Валерий Иванович, на некоторых уроках раздавал ученикам компасы, чтобы те научились определять стороны света. Потом собирал их и укладывал в коробку. Один из них, самый маленький, был испорчен. Вместо северного магнитного полюса стрелка показывала на восток, а иногда и вовсе на юг. И однажды наступил для Никодима счастливый день. После урока, когда ученики уже разошлись, Владимир Иванович стал наводить порядок в шкафу. Ровными стопками сложил контурные карты, расставил книги, разорвал на клочки и выбросил в корзину для бумаг какие-то ненужные записи. Потом занялся компасами. Он проверил, как работает каждый из них. Маленький компас учитель повертел, несколько раз сильно встряхнул, но стрелка его все равно отказывалась показывать на север. Географ обругал бракоделов, и выбросил компас в корзину для бумаг. Как только Валерий Иванович вышел из класса, Никодим подобрал этот компас и взял его себе. Прибор, как и все компасы, был необыкновенно красивым. А, кроме того, у него были маленькие желтые ремешки, и его можно было носить на руке, как часы. Часы имелись у водяного Филиппа, и тот хвастался ими. Но компас был лучше часов. У часов стрелки двигались медленно, надо было долго смотреть и ждать, пока какая-нибудь из них сдвинется с места. А у компаса - другое дело - повернул его немного, и большая красивая стрелка сразу поворачивается, повернул в другую сторону и она опять вертится... Красота! Никодима совершенно не смущало, что стрелка отказывалась показывать, где находиться северный полюс. Он не собирался туда идти. Домовой надел компас на левую руку и не расставался с этим замечательным прибором. Если собрался куда-то идти, непременно определял свой путь по компасу. Делал это обстоятельно, так, чтобы все видели. Многие завидовали Никодиму. А водяной Филипп, которому очень хотелось иметь компас, предлагал за него большую, скрученную в рог раковину, которую можно было приложить к уху и слушать шум моря. Но домовой отказался.
Никодим поставил в угол туесок с ягодами и присел возле деревянной шкатулки, в которой хранил свое имущество. Он привычно погладил полированную крышку, поднял ее, вынул из шкатулки красный галстук-бабочку и прикрепил его на шею. Галстук был явно великоват небольшому домовому, но все же придавал ему вид солидный и даже праздничный. Никодим всегда надевал этот галстук, когда отправлялся осматривать доверенные ему владения.
Он поставил шкатулку на место и пошел в учительскую. Обход школы Никодим всегда начинал с учительской. И не потому, что придавал ей особое значение. Просто домовой считал, что во время осмотра школы, он должен выглядеть, не только аккуратно, но и безукоризненно. Поэтому, всякий раз, шел в учительскую, где стояло большое, в рост человека, зеркало.
Никодим остановился перед зеркалом и стал внимательно разглядывать появившегося там домового. Домовой выглядел очень прилично. Аккуратненькие синие брючки. Курточка... Никодим снял с рукава, неведомо когда прицепившийся репей, и сунул его в карман... Курточка тоже в полном порядке. Красивая красная рубашка аккуратно застегнута на беленькие пуговицы. И галстук тоже красный...
Никодим поправил галстук, одернул курточку. Повернулся одним боком, другим: все было нормально. Он не удержался и надел очки. В очках домовой видел хуже, но достаточно для того, чтобы убедиться, что в них он выглядит очень серьезным и деловым. Конечно, не так, как Валерий Иванович, но тоже солидно. Теперь можно было начинать утренний обход школы. Никодим снял очки, поместил их в карман и вышел в коридор.
Прежде всего, он проверил на месте ли расписание уроков. Потом осмотрел портреты великих писателей. Великие тоже были на своих местах. Только портрет русского писателя А.П. Чехова немного покосился. Никодим встал на скамейку и поправил раму: теперь и портрет А.П. Чехова висел ровно.
Стенгазета находилась на своем законном месте, возле кабинета директора. Рядом - "Доска почета" с фотографиями отличников... Стоп! Никодим остановился. Что-то с отличниками было не так... Ну, конечно, какой-то хулиган пририсовал отличнице Гале Ведерниковой усы. Большие черные усы. К такому повороту Никодим был готов. Он вынул из кармана ластик и аккуратно стер усы. Галя Ведерникова опять стала молодой и красивой.
- То-то, - с укоризной сказал домовой неизвестному хулигану. - У нас такие номера не проходят, - и погрозил ему пальцем.
Больше никаких нарушений в коридоре он не заметил и зашел в крайний класс, 3-й "А". Класс блестел чистыми окнами, на подоконниках ничего не валялось, парты были протерты. Никодим уже собрался выйти, как вдруг увидел в левом углу, что находился невдалеке от окна, паутину. Домовой хорошо помнил, что вчера утром здесь был совершенно чистый угол, а сейчас паутина. И, серенький паучишка застыл на ней. Тот самый паучишка, которого Никодим два дня тому назад встретил в кабинете по труду и велел отправляться в подвал. А он, оказывается, сюда забрался, фокусник. И уже сеть сплел.
- Ты чего это, шестиглазый делаешь! - Никодим потянулся за очками, но вспомнил, что такую малявку, как паука, он в очках вовсе не увидит, и оставил очки в покое. - Альпинист-самоучка! Ткач на мою голову вырос. Технику безопасности не соблюдаешь. Это же 3-й "А", сплошные юннаты. Энтузиасты. Если они тебя увидят, сразу в коробку из-под спичек попадешь. А и не увидят, тоже не лучше: придет тетя Фрося, махнет шваброй, где тогда тебя искать?
Паучишка замер, опустил все шесть красненьких глазок и молчал. Раз попался, ничего другого ему не оставалось. Признаваться, что не прав ему не хотелось, а возразить домовому он не мог.
- О себе ты не думаешь, никакого у тебя инстинкта самосохранения нет, горе ты мое...
Паучок молчал.
А о детях ты подумал!?
Паучок, когда плел здесь паутину, думал о мухах.
- Забыл, что здесь дети учатся, - продолжал воспитывать его домовой. - Им что, учителя слушать, знания получать, или на твою паутину любоваться!? Я тебе говорил, чтобы ты со своей паутиной в подвале устраивался. Даже место показывал.
Ублажить домового можно было только одним способом - признать свою вину, и шестиглазый покраснел. Этот прием он уже несколько раз использовал, действовало безотказно.
- То-то, - Никодим был отходчив. - Отправляйся в подвал, и чтобы больше я такого безобразия не видел.
Шестиглазый рванул, как муха от стрекозы, и сразу скрылся в щели, под подоконником, которую присмотрел заранее, на случай какого-нибудь осложнения.
Никодим пошел дальше. Конечно, в 4-м "Б" вся доска была измалевана рожицами. А что еще можно ожидать от 4-го "Б". Художники! У них доска всегда так разрисована, что смотреть не хочется. Вечная история. Никодим взял тряпку и вытер доску дочиста. В 1-м "А" на полу валялась чья-то шапка. Тоже нормально, в 1-м "А" на полу всегда валяется что-то. Домовой подобрал шапку и положил на стол учительницы.
А потом Никодим встретил школьного кота Филидора. Филидор, как и домовой, служил здесь со дня основания школы. Когда открывали школу его, по человеческому обычаю, впустили в здание первым, и только вслед за ним вошел сам директор. Кот этим невыносимо гордился. Он был крупным, серым, с седыми усами и выглядел не менее солидно, чем сам Никодим. Но, по своему положению, подчинялся домовому.
- Здравствуй, Филидор. Какая приятная встреча!
Никодим вынул очки и поместил их на нос. Такое крупное существо, как кот Филидор он и в очках мог рассмотреть.
Кот сразу понял, что домовой чем-то недоволен.
- Гуля-аешь?.. - Никодим произнес это "Гуля-аешь" так, как будто обвинил кота в том, что тот вылакал все приготовленное первоклассникам на завтрак молоко.
Филидор был уверен, что никакой вины за ним нет. Молоко он не трогал, и даже в столовую этим утром не заходил. Но по тону домового понял, что тот сейчас начнет придираться.
- Не то, чтобы гуляю, но, вот, иду значит... - довольно неопределенно заявил он.
Никодим сдвинул очки так, чтобы видеть кота поверх них. Филидор смотрел на домового спокойно, совершенно невинными глазами. Но кончик хвоста все время вилял: то вправо, то влево, выдавая беспокойство хозяина.
- Это хорошо, что идешь. Всякое движение, Филидор, полезно для здоровья. Все великие путешественники, которые не погибли, дожили до глубокой старости. А скажи ты мне, кто из нас должен мышей ловить? Ты или я?
"Эге, - сообразил Филидор. - Значит, он увидел карту... - И тут же подумал, - а, может быть, и не заметил, может быть, он о чем-то другом..."
- Конечно я. Какой может быть вопрос... - прикинулся он, что не понимает, о чем ведет разговор домовой.
- И я так думаю, - согласился Никодим. - Вот меня и интересует, где ты ходил, когда мыши политическую карту полушарий погрызли?
- Неужели карту полушарий? - Филидор постарался сделать вид, будто ничего об этом не знает. - Всю?!
- Всю не всю, а восточного полушария теперь нет. Без Америк остались: ни Северной, ни Южной. И острова Ямайка нет.
Чихать хотел Филидор на остров Ямайку. И на обе Америки тоже. Но говорить об этом, разумеется, не стал. Более того, он сокрушенно покачал головой, показывая, что его очень огорчила потеря сразу двух Америк и острова Ямайка в придачу. Домовой не поверил.
- Ты как думаешь, почему мыши сожрали Восточное полушарие?
- Так ведь понятно... - Филидор энергично почесал лапкой за правым ухом. - Оно же отклеилось. А они его клейстером... Надо было чем-то синтетическим, а они клейстером. Они бы еще салом намазали. Мыши бы им спасибо сказали.
- А хоть бы и салом! Но за борьбу с грызунами в школе отвечаешь ты и мышей до географических карт допускать не должен.
Филидор мог бы сказать, что школа большая и за всеми классами он уследить не может. Но промолчал, потому что понимал: за всеми присматривать и не надо. А кабинет географии, любимое место домового, следует оберегать.
- Так вот, слушай меня. С этого времени берешь кабинет географии под персональный контроль. Будешь там ночевать. И каждое утро станешь докладывать.
- Навсегда, что ли!? - возмутился Филидор, любимым местом которого, был кабинет труда. Спал он там, на горке теплых лоскутов, которые в изобилии оставались после занятий кружка "Умелые ручки". А после "Юных кулинаров" всегда можно было перекусить чем-нибудь вкусненьким. Ему совершенно не хотелось перебираться в кабинет географии, где только мыши и могли кормиться.
- Не навсегда, а пока не поймаешь трех мышей. Нельзя допускать, чтобы они уничтожали Америку.
- А если это только одна мышь?
- Одна!.. За ночь, всего Восточного полушария, как не бывало. А ты - одна. Ты еще скажешь, что там цунами пронесся.
Филидор, хоть и был школьным котом, а что такое цунами не знал. Но понял - это что-то очень нехорошее.
- На цунами сваливать не стану, но эти Америки, что на клейстере держатся, за ночь и одна мышь сгрызет, - уверенно заявил Филидор. - Ручаюсь. Мы, коты, эту нахальную породу лучше других знаем.
- А ты не пререкайся, - осадил его Никодим. - Раз ты кот, то должен обеспечить неприкосновенность учебных пособий и в том числе географических материков. Вот и отправляйся на дежурство.
Филидор знал, что спорить с Никодимом дело пустое. Он пожал плечами, повернулся, высоко поднял хвост и с достоинством двинулся в сторону кабинета географии.
Глава пятая.
Трое бывалых леших сидели у входа в землянку. Над ними раскинул лапы большой развесистый дуб. Его могучие ветви и густая крона как шатер накрывали почти всю поляну перед землянкой и саму землянку. Сколько лет этому дубу никто не знал. Кажется, он всегда был здесь, таким же громадным. Даже самые старые лешие не видели его молодым. А под дубом лежали друг против друга два могучих, в полтора обхвата, бревна, ошкуренных когда-то до белизны, и потемневших от времени. На них всегда и усаживались лешие, когда приходили к Ставру.
- Сколько обитаем здесь, ни разу о таком не слышал, - недоумевал Могута. - Не может такого быть.
- А ты еще раз глянь, - сунул ему в руки вершинку березки Ставр.
Могута взял вершинку, повертел ее, провел рукой по молодым листьям, пощупал излом и вздохнул. Вздох получился тяжелым, длинным и настолько обстоятельным, что вялые листья на обломке березки зашевелились. Таким уж могучим лешим был Могута. Широкие плечи - как кряжи, грудная клетка -- словно ствол столетнего дерева - не обхватишь, сильные руки - как сучья у дуба и росточком не мал. А поверх всего: круглая кудлатая голова с лохматой бородой, широким ртом, крупным носом и большими зелеными как лес глазами. Одно слово - Могута, лучше такую громадину и не назовешь.
Рядом с ними сидел Еропка. Как может выглядеть лешак, с таким легким, почти, что невесомым именем? Конечно, невысоким, худощавым, с тонкой шеей и небольшой редкой бородкой. А глаза вприщурку: хитрые, умные.
- Я всегда говорил, что нет у нас в Лесу порядка, - Еропка взял у Могуты вершинку, тоже прошелся чуткими пальцами по излому. - Кто что хочет, то и делает. На шестом кордоне полянка была, туда, почитай, со всего Леса голубые цветы собрались. Красотище неописуемое. Так какой-то шпынь прямо по ним тропку протоптал. А родник, что у красного камня, каждый день чистить приходится, сухие ветки туда бросают... - Еропка обличал бы еще долго, если его не перебил бы Ставр.
- И кто это, по-твоему, все делает? - спросил он. - Топчет цветы, бросает сучья в родник...
- Кто, кто?.. Неизвестно кто. Не могу поймать. А оно, эдак, получается потому, что общего порядка нет. Строгости у тебя, Ставр, не хватает. Слишком много воли даешь: кто что хочет, то и делает. Пущевики, считай, каждую неделю вылазят из своей чащобы, сок им березовый нравится. А зачем, спрашивается, нам пущевики? Не нужны они здесь со своими непонятными мыслями. Прошлой луной еще и полевик забрел. Сам здоровенный, а ума во! - Еропка скупо отмерял кончик указательного пальца и показал его собеседникам. - Елани ему, понимаешь, понадобилось посмотреть. А пока этот полудурок елани осматривал, время ушло и он теперь до новой луны из Леса выбраться не может. Вот и бродит по кустам без всякой цивилизации, и чего он делает, никому неизвестно... Банник поселился на кордоне. Баньку соорудил да еще с парилкой, и веников нарезал. Я, вообще, не против, пусть народ моется. Обратно же, лечит он там. Но вывеску какую соорудил!? Сами видели: "Целебные термы". Своих слов ему не хватает, так он иностранными заманивать стал. И подействовала ведь такая его наглядная агитация. Целыми днями из его бани пар пышет. По Лесу пройдешь - пусто, все в бане у Каливара. Вроде у нас в Лесу и народу столько не было, сколько теперь в бане толчется. Аншлаг у него. А, ежели все в бане толочься будут, кто станет делом заниматься?! Еще и полудница к нему перебралась. Носится по кордону, как заведенная. Все бы ей хи-хи, да ха-ха. Голыми коленками смущает. И еще кто-то по Лесу, совершенно мне неизвестный, по ночам шалается. Наверно к ним и ходит. Это, мне на зло, чтобы я, по темному времени, не мог разглядеть, кто такой у них бывает.
Ставр и Могута Еропку, почитай, и не слушали. Наперед знали, о чем он говорить станет, и ждали, пока тот иссякнет.
- А моховики, те вовсе распустились, - не иссякал Еропка. - Шастают, шастают, и все галдят, галдят. От их галдежа в мозгах затмение происходит, и уши чешутся. Это же совершенно невозможно работать в такой экстеремальной обстановке.
- Того, кто эту березку заломал, поймать надо и стукнуть раза три, - предложил Могута, уловив момент, когда Еропка замолчал, чтобы вдохнуть.
Ставр глянул на его кулаки: если Могута стукнет, то вполне хватит и одного раза. А у Еропки завод еще не кончился.
- Их поймаешь... - подхватил он. - Кто же это, интересно, их ловить станет? И так весь день вертишься, вертишься, как белка в колесе, перекусить некогда. Я отвар из шиповника сделал, горло подлечить необходимо, так третий день выпить забываю. А еще дневник наблюдения за Деревом вести надо. Каждый вечер как привязанный за дневником сижу. В землянке же темно. Как в старину живем, без электричества, со свечами. Пишу, пишу, наверно скоро зрения лишусь... А чтобы очки выдать, так нет у нас такого порядка. Лешим, говорят, очки не положены. Домовому Никодиму очки вовсе не нужны, но в очках ходит. А ведь равноправие должно быть. Не где-нибудь живем, в Лесу. Почему это домовым такая привилегия? Клямке - другой разговор, никаких претензий. Клямке свои очки из неметчины привез, а Хрол, откуда очки взял? В этом вопросе полная неизвестность, требующая консенсунса.
Еропка помолчал, прикидывая, на что бы еще пожаловаться и этим воспользовался Ставр.
- Племянники ко мне приехали, на практику, - сообщил он. - Неплохие лешачки, бойкие. И книга у них есть научная, о том, как преступников ловить. Молодые, а в криминалистике разбираются.
- Их что ли хочешь послать? - спросил Могута. - Они же Леса не знают.
- Наколобродят чего-нибудь, а нам потом расхлебывать, - недовольно выпятил губы Еропка.
- Хотя, может оно и хорошо, что Леса не знают, - продолжал рассуждать Могута. - Мы тут ко всему привыкли, а у них свежий глаз.
- И я о том же думаю. Они сами напросились. Молодые, им искать да ловить удовольствие. Они считают, что это Пелга каруселит, пошли сейчас на Хлюпошлепное болото, решили присмотреть за ней.
- Пелга все может, - кивнул кудлатой головой Могута. - Вредней бабы в жизни не встречал.
- Характер у нее слишком энергетический, - осудил кикимору и Еропка. - Вполне могла березку сломать. Все видели, как она зыркает. Глаза черные: зырк, зырк, аж насквозь прожигает. Если ты порядочная баба, так глаза у тебя должны быть зеленые, или голубые. А у нее черные. С такими глазами вполне могла гнездо разорить, - Еропка громко высморкался и добавил. - У нее и на болоте порядка нет. Там деревья от сырости плесневеют...
- Муравейник ей, зачем рушить? - спросил Ставр.
- Из вредности, просто из вредности. Нет у нее уважения к Лесу... И к лешим уважения нет. "У тебя, - говорит она мне, - борода пустяшная, козлиная у тебя, - говорит, - борода. Ее никто всерьез и не принимает". А какое ей дело до моей бороды! - Еропка ласково повел рукой по своей бородке очень напоминающей козлиную. - У меня и дед такую бороду носил, а травы лучше всех знал. Полным комплектом уважения пользовался.
Тут и братья появились. Неожиданно подошли и тихо стояли, как это и положено, молодым лешакам, в присутствии старших.
Ставр обрадовался, что переодел их. Представил себе, что бы Еропка по Лесу понес, если бы увидел молодых леших в красных сапожках да голубых шапчонках и только головой покачал. Звону было бы, от опушки до опушки.
Выглядели молодые действительно неплохо: ладные, статные, одеты, как следует. Болотную тину и грязь они смыли, и одежку прополоскали. На солнце она быстро высохла. То, что у дяди гости, молодых леших не смутило.
- Вот и они, - представил племянников Ставр. - Коренастого Гудимом зовут, а тот, что подлиней - Бурята. А это наши лешие-радетели. Каждый за Деревом присматривает. Могута и Еропка, - кто из них - кто объяснять на стал, и так видно.
Могута оценивающе смотрел на молодых лешаков, прикидывая, чего от них можно ожидать.
- Ага, - наконец промолвил он. - Наконец и молодежь появилась. Смена нам старикам идет, это хорошо. Будет кому за Лесом присмотреть.