смогу, - решил развлечься Филипп. - Надо с народом посоветоваться. Как народ скажет, так и будет. Ты как думаешь? - посмотрел водяной на коряжника. - Брать их или пусть счастливыми остаются?
- Грязные они и запах не наш, - как и положено начальнику охраны, Ефтей глядел на болотников строго и подозрительно. - Такие, и на диверсию пойти могут. Если их в речку пустить, воду, враз, замутят.
- Ты как считаешь, Марфута? - обратился водяной к другой представительнице народа.
- У нас, здесь, отродясь, лягушатников не было, и дальше без них обойдемся, - отрезала она. - И насчет экологии думать надо. Малькам чистая вода нужна. Сейчас все за чистоту природы борются, и нам надо в эту борьбу включаться. А эти, - Ефтей прав, - воду мутить станут.
- Так... А ты, Фитюк, как думаешь? - народней Фитюка никого здесь не было.
- Я? - переспросил старший подкоряжник, мнением, которого интересовались редко.
- Ты.
- А что, думать надо? - растерялся тот от неожиданного задания.
- Надо, Фитюк.
Фитюк понимал, что ответом своим должен угодить водяному, а чего желает водяной, сообразить не мог. Молчание затягивалось. Все ждали, что скажет старший подкоряжник. Раз водяной спросил, должен же он что-то сказать. И лопоухий богатырь Фитюк тоже понимал это. Так что, вынужден был решиться.
- Может им надо пендаля дать? - сообразил он в привычном для себя направлении. И тут же предложил свои профессиональные услуги. - Это я всегда! На службе родного омута сил не пожалею.
- Поняли? - спросил Филипп у болотников.
Те уставились на водяного, стали соображать, что им надо понять.
- Народ против, - сообщил, не дождавшись ответа водяной. - Я может, и согласился бы, но у нас демократия. Я вам не деспот какой-нибудь или сатрап, против воли народа не пойду. Можете смело говорить каждому, что мы здесь постоянно заботимся о сохранении демократии и экологии. Теперь поняли?
Болотники опять не успели понять.
- Болотникам приказано возвратиться в свое болото! - проблеял Кондей. - Фитюк, помоги просителям.
Старший подкоряжник стал выполнять приказ. А пока Фитюк провожал болотников и старался, чтобы те прямо в своем болоте оказались, в грот зашел подкоряжник Еник. Смотритель лошадок, он же конюх, он же личный кучер водяного. Невзирая на всю торжественность обстановки он направился прямо к Филиппу.
- Хозяин, лошади покормлены и запряжены. Багаж уложен. Можно ехать, - доложил личный кучер.
- Это куда ты ехать собрался? - поинтересовался Филипп.
- Не я, а ты, хозяин, ехать собрался. Говорил, на Южные острова, за экзотикой. Кокосовые орешки хотел пощелкать, на горячем песочке полежать.
- Хм, на Южные острова, - говоришь... - На горячем песочке полежать...
Филипп вспомнил полыхающий костер, дубины и плоскомордых первобытных, которые собирались его съесть. Сон, конечно, но все равно неприятно. И может не просто сон, а предостережение. Он погладил живот. Живот был большой, теплый и гладить его было приятно. Чего уж тут: свой собственный живот, к которому водяной относился с полным уважением и выращивал не для первобытных с кольцами в носу.
- Пусть плоскомордые друг друга жрут, нечего мне там делать, - заявил он. - А орехи твои кокосовые - дрянь, не прожуешь, - водяной сплюнул. - Мне, сколько захочу, наших соберут. Слышишь, Марфута, орешков хочу, пусть наберут туес. Да присмотри, чтобы спелые. Наши, отечественные, получше заморских будут. В них витаминов побольше. Не поеду я на твои Южные острова, Еник. Свои орехи щелкать стану. Распрягай лошадей.
- Распрягать, так распрягать... И возок что ли тоже разгружать?
- И возок разгружай.
- А может не стоит, - рассудил Еник. - Может, ты завтра надумаешь ехать, или послезавтра, так чего его разгружать. Там работы знаешь сколько... До завтра и так постоит. А завтра тебе может ехать захочется.
- Тебе чего велено? - сердито посмотрел на него водяной.
- Велено разгружать.
- Вот и разгружай! Никуда я не поеду. Ни сегодня, ни завтра.
- Легко сказать: разгружай да нагружай. Оно ведь таскаешь, таскаешь... Может, на той неделе поедешь? Думаю, пусть возок пока нагруженным постоит, ничего с ним не случится.
- Я кому говорю! - погрозил ему кулаком Филипп. - Мне сколько раз повторят надо?! Или ты в ухо захотел? Разгружай!
- Так бы сразу и сказал, - нисколько не обиделся подкоряжник, повернулся, пошел распрягать и разгружать.
Тут и Фитюк выпроваживавший болотников вернулся.
- Хозяин, - он ухмыльнулся, явно собирался обрадовать водяного чем-то интересным и веселым. - Тут барсук пришел, с тобой встретиться хочет.
- И чего ты в этом смешного увидел, - Филипп понял, что это тот самый барсук, которого они с Хролом выкрасили. - Мало ли чего барсуку надо.
- Так он весь из себя малиновый, - старший подкоряжник не по чину весело ржанул. - Отродясь не встречал таких смешных барсуков. Ты бы на него глянул. Он на берегу стоит, а вокруг него моховики тучей роятся. Рты от удивления поразевали. А еще говорят...
- Не твое дело слушать, что бездельники говорят! - оборвал его водяной. Ты что, деревня, и вправду малинового барсука ни разу не видел!?
- Так мы же это... - стал оправдываться лопоухий. - Мы же под корягами. У нас там вообще никаких барсуков нет. А так-то мы завсегда, за честь родного омута жизнь отдать готовы.
- То-то, - Филипп поерзал, поудобней устраиваясь на неуютном камне. - Тебя занарядили служить, так неси свою службу как следует. А то барсуки, барсуки малиновые... Я тебе покажу барсуков!
Старший подкоряжник подобрался и застыл со своим трезубцем, преданно уставившсь на водяного.
- Барсук пусть подождет! - приказал Филипп. - Кто там у нас еще? Зови!
Глава одиннадцатая.
Лешие со всех околотков собирались к землянке Ставра. Первым пришел Колотей: длинный и тощий, как жердь. В руке такой же длинный черный посох, с которым он никогда не расставался, как не расставался с просторной зеленой курткой, расшитой по воротнику и рукавам затейливыми серебристыми узорами. Никто не считает лешачьи годы, никто не знает, сколько тому или иному лешему лет, но Колотей был самым старым в Лесу. Ухоженная белая борода его опускалась ниже пояса, негустая, седая шевелюра рассыпалась по плечам. И темное лицо было в глубоких морщинах, как кора старого дуба. А взгляд из-под нависших кустистых бровей был пристальным, будто видел леший что-то такое, особенное, другим недоступное. Колотея в Лесу уважали, к его мнению прислушивались. И побаивались. Если Ставр был здесь хозяином: лешими выбранный и утвержденный вышестоящей властью, а, значит, всем остальным за руководителя и старшего брата, то Колотей как бы считался дедом, хранителем вековых обычаев.
Следом за ним и сорока Фроська объявилась. Она такое собрание леших никак не могла пропустить. Опустилась на заветный дуб, деловито попрыгала по веткам, поклевала каких-то одной ей видных букашек, перышки почистила и уселась, глаза прикрыла. Будто подремать собралась, будто случайно сюда залетела и то, о чем станут говорить лешие, ее совершенно не интересует.
За ней Гонта с далекого шестого кордона прихромал. Еще в детстве толстая лесина ему на левую ногу упала - кости вдребезги. С тех пор и хромает. И не опоздал Гонта, в назначенное время явился. Обычно он всегда опаздывал, потому что пока добирался от своих дальних владений, непременно его что-то задерживало. То ветер трухлявое дерево повалил, и следовало его с тропинки убрать, то лосиха никак отелиться не может и надо ей помочь, то еще что-нибудь такое же важное, спешное, мимо которого ни один леший пройти не может. А бывало, что и сам в какую-нибудь неожиданную яму провалится, или нога на случайной кочке подвернется. И от этих постоянных напастей и нежданных неприятностей характер у него окончательно испортился. Стал он нервным, дерганным и всем недовольным. Все ему не нравилось, ко всем придирался, слова просто так не скажет, непременно с подначкой, с подковыркой. Лешие уже привыкли, что без подковырок Гонта не может, и не обращали внимания. А это его еще больше заводило.
Хоть и вовремя пришел Гонта, физиономия у него была кислей кислого, как будто он весь день глотал головастиков в самой гнилой бочажине Хлюпошлепного болота и диким щавелем закусывал. Ни на кого не глядя, леший молча уселся на край бревна, прикрыл глаза и стал думать что-то свое недовольное.
Могута с Еропкой парой появились. И как всегда о чем-то спорили.
- Ставр, ты нас рассуди, - попросил Могута.
- А что Ставр!? А что Ставр!? - подпрыгивал возле него Еропка. - Ты всю жизнь ставровым умом жить не станешь, самому соображать надо. Мыслить надо! Если ты мыслишь, значит, ты существуешь! Понял!?
- Я, значит, не мыслю, а ты, значит, мыслишь?
- Так это же и есть превентивная гармония в действии. В этом мы как раз друг друга и дополняем. У тебя сила, а у меня мысль! А когда они вместе, можно по линии прогресса невиданных вершин достигнуть.
- Вот и достигай. А мне твои вершины ни к чему, - не соглашался Могута.
- Не понимаешь ты своего предназначения... - Во! И молодое поколение здесь, - обрадовался Еропка, увидев Гудима и Буряту. - Нет, ты посмотри, Могута, какие ладные лешаки подрастают. А главное - умные! Хорошая смена нам идет. Ну, докладывайте сыщики, чего нашли, чего сообразили?
- Погоди, Еропка, не егози, - остановил его Ставр. - Дождемся остальных, чтобы всем сразу и рассказать. А сначала вас послушаем.
- А чего нас? За нами задержки не будет. Мы завсегда готовы! Задание выполнили полностью и, кроме того, глубоко поразмыслили, так что у нас тоже некоторые глубокие соображения ума есть. Могута, видишь, надулся как индюк после сытного обеда. Это значит - он что-то важное узнал. Но мне индивидуально ни слова не сказал. Тоже хочет всем сразу.
Пока Могута и Еропка усаживались на бревна, Клямке явился, грустный и недовольный. Кончики его усов были уныло опущены. Даже перо на шляпе, соответствуя настроение хозяина, торчало не так гордо. И без своего любимого посоха явился леший.
- Я просиль моховик весь собирать на blumen поляна. Иди туда говорить с этот маленький глюпый народник, а моховик ни один нет, - пожаловался он. - Никакой дисциплин, никакой порядок.
- Надоел ты им, вот они от тебя и сбежали, - сказал Гонта то, о чем подумали и другие. Только остальные вежливо промолчали, не хотели обижать Клямке. А Гонта был среди леших грубияном, и не признавал вежливость. Ему начихать было, на чьи-то обиды.
- Помолчи, - попросил его Колотей.
- Я что, разве неправду говорю! - не послушался его Гонта. - Наш Клямке заставляет этих рыжих дурашлепов строем ходить. Моховиков - строем! Умора! Не от большого ума, такое, придумывают. Вот они от него и прячутся.
- Велели тебе заткнуться, так послушайся хорошего совета, - сердито уставился на него Могута. - Не заткнешься, так я тебя по балде стукну.
Гонта заткнулся, решил не спорить с Могутой. А Клямке стал оправдываться.
- Это есть совсем глюпий клеветний слюх, - объявил он. - Я никогда не заставить моховичок ходить в строй. Я совсем нежно уговаривать их ходить по тропинка.
Селий пришел, по-доброму всем улыбнулся. Он всегда улыбается. В Лесу добрей и бескорыстней Селия не сыщешь. И самым болезным он был в Лесу. Лешие ведь все, как один, крепкие, здоровые, никакая холера к ним не пристает, да и мелкая хворь редко цепляется. То, что Еропка жаловался на свои недомогания, так это же Еропку знать надо. Ему и похвастаться удовольствие и пожаловаться - тоже удовольствие. А Селий среди здоровяков-леших был исключением. У него одного болезней было больше, чем у всех леших вместе взятых. Он ни дня без какой-нибудь хвори не обходился. То у него в коленках хрустит, то в боку колет что-то острое, то перед глазами черные крапинки мельтешат, то зубы болят... Склероз его так одолевал, что он иногда даже имя свое забывал. И в рассуждениях его нередко заносило в такую даль, из которой и вернуться было почти невозможно. Давление у Селия было особенным и шло крутым зигзагом: утром падало почти до нуля, а к вечеру так зашкаливало на верхнем пределе, что другой леший от такого давления давно окочурился бы. А болезненному Селию, все нипочем: бредет потихоньку, кашляет, коленками скрипит, но дело свое делает.
Ходил он как-то боком, хромая на обе ноги и согнувшись. Личико у него было маленьким и в частых частых морщинах, как у засохшего на дереве яблока. Голова гладкая, как колено, ни единого волоска. И борода - не борода. Так, какие-то пегие клочья беспорядочными кустиками торчали на подбородке. Ему бы давно на пенсию уйти, на заслуженный отдых по возрасту и состоянию здоровья. Но он не мог без Леса, считал, что никто лучше него этот Лес не знает и без него весь порядок нарушится. Как только разговор о пенсии заходил, у Селия слезы на глаза наворачивались. А лешие, хоть и не назовешь их особо добрыми, слабых жалеют.
- Птиц я сегодня слушал, - сообщил Селий. - Маленькие, а до чего благостно поют. Послушаешь их, и благородные мысли приходят, как-то чище становишься. Вот я и думаю, а что если собрать в Лесу всех певчих птиц и создать... - Селий замолчал, вспоминая слово, которое хотел сказать, но вспомнить никак не мог. - Это самое, - повел он рукой. - Ну, этот самый, - обратился он за помощью к лешим, - когда их много собирается и все вместе поют но на разные голоса... - он поморщился и пожал плечами, - Только что помнил. И забыл...
- Хор, - подсказал Ставр.
- Точно, хор! - обрадовался Селий. - И слово простое, тысячу раз говорил его, а забыл. Замучил меня склероз. Так, все хорошо помню, а отдельные слова забываю. Погода сегодня хорошая. Солнечно, сухо. Для насекомых очень полезная погода, особенно, для муравьев, - с удовольствием сообщил он.
- Зачем их собирать? - спросил Могута.
- Кого, муравьев? - удивился Селий. - А чего их собирать, они и так все вместе.