Розы для Экклезиаста - Желязны Роджер 10 стр.


- Ну-ну, я не хотел тебя обидеть. Понимаешь, на моей планете существуют определенные… э-э… правила относительно лиц разного пола, оставшихся наедине в спальне, и не связанных узами брака… э-э я имею в виду… ну, ты понимаешь, о чем я говорю.

- Нет.

Ее глаза были как нефрит.

- Ну, это вроде… Ну, это секс, вот что это такое.

Словно две зеленые лампочки зажглись в ее глазах.

- А-а, вы имеете в виду - делать детей?!

- Да. Точно. Именно так.

Она засмеялась. Я впервые услышал смех в Тиреллиане. Звучал он так, будто скрипач водил смычком по струнам короткими легкими ударами. Впечатление не особенно приятное, хотя бы потому, что смеялась она слишком долго.

Отсмеявшись, она пересела поближе.

- Теперь я поняла, - сказала она, - у нас раньше тоже были такие правила. Пол-Процесса тому назад, когда я была еще маленькая, у нас были такие правила. Но… - казалось, она вот-вот опять рассмеется, - теперь в них нет необходимости.

Мои мысли неслись как магнитофонная лента при перемотке.

Пол-Процесса! Пол-Процесса-Процесса-Процесса! Да! Нет! Пол-Процесса - это примерно двести сорок три года!

Достаточно времени, чтобы выучить 2224 танца Локара.

Достаточно времени, чтобы состариться, если ты человек.

Я имею в виду - землянин.

Я посмотрел на нее: бледную, как белая королева в наборе шахмат из слоновой кости.

Бьюсь об заклад, она была человеком - живым, нормальным, здоровым. Голову дам на отсечение - женщина, мое тело…

Но если ей два с половиной столетия, то М’Квийе тогда и вовсе бабушка Мафусаила. Мне было приятно вспоминать их многочисленные комплименты моим лингвистическим и поэтическим способностям. О, эти высшие существа!

Но что она подразумевала под "теперь в них нет необходимости"? Откуда эта истерика? Что означают эти странные взгляды М’Квийе?

Я почувствовал, что приблизился к чему-то важному, не считая, конечно, красивой девушки.

- А скажи-ка, - начал я своим Небрежным Голосом, - это как-нибудь связано с "чумой, которая не убивает", о которой писал Тамур?

- Да, - ответила она. - Дети, родившиеся после Дождей, не могут иметь своих детей, а у мужчин…

- Что у мужчин? - я наклонился вперед, включив память на "запись".

- А у мужчин нет возможности их делать.

Я так и отвалился на спинку кровати. Расовое бесплодие, мужская импотенция вслед за небывалым явлением природы. Может быть, когда-то в их хилую атмосферу бог знает откуда проникло радиоактивное облако? Проникло задолго до того, как Скиапарелли увидел каналы, мифические, как и мой дракон; задолго до того, как эти "каналы" послужили причиной правильных выводов на основе неверных данных. Жила ли ты тогда, Бракса, танцевала ли, уже в материнской утробе обреченная на бесплодие?

Я достал сигарету. Хорошо, что я догадался захватить с собой пепельницу. Табачной индустрии на Марсе никогда не было. Как и выпивки. Аскеты, которых я встречал в Индии, по сравнению с Марсианами просто Дионисы.

- Что это за огненная трубочка?

- Сигарета. Хочешь?

- Да, пожалуйста.

Она села рядом со мной, и я дал ей закурить.

- От нее щиплет в носу.

- Это ничего. Вдохни поглубже, задержи дыхание, а потом выдохни.

Прошла минута.

- О-о, - сказала она.

Пауза, затем:

- Они священные?

- Нет, это никотин, - ответил я, - эрзац божественности.

Снова пауза.

- Только, пожалуйста, не проси меня перевести "эрзац".

- Не буду. Я порой испытываю то же самое, когда танцую.

- Это скоро пройдет.

- Теперь прочитайте свое стихотворение.

У меня родилась идея.

- Подожди-ка минутку, - сказал я, - у меня есть кое-что получше.

Я встал, порылся в записных книжках и снова сел рядом с ней.

- Это первые три главы из книги Экклезиаста, - объяснил я. ~ Тут много общего с вашими священными книгами.

Я начал читать.

Я успел прочитать всего одиннадцать строф, когда она воскликнула:

- Не надо это читать! Лучше прочитайте что-нибудь свое!

Я остановился и бросил записную книжку на столик, стоявший неподалеку. Бракса дрожала, но не так, как в тот день, когда она исполняла танец ветра, будто молча содрогалась от сдерживаемых рыданий. Сигарету она держала неумело, как карандаш. Я неуклюже обнял ее за плечи…

- Он такой печальный, - сказала она, - как и все остальные.

Я порылся в памяти и любовно сделал импровизированный пересказ с немецкого на марсианский стихотворения об испанской танцовщице. Я подумал, что оно должно ей понравиться. Так и оказалось.

- О-о… - сказала она. - Это вы написали?

- Нет. Это написано поэтом, более талантливым, чем я.

- Я вам не верю. Это написали вы.

- Это написал человек по имени Рильке.

- Но вы перевели его на мой язык. Зажгите спичку, чтобы я увидела, как она танцевала.

Я зажег.

- "Пламя вечности", - задумчиво произнесла Бракса, - и она затоптала его своими "маленькими крепкими ножками". Хотела бы и я так танцевать.

- Да ты лучше любой цыганки, - засмеялся я, задувая спичку.

- Нет, я бы так не смогла. Хотите, я вам станцую?

- Нет, - сказал я. - Ложись лучше спать.

Она улыбнулась, и не успел я глазом моргнуть, как она расстегнула пряжку на плече.

И все упало.

Я сглотнул. С трудом.

- Хорошо, - сказала она.

И я ее поцеловал, а дуновение воздуха от падающей одежды погасило светильник.

III

Дни были как листья у Шелли: желтые, красные, коричневые, бешеяо кружащиеся в ярких порывах западного ветра. Они вихрем неслись мимо меня, кадрами микрофильма. Почти все книги были уже отсняты. Ученым понадобится не один год, чтобы изучить их и оценить по достоинству. Весь Марс лежал у меня в столе.

Экклезиаст, которого я раз десять бросал и к которому столько же раз возвращался, был почти готов заговорить на Священном Языке.

Я насвистывал, когда находился вне храма. Я накропал кучу виршей, которых раньше постыдился бы. Вечерами мы с Браксой бродили по дюнам или поднимались в горы. Иногда она танцевала для меня, а я читал что-нибудь длинное, написанное гекзаметром. Она по-прежнему думала, что я - Рильке, да я и сам почти поверил в это. Вот я в замке Дуино, пишу "Дуинские Элегии".

Разумеется, странно покинуть привычную Землю, обычаев не соблюдать, усвоенных нами едва ли. Розам и прочим предметам, сулящим нам нечто значения не придавать и грядущего не искать в них…"

Никогда не пытайтесь искать грядущее в розах! Не надо. Нюхайте их (шмыг, Кейн), собирайте их, наслаждайтесь ими. Живите настоящим. Держитесь за него покрепче. И не просите богов объяснять. Листья, несомые ветром, так быстро проносятся мимо…

Никто не обращал на нас внимания. Или им было все равно?

Лора. Лора и Бракса. Вы знаете, они рифмуются, хотя немного и режет слух. Она была высокая, невозмутимая, белокурая (терпеть не могу блондинок). Папаша вывернул меня наизнанку, как карман, и я думал, что она сможет заполнить меня. Но большой бездельник, словоблуд с бородкой Иуды и собачьей преданностью в глазах… О да, он был прекрасным украшением вечеринок. Вот, собственно, и все.

Для нас наступили последние дни.

Пришел день, когда мы не увиделись с Браксой. И ночь.

И второй. И третий.

Я был вне себя. Раньше я не осознавал, как близки мы стали, как много она для меня значила. С тупой уверенностью в ее постоянном присутствии я боролся против того, чтобы в розах искали грядущее.

Мне пришлось спрашивать, Я не хотел, но у меня не было выбора.

- Где она, М’Квийе? Где Бракса?

- Она ушла, - сказала М’Квийе.

- Куда?

- Не знаю.

Я смотрел ей в глаза. Мне хотелось выругаться.

- Мне необходимо это знать.

Она глядела сквозь меня.

- Она покинула нас. Ушла. Может быть, в горы. Или в пустыню. Это не имеет значения. Ничто не имеет значения. Танец заканчивается. Храм скоро опустеет.

- Почему? Почему она ушла?

- Не знаю.

- Я должен ее увидеть. Мы через несколько дней улетаем.

- Мне очень жаль, Гэлинджер.

- Мне тоже, - сказал я и захлопнул книгу, не сказав при этом "М’нарра".

Я встал.

- Я найду ее.

Я вышел из храма. М’Квийе сидела как статуя. Мои сапоги стояли там, где я их оставил.

Весь день я носился вверх-вниз по дюнам. Команде "Аспида" я, наверное, казался самумом. В конце концов, пришлось вернуться за горючим.

Ко мне вышел Эмори.

- Ну, что скажешь? Господи, грязный-то какой, ну прямо мусорщик. С чего вдруг такое родео?

- Да я тут кое-что потерял.

- Посреди пустыни? Наверное, какой-нибудь из своих сонетов? Больше ничего не могу придумать, из-за чего бы ты стал так выкладываться.

- Нет, черт возьми. Это личное.

Джордж закончил заливать бензобак. Я полез в джипстер.

- Погоди!

- Ты никуда не поедешь, пока не расскажешь, в чем дело.

Я, конечно, мог бы вырваться, но и он мог приказать, чтобы меня силком притащили обратно, а уж тащить охотники нашлись бы, Я сделал над собой усилие и тихо, спокойно сказал:

- Я просто потерял часы. Мне их подарила моя мать: это фамильная реликвия. Я хо" чу их найти, пока мы не улетели.

- Может быть, они в твоей каюте или в Тиреллиане?

- Я уже проверял.

- А может, их кто-нибудь спрятал, чтобы тебе насолить? Ты же знаешь, любимцем публики тебя не назовешь.

Я помотал головой.

- Я об этом подумал. Но я их всегда ношу в правом кармане. Скорее всего, они вывалились, когда я трясся по этим дюнам.

Он прищурился.

- Я, помнится, как-то прочел на обложке одной из твоих книг, что твоя мать умерла при родах.

- Верно, - сказал я, мысленно чертыхнувшись. - Часы принадлежали еще ее отцу, и она хотела, чтобы они перешли ко мне. Отец сохранил их для меня.

Он фыркнул:

- Странный способ искать часы - ездить взад-вперед на джипстере.

- Ну… так я, может, увижу, если свет от них отразится, - неуверенно предположил я.

- Ну что ж, уже темнеет, - заметил он. - Нет смысла продолжать сегодня поиски. Набрось на джипстер чехол, - приказал он механику.

Он потрепал меня по плечу.

- Иди прими душ и перекуси. Судя по твоему лицу, и то, и другое тебе не повредит.

Тусклые глаза, редеющие волосы и ирландский нос, голос - на децибел громче, чем у кого бы то ни было…

Единственное, что дает ему право руководить!

Я стоял и ненавидел его. Клавдий! О, если бы это был пятый акт!

Но внезапно мысль о душе и пище проникла в мое сознание. Действительно, и то, и другое мне не повредит. А если я буду настаивать на немедленном продолжении поисков, это только усилит подозрения.

Я стряхнул песок с рукава.

- Да, вы правы, идея действительно неплохая.

- Пошли, поедим у меня в каюте.

Душ был благословением, чистая одежда - божьей милостью, а еда пахла, как в раю.

- Отлично пахнет, - сказал я.

Мы молча кромсали свои бифштексы Когда дело дошло до десерта и кофе, он предложил:

- Почему бы тебе вечерок не отдохнуть? Оставайся здесь, отоспишься.

Я покачал головой.

- Слишком занят. Мало времени осталось.

- Пару дней назад ты говорил, что почти закончил.

- Почти, но не совсем.

- Ты еще говорил, что сегодня в храме служба.

- Верно. Я буду работать у себя в комнате.

Он пожал плечами и, помолчав, сказал:

- Гэлинджер!

Я поднял голову; моя фамилия всегда означает неприятности.

- Это, конечно, не мое дело, - сказал он, - но тем не менее, Бетти говорит, что у тебя там девушка.

В конце предложения не было вопросительного знака. Это было утверждение, оно повисло в воздухе в ожидании ответа.

Ну и сука ты, Бетти! Корова и сука. К тому же еще и ревнивая. Какого черта ты суешь свой нос в чужие дела! Лучше бы закрыла на все глаза. И рот.

- А что? - спросил я.

- А то, - ответил он, - что мой долг как начальника экспедиции - проследить, чтобы отношения с туземцами были дружелюбными и дипломатичными.

- Вы говорите о них так, будто они дикари. Да ничего подобного!

Я поднялся.

- Когда мои заметки опубликуют, на Земле узнают правду. Я расскажу им то, о чем доктор Мур и не догадывался. Когда я поведаю о трагедии обреченной расы, которая смиренно и безразлично ждет смерти, суровые ученые зальются слезами. Я напишу об этом, и мне опять будут присуждать премии, только мне будет все равно. Господи! - воскликнул я. - Когда наши предки дубинками забивали саблезубых тигров и пытались покорить огонь, у них уже была своя культура!

- Так все-таки есть у тебя там девушка?

- Да, - сказал я. - Да, Клавдий! Да, папочка! Да, Эмори! Есть! Но я вам открою одну тайну. Они уже мертвы. Они бесплодны. Еще одно поколение, и марсиан не будет.

Я помедлил и добавил:

- Кроме как в моих записях да на нескольких микрофильмах и пленках. И в стихах о девушке, которой было все равно и которая только танцем могла пожаловаться на несправедливость этого.

- А-а, - протянул он.

Спустя некоторое время:

- Ты и правда последние пару месяцев был на себя не похож. Знаешь, иногда просто-таки вежлив бывал. А я - то голову ломал, что с тобой происходит? Я и не думал, что для тебя что-нибудь может иметь такое большое значение.

Я опустил голову.

- Это из-за нее ты носился по пустыне?

Я кивнул.

- Почему?

Я поднял голову.

- Потому что она где-то там. Я не знаю, где и почему. И мне необходимо ее найти до того, как мы улетим.

- А-а, - опять сказал он. Выдвинув ящик письменного стола, он вынул из него что-то, завернутое в полотенце, и развернул его. На столе лежала женская фотография в рамке.

- Моя жена, - сказал он.

Миловидное лицо с большими миндалевидными глазами.

- Я вообще-то моряк, - начал он. - Когда-то был молодым офицером. Познакомился с ней в Японии. Там, откуда я родом, не принято жениться на людях другой расы, так что мы не венчались. Но все равно она была мне женой. Когда она умерла, я был на другом конце света. Моих детей забрали, и с тех пор я их не видал. Это было давно. Об этом мало кто знает.

- Я вам сочувствую, - сказал я.

- Не надо. Забудь об этом.

Он поерзал в кресле и посмотрел на меня.

- Если хочешь взять ее с собой на Землю - возьми. С меня, конечно, голову снимут, но я все равно слишком стар, чтобы возглавить еще одну экспедицию. Так что давай.

Он залпом допил остывший кофе.

- Можешь взять джипстер.

Он крутанулся в кресле.

Я дважды попытался сказать "спасибо", но так и не смог. Просто встал и вышел.

- Сайонара и все такое, - пробормотал он у меня за спиной.

- Вот она, Гэлинджер! - услышал я.

Я оглянулся.

- Кейн!

На фоне люка вырисовывался только его силуэт, но я услышал, как он шмыгает носом.

Я вернулся.

- Что?

- Твоя роза.

Он достал пластиковый контейнер, разделенный внутри на две части. Нижнюю часть заполняла какая-то жидкость. В нее был опущен стебель. В другой части пламенела большая, свежераспустившаяся роза - бокал кларета в этой ужасной ночи.

- Спасибо, - сказала я, засовывая ее под куртку.

- Что, возвращаешься в Тиреллиан?

- Да.

- Я увидел, как ты приехал, и подготовил ее. Немного разминулся с тобой в каюте капитана. Он был занят. Прокричал мне из-за двери, чтобы я попробовал поймать тебя в гараже.

- Еще раз спасибо.

- Она обработана специальным составом. Будет цвести несколько недель.

Я кивнул. И исчез.

Теперь в горы. Дальше. Дальше. Небо было как ведерко со льдом, и в нем плавали две луны. Дорога стала круче, и ослик запротестовал. Я подхлестнул его, выжав газ. Выше. Выше. Я увидел зеленую немигающую звезду и почувствовал комок в горле. Упакованная роза билась о мою грудь, как второе сердце. Ослик заревел, громко я протяжно, потом закашлялся. Я еще немного подхлестнул его, и он сдох.

Я поставил джипстер на аварийный тормоз, вылез из него и зашагал.

Как холодно, как холодно становится. Здесь наверху. Ночью.

Почему? Почему она это сделала? Зачем бежать от костра, когда наступает ночь?

Я излазал вдоль и поперек каждое ущелье и перевал, благо ноги у меня длинные, а двигаться здесь несравнимо легче, чем на Земле.

Осталось всего два дня, любовь моя, а ты меня покинула. Почему?

Я полз по склонам, перепрыгивал через гребни. Я ободрал колени, локоть, порвал куртку.

Маланн? Никакого ответа. Неужели ты и правда так ненавидишь свой народ? Тогда попробую обратиться к кому-нибудь другому. Вишну, ты же хранитель. Сохрани ее! Дай мне ее найти.

Иегова? Адонис? Осирис? Таммуз? Маниту? Легба? Где она?!

Я забрел далеко и высоко и поскользнулся.

Скрежет камней под ногами, и я повис на краю. Как замерзли пальцы! Трудно цепляться за скалу.

Я посмотрел вниз: футов двенадцать или что-то в этом роде - разжал пальцы и упал. Покатился по склону.

И тут раздался ее крик.

Я лежал неподвижно и смотрел вверх. Откуда-то сверху, из ночи она позвала:

- Гэлинджер!

Я не двигался.

- Гэлинджер!

И она исчезла.

Я услышал стук катящихся камней и понял, что она спускается по какой-то тропинке справа от меня.

Я вскочил и нырнул в тень валуна.

Она появилась из-за поворота и неуверенно стала пробираться между камнями.

- Гэлинджер!

Я вышел из-за своего укрытия и схватил ее за плечи.

- Бракса!

Она снова вскрикнула и заплакала, прижавшись ко мне. Я впервые увидел ее плачущей.

- Почему? - спросил я. - Почему?

Но она только крепче прижималась ко мне и всхлипывала.

Наконец:

- Я думала, ты разбился.

- Может, и разбился бы, - сказал я. - Почему ты ушла из Тиреллиана? А как же я?

- Неужели М’Квийе тебе не сказала? Неужели ты сам не догадался?

- Я не догадался, а М’Квийе сказала, что ничего не знает.

- Значит, она солгала. Она знает.

- Что? Что она знает?

Она содрогнулась всем телом и надолго замолчала. Я вдруг заметил, что на ней только легкий наряд танцовщицы.

- Великий Маланн! - воскликнул я. - Ты замерзаешь!

Я. отстранив ее от себя, снял куртку и набросил ей на плечи.

- Нет, - сказала она. - Не замерзну.

Я переложил контейнер с розой себе за пазуху.

- Что это? - спросила она.

- Роза, - ответил я. - В темноте ее плохо видно. Я когда-то сравнил тебя с розой. Помнишь?

- Да-а. Можно, я ее понесу?

- Конечно.

Я сунул розу в карман куртки.

- Ну так что, я жду объяснений.

- Ты действительно ничего не знаешь? - спросила она.

- Нет!

Назад Дальше