* * *
"Ленин кыш, Ленин тыш, Ленин тохтамыш" - неслось в голове нестройными волнами. Последний экзамен, последний экзамен, семь скромненьких футов российской земли. Зарыли, песенку спели, сдали - как посуду. С понедельника - размеренная работа в конторе. В семь часов подьем, холодный душ, легкий завтрак. Слава Зарайский напряг по очереди мышцы сначала на правой, затем на левой руке: "В качалку буду ходить вместе с братом, правда, он потом свалит в Саяны на месяц, турист-альпинист хренов - не терпится ему пойти по стопам родителей". Родители погибли в Саянах пять лет назад, уже пять лет, а как один день, тот, который он так плохо запомнил…
Впрочем, слабо представляя себе время полного одиночества, Слава больше пугался предстоящей полной самостоятельности: брат, Савватий, собирался, наконец, жениться. Тупо осмотрев непривычно пустой коридор, Слава постоял перед кнопкой лифта, не решаясь нажать ее. Странно: он думал, что испытает хоть какие-то чувства, прежде чем покинет на два месяца эти такие безопасные и почти родные стены юридического факультета - Альма матерь.
Чуть задержавшись под выставленным на жаркое солнце языком козырька, собрался шагнуть в палящую пропасть ступеньки, но что-то с силой дернуло сзади. Неловко оступившись, Слава оглянулся.
- Извините, молодой человек, у вас жетона не найдется?
Когда на улице или в вагоне метро грязные, плохо говорящие по-русски, одетые нарочито неряшливо и бедно дети собирали деньги, теребя граждан за рукава рубашек и края брюк - по его телу пробегала брезгливая и сытая судорога ненависти. Это были ЧУЖИЕ, чуждые всему его миру, которых он хотел уничтожить, легко и спокойно, можно своими руками, из автомата. Слава не любил "черных" любых разновидностей. Каждому было отведено свое географическое место на земном шаре, это место - его, НАШЕ. Он ничего не мог, да и не хотел с собой поделать. Университет тоже был его, их - "Лумумба". Его голубые глаза спокойно глядели на коричневую, сшитую из кусочков, кожаную куртку, совершенно немыслимую в такую жару, на вязаную крупной сеткой хламиду, сквозь которую блестела слишком смуглая, почти негритянская кожа - под цвет куртки. Непроизвольно уставившись в круглую воронку пупка, Слава пошарил в кармане, жетона там не могло быть, он никогда никому не звонил с улицы.
- Дай денег! - хриплый голос пробудил ту жаркую судорогу, которая овладевала им в метро и от телевизионного кривлянья "коричневых мартышек".
- Не дам. Отвали!
- Слава, как ты с девушкой разговариваешь? Не обижай детей! Ей жить негде, - пьяный в стельку Левка Шуйский стоял, по необходимости широко расставив ноги, и помахивал полупустой бутылкой пива. - Вот, Людмила, это очень хороший и надежный человек. Он самый добрый и глупый и замечательный человек на всем нашем первом, уже втором курсе, - Левка подтолкнул девочку вперед, а сам сел на скамейку. - Ох, развезло на жаре! - протянул Славе бутылку. - Будешь?
Слава отрицательно покачал головой. Нелепое существо, покрытое кучей косичек в разноцветных платмассовых колечках - копна сена, да и только - жадно выхватило бутылку и весело развалилось рядом с Левкой, закинув ногу на ногу.
- Это Мила, ей тринадцать лет, - не унимался сокурсник, - она сбежала из дома, всем говорит, что пятнадцать, но ты не верь! - Левка почему-то сразу стал трезв. - Ты ее в общагу только не пускай, - он торопливо вскочил со скамейки и нырнул вглубь здания.
Слава хмуро осмотрел неожиданный "подарок": тощая и смуглая, похожа на помойную кошку с кучей косичек. В косички была убрана только половина волос, а другая половина создавала вокруг угловатой головы жиденький ореол. Но улыбка - нежная и даже где-то материнская, хоть и не очень уверенная.
- Ты что - от родителей сбежала?
- А я сиротинушка. Стоит дракончик, плачет, подходят к нему люди добрые, спрашивают: "Где твоя мама?" "А я ее съел", отвечает. "А папа?" - "И его съел!" "А братья и сестры у тебя есть?" "Я их тоже съел!!!" "Так что ж ты плачешь?!" "Так я ж теперь сироти-и-инушка!!!!" Из глубины похожих на пластмассовые шары голубоватых белков вывернулись две огромные капли и повисли на ресницах. Глаза моргнули - капли, не коснувшись щек, упали на асфальт перед славиными ногами и стали потихоньку испаряться.
- Я есть хочу.
- Пошли.
Девочка радостно вскочила:
- Я тихая, только на одну ночь… - но тут Слава крепко сжал ее запястье.
- Тебя надо отвести домой. Где ты живешь? Фамилия твоя как?
Мила попыталась вырваться, но Слава уверенно заломил тоненькую лапку, и девочка заплакала, слегка поскуливая.
- Зарайский, как вы себя ведете?! - от неожиданности Слава ослабил хватку, девочка убежала.
Лицо преподавательницы английского языка горело возмущением, вынесенным из внимательного многолетнего увлечения Диккенсом: пудра слегка осыпалась с дряблых складок, тяжелые накладные ресницы чуть отклеились по краям быстро моргающих век.
- Да вы хулиган!!! Вас надо немедленно исключить! Вы способны так издеваться над слабым! Вы - будущий юрист!!! Может быть, даже следователь! Выворачивать руки существу гораздо слабее вас! И где! На ступенях…
- Она сама из дома убежала, - ощутив незваный румянец стыда, разлившийся по щекам и шее, Слава вновь почувствовал себя безобразным школьником, подвернувшимся под руку вздорной директрисе - Зульфия Джавдедовна, она бродяж…
- Ты даже за год не смог запомнить своих преподавателей! - Торжественно икнув, Зухра Юсуфовна Карачарова отвернулась и пошла своей дорогой. За глаза ее дразнили "Божьей чаркой".
Темные, расходящиеся круги невольно поплыли перед глазами, от неожиданности Слава опустился на скамейку.
- Классно она тебя - девочка сидела на ступенях и допивала пиво, - нету у меня родителей, тетка есть. Она меня на лето выгнала, раз я такая…
- Какая?
- Умная, - сама проживу.
- Ну так и живи.
- На, отводи, - розовая ладонь уперлась ему в нос - Отводи, она все равно выставит. Вместе с тобой и выставит. И еще денег от тебя потребует. Или в суд подаст, за со-вра-ще-ние!
Непонимающе Слава оглядел ее фигуру, почти идеально прямоугольную, если смотреть анфас. В профиль, видимо, все намного интереснее - но об этом трудно судить: грудь была густо обмотана черным платком и помечена двумя "фанатскими" значками - один в честь Джима Моррисона, другой - в честь Боба Марли. "Тоже мне, рок-звезда!"
- Значит в милицию, в детприемник.
- Эй, ты что, на солнце перегрелся? - она погладила его по голове, - у тебя с мозгами плохо, студент? Мне только на один раз, я к другу пойду. Не дозвонилась, позавчера из Питера, а его нет. Я вообще из Прибалтики. У меня мама - блядь, а отца, сам понимаешь, нет, - она провела руками сверху донизу, демонстрируя себя. - Я красивая буду, тетка хотела мною торговать, а я убежала. Говорю же - си-ро-ти-ну-шка! Меня надо покормить и спать положить.
- Может, еще и баньку истопить?
- Дурак, мне отступать действительно некуда, - опять слезы выкатились на нижние ресницы и выжидательно замерли.
- У меня брат, - честно предупредил Слава, - он националист, негров не любит.
- А я русская, Людмила Ивановна, между прочим.
- Да? А фамилия как?
- Махно!!! Ты меня покормишь или нет?!
- Не ори. - Слава понял, что от "подарка" так просто не отделаешься. - Идем.
Они поели пирожков, сходили в кино два раза, Мила выпросила банан - неграм и мулатам бананы необходимо есть каждый день, а то сдохнуть можно… Перед обитой дорогим дермантином дверью славиной квартиры девочка вдруг оробела и неожиданно спросила:
- А у вас курить можно?
- Нет, - Слава обрадовался поводу свалить от "социальной нагрузки", - Может, тебе лучше к Левке пойти? Слушай, а где он тебя такую откопал?
- Не, - Мила спокойно села на ступеньку, стряхнув окурки в лестничный пролет, - Я там уже неделю тусуюсь, - она достала пачку сигарет и закурила, сильно затягиваясь, - сегодня он будет занят с третьим номером.
- Чего?
- Бюста. С филфака. - Она вздохнула.
- Курить в твоем возрасте вредно.
- Да, сисек больших не будет.
Вдруг Слава представил себе Милу в своей комнате, и ему стало страшно.
- Давай, я тебе лучше денег вынесу.
- И много? - было видно, как она устала, казалось, на ступенях сидит старая-престарая старуха в своем разбитом корыте, - Неси…Я - Лихо Одноглазое, чумазое, - докурив сигарету, встала и вызвала лифт, - На улицу неси.
Растерявшись, Слава смотрел на закрытую дверь. Что-то ушло, было проглочено в длинную кишку и уносилось вниз, к анусу стеклянных дверей подьезда. "Я прямо как солитер, а острица убежала". В комнате брата был слышен разговор, и Слава захотел пройти к себе потихоньку, но задел вешалку, что-то упало.
- Что поздно? - Савватий грозно хмурился, стараясь уловить алкоголный запах. Слава неопределенно пожал плечами. - Проблемы?
- Нет.
- Экзамен сдал?
- Да. Слушай, денег дай.
- Я пойду, - из-за плеча брата выскользнула Анна, - Сав, проводишь? Славик, привет! Что задержался? Мы тут волноваться начали, - она завернулась в розовую кофточку.
- Деньги там, где им и положено быть. - Савватий распахнул дверь. - Ты моего прихода-то дождись, лады?
- Лады.
Румяный, смачный антрикот жирно скворчал по сковородке; покрытый взрывающимися пузырями, он напоминал что-то до удивления непотребное, страдания грешников в аду, наверное. Приятно было ощутить себя некоторым Люцифером - карающим возмездием за злые дела: от таких настроений текли слюнки и улучшалось попорченное было утром мировосприятие - все непонятно-тревожащие мысли куда-то улетучивались вместе с капельками жира. Поставив на стол пару сервизных тарелок, Слава разложил пищу себе и брату.
- Ты чего такой странный? - в прихожей брат сбросил обувь и прошел на кухню босиком.
- А ты чего без тапок? - Слава поднес ко рту первый кусок, но на минуту замер.
- Там, внизу у подъезда говно чумазое сидит, хамит. Проучить бы надо, - Савватий широко потянулся, так, что был слышен хруст позвонков, - Набежит сюда ворья этого…
- Ей ночевать негде… - в ответ на удивленный взгляд брата Слава положил недоеденный кусок на тарелку и выпалили одним духом, - однокурсник привел из общежития, ей негде жить, говорит, что из Питера, мне кажется, врет. Надо найти родителей и вернуть, ей лет одиннадцать-двенадцать… Милой зовут… - чувствуя себя полным идиотом, Слава был готов отстаивать неясную общечеловеческую правоту, но Савватий молчал, а потом просто расхохотался:
- Ладно, веди. Постелим в гостиной.
- Она наглая только очень, - тяжесть, лежащая на сердце целый день, почему-то не улетучилась, а даже наоборот, стала острее и мучительнее, как в фильмах, когда играют жуткую музыку в трагических эпизодах.
- Ты ей только скажи, если вшивая - обреем, - продолжая ухмыляться, Савватий быстро доедал ужин, - Да, мы с Анькой тут женимся, жить у них будем…
- Я понял, - внутренне приняв сказанное братом уже давно, Слава почти не обратил на его слова особого внимания. Не дождавшись лифта, перепрыгивая через ступеньки, мчался вниз и на втором этаже, поскользнувшись, упал на свернувшегося калачиком человека.
- Бомжи сраные, - готовый дать в морду вонючему пьяному отбросу общества, он развернулся и получил не сильный, но резкий толчок в грудь. Человек кинулся мимо него на улицу.
Небо еще не почернело до конца, а было вкусного свежесинего цвета - цвета тишины. Но здесь, внизу, синева переходила в полную тьму: огромный дом обнял двор ласковым полукругом, оберегая от шума и фонарей - только окна висят уютными квадратиками да абстрактные контуры деревьев слегка размечают темное пространство.
- Милка, - Слава обошел несколько раз вокруг песочницы и качелей. - Мила! - Звал не громко. Минут через десять ему надоело и он собрался идти домой.
- Слава? - Неясная тень уплотнилась на фоне полуразрушенной детской крепости, голос был тихий, испуганный и незнакомый.
- Ой, ооо-о-оо-о… - девочка кинулась к Славе и прижалась изо всех сил, всхлипывая и что-то бормоча. - О-о-о-ннн…
- Кто? - он попытался отстраниться, но Мила вцепилась в рубашку и расплакалась по-настоящему.
- Ооо-о-онннн х-х-хххх-ооо-телллл ууу-убить ме-меня… По правде хотел, - немного успокаиваясь, она противно всхрюкивала и, наконец, сморкнувшись на землю, смогла что-то обьяснить. - Ты представляешь, он на самом деле хотел меня убить только за то, что я сижу возле подьезда!
- Он что, за тобой погнался?
- Я спряталась, я умею. Как индеец!!! - еще раз сморкнувшись, Мила окончательно пришла в себя. - Деньги принес?
- Давай к нам ночевать.
- Давай, а то он меня чуть в подьезде не поймал: я решила, что ты уже не придешь, ну легла на ступеньку, картонки уложила. Надо было на чердак идти, а я тебя ждала, а он по лестнице спустился, а я спала… Хорошо, на картонке поскользнулся, я вырвалась, потом слышу - ты зовешь.
- Дура, это я был на лестнице, - Слава отпер дверь и втолкнул девочку внутрь, - вот мой брат, Савватий, - заметив, как она вся напряглась, он посмотрел на брата, тот улыбался, как кот, поймавший за хвост мышку:
- Славик, постели ребенку постель, а я пока ужином угощу, - Савватий нависал горой над девочкой, вжавшейся внутрь просторной кожаной куртки.
- Ну, убивай, ну…
- Поздно уже, спать пора, тебе на работу завтра. Сав, ты что, очумел совсем?
- Вот и пойди и постели ей, как я сказал, - он сгреб девочку за шкирку и втолкнул на кухню, - а мы пока побеседуем о вежливости и, ну ты меня понял?
- Ты на "понял" не бери, - с облегчением сбросив груз ответственности, Слава ушел в свою комнату. Брат просто шутил…
С кухни стали доноситься голоса - хоть и не должны были: звукоизоляция в квартире прекрасная, и если все равно что-то слышно - значит, там орут:
- … Этническая доминанта!..
- … Россия!..
- … Так прабабушка-то!..
- … Заткнись, говно! Сволочь!!!
- Что у вас тут? - Слава зашел на кухню как раз вовремя, чтобы вклиниться между девчонкой и братом, - Ты ему что сказала?
- А ничего, ну просто, если прабабушка по материнской линии была еврейка, значит - и он тоже считается еврей, и имя Савватий…
- Сучка! - Брат попытался вскочить, чуть стол не опрокинул, но наткнулся на Славу и остановился. Только дышал через стиснутые зубы. Мила успела проскользнуть в ванную и заперла дверь:
- …Библейское! Полотенце чистое есть?
- Отведи ее спать, - слова Савватий цедил с осторожной ненавистью. - Завтра выгонишь.
- Возьми зеленое, это мое, - Слава вдруг понял, что стоит посреди кухни совершенно голый. - М-да.
- Если ты собрался тащить это в свою койку…
- Нет, - Слава попытался обмотаться кухонным рушником.
- Не погань тряпку, ею посуду вытирают.
Увернувшись в последний момент от удара, Слава пропустил брата в его комнату.
- Спокойной ночи.
Утро оказалось совсем хмурым, Слава вспомнил, что брат будил его и что-то втолковывал, но время уже - одиннадцатый час, значит, предварительную явку на работу уже проспал… Глаза сами собой закрылись…Странно: лень была побеждена еще в далеком детстве открытой форточкой, зарядкой и холодным душем. Сейчас форточку кто-то закрыл. В ожидании непонятной опастности напряглось тело. Что говорил ему Савватий? Он уезжает? Уходит? Анька! Вспомнил, Савватия не будет недели две… Лениво откинув легкое одеяло, Слава, не торопясь, слез с кровати. Махнув пару раз руками вверх-вниз, чтобы разогнать застоявшуюся за ночь кровь, он направился в туалет, но вдруг остановился на пороге большой комнаты: на софе кто-то спал. Еще не совсем проснувшись, он непонимающе глядел на негритянские косички в пластмассовых кружочках, тонкий темный профиль на подушке, зажатый в кулачке маленький острый нож. Длинные ряды ресниц вздрогнули и раскрылись, покрытое витым узором лезвиие сдвинулось к подбородку, прижав пушистый серый плед.
- Э, привет. Ты кто? - тут Слава вспомнил.
- Винни-Пух! - девочка подтянула колени и села, готовая прыгнуть на него с ножом в руке.
- Ты что, рехнулась? - он с интересом рассматривал лезвие - явный самопал.
- Не подходи!
- А я и не подхожу, - Слава сел на освободившийся край софы и протянул руку, - дай посмотреть.
- Не дам, - выскочив из постели, она схватила брюки и стала одеваться.
- Откуда у тебя моя рубашка?
- Нашла в стиральной машине.
- Значит, она грязная.
- Ничего, сойдет. Я есть хочу. Ты почему не одеваешься?
- Сними грязную рубашку!
- Не подходи, я в окно выпрыгну!!!
- Вот дура-то, - он рассмеялся, - ты ж не женщина, так… Ребенок! А о чем ты раньше думала?
- Сам дурак! Жрать пошли.
- Не командуй! Ишь, тоже мне тут!!! Поди на кухню и приготовь что-нибудь на двоих, живо!
- А что приготовить? - было видно, как она растерялась.
- Да хоть яичницу! Бутерброды, ты холодильник-то открой.
От резкого, нестерпимого запаха Слава проснулся окончательно, выскочив из ванной с зажатой во рту зубной щеткой. Мила сидела на табурете посреди кухни и тупо смотрела на пол:
- Она стреляет.
- Кто? - пена капала со щетки и изо рта на линолеум.
- Сковородка.
- А что воняет? - он распахнул пошире окно.
- Молоко, оно туда плеснуло, когда на меня брызгнуло. Я обожглась, и из стакана пролилось на плиту…
- Вон отсюда! - он тоскливо оглядел засранный стол и конфорки. Девочка встала и, потирая глаза, хотела выйти. - Стой! ТЫ ПОЦАРАПАЛА НОЖОМ ТЕФЛОНОВУЮ СКОВОРОДКУ!!!!
- Чего?
- Тефлоновую сковородку!
- Ну и что?
- Уйди, - Слава сплюнул пену в раковину. - Ты испортила дорогую, хорошую вещь - любимую сковородку Савватия, он хотел ее подарить Аньке. Отец привез Из Англии для мамы, мы берегли…
- Ну и висела бы она на стенке!
- Замолчи! - Слава чувствовал, как во все стороны от него открывается бездна человеческого отчаяния, - теперь на ней все будет подгорать, раньше ничего не подгорало, ничего… - говорил он в пустую кухню.
Размешивая в стакане какао, Слава задумался, как поступить с "подарком" дальше, держать это в доме не следовало, просто не хотелось. Что там такое сумел вытащить из нее Савватий?
Слава смутно припоминал, что брат просил его утром перед уходом не отпускать девочку одну до его звонка, или ему это приснилось? Кажется, Савватий был чем-то здорово встревожен, как в нелепом кошмаршом сне. Раньше кошмары Зарайским не снились. Никогда.
- Слав, а Слав! - совершенно неожиданно возникла фигура в дверном проеме, легкомысленно поигрывая давишним расписным ножиком, зажатым между средним и безымянным пальцами, в другой руке она несла любимую книгу его матери, - Откуда у вас Колридж? Светила ночи - неба жемчуга! Зачем это вам?
- Откуда у тебя этот нож? Зачем он тебе?